355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Глин Айлиф » Царь Итаки » Текст книги (страница 14)
Царь Итаки
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 00:36

Текст книги "Царь Итаки"


Автор книги: Глин Айлиф



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Царь быстро представил примерно дюжину людей, которые сидели по обеим сторонам от него. Их репутация и родословная были по большей части известны всем грекам.

– А теперь садись между мною и Агамемноном и расскажи нам о своем путешествии. Будет интересно сравнить твой рассказ с нашими собственными приключениями сегодня в горах.

Раб принес сиденье с высокой спинкой и поставил между Тиндареем и Агамемноном, который с неохотой подвинул собственную скамейку в сторону. Одиссей занял место под холодными оценивающими взглядами дюжины представителей высшей знати из определенно более могущественных государств, чем его собственное. Это были люди, способные помочь ему спасти Итаку от захватчика Эвпейта – если это вообще кто-то сможет сделать. Он преодолел большой путь по Пелопоннесу не ради красоты девушки, а ради их силы. Теперь нужно было оказаться очень убедительным, иначе он потеряет свой дом, семью, положение и славу. Поэтому царевич сжал подлокотники и секунду глядел в каменный пол перед тем, как поднять глаза и смотреть на лица тех, в чью компанию его пригласили.

Тиндарей смотрел на него достаточно дружелюбно, но Агамемнон, сидевший рядом с Одиссеем, вел себя сдержанно и нейтрально. В его глазах ничего не отражалось. Судя по внешнему виду, создавалось впечатление, что он придает очень большое значение деталям. Белая туника была безупречной, немногочисленные украшения богатыми, но не излишними. Длинные рыжеватые волосы и борода оказались очень аккуратно подстриженными. От него исходили власть и величие, однако умелая сдержанность преднамеренно и хорошо маскировала страсти, которые бушевали внутри. Сын Лаэрта подумал, что Агамемнон явно никому не показывает свою силу, слабость, мысли и амбиции, если в том нет необходимости. Но если он снимет такую защиту, то окажется одержимым человеком с быстрыми реакциями, не идущим на компромиссы.

Агамемнон не стал самым могущественным человеком в Греции только по праву рождения.

Несмотря на все это, Одиссей инстинктивно увидел в царе Микен что-то от себя самого – естественную неуверенность лидера и желание держать все под контролем. Итакиец не был уверен, нравится ему Агамемнон или нет, но почувствовал взаимное восхищение, которое, как он надеялся, перерастет в дружбу.

Справа от Тиндарея сидел Икарий, который легко улыбнулся вновь прибывшему. В этой улыбке не оказалось тепла.

Рядом с ним расположился Диомед, царь Аргоса, который недавно уничтожил город Фивы. У него были длинные рыжевато-каштановые волосы, как у Агамемнона, но в отличие от царя Микен, этот человек не скрывал свою красоту под бородой. Его мощная челюсть оказалась гладко выбритой. Одевался он дорого, но не кричаще, в отличие от большинства других в этой группе. Невзирая на внешнюю красоту, выглядел этот человек агрессивным, стойким, упрямым и жестким. Одиссей такое одобрял. На загорелой щеке выделялся длинный розовый шрам, который шел от верха уха вниз к челюсти.

Диомед кивнул Одиссею, потом поманил раба, чтобы ему долили вина.

– Острова, которые ты назвал, находятся в Ионическом море? – спросил невысокий черноволосый человек с курносым носом и маленькими черными глазками. – Как мне говорили, там много скал и овец – и ничего больше.

Паламед рассмеялся над собственными словами и обвел взглядом остальных, ухмыляясь каждому по очереди. Однако их молчание заставило его замолчать.

– Да, у нас есть скалы и овцы, – ответил Одиссей. – Скалы и овцы, морс и рыба, цветы и женщины, дома и семьи. Мы покинули все это много дней назад, чтобы посмотреть на славную Спарту и самое благословенное ее дитя. Но наше путешествие не было легким…

И Одиссей рассказал царям и царевичам о трудностях, с которыми столкнулись он сам и воины его отряда на пути в Спарту. Сын Лаэрта говорил спокойно и ровно. Его голос словно омывал их, а их сознание немело. Те, кто разговаривал, замолчали и повернули к нему головы, быстро забыв о собственных приключениях во время охоты на кабана. Другие звуки в большом зале тоже стихли, и люди слышали только слова Одиссея. Он очень эмоционально рассказал о реке, о Менторе и новостях с Итаки, о горящих деревьях, сражении с тафианами, убийстве змеи, смерти Полиба и встрече с Ифитом. Царевич не упомянул только одну вещь, но Одиссей был достаточно умен, чтобы ссылаться на свою богиню-покровительницу или на то, что она раскрыла ему. Достаточно, что эти люди узнали о положении его страны, а ему не пришлось их просить, словно нищему.

Его слова словно сами требовали тишины, хотя время от времени слышались одобрительные возгласы, или кто-то выражал отвращение по мере того, как каждое событие представлялось в деталях. При рассказе о силовом захвате трона Лаэрта послышался злобный рокот. Но после того, как Одиссей закончил повествование сообщением о том, как отряд добрался до горной цепи Тайгет и посмотрел вниз на долину Эврота, тема больше не упоминалась. Однако итакиец не испытывал разочарования. Он понимал, что знать Греции – это непростая аудитория. Если они говорят, меняется жизнь. Посему такие люди знали, когда не выступать с комментариями и сдерживаться, а когда нужно высказываться.

– Ты произвел на меня впечатление, Одиссей, – заявил Тиндарей. – Ты – достойный претендент, даже среди тех людей, которые здесь собрались. И я сочувствую тебе из-за утраты трона твоего отца, который принадлежит тебе по праву рождения.

Рабы принесли еще еды и вина, и после окончания рассказа Одиссея шум пира накатил на собравшихся за столом, словно волна. Агамемнон склонился к итакийскому царевичу.

– Ты кажешься находчивым человеком, друг. Похоже, бессмертные боги тебя защищают. Давай проверим и твою рассудительность. Помоги нам разрешить спор.

– Если получится.

– Хорошо. Мы обсуждали вопрос сохранения мира между греческими государствами.

– Мира? – переспросил Одиссей, словно это было новое для него слово. – Какой мир, если Эпигоны ведут войну против Фив?

– Война закончилась, – сообщил Диомед. – Мы нанесли им поражение и взяли город. Мы отомстили за наших отцов. Теперь воцарился мир.

Одиссей посмотрел на воина со шрамом на лице, который определенно считал долгом чести отомстить за отца и, как воин, гордился своими достижениями.

– Знакомство с сыном Тидея – честь для меня. Его слава уже превосходит славу его отца. И я благодарю вас за то, что сообщили мне новость. Но спросили вы себя о том, когда остановится этот цикл? Разве следующее поколение жителей Фив не захочет отомстить за своих погибших отцов? Разве у каждого из нас нет семенной вражды, которая идет еще со времен наших дедов? Я слышал, что даже Агамемнон и Менелай хотят смерти Эгиста за убийство их отца. В наших государствах имеются барьеры, мешающие миру. Мы так заняты, мстя за проступки и обиды, совершенные против наших предков, что никогда не сможем жить бок о бок друг с другом. Греция сдерживает свое развитие из-за нерешенных споров семей воинов.

– Что я вам говорил? – победно и громогласно воскликнул Тиндарей. – Эй, Агамемнон! И ты, Диомед, эхом повторяющий все эти разговоры об объединении всей Греции! Это чушь, и вы знаете это.

– Я не говорил, что это чушь, господин, – осторожно добавил Одиссей, беря сосуд с вином у проходившего мимо раба. – Воины всегда сражались с тем, кого выбирали. И наши отцы делали себе имя и богатство при помощи копья и меча. Но времена меняются. По всей Греции расцветает торговля, она ведется и с другими народами, проживающими за морями. Кажется, что эпоха вражды сменяется временем единства. Наши враги теперь являются нашими соседями, и неважно, нравится нам это или нет.

– Так будет мир или нет, даже при условии кровной вражды? – спросил Менелай. Это был молодой человек с хорошей фигурой, рыжевато-каштановыми волосами, редевшими на макушке, и черной бородой. Бледное лицо казалось властным, но добрым. Однако он хмурил брови, обращаясь к Одиссею. – Например, я никогда не прощу двоюродного брата за убийство моего отца, даже если мой брат может с этим примириться. Это бесчестье для моей семьи и меня самого.

– Этот вопрос решать тебе, Менелай, – ответил Одиссей. – Что касается меня, то я считаю, что есть одна вещь, способная объединить греков.

Агамемнон сложил руки на коленях и снова посмотрел на Одиссея нейтрально и бесстрастно.

– И что же это?

Одиссей не стал отмечать сразу же, а взял кусочек жареной кабаньей туши с тарелки, стоявшей перед ним, и отправил в рот. Он пережевал мясо, запил вином и только потом посмотрел в холодные голубые глаза Агамемнона.

– Общий враг объединит Грецию. У нас один язык, мы почитаем одних и тех же богов. Поэтому Греции нужен какой-то чужестранец, который их не почитает. Подойдет любой иноземец, говорящий на непонятном языке, который даст нам основания с ним сражаться. Нужно это и клятва царей, самая священная и связующая клятва из когда-либо дававшихся.

* * *

Спартанское вино было крепким и уже ударило Эпериту в голову. Везде вокруг него товарищи добавляли шум к общей какофонии, вино развязывало им языки. Трудолюбивые рабы постоянно подносили мясо и питье, женщины только улыбались или апатично кивали в ответ на предложения и замечания пьяных воинов, обращенные к ним. Рабы демонстрировали поразительное терпение, хотя его многократно испытывали. Рабыни давно привыкли к вниманию сотен похотливых мужчин во дворце. Они улыбались и флиртовали, но выскальзывали из их объятий словно ветер с гор, направляясь назад на кухню, в кладовые или винные погреба, пока их исчезновение успевали осознать воины.

Вскоре с людьми Одиссея уже беседовала группа воинов, сидевших рядом. Они приехали из Линда, города на острове Родос. Их очаровали рассказы о приключениях итакийцев, и им сочувствовали и даже испытывали ярость, когда услышали о том, что итакийского царя свергли в их отсутствие. Родосцев возмущало то, что Итакой, о которой они раньше никогда не слышали, станут управлять иноземные захватчики. Они сами жили на острове и понимали, что такое морская граница. В таком случае чувство родины, принадлежность к определенной земле гораздо сильнее.

С этого момента родосцы воспринимали итакийцев в изгнании, как своих. В дальнейшем обе группы встречались каждый вечер в большом зале и всегда сидели рядом на протяжении тех месяцев, пока оставались в Спарте.

Представители Родоса прибыли одними из первых и уже несколько дней находились в городе. Второй человек после их командира оказался порывистым и дерзким воином жутковатого вида. Его звали Гиртий, и он быстро подружился с Галитерсом – возможно, оттого, что оба занимали одинаковое положение.

– Вот он, – объявил Гиртий Галитерсу, но достаточно громко, чтобы его услышали все итакийцы, и показал толстой рукой, жесткой от мускулов, на невысокого хрупкого человека, сидевшего с представителями высшей знати. – Царевич Тлеполем с Родоса. Более красивого и достойного грека еще не рождалось. Именно он женится на Елене.

Эперит увидел молодого человека с детским лицом, который пытался отрастить бороду, но пока еще не смог накачать никаких мускулов, о которых стоило бы говорить. Он глупо улыбался, сидя позади группы претендентов на Елену. Светло-каштановые локоны падали ему на глаза, и Эперит подумал: молодой царевич выглядит совсем не к месту среди таких гордых людей.

Затем Гиртий назвал других царей и царевичей, которые уже прибыли. Эпериту никогда раньше не доводилось видеть таких славных людей, собравшихся вместе. Он посчитал почти невероятным то, что за такое короткое время поднялся с отверженного своей страной до одного из приближенных к высшей знати мира, говорящего на греческом языке. Перед ним сидели люди, в коллективную власть которых было трудно поверить. Когда соберутся все, то они будут представлять все народы и династии, имеющие хоть какое-то значение во всей Греции. Отцы большинства обладали легендарной славой, но многие являлись великими воинами и сами по себе. Еще важнее казалось то, что они представляли становящуюся зрелой молодежь греческой знати.

До того, как Гиртий успел назвать всех с сообщением родословных, в зал вошла новая группа мужчин, одетых в черное. Все глаза повернулись к ним, когда они приближались к двум одинаковым тронам, где сидели Тиндарей и Икарий.

– Мирмидоняне, – проворчал Гиртий, и Эперит узнал среди них своего приятеля Пейсандра.

Они остановились перед сидевшими группой царями и поклонились, потом рассеялись среди толпы. Это произвело впечатление на Эперита, потому что хорошие манеры являлись признаком людей чести. Поэтому он не мог понять враждебности в голосе Гиртия. Перед двумя тронами остался только один человек, который стоял с напряженной спиной и вроде бы чувствовал себя неловко. Юноша видел его только со спины, но догадался, что они с ним одного возраста, хотя этот воин оказался выше и более сухощавым. Поскольку он был во главе мирмидонян, Эперит предположил, что это их лидер Патрокл. Тиндарей жестом предложил ему присоединиться к группе царей. Раб принес табурет, но к удивлению Эперита, его поставили на полу перед возвышением, где сидели остальные цари и царевичи.

– А почему он не сидит с остальными? – спросил Ментор, повторяя мысли Эперита.

– Потому что он не благородного происхождения, – пояснил Гиртий, презрительно глядя на вновь прибывшего. – Это – простолюдин, как ты и я, и представляет здесь Ахилла. Однако думает, что он лучше нас всех. Нахальный ублюдок! Эти мирмидоняне все наглые.

Патрокл сел на скамью, и Эперит впервые увидел его лицо. Большой нос и высокие скулы обращали на себя внимание на треугольном, чисто выбритом лице. Этот человек обладал тонкой шеей, на которой выделялся кадык, напоминавший камень. Смотрел Патрокл презрительно, и его выражение лица становилось еще более неприятным из-за полуприкрытых веками глаз, в которых читалось неодобрение. Но было неясно, к кому он относится с таким пренебрежением – к шумным простым воинам справа или элите царей, расположившейся слева.

– Так, вот на кого стоит посмотреть мужчинам, которые прошли половину Пелопоннеса, – сказал Дамастор.

Эперит проследил за его взглядом. В большой зал вошла молодая женщина. Темно-каштановые волосы были стянуты в хвост на затылке, и он весело раскачивался из стороны в сторону при каждом ее движении. Девушка оказалась высокой – может быть, чуть ниже Эперита. Ее стройное тело скрывалось под зеленым пеплосом, который доходил до лодыжек. Ее уверенность в себе говорила о принадлежности к правящей династии, хотя надменность и презрение, обычные для людей ее ранга, в данном случае отсутствовали.

– Значит, это и есть Елена? – спросил Эперит, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Елена? – фыркнул Гиртий. – Это не Елена, парень. Это дочь Икария, Пенелопа.

* * *

Одиссей поднял голову, когда Пенелопа приблизилась к возвышению, и его беседа с Агамемноном и Диомедом прервалась. Он едва ли мог оторвать от нее взгляд. Девушка уверенно пробиралась среди мужчин, а царевич был очарован красотой ее движений и идеальной симметрией спокойного лица. Он подумал, что если это и есть Елена, то стоило проделать все путешествие только для того, чтобы взглянуть на нее.

Когда Пенелопа добралась до возвышения, Одиссей встал и быстро расправил складки на своей не самой новой одежде.

– Тиндарей, репутация твоей дочери вполне заслужена, – сказал он и низко поклонился, однако был не в силах оторвать взгляда от умного и красивого лица девушки. – Неудивительно, что лучшие мужчины Греции собираются в Спарте.

Пенелопа уперла кулачки на бедра, склонила голову и нахмурилась, сдвинув ровные брови.

– К счастью, ум не является обязательным требованием для лучших людей Греции. Как хорошо, не правда ли? – спросила она, а затем, отмахнувшись от последнего претендента на руку Елены, повернулась к Тиндарею. – Дядя, твоя царица просит себя извинить. Она поручила мне сообщить тебе, что Елена вскоре появится здесь.

Царь кивнул.

– Снова не может найти нужное платье?

– Вероятно, у нее их слишком много, дядя, – ответила Пенелопа. – Но думаю, что выбранное ею платье подчеркивает ее лучшие черты.

– Отлично! Именно это хотят видеть мои гости.

– Может статься, ты не будешь так радоваться, когда она появится, – хитро улыбнулась Пенелопа. – Но все будет показано.

Она склонила голову и повернулась, что уйти.

– Пенелопа! – сурово сказал Икарий. – Я воспитывал тебя не для того, чтобы ты грубила незнакомцам. Возможно, в дальнейшем ты будешь менее резкой при обращении к царевичу Одиссею.

Так и не поворачиваясь, девушка сделала глубокий вдох и закрыла глаза.

– Простите, господин, – сказала она, хотя было не совсем ясно, перед кем она извиняется. Затем дочь Икария посмотрела снизу вверх на Одиссея и искренне добавила:

– Надеюсь, что вы не обиделись.

Одиссей все еще страдал от унижения, а страдания еще усиливались оттого, что эта женщина его привлекала.

– Потребуется несколько большее, чем твой слабый ум для того, чтобы меня оскорбить, – ответил он.

Пенелопа гневно посмотрела на него, развернулась и удалилась в толпу празднующих.

– Ты рассказывал про царя Приама, – напомнил Одиссей Агамемнону, но продолжал следить глазами за дочерью Икария в толпе рабов и воинов.

Агамемнон, который тоже смотрел на Пенелопу, кивнул и приложил палец к губам.

– Я уже вижу, что у нас одинаковые взгляды, Одиссей, поэтому доверюсь тебе. Но это новости не для всех ушей. Пока…

Вместе с Диомедом они тихими голосами объяснили Одиссею, что Троя требует дани со всех купцов, проплывающих по Эгейскому морю. А это – не только оскорбление всем грекам, но и угроза удушения торговли, от которой зависят и благодаря которой процветают греческие государства.

Одиссей осушил кубок.

– Так что вы предлагаете?

– Все, что необходимо для поддержания здесь мира, – скапал Диомед. – Мы обдумываем объединенный набег на Илион, землю вокруг Трои, чтобы разграбить пару городов-союзников Приама. Нужно что-то, что даст греческим государствам общую цель. Но необходимо, чтобы все греческие цари выступали на нашей стороне. Ведь иначе кто поведет их армии через Эгейское море, если дома все еще остаются враги? Эта встреча – идеальный шанс провести военный совет.

– Я всей душой за союз греческих государств, – заявил Одиссей. – Особенно, если это поможет сохранить мир между нами всеми. Но осуществление такой мысли на практике – совсем другое дело.

Остальные его больше не слушали. Вместо этого они смотрели мимо него на открытые порталы большого зала, где внезапно воцарилась тишина. Одиссей повернулся.

У входа стояли две женщины. Одна была высокой и стройной, с длинными черными волосами. На ее висках появилась седина, а несколько морщинок в уголках глаз указывали на возраст. Все собравшиеся воины смотрели бы на нее, привлеченные красотой властной и сильной женщины, если бы не ее молодая спутница.

Пришла Елена Спартанская.

Глава 17 Дочери Лакедемона

Когда Елена оказалась перед собравшимися воинами, в зале воцарилась тишина, накатывая на него, словно волной. Слова застыли на устах, рук с кубками вина замерли на пути ко рту. Создавалось впечатление, будто вошла сама Медуза и одним взглядом обратила их всех в камни.

Она была высокой, обладала длинными черными волосами и белой кожей, на которую, как казалось, никогда на падали лучи солнца. Глаза напоминали обжигающий лед. Когда Елена оглядывала заполненный зал, ее очи будто бы распространяли холодный огонь по венам каждого мужчины. Эперит понял, что Пейсандр был прав – нет слов, которыми можно о ней рассказать.

Елена напоминала гору, которую человек видит издалека и на которую хочет подняться, чтобы сказать себе, что он лучше горы. Но у этой девушки не имелось недостатков, на которых можно было бы найти точку опоры. Не имелось ни изъянов, ни порока, который могли бы использовать зрители в большом зале, чтобы принизить ее до собственного уровня. Она парила над каждым воином, каждым царевичем, каждым царем, пока всех их не охватила страсть. Все понимали, что потерпели поражение от внешности женщины.

Но даже если ее красота глубоко врезалась в их души, у нее имелось и другое оружие, которое атаковало собравшихся. Хотя она была лишь девушка семнадцати лет, Елена уже в полной мере стала женственной, обладая безжалостностью и уверенностью, чтобы это демонстрировать. Она пришла в большой зал босиком, одетая лишь в белое платье из тончайшей ткани, которое почти не скрывало обнаженного тела под ним. Ни один мужчина в помещении не сомневался в том, что она способна предложить тому, кого выберет своим мужем.

Эперит был человеком чести, и разум подсказывал ему, что лучший мужчина станет думать об ее идеальном лице, а не об идеальном теле. Но и он оказался рабом своей животной природы. Одно присутствие Елены превращало каждого мужчину в зале в свинью, невзирая на его высокие идеалы и кодекс чести, позволяло им кормиться из корыта основного инстинкта, что, видимо, изначально было присуще их натуре. Юноше было стыдно, но он не мог отвести глаз.

Затем старшая из женщин набросила плащ на плечи Елены и сняла с собравшихся воинов чары, наложенные юной красавицей. Мужчины смогли смотреть друг на друга и переговариваться приглушенными голосами. В пересохшее горло заливалось вино, люди снова двигались, в большом зале слышались шумы.

Но знатные претенденты на руку Елены, приехавшие за ней, продолжали сидеть молча и завороженно, пока Елена приближалась к возвышению, где находился ее отчим. За ней следовала старшая женщина, словно учительница, представляющая свою лучшую ученицу.

– Знаешь, ее не интересует ни один из них…

Гиртий сел рядом с Эперитом и передал тарелку с хлебом и мясом.

– Что ты имеешь в виду? – спросил юноша, накладывая себе немного того и другого.

Воин с Родоса положил себе еды и запил мясо вином, которое разбрызгалось и по его бороде.

– Сегодня утром я разговаривал с одной из рабынь Елены и спросил у нее, что ее хозяйка думает о царевиче Тлеполеме. Мне потребовалось на нее немного надавить, но девушка оказалась глупенькой, и я услышал то, что хотел. Она сообщила, что Елену не интересует ни Тлеполем, ни кто-то другой из женихов. Она считает, что ее отец и царь Агамемнон выберут для нее мужа, поэтому планирует сбежать!

Услышав это предположение, Эперит рассмеялся.

– Неужели она на самом деле думает, что может просто выскользнуть в ночь? Да ее отправится искать каждый мужчина в Спарте, а с такой внешностью Елену будет несложно найти. Кроме того, ей следует радоваться – она же получит в мужья одного из лучших людей Греции!

– Однако она не радуется, – заверил его Гиртий. – Ей очень не хочется становиться частью политических игр Агамемнона, да и Тиндарея она не особо любит. Елена считает своим настоящим отцом Зевса, поэтому желания и приказы царя для нее ничего не значат. Служанка говорит, что Елена готова сбежать даже с простым воином, просто назло Тиндарею. Можешь такое представить? С простолюдином!

Эперит посмотрел на высокую царевну, которая гордо стояла среди знатных господ, спустившихся с возвышения, чтобы ее встретить. Сопровождавшая ее женщина (Эперит предположил, что это Леда) присоединилась к Тиндарею и одобрительно смотрела на дочь. А та казалась белой свечой среди стаи мотыльков. Понимает ли кто-нибудь из них, что она просто смеется над их знаками внимания?

Внезапно в голову Эперита пришла безумная мысль, и он представил, как они с Еленой сбегают темной ночью по перевалам горной цепи Тайгет к свободе. Ее идеальное лицо и божественное тело, которые ему довелось увидеть, возбуждали. Сама невероятная мысль вызывала сильнейшие эмоции. Но столь же быстро эта фантастическая идея и исчезла. Его дед много раз в прошлом говорил ему, что самые серьезные враги воина – это смерть и женщины. А слова оракула оказались еще более важным предупреждением: «Герою следует опасаться любви. Если она затуманит его желания, он упадет в пропасть».

Одиссей посмотрел на толпу, окружавшую Елену. Как они могут надеяться, что она когда-то будет принадлежать им? Но, наблюдая за тем, как девушка принимает комплименты, за ее безупречными чертами лица, легкими кивками или насмешливыми улыбками, даже зевками, царевич не мог винить соискателей в том, что они хотели дочь Тиндарея. В царевне было что-то волшебное, превосходившее чисто физическую красоту, которой она обладала в избытке. Привлекательность частично заключалась в неуловимости, насмешке над их стараниями. Девушка бросала им вызов – а ну, попробуйте получить меня!

Некоторые смотрели на нее, как на вепря, на которого нужно охотиться, или на кобылу, которую требуется объездить. Другие просто впадали в отчаяние. Но никто не получил ничего, кроме ее презрения. Из них только один Одиссей не питал никаких надежд на то, что она достанется ему. Поэтому он откинулся на скамье, наблюдая, как другие преклоняются перед Еленой.

Потом ее скучающий взгляд оторвался от группы, взявшей ее в кольцо, ушел в сторону и неожиданно упал на него.

В то же мгновение Одиссей почувствовал, как его до самого сердца пронзило неожиданное осознание ее красоты. Все его планы игнорировать Елену и пытаться заключить союзы с претендентами на ее руку рассыпались. В то мгновение, когда ясные голубые глаза смотрели на него, он сам заглянул к себе в сердце и спросил, что ценит больше всего. Откажется ли он от Итаки ради Елены? Казалось, она спрашивала именно об этом… Забудет ли он свою семью и друзей, чтобы быть рядом с ней?

И Одиссей знал, что ответом будет «нет». Чары рассеялись, царевич ответил на вызов. Елена проверила его, нанесла ему урон, почти разгромила. Но спасла его только любовь к дому.

Теперь Одиссей понял, что в этой женщине самое сильное и опасное. В это мгновение до него дошло: она, вероятно, смотрела таким образом на каждого претендента, ставя под вопрос личные ценности каждого и ломая всех по очереди. Царевич освободился от ее взгляда, который сковывал, он осмотрел зал в поисках соотечественников. Наконец, сын Лаэрта разглядел их в толпе и с удивлением увидел своенравную дочь Икария Пенелопу рядом с ними.

– Ты – занятный человек, Одиссей, – сказал Тиндарей, сидевший рядом с ним. Он, Икарий и Одиссей были единственными, кто не поднялся со своих мест, чтобы поприветствовать царевну. – Ты преодолел половину Греции, столкнулся со многими опасностями, чтобы увидеть мою дочь, а теперь просто сидишь и не говоришь ни слова. Вероятно, у вас на Итаке в ходу странные обычаи.

Услышав слова мужа, Леда посмотрела на Одиссея. Ее это забавляло, что читалось по глазам.

– Какой претендент игнорирует женщину, на которой страстно желает жениться?

– Может, он не хочет на мне жениться, – сказала Елена. Она шагнула на широкое возвышение и встала перед Одиссеем.

– Тогда зачем мне появляться здесь, госпожа? – ответил он, склоняя голову.

Женихи снова заняли свои места за столом, не отводя глаз от царевны. Остался стоять один Агамемнон, который украдкой бросал взгляды через зал на Пенелопу. Елена тоже села, неотрывно глядя на Одиссея. Плащ ее распахнулся, взору представилось тончайшее платье, скрывавшееся под ним. Поражало то, что человеческие руки смогли выткать такой тонкий материал. Но девушка оказалась более чем достойна столь прекрасной работы. Материал напоминал легкий туман, сквозь него то и дело просвечивало голое тело, которое очаровывало и сводило с ума.

А Елена уставилась на Одиссея, предлагая ему вызывающий мучения выбор между ее лицом и телом. Он не выбрал ни то, ни другое, а вместо разглядывания царской дочери подозвал раба, чтобы тот снова наполнил его кубок.

– Откуда ты приехал, Одиссей? Ты такой же могущественный и богатый, как Диомед?

При упоминании его имени (и первом признании Елены в том, что она его заметила), Диомед расправил плечи и выпрямил спину. Благородная натура покорителя Фив не позволяла сердиться на Одиссея за то, что царевна уделяла ему внимание, хотя он и завидовал сопернику.

– Или ты один из менее важных особ царской крови, который надеется усилить мощь своей страны путем женитьбы на дочери спартанского царя?

– Одного из царей, – напомнил ей Одиссей, чувствуя, что все глаза смотрят на него. – Теперь отвечаю на первый вопрос. Я с Итаки. Что касается твоих второго и третьего вопросов, то я – гораздо менее важная особа царской крови. Что касается брака ради силы и власти, то сомневаюсь, что человек в моем положении сможет далеко зайти с великой Еленой Спартанской.

Пока он говорил, Елена коснулась своей ступней его накаченных мышц ноги, она легко погладила его кожу своими пальчиками. Это очень искушало. Плащ раскрылся еще сильнее, показалась еще большая часть ее тела. Одиссей понял, что провокационные манеры многократно опробованы, что им очень сложно сопротивляться. Но Лаэртид почувствовал, что это только фасад, а не настоящая Елена.

– Но зачем человеку преодолевать огромный путь с острова в Ионическом море, чтобы поухаживать за спартанской царевной, которую он никогда не видел раньше, и на которой не надеется жениться?

Одиссей удивился, что она знает про Итаку. Его еще больше заинтриговал намек на то, что он приехал в Спарту не из-за нее. Елена это поняла! Внезапно он сам почувствовал, что девушка, невзирая на молодость, обладает умом, не уступающим ее поразительной красоте. Ему необходимо проявлять с ней осторожность.

Еще важнее было не поддаться шарму девушки, которой Зевс уже определил другого мужа. Какие бы ни были причины для ее флирта с ним, Одиссей не мог позволить ей отвлечь себя от главной цели. А ведь он мог и на самом деле ее привлечь. Или же она руководствовалась какими-то корыстными мотивами и обманывала его?

– Я живу в небольшой стране, удаленной от самых могущественных и сильных государств в центре Греции, – ответил он. – Мы ведем простую и беззаботную жизнь. Но если человек живет в подобном краю, ему необходимо покинуть свои границы, чтобы узнать мир и набраться опыта. Когда я услышал, что самую красивую женщину в Греции выдают замуж, то решил, что сам хочу на нее посмотреть. Не ожидал, что она сама проявит какой-то интерес к островному царевичу. Это до сих пор меня удивляет. Но нет вреда от почитания земного божества.

– Под твоей суровой внешностью скрывается прекрасный характер, – заметила Елена. – Думаю, что могла бы быть счастлива на Итаке, если на ней рождаются мужчины, умеющие так хорошо говорить.

Одиссей уже собрался сказать, что ее будут рады там видеть, а ее присутствие превратит каждого итакийца в аэда, но только собрался открыть рот, как к ним присоединилась Клитемнестра.

– Ты, сестра, вечно мечтаешь о том, как сбежать. Как жаль, что ты – женщина, что твоя судьба всегда находится в руках других. – Она обвела взглядом сидевших знатных господ. – Где мой муж?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю