Текст книги "Искусство провокации"

Автор книги: Герман Сад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Почему? Из-за подброшенных писем в посольство?

Да, как Вам сказать... Письма письмами, но не только в этом дело. Попадали-то они ко мне каким-то странным образом. Сижу в ресторане с семьей, поели, приносят счет, открываю – бац, письмо! Спрашиваю официанта: Ваше? Нет, говорит, это Вам просила передать сеньора, которая сидит у бара. Смотрю – никого нет.

Это были те самые первые послания Конрада о попытках американцев сорвать переговоры по объединению Германии?

Ну да, те самые. Знаете, самое странное, что потом происходило на самом деле именно то, что было написано в этих письмах. Даже фрагменты речи Эйзенхауэра и премьера Британии.

Вам, Михаил, никогда не приходило в голову, что Конрад – двойной агент?

И даже тройной, а может и того хуже – его вообще нет.

Вот и я так же думаю. Не играет ли с нами Вашингтон. Не переметнулся ли Конрад к ним?

Не-а. Не похоже.

Почему? А где он тогда был эти десять лет?

А Вы, сеньор Мозель, сами подумайте. Если хотите знать мое мнение, то он был в нацистской Германии.

Трошин почувствовал, что Данилин, скорее всего, может быть прав. Тогда просто объясняется его новое появление здесь в Аргентине. Не уверенность, а именно какое-то чутье Данилина подтвердила версию самого Сергея, что Конрад до войны был тем самым связным тайным звеном между НКВД и СС, Сталиным и Гитлером и работал по схемам сверхсекретных политических операций между СССР и Германией. Это подтверждало все те, найденные Трошиным в Москве факты тайного сговора коммунистов и нацистов. Слишком их цели и методы интриг и провокаций были похожи. Потом, после разгрома фашистов, Конрад оказался между двух стульев и затаился здесь в Аргентине, так как появляться на свет было просто опасно для его жизни. Видимо, он выбирал на кого работать, кому продать ту тайную политическую информацию, которой он владел. За эти годы ситуация внутри НКВД столько раз менялась: людей расстреливали без суда и следствия пачками, сажали туда, откуда выхода не было, приходили новые хозяева, которые играли в свои игры, а документы исчезали вместе со старыми. Все так смешалось, что концов операций, начатых и проведенных при разных хозяевах, найти было просто невозможно. Люди сами уничтожали документы, когда чувствовали, что под ними начинало гореть. Никто же не хотел быть обвиненным в шпионаже на основе секретных документов НКВД. Менялись руководители, менялись названия конторы: ОГПУ, потом НКВД, потом МГБ, теперь КГБ, а агентурные сети и центры проваливались и выменивались хозяевами страны из ЦК партии на угодную им информацию и куски политического пирога. Так долго продолжаться не могло и секретные службы, вместо работы на саму страну, начинали работать на каких-то конкретных людей в правительстве этой страны. Но и это тоже не могло продолжаться долго. Существует кодекс чести даже у воров, а у диверсантов и провокаторов, которых для приличия называют разведчиками, он тем более есть.

Никогда еще секретные службы не теряли настолько свою власть и контроль за ситуацией в СССР и в мире, как в период прихода наверх Хрущева. Все могло привести к катастрофе для страны на политической арене. Тем более, что КГБ уже здорово привыкло к тому, что все происходящее в мире и в стране, делается только с его ведома. Отучиться от этого и отвыкнуть невозможно, кто бы ни пришел к власти в СССР.

Слушайте, Михаил, а когда было последнее письмо?

Знаете, Вам не понравиться то, что я сейчас скажу...

Давайте только не как в кино, а?

Три дня назад, утром.

Каким образом?

Сын нашел в портфеле.

Что?!

Ну да. Пошел в школу, открыл дневник и увидел письмо на мое имя. Учительница мне позвонила и сказала, что у моего сына письмо мне от какого-то Клауса Мозеля... То есть, от Вас, мой дорогой ревизор из Центра. Вот такие вот дела.

Повисли пауза. Трошин не мог придти в себя. Как же это? Каким образом и кто просчитал его так быстро? Это уже скорее похоже даже не на игру, а на издевательство! Кто-то знает, кто он и наблюдает. Мало того, шутить изволит!

Послушайте, Михаил. Мне необходимо понять, от кого эти письма и как они попадают к Вам. Получается, что про Вас тоже все кому надо знают?

Ну это же не такой секрет. Я ведь вроде ширмы здесь. Кто же не знает, что я официально представляю КГБ? Правда, в последнее время меня начал доставать наш Внешторг. Говорит, что финансирование на содержание точек сокращено в связи с демократическими веяниями в стране. Извольте, товарищ советский шпион, заодно торговать и тракторами, раз временно диверсии прекращены.

Вы человек с юмором, Миша! Так как же к Вам попадают письма Конрада?

Думаю я над этим, думаю. А вот как он про Вас узнал, если не из Москвы, а?

Из Москвы?

А как еще? Просчитал Вас здесь, что ли? Где Вы наследили? Или легенда хромает, так нет – все в порядке – я за Вами следил. Все четко.

Вы следили? Вы же не должны были знать обо мне! Как Вы меня отслеживали? Откуда Вы узнали о моем приезде?

Слушайте, а как Вас зовут, а то это хренов Мозель мне не нравиться.

Сергей меня зовут.

Так вот, Сережа. Дело в том, что никто мне не сообщал, что Вы инкогнито, понятно? Тогда бы я сделал вид, что я о Вас ничего не знаю, но прикрывал бы издалека. Ваше отбытие из Москвы прошло в протокольном порядке по всем моим каналам. Никто даже и не дернулся, чтобы засекретить эту информацию. Сергей, это наверху все меняется, а у нас все остается по-прежнему, понимаешь? Давай на «ты»? У меня нет никаких сомнений, что о тебе Конрад, или как там его, знает из Москвы. Где-то там его человек. Кто это? Не знаю. Но кто-то ведь играл с фрицами? Вот и думай. Теперь я знаю, что и близко не должен общаться с тобой, если только ты сам не выйдешь на меня, понял? Отдыхаю и наблюдаю издалека. Мне-то кажется, что управления между собой играют. Иностранное управление, пока ты ездил, уже модернизировано и прекратило свое существование в прежнем его виде, понял? Вот кто ты теперь? Кому принадлежишь? А если тебя вообще сейчас сдадут за фунт табаку? Черт знает что!

Ни фига себе известие. – Трошин просто не мог понять, что же происходит. – Слушай, и все-таки, как письмо попало к твоему сыну?

Ну есть тут одна догадка...Они же учатся не на территории посольства. Их же возят в городок. Ну вот, как я выяснил, шофер автобуса был новым. Фирма, которая обслуживает посольство присылает утром автобус, который возит детей в городок в школу и обратно к трем часам дня. У нас же денег нет на собственный автобус и собственного шофера! Ну вот я и думаю, что он подкинул. Я пытался выяснять у них про этого шофера, но если ты уже обратил внимание (я-то здесь четыре года, так что – привык!) – выяснить у аргентинцев что-либо просто невозможно. Спрашиваю: как зовут шофера? Которого? Вчерашнего. Вчерашнего? Да, вчерашнего! Маньяна! Что, завтра? Будет завтра? Нет, говорят. Завтра будет тот, кто сможет ответить на Ваш вопрос. Назавтра прихожу: пришел тот, кто мне ответит? А Вы кто и зачем? Я из посольства по поводу шофера! Какого шофера? Позавчерашнего! Это, что ли два дня назад? Его нет! Кого? Шофера? Нет, того кто сможет Вам ответить. А когда он будет? Кто, шофер? Нет, тот кто мне сможет ответить!! Маньяна! Ну и таком духе уже три дня. А ведь дальше ходить уже небезопасно, потому что они всерьез начнут дергаться – кто и зачем интересуется их гражданином, понимаешь?

Послушай, Михаил, кажется ситуация такова, что мне действительно придется действовать в одиночку, чтобы и тебя не подставить!

Ага! Лучше скажи, чтобы быть подальше от меня. А ну, как мне прикажут тебя сдать? Знаешь, мы из одной конторы и мне не хочется во все это играть, но я должен. Давай так: если я тебе буду нужен, запиши телефон и позвони Лолите – шлюха тут одна есть. Кстати, классно работает, советую. Помогает расслабиться. Если у меня что-то будет я через нее сообщу, а ты проявляйся каждые два дня в полночь по телефону. Эта девка работает на аргентинскую полицию, ну я им кое-что и подкидываю про империалистов, особенно про англичан. Ну, а они мне тоже кое-что. Так и живем. А теперь – разбежались, а то интервью затянулось! Адиос, Клаус!

Данилин расплатился за кофе и лимонад, встал и пошел по улице, а Сергей смотрел ему вслед и не мог понять: что же на самом деле произошло. Как его просчитал Конрад? Трошин не верил в стукача в Москве. Нет, это здесь он как-то лажанулся! Как и где? Или не лажанулся, а просто Конрад ждал его здесь? Точно! Ждал и дождался. И дал понять, что знает, кто он. Но не выдает, значит хочет встречи. Почему же тогда через Данилина? Да просто знал, что я его так не найду – никаких зацепок, вот и вышел сам. А Данилин? Он, что тоже играет и нашим, и вашим? Судя по разговорам, парень хорошо соображает. Ну, что же, будем ждать официального предложения о встрече. Кажется, что долго ждать не придется.

Трошин вернулся в гостиницу около семи вечера. Портье протянул ему ключи и уже в спину, когда Сергей шел к лифту, окликнул: «Сеньор Мозель! Вам тут есть послание!» Трошин вернулся, взял красивый, золотой краской отпечатанный конверт, открыл и увидел официальное приглашение на правительственный бал, который дает во дворце Каса-Росада Президент Республики Аргентина. «Чего это вдруг?... Если только это не именно то, чего я ожидаю!» Маньяна, Сергей. Завтра будет видно...

32.

Я получил от сеньора Хорхе то, что ожидал. Передо мной на девственно чистом столе (я специально все убрал, чтобы сосредоточиться на этом листе, как на иконе) лежал список из двадцати восьми наиболее заметных человек, которые приехали в Аргентину за последние полгода и по каким-то причинам здесь задержались до сего дня. Из них легко можно было вычесть двенадцать человек дипломатических работников различных посольств, под видом которых не мог приехать посланник КГБ, потому что свободы маневра в этом статусе слишком мало. Оставалось всего шестнадцать...

...Голова как-то плохо считала сегодня. Может солнце мешает думать. Лезут в эту глупую голову всякие неприличные мысли, особенно, когда под окнами в ситцевых платьях, изнывая от жары и расплескивая по сторонам запахи духов, идут сотни изгибающихся от желания женщин. Думаю, что там, где холодно все, а особенно женщины, потому такие неинтересные, что их гормоны заморожены и есть только одно желание – спать в теплой одежде. Поэтому, когда восходит теплое солнце – они его боятся. Они боятся вдруг стать другими – им удобнее бояться, чем любить. Так безопаснее. Солнце будоражит низменные фантазии и инстинкты, а люди доверяют инстинктам только у собак. Они и назвали их низменными, потому что страх быть желанными пересиливает само желание. Они с презрением называют желание похотью, но готовы отдаться безо всякой любви любому дрянному человечишке за печать в паспорте, дешевое золотое колечко и право жить в чужой квартире. Они думают, что так неотразимы в своей скуке, серьезности, деловитости и недоступности. Они думают, что это – достоинство. Проходит время и эта самая недоступность становится единственной отличительной и характерной чертой этих женщин и они превращаются в уже никому не интересных особей женского пола. А за этим следует ответная и адекватная реакция мужчин – абсолютное безразличие к той, которая сама себя не хочет чувствовать желанной. Гордиться своей недоступностью и закрытостью, чувствовать себя единственной носительницей Великой сладкой тайны – полнейший идиотизм! Господь был прав, когда говорил, что гордыня – самый непростительный грех. Иди в монахини и скройся от людей, если лишена таланта быть прекрасной и желанной! Твой ум, которым только ты гордишься, заметят лишь тогда, когда заметят твои ноги, задницу и грудь. И это справедливо, потому что это – красиво, а значит, прекрасно! Потому что умом берут мужчины, которые вынуждены хоть что-нибудь выбрасывать на рынок, ибо ничего другого у них нет. Они просто доильные аппараты, хотя думают о себе слишком высоко. Они лезут наверх, просто для того, чтобы быть заметнее, свершают подвиги и почти достигают совершенства в мирских делах, а погибают из-за любви к обыкновенной женщине! Все в этом мире происходит из-за женщин. Все войны начинаются из-за них – из-за желания самца самоутвердится или из-за денег, которые всегда были нужны, чтобы покупать на них удовольствия, главным из которых, конечно же, всегда была – Она. Правда, сегодняшние мужчины больше похожи на евнухов – их войны между собой начинаются уже не из-за дам. Они теперь выясняют, кто из них друг друга любит, а кто – нет.

...Шестнадцать человек, из которых восемь женщин. В любое другое время я бы заинтересовался ими и постарался выяснить, кто есть кто, но не сейчас. Прошло время экспериментов, когда разведки пробуют дам в работе на своих тайных фронтах. Прошло время, потому что не подтвердило оно, давно живущего тезиса о том, что женщины хитрее, изворотливее, циничнее и морально неустойчивее, чем наш брат, поэтому им все доступнее. То есть – все это так, но только эти качества в разведке нужны лишь тогда, когда враг в твоих руках и его надо поиметь. Вот в качестве инструмента, этакого изощренного орудия пыток, женщина как раз на месте, а на стадии поиска, анализа и идеи – женщину надо держать на лугах, где много сочной травы, ягод и солнца. Пусть становится еще прекраснее, пусть лелеет свое тело и умащивает его маслами, и истекает соками любви, тогда на эти запахи сбегутся те, кто тебе нужен. И они станут глупыми и мягкими животными, которых ведет одно только обоняние. А женщина умеет завести любое животное и в рай, и на скотобойню, где ждешь его ты. Кстати, Вы не замечали, что почти все Великие творения в мире созданы мужчинами, которые почти (ай-яй-яй!) не замечали женщин? Вот они и избежали печальной участи быть разделанными мясниками на филе. Мужчины все усложнили, а женщины остались такими же, как и были в доисторические времена – они все меряют количеством оргазмов.

Когда ты относишься к жизни проще – ты выглядишь лучше. Когда ты случайно находишь свою половинку, тогда тебе не надо строить из себя Бога – ты просто остаешься тем, кто ты есть на самом деле. И делаешь то, что ты считаешь нужным для себя и это принимает органичным и своим та, которая навсегда рядом с тобой. Когда ты верен сам себе – ты верен ей, но только не наоборот! Как долго буду я так думать – никто не знает, но настоящим является только то, что происходит со мной сегодня. Все остальное – фантазии и планы, которым сбыться если и суждено, то не сейчас. И выбрось это из головы – твое завтра будет таким, какой ты есть сегодня. А сегодня ты стал таким, каким ты был вчера. И хватит думать о себе лучше, чем ты есть на самом деле. И в этом тоже нет загадки – ты просто олух, если думаешь, что кто-то живет ради тебя! Ты – негодяй, если заставляешь кого-то жить ради себя. Отпусти на волю всех и тебя никто не тронет. Ты просто слишком много хочешь перед смертью, а это очень вредно – трудно и страшно будет уходить!

...Стайки девчонок пролетели под окном и я вернулся на эту землю. Меня всегда оживляли только они. Я не люблю людей, но женщины – не люди! Они живут не логикой, которая вредней других лекарств, а чувствами и желаниями. Вы же знаете, что я прав, но боитесь в это поверить. А знаете, потому что Вам хорошо известно чувство сладкой полусмерти, когда два тела вдруг начинают вибрировать в унисон и Вы забываете про свои маски в шкафу. Вы не хотите той пустоты, которая наступит потом, но Вы ее обязательно получите, потому что Вы просто глупые люди, которые не хотят быть ближе к Богам. Про Вас уже все написано в той книге, которую Вы не умеете читать...

...Итак, осталось – восемь. Из них только трое меня заинтересовали, потому что только они могли ходить, где угодно, спрашивать о чем угодно и быть приглашенными в дома, где собираются сильные мира сего. Трое приехавших были журналистами, а другие пять – скотоводами и мелкими коммерсантами. Журналисты – это прекрасно! Журналисты – это люди без совести, которым важно первыми успеть к твоей беде, чтобы ты не успел смыть кровь с лица своей матери. Если бы у меня была задача влезть в чужой дом, я никогда бы не воспользовался дверью, потому что по дороге от входной двери до спальни, где хранятся все интимные секреты хозяев, слишком долог путь. Кто эти трое?

Чарльз Бретли. Сотрудник Би-би-си. Радио и телевидение, газеты и шпионаж. Слишком известная фигура, чтобы меня искать. Мне нужен кто-то поспокойнее, чем этот напыщенный господин, с резко изменившейся с возрастом фигурой.

Томмазо Бадаламенти. Его все время выгоняют из баров всех стран Европы, за то что он напивается до состояния «не стояния» и кричит, что Муссолини его предал. Когда он трезв, он скушен еще больше. Я знаю его лет десять. К счастью – не лично, а только по фактам его биографии. Он по-настоящему талантливый журналист, который искренне не понимает, что происходит вокруг него, поэтому пишет очень интересно. Я обязательно с ним выпью, когда все это закончится, но только по одному литру кьянти, которое он уважает больше, чем Муссолини.

Клаус Мозель. Журналист из ФРГ. Читал его публикации в некоторых газетах. Исследует проблемы видоизменившихся германцев. Мало знаю о нем. И это уже плохо. Не люблю мало знать. Но у сеньора Хорхе очень хорошо поставлена служба безопасности. Курьер, которым оказалась милая леди на велосипеде, привез конверт с фотографиями этих персонажей.

Я сел на балконе, закурил недорогую, но хорошую кубинскую сигару «Эль Вэгуэро» старой фирмы «Табакалеро Мартин», открыл конверт и расстроился. Все эти три лица мне знакомы. Я знаю всех троих, даже Мозеля. Значит, маловероятно, что Он – кто-то из этих троих. Не мог же я знать в лицо агента КГБ? Глупо посылать на такую операцию человека, который уже засветился, а агенту доверять эту работу вообще нельзя (если, конечно, у них совсем не кончились мозги). Стоп. Хорошо. Откуда я знаю англичанина и итальянца, я знаю. А вот откуда я знаю немца – я не знаю! Слава Богу, что я хоть это знаю.

Как молния в голову посреди чистого неба и жаркого солнца: Амстердам, мелкий дождь и я иду в китайский салон госпожи Николь... Навстречу приличного вида господин. Раскланиваемся и уступаем друг другу дорогу... Вот, где я его видел единственный раз месяца три назад! Немец в Голландии – ну и что такого? Очень надо позвонить... Как ни странно, соединили почти сразу.

Здравствуйте, мой Эйхельбаум! Как у Вас там погода? Идут ли дожди в забытом Богом королевстве?

Кто это? Ах, да! Вы еще живы?

Какой противный вопрос! Этак наша любовь может закончиться, не начавшись! Вы мерзкий старикашка, Вы помните, что мне должны?

Помню ли я? Говорите скорее, я обедаю.

Суп стынет? В Вашем возрасте надо есть не жирный суп, а протертую морковь и обязательно без сахара: от сахара у Вас случится диабет, потом артрит, артроз, панкреатит, потом...

Хватит! Говорите, что хотите, но я ем не жирный суп, а простоквашу!

От молочного у Вас начнется диатез. Все, что мне от Вас надо – это срочно узнать: с какими изданиями в Голландии и Германии работал журналист Клаус Мозель. Знает ли его кто-нибудь дольше трех месяцев. Я позвоню Вам через два часа. Берегите челюсть – от простокваши она может размокнуть!

Эти два часа я проведу в самом знаменитом в Буэнос-Айресе кафе «Тортони», где собираются поэты, писатели, художники и другие отпрыски столичной богемы. Сюда, говорят, в двадцатых годах часто заходил Хорхе Луис Борхес. Обожаю! Там слушали новые произведения, баловались кокаином и обсуждали мужчин и женщин. Там старые красные кожаные кресла, зеркала в позолоченных рамах, отражающие призраков, канделябры с плачущими свечами, звуки танго и запах зноя, пот и слезы, все вперемешку заставляют любить по-особому: дерзко, яростно и навсегда! Я буду болтать на разные темы с остатками тех, кто еще может помнить и любить. Я выкурю сигарету и посмотрю на женщину в углу, которая ждет своего героя. А потом я уйду, чтобы не остаться в сказке, ибо возвращение тяжелее, чем бегство от самого себя. Я слишком привык быть собой, чтобы проиграть себе эту жизнь. Два часа – и все кончено. Я жив и только сладкая истома поселилась где-то в уголке моего тела. Говорят, что душа и тело неразделимы? Пустое! Я всегда нахожу их поодаль друг от друга. Поверьте, лучше не мешать им жить отдельно – тем приятнее их редкие встречи!..

Ваше Превосходительство! Ваше время истекло!

Вы пользуетесь мной, как секретаршей, а я старше Вас вдвое! Что Вы меня гоняете? Вам не стыдно?

Я Вас гоняют от обеденного стола к письменному и еще за это плачу, так что, побойтесь Бога, если он рядом с Вами – Вы сделали, что я просил? Обратите внимание: просил, а не приказывал, мой генерал!

Никто такого человека не знал и не знает. Читали его статьи, которые вышли во Франции месяца четыре назад по проблеме объединения Германии. А, кстати, где Вы, Дон?

У Вас на бороде, Ваше Сиятельство! Это – точно?

Абсолютно.

Ну, тогда, зиг хайль!

Вы с ума сошли! – фальцетом прошипел он и повесил трубку.

А что же делал милый журналист Мозель в Амстердаме три месяца назад, если у него ни там, ни в соседней Германии не было никаких дел? Девок не трахал, опиум не курил, работу не работал! У Эйхельбаума в кармане вся криминальная полиция Голландии – они бы его заметили где-нибудь. Страна после войны стала еще меньше. Так что он там делал? Ехал сюда? Так оно получается по времени. А что же такими кругами? Светился. Это мы понимаем, мы не глупые. Так, так, так. Ай, как нехорошо! Что же Вы, герр Мозель не зашли до сих пор? Еще раз надо позвонить...Дзинь-дзинь-дзинь Алло?

Сеньора Хорхе, пожалуйста.

Кто его спрашивает?

Сеньор Антонио Сото.

Секунду, пожалуйста... (И через минуту.) Да, Антонио! Ты оторвал меня от игры с внуками в паровозики!

Простите, сеньор Хорхе, но не окажете ли мне еще одну любезность? Вы, случайно, не знаете: пригласили ли на президентский бал приехавших журналистов?

Я знал, что тебе это будет приятно и уже пригласил десять человек от имени и по поручению Президента и его суч..., извини, жены.

Вы когда-нибудь ошибались в своей жизни, сеньор Хорхе?

Да, Антонио! Когда в прошлую пятницу играл с женой в монополию. Никогда не играй с женами в азартные игры – они юмора не понимают и им приходится платить по-настоящему. Будь здоров.

Я Вам очень обязан, сеньор Хорхе!

А как же, Антонио. Конечно, теперь ты мне обязан. До встречи на балу. – Сеньор Хорхе был забавным человеком.

Так вот какой ты, Клаус Мозель! Интересно, что ты будешь делать, когда я поставлю на уши резидента КГБ, чтобы первым надоедать тебе начал он?

Уже через три дня я с наслаждением наблюдал за своим отражением в зеркале. Оно выражало полное поросячье удовлетворение от того, с каким напряжением два советских человека – резидент и шпион – разговаривали в кафе, имитируя деловое благодушие незатейливого интервью...

...Гремела музыка, залы дворца Каса-Росада были полны. Какие женщины, что за наряды! Еще была совсем свежа память о прекрасной Эве Дуарте, которая блистала в этих декорациях и дамы, шушукаясь и брезгливо морщась, преклонялись перед ней – королевой тротуаров в прошлом и властительницей судеб их мужей в настоящем. Но скоротечна слава человеческая – глупо и трагично в тридцать три ушла законодательница моды на женскую политику в Аргентине, а балы, как были, так и остались. Всю свою короткую жизнь Эва Перон снимала ненастоящее кино про себя и сейчас этот дворец был похож на декорации к очередному дешевому фильму, где я играл роль злодея, а немецкий журналист Клаус Мозель, который прислонился вон к той колонне, роль благородного детектива. Хотя скоро мы можем поменяться ролями.

Здравствуйте уважаемый герр Мозель! Разрешите представиться – Антонио Сото. Аргентинская недвижимость, банковские операции, аукционы и любовные интриги. Мне, вон оттуда, показала на Вас пальчиком секретарь посла Великобритании. Она говорит, что Вы – зануда, а мне лично нравятся зануды.

Очень приятно познакомиться сеньор Сото. Я не мог о Вас раньше слышать?

Судя по рассказам о Вас, в сферу Ваших интересов не входит недвижимость. Как мне говорили, Вы занимаетесь проблемой Германии. Мне она тоже близка...

Вот как? И каким же образом?

А самым простым. Жутко люблю продавать роскошные квартиры в самом центре Буэнос-Айреса богатым евреям и беглым нацистским генералам. Причем, желательно, в одном доме!

Вы – садист?

Нет, что Вы, герр Мозель! Я абстракционист. Я точно не помню, кто это сказал... Кажется, кто-то из французских художников: «Я только смешиваю краски, а дальше, пусть они договариваются между собой сами!» Я всего лишь восстанавливаю историческую справедливость.

Вы аргентинец, сеньор Сото?

Вы спрашиваете, давно ли я здесь живу? Я – наполовину испанец и наполовину итальянец, то есть полукровка, как почти все вокруг. Хотите, я буду Вам чем-нибудь полезным? Познакомлю Вас с кем-нибудь здесь? Сегодня в этом дворце собрался весь город. Следующий раз такое собрание мерзавцев будет ровно через год!

А почему Вы решили, что можете мне быть полезным? И Вы, как я посмотрю, не жалуете этих господ?

Я скучаю, сеньор немецкий журналист. Дела идут слишком хорошо, чтобы я захотел что-то менять и мое присутствие в офисе практически не нужно. Я изредка думаю, что мои секретари и помощники уже должно быть решили, что меня уволили. Правда, если только они забыли, что хозяин тоже я. Я не могу себя уволить – у меня не хватает на это духа и силы воли! Вот в чем проблема!

А Вы многих знаете в этом городе? Может быть, Вы и вправду сможете мне помочь познакомиться кое с кем из бывших наци? А то мне нужен материал по поводу объединения Германии, а все, с кем бы я ни говорил на эту тему, шарахаются от меня, как от прокаженного.

Вы спрашиваете наших чиновников об объединение Германии? Великолепно, герр Мозель! Более непопулярной темы в Буэнос-Айресе Вы не могли бы отыскать! Да это же «идея фикс» наших местных «фюреров»! Ничего себе у Вас работка! Ходите по острию ножа, причем совершенно в прямом смысле – это же Аргентина, а не Москва!

А причем здесь Москва? – глаза Клауса Мозеля насмешливо сощурились.

Москва? Не знаю. Наверное, потому что там жутко холодно и даже, говорят, звери насмерть замерзают! – Я ткнул его кулаком в живот. Журналист опешил.

Что такое, герр Мозель? Я, кажется, показался Вам слишком грубым? Пойдемте лучше выпьем... Слушайте, а, черт с Вами, шалить так шалить! Растревожим это вонючее немецкое болото! Это...Простите, я забыл, что Вы тоже немец. Но не будете же Вы в конце концов обижаться на торговца недвижимостью? У нас тут все проще, чем в Европе. Веселее и проще.

Да, ладно, не проблема. Так, говорите, Вы согласны меня с кем-нибудь познакомить?

Ага! И прямо сейчас. Идемте, герр писатель. – Мы поднимались по ступеням широкой лестницы, которая ведет в верхнюю залу.

Меня волновал только один вопрос: он – киллер или приехал разобраться – кто такой Конрад? Есть у него приказ убрать Конрада или нет? И ответить себе на этот вопрос я должен очень быстро, потому что у меня есть кое-какие планы в отношении этого писателя. В любом случае, его и мое время пошло не на дни, а на часы и минуты.

33.

Как хотите, сэр, но таковы факты! Я ничего не могу в этом деле изменить. Я понимаю, что Вам нравится этот молодой человек, но, повторяю, это – факты! – Мередит Кьюз атаковал без тени сомнения в собственной победе. – Сэр! Наш источник в гестапо сообщил, что вчера в одном из служебных домиков доктора Йоганна Бойзена наш атташе по культуре неплохо провел время с вечера до утра. Мы слишком хорошо знаем сексуальные пристрастия этого немецкого чиновника. Он – гомосексуалист! Но, этого было бы недостаточно, чтобы наша разведка занялась этим вопросом. Как Вы знаете, нас совершенно не волнуют интимные подробности жизни наших дипломатов. Это вопрос этики, морали и соответствия званию сотрудника МИДа двора Его Величества. Это – Ваш вопрос, сэр. Повторяю, дело не в этом! Источник сообщил, что сегодня утром руководитель абвера продиктовал совершенно секретное послания Гитлеру, касательно реакции Англии, Франции и Италии на резкое увеличение численности вермахта. Точный текст записки мы не сможем получить, но некоторые фрагменты известны. Я цитирую: «В соответствии с информацией нашего агента, полученной нами непосредственно из английского посольства, Англия, Франция и Италия не предпримут никаких ответных мер в ответ на возможные шаги Германии по увеличению численности своей армии и продвижению оперативного плана «Зимние каникулы»...» И так далее, господин посол! Простите, но Канарис процитировал именно Вашу речь на позавчерашнем закрытом совещании. Мне удалось узнать, каким образом произошла утечка.

Посол Его Величества сидел молча и неподвижно. Его глаза смотрели прямо в глаза резиденту английской разведки. Он прекрасно понимал, что за этим последует – он полностью в руках этого слизняка. Конец истории и конец жизни. Не его – он еще протянет лет пятнадцать. Это был конец короткой жизни Дастина Макдауэла.

Как Вы об этом узнали, Мередит? – Голос не должен выдавать. Нельзя, чтобы этот человек понял, что он испугался. Макдауэл – это только начало. Он будет добивать: Лаура, письма, подарки, дипломатическая почта... Все только начинается. Но его связи и сорок лет непорочной службы – не фунт табаку! Этот ретивый капитан заблуждается: разведку боятся, но не уважают, поэтому – мы еще посмотрим. – Итак, капитан! Как Вы об этом узнали?

Помните, мы слушали магнитофонную запись, которую Вы предоставили Макдауэлу по его просьбе? Я проверил этот магнитофон на следующее утро. Воспроизводящая и записывающая головки были совмещены и запись нашего совещания производилась одновременно с воспроизведением музыки.

Где взял этот магнитофон Макдауэл? Вы выяснили?

Вы это тоже знаете! Его презентовал ему доктор Бойзен. Вы сами предложили послушать на совещании эту пленку с музыкой.

Осторожнее, мистер главный шпион! Вы говорите, что я знал об этой записи? – Посол улыбнулся краешком губ.

Отнюдь, сэр! Но...

Мистер Кьюз! Вероятнее всего, Вы неплохой офицер, но мне кажется, что Ваша игра зашла слишком далеко! Кажется, Вы готовы обвинить в измене родине Посла Его Величества?

Нет, сэр!

Кто Ваш источник в гестапо?

Прошу прощения, сэр, но Вы же знаете, что эта информация не входит в компетенцию посла!

В обычной ситуации, мистер Кьюз! В обычной! Но сейчас Вы собираетесь послать на виселицу молодого дипломата королевского двора. Вы ставите под сомнение решение о его назначении в наше посольство высшими чинами Министерства иностранных дел Великобритании. Его назначение подписано Премьер-министром Черчиллем! Капитан! Вы соображаете, что Вы делаете? Вы уверены в том, что получите личную благодарность Короля при Вашей жизни? Вы уже кажетесь себе адмиралом? – Посол уже стоял на расстоянии вытянутой руки от офицера Кьюза.