Текст книги "Искусство провокации"

Автор книги: Герман Сад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Но для души Сергей изредка любил уединиться и хорошо посидеть один на один со своими мыслями, пивком (а потом, может быть, и с водочкой), хорошо покушать и чтобы без последствий в виде хохота и блядства. А слова, которые его пускали в эту пивную были не из словаря следователя – просто он знал шеф-повара, который в свое время работал в посольстве в Рио-де-Жанейро, где они и познакомились.

Сегодня у Трошина были две цели: поговорить с шефом пивной и серьезно подумать о том, что происходит вокруг него. Что касается второго, то как ни крути, а выводы о своем внутреннем расследовании он уже через два дня должен доложить на самый верх. Вопрос только в том, какие выводы он должен сделать? Должен он найти Конрада как нашего агента или как ихнего шпиона? Тут легко ошибиться, а ошибка может дорого стоить его собственной жизни. Вопрос не о карьере стоит – о жизни! Слава Богу, уже не тридцать седьмой и даже не пятьдесят третий – все как-то поутихло, поутряслось и всех подряд уже не стреляют. Но это, в общем, а внутри – в конторе – законы ведь не меняются. Если не будет шпионов, что тогда будут делать десятки тысяч сотрудников госбезопасности?

Вазген Долуханов был мужиком своеобразным. Единственный сын грузинки и армянина, он удачно миновал все перипетии сложной советской жизни и как-то постоянно устраивался при кормушке. Готовил он отменно, поэтому его любили все начальники, но что он был за человек ответить вряд ли кто-нибудь смог. Закрытый был мужик. Работал в столовке высших правительственных чинов в Кремле. Готовил Сталину и Берии. Умел так завертеть всякие грузинские блюда, что и тот, и другой просто пальчики облизывали. Сталин как-то обмолвился: «Вот ведь человек: делает свое дело так, что и сменить его невозможно». Вождь лукавил, конечно, не любил он, чтобы был человек незаменим, но это, может быть, не распространялось на кухню. Словом, проверенный был человек со всех сторон и неприкасаемый. Его, разумеется, сменили, чтобы не расслаблялся, и он поехал в наше посольство в Бразилию, но ходили слухи, что его вызывал сам Сталин и предлагал на выбор возглавить любой ресторан в Москве или выбрать себе любую страну. Вазген выбрал Бразилию. Он потом говорил Сергею, что просто темненьких любит. А уж до баб он был охоч – это точно! Когда все это случилось в стране и не стало ни того, ни другого, Вазген и тут не пропал: дали ему пивную на Таганке и никогда не тревожили с всякими проверками – откуда мясо, почему, почем и сколько. Говорю же, любили пожрать начальники, а Вазген в свободное от творчества время всегда был готов обеспечить любые посиделки, но только не у себя. Творил он, как художник, а пивная была его мастерской, куда приходили простые люди – начальники (по уговору с ним) сюда не приезжали. Связи его были очень сильными – Вазген мог многое, но тайн своих никому не открывал и именами не бравировал. Правда, одно имя повторять любил. Так и говорил: «Я, дорогой, могу дать тебе покушать то, что кушал Иосиф Виссарионович, и тебе понравится, и ты будешь меня благодарить и вспоминать, чем тебя угощал Вазген. Но! Ты, дорогой, никогда не узнаешь, что ты кушал, потому что я этого даже Сталину не говорил».

Трошин зашел внутрь и шепнул красивому кавказцу за стойкой, чтоб сказал Вазгену: пришел, мол, Сергей. Тогда, в Рио, Сергей был человеком маленьким, но, почему-то, понравился Долухану (как все его называли). Парень через каких-нибудь секунд тридцать вернулся и попросил зайти на кухню. Вазген выговаривал молодому повару:

Ты, дорогой, кладешь туда листочек лаврушки и думаешь, что ты уже нашел секрет. Ты два, три, десять готов туда положить. Ты даже готов туда веник положить, потому что тебе все равно, кто это будет кушать. Ты, дорогой, убил, барашка второй раз. Ты, по сравнению с мясником, настоящий убийца, потому что мясо испортил, человеку отдых испортил и мне настроение испортил. А если у меня нет настроения, то я гуляю по парку отдыха имени писателя товарища Максима Горького, нюхаю природу и там ищу свое настроение. Но я никогда не прихожу сюда, чтобы в этом котле сварить остатки моей совести и дать это покушать человеку, который пришел ко мне отдохнуть, как в парке, только лучше! Он покушает, а потом идет гулять и ему хорошо, и жене его хорошо, и детям его хорошо, и он тебя любит, как брата, потому что ты сделал ему хорошо! Знаешь, что ты сделал? Ты сварил мое сердце с этим лавровым листом! Чем теперь пахнет этот котел? Кто тебе сказал, что надо все везде пихать? Какие рецепты? Какие книжки? Я – твой рецепт и я – твоя книжка! Не хочу тебя видеть! Уходи, дорогой, скажи своим родителям, что ты отравил дядю Вазгена и он тебя больше не любит! Где ты видел одинаковых барашков? Почему ты думаешь, что каждый раз все надо делать одинаково? Ты понюхал мясо? И чем оно пахнет? Ах, бараниной! Ты, дорогой, сам баран! Уходи с моих глаз. Я сейчас буду очень сердиться!

Это могло продолжаться вечно, потому что парень наступил на самое больное место Вазгена – решил с ним поспорить. Спорить с Долуханом по поводу блюд – это нажить себе врага на всю жизнь!

Э-э! Здравствуй, дорогой! Давно тебя не было! Забыл Вазгена? Нехорошо, дорогой, нехорошо. Друзья не должны забывать друг друга. – Долухан увидел Сергея и сразу его лицо потеплело. – Давай, дорогой, проходи ко мне в кабинет – сейчас будем кушать. Ты как мне вчера позвонил, я сразу же подумал: Вах! Что-то серьезное случилось! Здорова ли Наталья?

Да все хорошо, Вазгенчик. Все правда хорошо. Наташа тебе привет передает.

Эй! Зачем врешь? Какой привет? Ты посмотри на себя! Ты когда последний раз рубашку менял? Где ты ходишь? Почему не спишь, не кушаешь, как подобает настоящему человеку? Зачем хочешь обмануть старого Вазгена? – Лицо его и вправду стало расстроенным.

Слушай, Вазген. Тебе бы в нашей конторе служить, а не харчо-марчо варить!

Это ты зря! – Брови Долухана насупились. – Я знаешь сколько таких, как ты видел? Тысячи! Может быть даже много тысяч! Что мне твои разведчики? Я сам себе разведчик! Хорошее блюдо может мир спасти – это я тебе говорю! Покушает человек вкусно и не пойдет чужое брать. А зачем от своего отказываться, постель свою теплую на грязь менять? Уют – он создается своими руками, а вы все норовите чужими добро приобрести!

Ладно, Вазген, ты прав. Только дело у меня к тебе есть. Серьезное дело. Помочь сможешь?

Сначала покушаем, потом о делах потолкуем. Почему другу не помочь, если желание будет. Всегда можно помочь, если есть на это желание. Желание будет – будут и возможности. Давай, вот попробуй лобио – сам делал. Кушай, давай овощи – вся мужская сила в них. Сегодня обойдешься без своей водки – не с чем ее пить – вот вина давай попробуй. Хорошее вино – домашнее из Тбилиси. Пока мясо готовится – можно поговорить: я ведь ждал тебя.

Дело я одно тут делаю. Дело не простое, но один до конца, думаю, не справлюсь. К начальству за помощью обращаться не могу, сам понимаешь, у нас все не просто. Ты же многих знаешь в Южной Америке – думаю мне туда придется ехать – с кем мне поговорить, но так, чтобы человек был правильный, надежный и не задавал лишних вопросов. Понимаешь меня?

Да как тебя понять, коли ты ничего не говоришь? Крутишь, дорогой, вертишь, Вазгену не веришь! Что ты хочешь? Я, что, телеграмму должен дать в Южную Америку: Эй! Приедет шпион из НКВД...

Из МГБ, Вазген, уже из МГБ.

А-а! За вами не угонишься! Так вот: приедет, говорю, шпион, он хороший. Вы его полюбите и все ему расскажите. Так, что ли? Так дела не делают, дорогой! Ты толком расскажи: кто тебе нужен, куда едешь, в какую страну, в какой город. А то, сидит, не кушает, обижает! Зачем пришел?

Ладно. Извини. Скорее всего в Уругвай. В консульство – месяца на три или четыре, не больше. А человек мне нужен в Аргентине. Ищу я одного человека. Странный этот человек, Вазгенчик, то он есть, то его нет. Вои и поручили мне его найти. Он там давно – лет уже, наверное, двадцать обитает. Да и сейчас, скорее всего, там. Наш он человек, Вазген. Только вот жив он или нет – не знают. Нужен мне кто-то, кто с нашими людьми не работал никогда, чтобы не испугался. И чтобы не патриот там какой-нибудь, а то им мы все еще с ледорубами мерещимся! Не хочу пользоваться нашими связями, чтобы случайно не наследить и жизнь кому-нибудь не испортить. Поможешь? Ты ведь, кажется, в Аргентине бывал? Тебя ведь забыть невозможно. Может, дашь рекомендацию?

Лесть, это хорошее оружие, дорогой, но только если ты коня или женщину приручить хочешь. Это они верят каждому слову сначала. А я на коня уже не похож. Хочешь, чтобы я тебе хорошего человека информатором сделал? Чтобы мне потом стыдно стало? В нехорошую игру ты играешь, дорогой, в нехорошую. В тайне от начальства решил поиграть? Плохо это пахнет, Сергей дорогой, плохо. Тебе это зачем надо? Звездочки зарабатываешь? Смотри, чем больше звезд поймаешь, тем жить опаснее станет. Звезды – они на небе должны быть, а не на плечах! На плечах голова должна быть. Зачем тебе это все?

Очень надо, Вазген. Очень. Вот у тебя, когда мясо хорошее сгорает на сильном огне, чем пахнет?

Падалью пахнет, дорогой, дерьмом...

Вот и у меня сейчас так. Именно этим и запахло. Ты извини, что я к тебе не просто так пришел, а с проблемами, но, поверь, очень надо.

Правильно сделал, что пришел. Если бы тогда, в Рио, ты мне не помог, не поддержал, а остался бы в стороне вместе с другими, я бы тобой сейчас и разговаривать не стал и вина моего не предложил. Но ты тогда мне помог – выручил и я голову сохранил...

Не в этом дело, Вазген, я не за долгом пришел...

Ты погоди. Не торопись. Я свои долги знаю и отдаю. Не в долгах дело. Я вот тебе сейчас спрошу: ты все это сам придумал, ко мне придти, или кто посоветовал?

Никто не советовал. Никто про это не знает.

Э-э, дорогой! Кому ты это говоришь? Тут сидят каждый день ребятки, которые про все это пишут вашим начальникам. Но я не этого боюсь...Краем уха слышал, что уходят у вас люди туда, за кордон...Ты, часом, дорогой, не сломался? Не испугался чего? Что-то выглядишь усталым.

Нет сегодня этих ребят, Вазген, сегодня нету. Убрал я их сегодня. Часа через полтора подойдут. А насчет – уйти...Нет. Задачку решить не могу и посоветоваться не с кем.

Ну, это тебе решать, что делать, а помочь я тебе обязан, даже если бы и не хотел. Запомни, дорогой, отель «Кларидж» на улице Тукуман 535 в Буэнос-Айресе. Найдешь шеф-повара, скажешь, что от меня. Хороший парень – многих видел, много слышал, многих знает, потому что повар отменный. Не бросает охапками лавровый лист в бараний бульон, рецептов дурацких не читает во всяких там поваренных книжках! Но, только помни, дорогой, я тебе сказал, а ты поступай, как знаешь, но Вазгена не позорь. Плохое что сделаешь, найду и зарежу, как тупого барана и накормлю этого пакостника.

Ты кого имеешь ввиду? Этого мальчишку, которого ругал, когда я пришел?

Я ругал? Да его надо было убить по-настоящему! Я ругал! Я его спас! Я его просто выгнал, чтобы не портил людям аппетит. Слушай, Сергей! Ты когда поедешь, зайди ко мне – передам Хосе Антонио подарок, чтобы не с пустыми руками ехал. А если его в отеле не найдешь – поезжай на Авенида Либертадор дом 1851 – это его собственный дом.

А ты уверен, что он все еще там живет и работает, Вазген? Лет-то сколько прошло?

Лет, говоришь, сколько прошло? Да нисколько, дорогой! Ты что у меня один такой любитель Южной Америки приходишь? Разные люди приходят, о разном просят, а Вазген всех слушает и некоторым помогает! Так что, кушай дорогой, и иди с Богом. А перед отъездом – зайди, не забудь, а то обижусь! А ребятам своим скажи, что они и их услуги Вазгену не нужны – пусть платят за еду. Еще раз уйдут, не оплатив счет, я их с лестницы спущу!

Спасибо тебе, Долухан, скажу. И за помощь спасибо – не подведу. А с меня деньги возьмешь?

А как же! Иди в зал и заплати в кассу, как положено! Шучу, дорогой! Ты сегодня мой гость – вот только кушал ты плохо. Перед отъездом зайди – накормлю. Прощай.

Трошин вышел в зал и направился к выходу. Сегодня была среда, а в пятницу ему должны были дать ответ по поездке. Он сегодня утром, как пришел, сразу написал служебный рапорт на имя начальника Иностранного Управления МГБ с просьбой в целях дальнейшего проведения дела Конрада в Аргентине направить его в служебную командировку в Уругвай, в Монтевидео. Так как до Аргентины только пересечь Ла Плата – это как раз подходило. Всех, кто попадает в Аргентину через океан ждут слишком внимательные агенты секретной службы Аргентины, оставшиеся после генерала Перона.

Мысли, которые роились в голове у Сергея нельзя было назвать патриотическими. Похоже, он решил взять себе билет в один конец, потому что такой случай выпадает только раз в жизни! Он слишком давно работал в НКВД, чтобы не знать, что ему может грозить в случае, если наверху решат, что он слишком много узнал. Примеров тому на его глазах – масса. Трошин решил поиграть в свою игру и с Конрадом (если он существует) и со своим руководством. Если все пройдет гладко и Конрад – наш, ему может быть ничего и не грозит, а если он – не наш и подтвердятся самые наихудшие предположения Сергея и он проникнет туда, куда простым смертным ход воспрещен? В любом случае, все надо решать там, на месте. С другой стороны, почему наихудшие предположения? Может быть это шанс в жизни? «По крайней мере, хоть пару месяцев отдохну от этой стервы! Вчера опять пришлось выслушивать, какая я гнида. И от кого, от этой штабной подстилки. Думает, я не знаю, каким местом она служила в Германии?» – Сергей ехал в метро до своей станции. «Ну, почему, так? Почему в какой-то нищей Бразилии все девки как на подбор: подтянутые, красивые, веселые, хоть и такие же дешевые, как наши? Вот, если этих теток с сумками выпустить на пляж Копакабана – все мужское население от ужаса пойдет и утопится по собственному желанию!» Что-то щелкнуло в голове у Сергея – он уже не мог оставаться тем, кем был еще месяц назад – Конрад перешел дорогу.

23.

Сейчас уже все не так. Мир катится к черту! Раньше за доллар можно было напиться в баре, да еще и набить морду бармену, а сейчас? Где она – хваленая американская демократия? Все, что осталось – четвертая поправка! Да она мне нужна, как коню телевизор! Дон, зачем мне четвертая поправка, если я при виде копа до сих пор капаю в штаны, а он в свою очередь пускает слюни от жадности? Что же произошло? Раньше копы были послушными и делали, что им велят. Чертова война что ли их изменила? Храбрости набрались? Раньше полицейский приходил ко мне домой, спрашивал, как мои дела, волновался за моих детей, потому что понимал – если с ними что-нибудь случиться по дороге из школы домой – его собственные жена и дети захлебнуться в его собственной блевотине. Если мой мальчик попадет в дурную компанию – копу будет плохо. Я платил офицеру не за то что он защищает закон, а за то чтобы он защищал моих детей от этого проклятого общества и его законов! А сейчас он поучает меня и моих детей. Я сам научу своего Филиппо трахать девок, играть на бирже и уважать мать. Я сам научу своего сына затягивать петлю на шее врага и размазывать его мозги по стенам, как на этих бездарных картинах модных педиков-абстракционистов. Или я что-нибудь не понимаю в живописи? Но, если я увижу, что мой мальчик нюхает кокаин или, Пресвятая Дева Мария, мои дочери держат в руках сигарету...! Я убью этого тупого недоноска-полицейского, за то что он не уследил за моими детьми! Я плачу ему пятьдесят долларов в день – это огромные деньги, Дон, ну ты же знаешь, а моя младшая дочь вчера пришла домой почти в десять часов вечера! Где она шлялась – эта маленькая дрянь? А? Но эта толстобрюхая задница, этот внебрачный сын шакала и проститутки, этот кусок дерьма заявляет мне, что не может быть нянькой для всех детей Чикаго! За что я плачу ему, Дон? За то что для него дети Маркезе все равно, что грязные банковские чеки? Или я похож на черномазого, я похож на этого пустозвона – Мартина Лютера Кинга, что моих детей можно спутать с их немытым отродьем? Президент Эйзенхауэр платит своим гражданам один доллар в час, а я плачу копам в пять раз больше, так кого они должны защищать?

Мои дочери должны научиться готовить спагетти, уважать мужа, молчать и не жаловаться на судьбу. Мои дочери должны уметь держать в руках не сигарету, а член своего мужа – вот, что должны уметь мои дочери, как все приличные итальянские жены! Ну ты же знаешь, Дон: если бы я тебя не уважал, как своего родственника, я бы не говорил с тобой так! Ты знаешь моих детей с самого рождения – где справедливость? Почему я должен плохо спать по ночам? Я работаю сутками, у моих детей есть все необходимое, жена здорова, родственники сыты – почему я должен нервничать по пустякам? У меня же давление!

Подожди, Витторио. Что ты хочешь сказать? Что ты застрелил копа только за то, что твоя дочь начала курить?

Дон, ты умный человек, но ты – глуп, как пробка, потому что итальянец только наполовину! Я не убивал никакого копа – он сам подох, как последняя скотина! Пришел домой, снял со своей толстой задницы штаны, сел в ванну, стукнулся головой и умер.

Ну, да. И сам себе поставил синяк на пол лица и передавил себе аорту...

Я же говорю – подох, как голая, жирная и тупая скотина.

Витторио! Дети всегда готовят родителям всякие неприятности. Мы никогда не поймем их, потому что мы с тобой представляем себе жизнь совсем по-другому, чем они. Ну, что ты хочешь? Они уже взрослые и перестань водить их на поводке. Скажи лучше – как Мария? Она опять ждет ребенка?

Это я жду ребенка, а она, кажется, ждет целый выводок, потому что ест с утра до ночи и уже не пройдет в гараж, даже если я открою ей ворота вместо двери! Этот проклятый доктор ничего не может сказать. Он уже, наверное, обклеивают моими чеками свой сортир, а что толку? Я спрашиваю: мальчик или девочка? А он смотрят на меня, своими круглыми и масляными глазками, как обожравшаяся крыса и отвечает: «Как мы можем Вам сказать, мистер Маркезе, кто у Вас родиться? Наука так далеко не заглядывает!» Я знаю, куда заглядывает его наука! Она заглядывает между ног моей жены каждый понедельник!

Эй! Ты хочешь сказать, что твой доктор тоже собирается стукнуться в ванне головой? Перестань, откуда ему знать – он же не Господь Бог! Все образуется. Когда срок?

Через месяц или раньше, или позже. Откуда я-то знаю? Мария ест, скулит или пилит меня. Я спрашиваю: «Как ты думаешь, когда ты родишь?» А она: «Я знаю, почему ты все время меня спрашиваешь! Я тебе надоела со своим животом! Ты к своим девкам бегаешь, потому что они плоские. Ты меня больше не любишь!» И так далее. Ну разве это жизнь, Дон? Еще и ее мать достает: «Почему у Марии красные глаза? Почему она плачет?» Откуда я знаю, почему? Потому что у нее уже помидоры вместо глаз! Вот почему! Нечего столько жрать пиццы!

Ладно тебе. Она кормит твоего будущего ребенка, что он первый у тебя, что ли?

Да раньше так не было! Она рожала, а я даже и не замечал. Видел, только что она – то вроде худая, то вроде толстая. Когда мне замечать? Столько проблем! Ты-то когда наконец женишься? Что ж ты все по шлюхам таскаешься? Не стыдно тебе? Пора и дом завести, жену подобрать – у Винченцо Терези вон дочка на выданье. Такая я тебе скажу королева! Леонардо да Винчи умер бы от зависти при виде такой красоты!

Не время еще, Витторио, не время. Скажи, что в Чикаго? Как наши друзья на телевидении?

Зачем тебе это телевидение, Дон? Все в полном порядке. Или у тебя есть сомнения? Все твои деньги в полном порядке – мы делаем из твоего доллара уже десять каждый день! Только меня скоро стошнит от этих политиков. И зачем их только мамы рожали? Они, как обезьяны в клетке, прыгают по этому ящику и мелят, что не попадя. Сенаторы глотки готовы рвать друг другу, чтобы залезть в него. У нас уже не осталось времени, чтобы продавать им. Расширяемся – ты же знаешь!

Вот-вот, Витторио. Именно поэтому оно нужно не мне, а нам. Пусть рвут свои глотки, думая, что они кому-то интересны, а мы будем давать им эту возможность – красоваться своими надутыми щеками на весь мир и говорить то, что надо нам. Ведь, если что-то сказали по телевизору, люди думают, что это правда, Витторио. Люди верят телевизору больше, чем радио или газетам. Людям кажется, что они могут хорошо разбираться в физиономиях, поэтому им важно не слышать, а видеть. А если это так, то зачем тогда тебе платить твоим копам?.. Вот зрители и пойдут тебя защищать – ты только свистни. Сколько мы уже людей протащили в правительство и вытащили из дерьма при помощи этого самого глупого ящика?..

Когда с середины пятидесятых годов в Америке началась регулярное телевещание и Эн-би-си сделала цикл первых передач со Стивом Алленом «Сегодня вечером» и передачу «Лицом к нации», я понял: вот оно! Это вам не газеты, которые еще надо уметь читать и разбирать буковки. Это залезет в кишки и мозги каждому человеку. От этого монстра, под названием телевизор, уже будет не оторвать людей. Сила влияния телевидения такая, что когда в январе пятьдесят третьего года на всю Америку впервые была показана инаугурация Дуайта Эйзенхауэра, а в этом, пятьдесят пятом, впервые показали заседание правительства США, люди просто рехнулись от любви к политикам. Они не думали, что говорят эти люди. Они не слышали, что говорят эти продажные сенаторы – они разбирали по косточкам, кто как выглядит, кто как причесан, у кого какая фигура и походка. Они готовы были любить первого попавшегося придурка только за то, что его показывают по телевизору, что у него красивый костюм, что он складно говорит. Продажи телевизионных приемников подскочили до небес. И я настаивал, что бы мои друзья из итальянских семей вкладывали деньги в этот бизнес. Они сначала крутили-вертели и все никак не хотели расставаться со своими долларами, пока я не заставил их поверить, что телевизионные новости дадут им больше безопасности, чем любые купленные копы и судьи. Много дешевле купить общественное мнение оптом, чем покупать души в розницу! Когда люди видят тебя по телевизору – им кажется, что ты ангел, сошедший небес, что ты непорочнее Девы Марии и чище серебряного доллара! Им можно впихнуть в их куриные мозги, залепленные поп корном, гамбургерами и кока-колой, любую информацию. Можно заставить пить пиво, которое пахнет мочой, потому что его пьет какой-нибудь идиот из любимого телесериала, которые стали делать в бешеном количестве. Можно заставить толпы безмозглых тупиц думать, как и что тебе надо и эти ослы будут считать, что это их собственные мысли, которых у них отродясь не было. Я заставлял макаронников платить огромные деньги за создание новостей, делать свои телекомпании и сажать своих шлюх читать о событиях в стране. Самое смешное, что в этом был решающий фактор для любвеобильных соплеменников. Ни одна жена в мире не поверит, что та, которая берет интервью по телевизору у президента, берет в рот у ее мужа! (А если и поверит, то будет только гордиться, какой у нее знаменитый и неотразимый муж, и даже поделиться такой новостью с соседками, которые, в свою очередь, станут завидовать!) Конечно, мне было проще раскрутить семьи на эти дела, потому что все-таки хоть и на половину, но я был – итальянцем. Правда, они и сами скоро поняли, что телевидение – это не только хороший бизнес, но и спокойный сон. Они и сами стали появляться по телевизору, становились почтенными гражданами своей страны, которую они имели, как хотели. Правда и то, что, конечно, со временем это долбанет и их, и вокруг этого ящика начнется настоящая война. Но, это будет потом, а пока мне надо только то, что решает мои вопросы сегодня, потому что до завтра надо еще дожить...

Дон, ситуация с бухгалтерскими операциями становится очень сложной. Боссы недовольны тем, в какие сроки прокучиваются деньги через наши компании в Америке и Швейцарии. Налоговая полиция Штатов совсем обнаглела – они влезают через своих людей во все наши дырки – они переступают через все наши договоренности. Женщины, сигареты, игровые автоматы – мы честно отдавали их десять процентов от всех видов нашего бизнеса, но они захотели двадцать, потом тридцать, а сейчас говорят что нам делать и чего не делать! Нам становится трудно держать бизнес. Но, если бы только это – спецслужбы вместе с копами подписали какие-то там секретные договоренности с другими странами и нам становиться трудно уходить от них. В Швейцарии уже небезопасно, поэтому семьи решили искать новые склады для наших общих средств. У тебя по-прежнему счета в Женеве?

Витторио!!

Извини, извини, Дон. Ты же знаешь, что случайно становится известно о многом. Ты только не обижайся. Дело в том, что семьи хотят просить тебя провести переговоры с колумбийцами о некоторых совместных действиях. Может быть, имеет смысл перенести финансовый центр в Южную Америку. Там ведь с полицией намного проще договориться?

Что ты имеешь в виду?

Дон, только по секрету. Есть у нас одна тварь, которая работает на колумбийский картель, а спит с нашим парнем. Вот она и нашептала, что ее латиносы скоро полезут в Европу. Это сулит большие дивиденды. Наши старики скоро поймут, что мораль устарела: за наркотиками будущее – нельзя же оставаться в стороне! Конечно, мы от Европы далеко и вроде бы это не наше дело, но, ты же понимаешь, сегодня не наше, а завтра... Ты вроде бы знаком с кем-то из них?

Витторио, мало ли на свете людей, которые знают нас и которых знаем мы?

Ходят слухи, что ты, Дон, неплохо разбираешься в наркоте. Если это так, то кто как не ты, оставаясь здоровым человеком, может помочь нам? На Сицилии стало непокойно, как до войны. Молодежь перестала признавать старших. Совсем от рук отбились эти поганцы. Посылали мы как-то несколько наших поговорить, договориться...Нам вернули только их руки. Дон, у них же были жены и дети...

Те, кто не знают Витторио запросто могли бы решить, что этот милый, толстый увалень, у которого несчетное количество детей – добрый и славный дядька. Но это могли подумать только те, кто его не знал. Витторио Маркезе – «человек-слон», как его называли в одной из чикагских семей, был одним из самых опасных людей, которых я встречал в своей жизни.

Подожди, я что-то не очень понял. Ты скачешь, как голодная девка: то ты хочешь колумбийцев, то зачем-то заливаешь мне про Сицилию!

Все что я хочу, мой друг, это заснуть где-нибудь с вот такой вот голодной девкой и подальше от этих проблем.

Ну, пожалуй, с голодной не очень-то и заснешь – ее сначала надо как следует накормить. Что же касается Сицилии, то я конечно кое-что знаю: они пошли на контакт с колумбийцами раньше вас и уже собираются ввозить товар в Европу. А там, как ты понимаешь, они и в Штатах появятся.

Эти латиносы давно там гадят...

Я не про это. Я тебе говорю, что пока вы там занимались играми, сигаретами и прочей ерундой, сицилийцы договорились с колумбийцами из Нью-Йорка и уже ведут дела вместе, потому что для сицилийцев американские итальянцы уже «мужчины без яиц».

Откуда это у тебя такая информация?

Ты про яйца? Витторио, ты зачем захотел со мной встретиться? Потому что я ничего не знаю и поверю во всю эту чепуху, что ты тут несешь? Ты не хуже меня знаешь, что с Сицилией не только вы – никто не может по-человечески договориться – они очень многого хотят. А вы теперь, после них, хотите встретиться с колумбийцами – вас же поимели уже! Кем вас будут считать после этого? Не дури, Витторио! Зачем ты хочешь меня обидеть недоверием? Предложите им что-нибудь такое, что встретит у них понимание. Используйте то, чем вы располагаете. Помогите сицилийцам дойти своими деревенскими деревянными головами, что им выгоднее с вами работать. А там уже можно будет с ними разобраться. И чем раньше вы это сделаете, тем больше шансов для вас выжить в Штатах. Кто у вас остался на Сицилии? Чезаре Манцелла, Делла Кьеза, Игнацио Педоне – кто еще? Предложите им долю на телевидении. Тем более, что полиция охотнее идет ними на контакт, чем с вами. Что ты улыбаешься?

Ты – умный, Дон. И Европа тебя не испортила до сих пор. Мы-то уже было, подумали, что Дон расслабился, завел себе бордель... Кстати, тут, говорят такие бордели, что девки просто на куски могут порвать! Это правда?

Если ты интересуешься садо-мазо, то это не ко мне, Витторио. Я такими вещами не увлекаюсь.

Ладно. Так есть у тебя доверенный человек, который мог бы взяться за обустройства этого дела? Чтобы мог изнутри проверить ситуацию с колумбийцами и поговорить там про все это?

Есть.

Как зовут, конечно ты не знаешь?

У каждого свои секреты и свои недостатки – у меня на имена очень короткая память, но, как ты понимаешь, что надо – я помню. Что же до этого человека – он не мой секрет, да и работает не на меня, но многим мне обязан, поэтому, я думаю, что смогу как-то все устроить...

Мы могли бы вот так вот еще очень долго болтать. С Витторио разговаривать, все равно, что море ложкой вычерпывать – потеря времени, но ритуал должен быть соблюден. Меня итальянцы практически не волновали, потому что я не вел с ними никаких дел. Но, когда появлялась информация, достойная быть проданной за хорошую цену, появлялись и итальянцы, чтобы ее купить. И вот тут-то и нужна была та самая половина итальянской крови, которая, как они думали, у меня есть. Скольких трудов мне стоило изучить этот ритуал! По сравнению с ним чайная церемония – простейшая из инструкций по спасению на водах. Скажу только, что в чайной церемонии за ошибки не убивают. Надеюсь, я внятно объяснил?

Действительно, в Палермо, на Сицилии, царил полнейший хаос – младшие уже не слушались старших и закон был уже – не закон! Все, кого раньше принято было называть «людьми чести», то есть главы семей и авторитетные люди, были признаны вне нового закона, который стали диктовать недоумки и недоросли. Они не способны были возвыситься по «служебной» лестнице в семье своими собственными трудами и усердием, честным служением общему делу, каким бы оно не было, какие бы цели оно не преследовало. Люди всегда выживали только владея одной тайной на всех. Как только этих тайн становилось две – это превращалось в фарс! Две тайны требуют двух вождей, три – трех, а два вождя – это плохо. Даже в узком семейном кругу – мужчина и женщина одни и те же элементарные вещи понимают по-разному и со временем расходятся в своих убеждениях так далеко, что начинают ненавидеть друг друга, что же говорить о людях бизнеса?

Кто когда-нибудь знал партнеров, которые по истечении непродолжительного времени не хотели бы воткнуть нож друг другу в спину? Я знал только таких и я не верю в коллективный разум, но верю в коллективное убийство и самоубийство. Я верю в то, что какое-то время люди способны имитировать воодушевление в борьбе за призрачный идеал. Самый прекрасный человек становится сволочью для его партнеров и относится к ним с такой же «симпатией», как только внутри этих отношений появляются хорошие деньги! Казалось бы, цель достигнута – пожинайте плоды и радуйтесь, но не тут-то было. Когда цель достигнута – все понимают, что владеть только половиной цели глупо и обидно: люди начинают рвать друг друга на куски, уничтожая при этом и саму цель. В итоге – все остаются в проигрыше: кто-то победил, но те, с кем возможно было преодолевать все трудности на пути к цели – растоптаны! И ты остаешься один на один с целой жизнью, которая тебя обязательно сожрет, как ты сожрал своего друга. Я обожаю эту ситуацию – только в ней можно экспериментировать и наблюдать за людьми, которые превращаются на твоих глазах в узколобых монстров. Я обожаю смотреть за поступками тонконогих шлюх, которые ездят в шикарных автомобилях, одеваются в дорогих магазинах, питают свои дистрофические тела в самых престижных ресторанах и пытаются себя убедить в том, что все, чем они обладают, досталось им за их хорошие мозги. И только умные шлюхи понимают, где север, а где юг: где мозги, а где, то, чем они все это заработали.