Текст книги "Народная история США"

Автор книги: Говард Зинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 69 страниц)

Дюбуа считал этот новый капитализм частью процесса эксплуатации и подкупа, которые имели место во всех «цивилизованных» государствах мира:

Рабочие, живущие в культурных странах, умиротворенные и введенные в заблуждение голосованием, жестко ограничившим диктатуру крупного капитала, были подкуплены высокими зарплатами и политическими постами, чтобы объединиться в эксплуатации белых, желтых, коричневых и черных рабочих в менее развитых государствах…

Был ли прав Дюбуа, утверждая, что вследствие роста американского капитализма до и после Гражданской войны белые, так же как и чернокожие, в некотором смысле становились рабами?

10. Другая Гражданская война

Шерифу одного из графств в долине реки Гудзон, недалеко от города Олбани (Нью-Йорк), собиравшемуся в холмистый район огромного поместья Ренселлеров осенью 1839 г., чтобы собрать ренту с арендаторов, вручили письмо, где говорилось:

… арендаторы объединились в свою организацию и решили не платить более за аренду, пока не будут удовлетворены их жалобы… Теперь арендаторы считают себя вправе поступать с лендлордом так же, как он с ними, т. е. по собственному усмотрению.

Не думайте, что это детские шутки… Если вы приедете в официальном качестве, то я не поручусь за ваше безопасное возвращение…

Арендатор.

Когда помощник шерифа прибыл в этот сельский район с судебными постановлениями о взимании арендной платы, неожиданно под звуки оловянных рожков появились фермеры. Они отобрали у него эти документы и сожгли их.

В декабре того же года шериф с конным отрядом из 500 собранных им людей прибыли в этот аграрный регион и оказались в окружении 1,8 тыс. фермеров, преградивших им путь и трубивших в рожки, а сзади дорога была перекрыта еще 600 фермерами, ехавшими верхом и вооруженными вилами и дубинами. Шериф со своим отрядом развернулся, и те, кто стоял позади, расступились, чтобы пропустить их.

Так начиналось движение противников ренты в долине реки Гудзон, описанное Генри Кристменом в книге «Оловянные рожки и миткаль[105]».

Это был протест против системы патроната, уходившей корнями в начало XVIII в., когда Нью-Йорком правили голландцы, – системы, при которой, как пишет Кристмен, «несколько семей, связанных между собой браками по расчету, контролировали судьбы 300 тыс. человек и правили на королевский манер территорией в 2 млн акров».

Арендаторы платили налоги и ренту. Крупнейший манор принадлежал семье Ван Ренселлеров, от которой зависело более 80 тыс. арендаторов и которая сколотила состояние в 41 млн долл. Землевладелец, как писал один из сочувствовавших фермерам, мог «наливаться вином, валяться на подушках, наполнять свою жизнь выходами в свет, едой и культурой, разъезжать на своем ландо, запряженном пятью лошадьми, по прекрасной речной долине на фоне гор».

К лету 1839 г. арендаторы провели первое массовое собрание. В результате экономического кризиса 1837 г. в районе появилось множество безработных, стремившихся получить землю, а также тех, кого уволили после завершения строительства канала Эри и спада первой волны постройки железных дорог. Тем летом арендаторы постановили: «Мы подхватим мяч Революции там, где его оставили наши отцы, и докатим его до окончательного обретения народными массами свободы и независимости».

Некоторые жители аграрного края стали лидерами и организаторами. Среди них были сельский доктор Смит Боутон, приезжавший к своим пациентам верхом на лошади, и ирландец-революционер Эйндж Девир. Последний уже повидал, как монополия на землю и промышленность приводят к обнищанию обитателей трущоб Лондона, Ливерпуля и Глазго; он агитировал за перемены, был арестован за подстрекательские выступления и бежал в Америку. Девира пригласили выступить в День независимости США на митинге фермеров в Ренселлервилле, и оратор предупредил аудиторию: «Если вы позволите беспринципным и амбициозным людям монополизировать землю, они станут хозяевами страны со всеми вытекающими отсюда последствиями».

Тысячи фермеров во владениях Ренселлеров объединились в ассоциации противников ренты, чтобы не дать землевладельцам возможность выселить их за неуплату. Эти люди решили носить индейские костюмы из миткаля как символ «Бостонского чаепития» и напоминание о том, кому изначально принадлежала земля. Оловянный рожок означал у индейцев призыв взяться за оружие. Вскоре около 10 тыс. человек прошли подготовку и были готовы к борьбе.

Сборы шли во многих графствах, в десятках городков на берегах Гудзона. Появились листовки такого содержания:

ВНИМАНИЕ!

ПРОТИВНИКИ РЕНТЫ! ПРОСНИТЕСЬ! ВСТАВАЙТЕ!

ПРОБУЖДАЙТЕСЬ!.

Сражайтесь до тех пор, пока не исчезнет последний вооруженный враг, Сражайтесь за ваши алтари и ваши очаги,

Сражайтесь за зеленые могильные холмы ваших предков,

За Бога и счастье в ваших домах!

Шерифов и их помощников, пытавшихся вручить фермерам постановления судов, окружали всадники, одетые в костюмы из миткаля и появлявшиеся под звуки оловянных рожков; они обмазывали представителей властей дегтем и вываливали в перьях. Нью-йоркская газета «Гералд», некогда относившаяся к фермерам с сочувствием, теперь уже сожалела о «бунтарском духе горцев».

В условиях аренды одним из наиболее нетерпимых было право землевладельца на строевой лес на всех фермах. Одного человека, отправленного на арендованный участок, чтобы забрать древесину, убили. Напряженность росла. Таинственным образом был убит мальчик с фермы, и никто не знал, кто это сделал, но в тюрьму посадили доктора С. Боутона. Губернатор приказал пустить в дело артиллерию, а из города Нью-Йорка был прислан отряд кавалеристов.

В 1845 г. в законодательное собрание штата поступили петиции в поддержку законопроекта, запрещавшего уплату ренты, подписанные 25 тыс. арендаторов. Этот билль провалили. В сельской местности началась своего рода партизанская война между «индейцами» и отрядами шерифов. Боутона продержали в тюрьме 7 месяцев, из них 4,5 месяца – в тяжелых цепях, после чего выпустили под залог. На митинги 4 июля 1845 г. пришли тысячи фермеров, поклявшихся продолжить сопротивление.

Когда помощник шерифа попытался продать домашний скот фермера Моузеса Эрла, который задолжал 60 долл. за 160 акров каменистой почвы, произошло столкновение, в результате которого этот представитель власти был убит. Неоднократно срывались похожие попытки распродаж для получения арендных платежей. Объявив о том, что вспыхнул бунт, губернатор направил в район 300 солдат, и вскоре почти 100 противников ренты оказались в тюрьме. С. Боутона судили по обвинению в том, что он отобрал у шерифа документы, но судья вдобавок провозгласил, что доктор совершил акт «государственной измены, антиправительственного мятежа и вооруженного восстания», и приговорил обвиняемого к пожизненному заключению. Упомянутые вооруженные «индейцы», укрывшиеся на ферме Моузеса Эрла, где погиб помощник шерифа, были объявлены судьей виновными в убийстве, и присяжных проинструктировали соответствующим образом. Всех «индейцев» признали виновными, и судья приговорил четырех человек к пожизненному заключению, а еще двоих – к повешению. Двум лидерам мятежников было приказано написать письма с призывом к противникам ренты разойтись, так как это единственная возможность избежать суровых приговоров. Такие письма они написали.

Как видно, сила закона сломила движение противников ренты. Это должно было внушить фермерам, что они не победят насильственным путем, а должны свести свои усилия к голосованию и другим приемлемым методам проведения реформ. В 1845 г. 14 представителей от противников ренты было избрано в легислатуру штата. Теперь губернатор Сайлас Райт заменил два смертных приговора на пожизненное заключение; он обратился также к законодателям с просьбой оказать помощь арендаторам и покончить с феодализмом в долине реки Гудзон. Предложения раздробить огромные поместья после кончины их владельцев не прошли, но легислатура проголосовала за запрещение распродажи имущества арендаторов в связи с неуплатой ренты. В том же году конституционный конвент объявил новые феодальные арендные сделки вне закона.

Следующий губернатор, избранный в 1846 г. при поддержке противников ренты, обещал помиловать их сторонников, содержавшихся в заключении, что он и сделал. Толпы фермеров приветствовали этих людей у тюремных ворот. Судебные решения 50-х годах XIX в. начали ограничивать самые одиозные порядки, свойственные манориальной системе, так и не изменив сути отношений между землевладельцем и арендатором.

В 60-х годах продолжилось спорадическое сопротивление фермеров сбору невыплаченной ренты. Даже в 1869 г. были случаи, когда группы «индейцев» собирались для того, чтобы преграждать путь шерифам, действовавшим от имени богатого местного землевладельца Уолтера Черча. В начале 80-х годов помощник шерифа, попытавшийся по поручению этого человека лишить фермера имущества, был убит выстрелом из ружья. К тому времени большая часть арендованных земель перешла в собственность фермеров. В трех графствах, бывших центром движения противников ренты, из 12 тыс. фермеров только 2 тыс. оставались арендаторами.

Фермеры сопротивлялись, закон их подавлял, и борьба свелась к голосованию, а система восстановила стабильность за счет увеличения класса мелких землевладельцев, сохранив при этом основную структуру богатства и бедности нетронутой. Такова была обычная последовательность событий в американской истории. Примерно в то же время, когда в штате Нью-Йорк действовало движение противников ренты, в Род-Айленде страсти кипели вокруг восстания Дорра. Как пишет М. Джеттлмен в своей работе «Восстание Дорра», это являлось одновременно движением за реформу избирательной системы и примером радикального бунта. Восстание было спровоцировано правилом, содержавшимся в хартии Род-Айленда, согласно которому правом голоса обладали только землевладельцы.

По мере того как все больше людей покидало фермы и переезжало в города, а для работы на фабриках прибывали все новые иммигранты, росло число тех, кто был лишен избирательных прав. Плотник-самоучка из Провиденса Сет Лютер[106], выступавший от имени трудящихся, в 1833 г. написал «Обращение о праве на свободу волеизъявления», осудив монополизацию политической власти «новоявленными лордами, дворянскими отпрысками… мелкими картофельными аристократами» Род-Айленда. Он призвал к отказу от сотрудничества с властями, от уплаты налогов и службы в отрядах милиции. К чему, вопрошал он, 12 тыс. рабочим штата, не имеющим права голоса, подчиняться 5 тыс. тех, кто владеет землей и может голосовать?

Адвокат Томас Дорр, происходивший из состоятельной семьи, стал лидером движения за избирательные права. Рабочие сформировали Род-Айлендскую ассоциацию избирателей, и весной 1841 г. тысячи людей прошествовали по улицам Провиденса, неся флаги и лозунги с призывами к реформе избирательной системы. Выйдя за дозволенные законом рамками, они организовали собственный «Народный конвент», где составили проект новой конституции, не содержавший ограничения избирательных прав по имущественному признаку.

В начале 1842 г. активисты призвали проголосовать за этот проект. В результате «за» высказались 14 тыс. человек, в том числе около 5 тыс. собственников. Таким образом, за конституцию штата отдало голоса большинство даже тех граждан, которым хартия [1663 г.] юридически позволяла голосовать. В апреле прошли неофициальные выборы, на которых Т. Дорр был единственным кандидатом на пост губернатора, и его пода, ержало 6 тыс. человек. Одновременно действующий губернатор Род-Айленда заручился обещанием президента Джона Тайлера, что в случае мятежа в штат будут направлены федеральные войска. В Конституции США было положение, в котором предусматривалась как раз такая ситуация, предполагавшая вмешательство федеральных властей для подавления восстаний на местах по просьбе правительства штата.

Проигнорировав это, 3 мая 1842 г. сторонники Дорра провели церемонию его инаугурации, устроив в Провиденсе торжественный парад ремесленников, лавочников, мастеровых и ополченцев. Был созван съезд только что избранной Народной легислатуры. Дорр организовал закончившееся провалом нападение на арсенал штата – пушка, имевшаяся у атакующей стороны, не смогла выстрелить. Официальный губернатор Род-Айленда приказал арестовать лидера, но тот укрылся за пределами штата, пытаясь заручиться поддержкой вооруженных сторонников.

Несмотря на протесты Дорра и некоторых других, в «Народной конституции» слово «белые» сохранилось в той части, где были определены категории лиц, имеющих право голоса. Теперь разъяренные чернокожие жители штата вступали в отряды милиции, поддерживавшие коалицию Закона и Порядка, которая обещала, что новый конституционный конвент предоставит им право голоса.

Когда Т. Дорр вернулся в Род-Айленд, то обнаружил там несколько сот своих последователей, в основном рабочих, готовых сражаться за «Народную конституцию». Однако на стороне штата в составе регулярных отрядов милиции были тысячи человек. Единого восстания не получилось, и Дорр вновь бежал.

Объявили военное положение. Один из схваченных бунтовщиков был поставлен с завязанными глазами перед расстрельной командой, которая дала залп холостыми патронами. Около сотни ополченцев были взяты в плен. Один из них описал, как, будучи связаны веревками повзводно, по восемь человек, они прошли пешком 16 миль до Провиденса; «нам угрожали и кололи штыками, если мы медленно тащились от изнеможения, веревки сильно врезались в наши руки; с моих рук была содрана кожа… до прихода в Гренвилл нам не давали воды… до следующего дня – никакой еды… и после того, как нас выставили напоказ, нас бросили в тюрьму штата».

В новой конституции предлагались некоторые реформы. Тем не менее акцент все еще делался на представительские права аграрных районов, в которых могли голосовать только собственники или уплатившие избирательный подушный налог (в размере 1 долл.), а натурализованные граждане имели право голосовать, только обладая недвижимым имуществом стоимостью не менее 134 долл. Во время выборов в начале 1843 г. группировка «За Закон и Порядок», оппонентами которой выступали бывшие сторонники Т. Дорра, использовала для устрашения милицию штата, запугивала наемных работников работодателями, а арендаторов землевладельцами, для того чтобы получить голоса. Группировка проиграла в промышленных городах, но победила в аграрных районах и ее представители заняли все основные посты в штате. Осенью 1843 г. Дорр возвратился в Род-Айленд. Он был арестован в Провиденсе и предстал перед судом, обвиненный в государственной измене. Жюри присяжных, получившее от судьи указания не принимать во внимание какие-либо политические доводы и рассматривать лишь вопрос о том, совершил ли подсудимый «конкретные явные действия» (чего тот никогда не отрицал), признало его виновным, после чего судья приговорил Дорра к пожизненным каторжным работам. Он провел в тюрьме 20 месяцев, а затем вновь избранный от группировки «За Закон и Порядок» губернатор, стремившийся избавиться от образа Дорра-мученика, помиловал последнего.

Ни вооруженная сила, ни участие в голосовании не принесли успеха, – суды принимали сторону консерваторов. Теперь движение Дорра дошло до Верховного суда США, доведя туда по инстанциям судебный иск о нарушении права владения, возбужденный Мартином Лютером против ополченцев – сторонников группировки «За Закон и Порядок», в котором утверждалось, что Народное правительство в 1842 г. было легитимным правительством штата Род-Айленд. Против сподвижников Дорра выступил Даниэл Уэбстер, заявивший, что если народ претендует на конституционное право свергнуть существующее правительство, то от закона и правительства ничего не останется и воцарится анархия.

В своем решении по делу «Лютер против Бордена» (1849) Верховный Суд утвердил доктрину, которая продержится еще долго: Суд не намерен вмешиваться в решение определенных «политических» вопросов, которые являются прерогативой исполнительной и законодательной ветвей власти. Решение укрепило изначально консервативную сущность Верховного суда: по таким кардинальным вопросам, как война и революция, Суд перекладывает решение на президента и Конгресс.

Рассказы о движении противников ренты и восстании Дорра не часто найдешь в учебниках по истории США. В этих книжках, которые раздают миллионам юных американцев, классовой борьбе в XIX в. уделяется мало внимания. Период до и после Гражданской войны заполнен политикой, выборами, рабством и расовым вопросом. Даже там, где специализированная литература о джексоновском периоде касается проблем рабочего движения и экономики, основное внимание уделяется институту президентства, таким образом увековечивая деяния героических лидеров, а не борьбу народа.

Эндрю Джексон сказал как-то, что выступает от имени «скромных людей – фермеров, ремесленников и чернорабочих…». Уж конечно, он не выступал от имени индейцев, вытесненных со своих земель, или от имени рабов. Но напряженность, вызванная развитием фабричной системы и ростом иммиграции, требовала от властей создания массовой базы поддержки среди белых. Именно этой цели достигла «джексоновская демократия».

По мнению специалиста в области изучения джексоновской эпохи Д. Миллера, высказанному в работе «Рождение современной Америки», политическая жизнь в 30-40-х годах XIX в. «в значительной степени концентрировалась вокруг создания популярного имиджа и лести простому человеку». Однако историк сомневается относительно точности термина «джексоновская демократия»:

Парады, пикники и клеветнические кампании характеризовали политиканство времен Джексона. Но, хотя обе партии и направляли свою риторику на народ и озвучивали священные демократические лозунги, это не означало, что простой человек управлял Америкой. Профессиональные политики, вышедшие на сцену в 20-е и 30-е годы, хотя иногда и достигали всего сами, редко были обычными людьми. Обе политические партии в значительной степени находились под контролем состоятельных и амбициозных людей. Юристы, редакторы газет, торговцы, промышленники, крупные землевладельцы и спекулянты доминировали как в Демократической партии, так и в партии вигов.

Э. Джексон стал первым президентом, овладевшим мастерством либеральной риторики; он выступал от имени простого человека. Это было необходимо для политических побед в тех случаях, когда для их достижения требовались голоса (как случилось в Род-Айленде) все большего и большего числа людей, а легислатуры штатов ослабляли ограничения права голоса. Еще один исследователь – Р. Ремини в работе «Эпоха Джексона» в результате изучения статистики избирательных кампаний 1828 и 1832 гг. приходит к такому выводу:

Сам Джексон пользовался широкой поддержкой всех классов и всех регионов страны. Его личность привлекала фермеров, ремесленников, чернорабочих, людей свободных профессий и даже предпринимателей. И все это при том, что Джексон не придерживался отчетливых позиций («за» или «против») по отношению к трудящимся, бизнесу, а также к нижнему, среднему или высшему классу. Выявилось, что он был штрейкбрехером (Джексон направлял войска для подавления выступлений рабочих канала Чесапик – Огайо), а в другое время… он и демократы получали поддержку со стороны рабочих организаций. В этом заключалась новая политика двусмысленности – выступать от имени низшего и среднего классов с целью получения их поддержки во времена стремительного развития и возможных беспорядков. В тот период сформировалась и двухпартийная система, чтобы дать народу выбор между двумя разными партиями и позволить ему выразить недовольсто избранием немного более демократичной из них. Таковой являлась изобретательная форма контроля. Как и многое в Американской системе, она не стала результатом дьявольских козней каких-то заговорщиков, а появилась вполне естественно и своевременно. Р. Ремини сравнивает джексоновского демократа Мартина Ван Бюрена, сменившего Э. Джексона на посту президента, с консервативным австрийским государственным деятелем Метгернихом: «Как и Меттерних, который стремился к подавлению революционных волнений в Европе, Ван Бюрен и ему подобные политики желали избавиться от политических беспорядков в США путем баланса сил двух хорошо организованных и активных партий».

Джексоновская идея заключалась в достижении стабильности и контроля над ситуацией за счет привлечения в ряды сторонников Демократической партии «средних слоев, в особенности… значительного числа йоменов» посредством проведения «острожной, благоразумной и продуманной реформы», что подразумевало преобразование, которое бы не давало слишком больших результатов. Эти слова принадлежат реформатору, корпоративному адвокату и джексоновскому демократу Роберту Рентулу и оказались прогнозом популярности Демократической, а иногда и Республиканской партии в XX столетии.

Такие новые формы политического контроля были необходимы во время потрясений, связанных с развитием страны, и возможных восстаний. Строились каналы, железные дороги, появился телеграф. В 1790 г. в городах жили менее 1 млн американцев; в 1840 г. эта цифра составляла уже 11 млн человек. В 1820 г. в Нью-Йорке было 130 тыс. жителей, а к 1860 г. – 1 млн. И хотя путешественник Алексис де Токвиль выражал свое изумление «равенством условий существования людей», по словам его друга Бомона, он не слишком разбирался в цифрах. А потому наблюдение Токвиля, по мнению историка джексоновской эпохи Э. Пессена, высказанному в книге «Джексоновская Америка», не соответствовало фактам.

В Филадельфии семьи рабочих жили в многоквартирных домах по 55 человек в каждом. Обычно семья занимала одну комнату. Мусор не убирался, туалеты и водопровод отсутствовали, воздух был спертым. Воду качали насосами из реки Скулкилл, но подавалась она только в дома богатых. В Нью-Йорке можно было наблюдать, нищих, лежавших на заваленных мусором улицах. В трущобах не было канализации, и зловонные воды стекали во дворы и на улицы, в подвалы, где жили беднейшие из бедных, принося с собой эпидемии: брюшного тифа в 1837 г. и сыпного тифа – в 1842 г. Во время эпидемии холеры 1832 г. богатые бежали из города, а бедняки оставались там и умирали.

Власти не могли рассчитывать на бедноту как на политических союзников. Но будучи незаметными при обычных обстоятельствах, эти люди, как, впрочем, рабы и индейцы, представляли собой угрозу, если поднимали голову. Были и более обеспеченные граждане – лучше оплачиваемые рабочие, владевшие землей фермеры, – которые могли служить базой постоянной поддержки системы. Кроме того, существовало новое городское сословие – «белые воротнички», – появившееся в условиях развивавшейся в то время торговли. Вот как в своей работе «Эпоха предпринимательства» описывают их Т. Кохрэн и У. Миллер:

Одетый в тускло-коричневый костюм из шерсти альпака, восседая за высоким столом, этот новый работник занимался приходно-расходными книгами, индексировал и подшивал документы, выписывал и проштамповывал счета, векселя, накладные и квитанции. Получая за свою работу соответствующее жалованье, он имел в своем распоряжении лишние деньги и время для отдыха. Такой работник посещал спортивные соревнования и театры, был клиентом сберегательных банков и страховых компаний. Он читал «Нью-Йорк сан» Дэя или «Гералд» Беннетта – «грошовую прессу», существовавшую за счет рекламы, наполненную полицейскими отчетами, историями из жизни криминального мира, советами по этикету, адресованными поднимавшейся буржуазии…

Таким представал авангард растущей категории американских «белых воротничков» и профессионалов, которые были достаточно ухоженными и хорошо оплачиваемыми, чтобы воспринимать себя как часть буржуазного класса и поддерживать его в кризисные времена.

Открытию Запада для поселенцев во многом способствовала механизация ферм. Железный плуг вполовину сокращал время, уходившее на вспашку земли. К 50-м годам XIX в. фирма «Джон Дир» производила до 10 тыс. плугов в год. Сайрус Маккормик ежегодно на своем заводе в Чикаго делал 1 тыс. механических жаток. Жнец с серпом в руках мог за день убрать пшеницу на площади около 1 акра, тогда как обладатель механической жатки – на 10 акрах.

По трактам, каналам и железным дорогам все больше людей переезжали на запад и все больше произведенной там продукции попадало на восток. Поэтому стало важно держать под контролем новый Запад, буйный и непредсказуемый. Когда в этом регионе были созданы первые колледжи, бизнесмены из восточных штатов, по мнению Т. Кохрэна и У. Миллера, «с самого начала стремились контролировать образование на западных территориях». В 1833 г. массачусетский политик и оратор Эдвард Эверетт выступил в пользу предоставления финансовой помощи западным колледжам:

Пусть ни один бостонский капиталист, ни один человек, который проявляет большую заинтересованность в Новой Англии… не думает, что его призывают проявить щедрость на расстоянии по отношению к тем, кто его не волнует… Они просят вас обеспечить безопасность вашему собственному имуществу, рассеяв лучи света и истины в регионе, где есть столь многочисленные силы, способные сохранить это благоденствие или его нарушить…

Капиталисты из восточных штатов осознавали необходимость в этой самой «безопасности вашему собственному имуществу». По мере развития технологий требовалось все больше средств, необходимо было брать на себя все больше рисков, а крупные инвестиции нуждались в стабильности. В экономической системе, которая не спланирована рациональным образом для удовлетворения потребностей человека, а развивается судорожно, хаотично, черпая мотивацию в прибылях, похоже, не существовало способа избежать периодических взлетов и спадов. Один такой спад имел место в 1837 г., другой – в 1853 г. Одним из способов достижения стабильности были сокращение конкуренции, объединение фирм и движение в сторону монополизации. В середине 50-х годов ценовые сговоры и слияния компаний стали обычным делом: так, к примеру, на основе слияния многочисленных железнодорожных компаний образовалась Нью-Йоркская центральная железная дорога. Была создана Американская ассоциация производителей латуни, объявившая своей целью «противостояние губительной конкуренции». Для установления контроля над ценами появились Ассоциация владельцев хлопкопрядильных фабрик графства Хэмптон и Американская ассоциация производителей черных металлов.

Кроме того, чтобы свести риски к минимуму, необходимо было удостовериться в том, что власть играет традиционную роль содействия бизнесу, которая восходит ко временам Александра Гамильтона и сессии Конгресса первого созыва. Законодательные собрания штатов предоставляли корпорациям уставные полномочия, дававшие им право заниматься предпринимательством и поиском капиталов. Первоначально это были специальные хартии, направленные на реализацию конкретных проектов, затем – генеральные хартии, позволявшие зарегистрировать любой бизнес, отвечающий определенным требованиям. В 1790–1860 гг. было зарегистрировано 2,3 тыс. корпораций.

Представители железных дорог путешествовали в Вашингтон и столицы штатов, обеспеченные деньгами, акциями своих компаний, бесплатными билетами на поезда. В 1850–1857 гг. они бесплатно получили в свое распоряжении 25 млн акров государственных земель и миллионы долларов в виде облигаций (т. е. ссуд) от легислатур штатов. В 1856 г. в Висконсине железнодорожная компания «Лакросс-Милуоки» таким образом завладела 1 млн акров, распределив 900 тыс. долл. в форме акций и облигаций между 59 членами законодательного собрания, 13 сенаторами и губернатором штата. Два года спустя железная дорога обанкротилась, и ее облигации обесценились.

На Востоке все большую силу обретали владельцы заводов, которые объединялись между собой. К 1850 г. 15 бостонских семейств, известные как «Члены Ассоциации», контролировали 20 % хлопкопрядильного производства в США, 39 % страхового капитала в Массачусетсе и 40 % бостонского банковского капитала.

В школьных учебниках, рассказывающих об этом периоде, говорится о спорах по вопросу о рабстве, но накануне Гражданской войны именно деньги и прибыли, а не противостояние рабству были верховным приоритетом тех, кто правил страной. Вот как пишут об этом Т. Кохрэн и У. Миллер:

Героями Севера были не Эмерсон, Паркер, Гаррисон или Филлипс.

Героем там считался Уэбстер. Тот самый Уэбстер, который являлся сторонником введения тарифов, был земельным спекулянтом, корпоративным адвокатом, политиком-выдвиженцем бостонской «Ассоциации», наследником короны Гамильтона. По его словам, «великой целью государства является защита имущества у себя в стране и уважение и слава за ее пределами». Во имя этих целей он выступал за сохранение единого государства, этим же Уэбстер руковдствовался, когда вернул хозяевам беглых рабов.

Вот как описывают историки бостонских богачей:

Живя в роскоши в районе Бикон-Хилл, пользуясь уважением соседей за благотворительную деятельность и покровительство искусству и культуре, эти люди торговали на Стейт-стрит, пока их управляющие руководили фабриками и железными дорогами, а агенты продавали гидроэнергию и недвижимость. Они были отсутствующими лендлордами в самом полном смысле слова. Этих людей не касались эпидемии болезней в фабричных городах, они были также защищены от жалоб своих рабочих или душевных страданий, которые вызывали мрачные убогие окрестности. В городе-метрополии золотые дни переживали расцветавшие искусство и литература, образование и наука. В промышленных городах дети работали наравне с родителями, школы и доктора были лишь обещаниями, а собственная кровать являлась редким предметом роскоши.

Ралф Уолдо Эмерсон описывал Бостон тех лет: «На всех улицах, на Бикон-стрит и Маунт-Вернон, в адвокатских конторах и на верфях есть некий дурной запах, то же убожество, бесцветность и безнадежность, которые можно обнаружить в цехах обувной фабрики». Священник Теодор Паркер сказал своей пастве: «В наши дни деньги – самая внушительная мощь страны».

Попытки установить политическую стабильность и контролировать развитие экономики не вполне удавались. Новый индустриализм, перенаселенные города, многочасовая работа на фабриках, неожиданные экономические кризисы, приводящие к росту цен и потере рабочих мест, нехватка продуктов питания и воды, холодные зимы, душные жилища летом, эпидемии, детская смертность – все это вызывало спорадические реакции со стороны бедноты. Время от времени происходили спонтанные, неорганизованные восстания против богатых. Иногда ярость направлялась на расовую ненависть по отношению к чернокожим, религиозную войну против католиков, а нейтивистский[107] гнев – на иммигрантов. В ряде случаев эта ярость воплощалась в демонстрациях и забастовках.