Текст книги "Реванш Генерала Каппеля (СИ)"
Автор книги: Герман Романов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
Перекоп
командир танка «Генерал Скобелев» ВСЮР
поручик Трембовельский
– Господа, строительство «Великой Крымской стены» окончательно отделит нас от северной Таврии, а это наводит на определенные размышления. Думаю, война с красными примет здесь позиционные формы, подобные тем, что приняты на западном фронте нашими бывшими союзниками в минувшей войне с германцами. Больно внушительные сооружения здесь готовятся, больше похожие на крепостные форты.
– Вы правы, поручик! Сие обстоятельство свидетельствует еще о том, что противостояние с красными закончено – наше командование расписалось в собственном бессилии. А раз большевиков мы победить уже сами не сможем, то необходимо удержаться хотя бы на клочке бывшей империи, а не податься в эмиграцию, где нас, по большому счету, никто не ждет. И не приветит – недаром многие уехавшие за границу соотечественники, пожив там, в неимоверной нужде, сейчас возвращаются обратно.
Трембовельский заметил, как многие офицеры-танкисты либо сплюнули, либо выразительно поморщились – вера в союзников по Антанте за прошедший год была окончательно подорвана, если не улетучилась, подобно сухому осеннему листку, унесенному сильным порывом ветра.
– Кроме сибиряков мы никому не нужны, господа…
– А что же они тогда мир с красными заключили, господин капитан?! И это после всего того, что большевики сотворили?! Ведь, по сути дела, совершено предательство «белой идеи»!
– Вы только не горячитесь, князь, – капитан Ярмолич говорил спокойным тоном профессионального военного. – О каком предательстве идет речь? То, что за три месяца армия генерала Каппеля откатилась от предгорий Урала чуть ли не до Байкала факт?! Абсолютно! А в ходе отступления, что проходило по тайге в трескучие морозы, да еще свирепствовала эпидемия «испанки», от которой, кстати, мы тоже понесли тяжелые потери, потери сибиряков должны быть кошмарные…
Капитану никто не ответил – все наглядно видели ужасы, что творились в Малороссии, когда отряд с неимоверным трудом эвакуировался оттуда со своими танками, что совершенно не подходили для маневренных боевых действий. Офицеры молчали – даже тот короткий ледяной плен, что они пережили несколько суток в Одессе, стоя на рейде на лишенном хода транспорте, не шел ни в какое сравнение с трагедией, которую испытали сибирские дивизии, совершив в лютые морозы тысячеверстный переход.
– Не предательство, князь, а лишь одна жестокая военная целесообразность. А вот то, что сибиряки смогли остановиться и начать контрнаступление в совершенно отчаянной ситуации говорит не столько об их силе, сколько о слабости преследующих по пятам красных, которым такая длительная погоня обошлась не менее дорого. Вот так то, господа! Пружину сжали до упора, а теперь она обратно распрямилась…
На минуту воцарилось молчание. Офицеры, собравшись в тени от высокого угловатого английского танка, скрываясь там от жарких, отнюдь не по-весеннему лучей крымского солнца продолжали короткий отдых, который прервала дискуссия. А экипаж «Фельдмаршала Кутузова» продолжал яростно долбить кирками каменистый грунт, звенели по щебню лопаты. За те три недели, что танкисты провели на Перекопе, он покрывался прямо на глазах густой сетью траншей, окопов, блиндажей, укрытий, пулеметных и орудийных площадок. Здесь работали сотни, если не тысячи людей, большинство из которых были военные, но значительную часть составляли мобилизованные на работу обыватели, как местные, так и беженцы.
Командующий обороной Крыма генерал-майор Слащев, еще молодой по возрасту, не достигший сорока лет, самыми драконовскими мерами наводил на полуострове порядок, не останавливаясь перед казнями, за что получил от интеллигенции прозвище «вешателя». Впрочем, сейчас земские деятели, профессора и приват-доценты, купцы всех гильдий, биржевые маклеры и сбежавшие на юг помещики, вместе с бывшими «земгусарами», вызывавшими у боевых офицеров стойкую неприязнь, заимели возможность впервые в жизни заработать на пропитание лопатой, ломом и киркой. Их по приказу генерала направляли на две недели на строительство северных укреплений, которые в Севастополе называли уже не иначе как «великой стеной» по примеру китайцев, что за несколько веков построили свое циклопическое сооружение. Мобилизации на принудительные работы подлежали все мужчины поголовно, независимо от их положения и состояния. Учитывался только преклонный возраст и видимые признаки инвалидности.
Конечно, по милой русской привычке, распоряжение командующего поначалу было проигнорировано беженцами и почти всем местным населением. Но тут коса на камень нашла – комендантские команды начали «отлов» будущих строителей прямо на улицах, во все казенные учреждения, которых в Крыму расплодилось ужасающее множество, пришли разнарядки. Уклонение от работ стало приравниваться к саботажу, на улицах появились виселицы с устрашающим набором «наглядных доказательств».
Интеллигенция, наводнившая полуостров, пришла в ужас, мигом припомнив «красный террор». Однако после того как наиболее яростные критики принудительно отправились кто на «каторжные работы», а кто и на виселицу как «большевицкие агитаторы», фронда закончилась – суровый приказ о наличии справки нахождения на работах был обязателен для всех жителей. А подделка сей милой бумаги для изготовителя и покупателя означала только практически неминуемую гибель для таких ловкачей – следовал арест, потом короткая проверка и, как неотвратимое следствие, короткий путь до архитектурного сооружения из двух столбов с перекладиной, на которых качались веревки с петлями в качестве орнамента.
Жалобы на самоуправство и жестокость Слащева в адрес главнокомандующего ВСЮР барона Врангеля привели к совершенно обратному результату. Они отсылались обратно и написавшего их человека ставили перед выбором – или вместе с семьей убраться в эмиграцию, в пропитанный нищетой и миазмами Константинополь, или отправиться на занятую большевиками территорию. Где ожидала более страшная участь – с «социально вредным и опасным буржуйским элементом» и «лишенцами» (то есть лишенными всех политических прав и скудного пайка) там не церемонились. Именно немедленная высылка всех недовольных и оказалась той страшной угрозой, с помощью которой Слащев «встряхнул» Крым. Теперь задача его обороны стала делом рук каждого, в самом что ни на есть прямом смысле.
Население полуострова фактически удвоилось за счет беженцев, везде царствовал повсеместно если не голод, то недоедание. Выдаваемый паек крайне скудный – мелкая соленая рыбешка хамса (благо ее в водах ловилось чрезвычайно много, а соль добывалась на Сиваше открытым способом) и несколько сухарей – обычный для множества людей рацион. Военным и служащим казенных учреждений было немногим лучше, все же выдавалось жалование, пусть и скудное. Иногда, а теперь более часто они получали английские консервы и свежевыпеченный хлеб из кубанской муки, что доставляли в Севастополь транспортами из Новороссийска или Темрюка.
Что же говорить о несчастных беженцев – паек был единственным средством для спасения и себя, и семьи, а получить его без справки об отбытии принудительных работ было невозможно. Так что вопрос нехватки рабочей силы, что в феврале стоял очень остро, сейчас уже полностью снят. Тысячи людей возводили укрепления на Перекопе, Сиваше и Чонгаре, дополнительно в тылу первых двух районов возводился еще один, Юшуньский. Плюс Арабатская стрелка – там к самому берегу, как недавно узнали, вообще канонерскую лодку «Донец» подвели и посадили на мель, превратив корабль в бронированный форт.
Такими же фортами, только подвижными, должны стать для Перекопа танки 4-го отряда. Экипажам поставлена задача атаковать красных, если те прорвут главную позицию – старинный вал и ров, что преграждали путь в Крым веками. Сейчас позиции усиливались траншеями, заграждениями из колючей проволоки, волчьими ямами и фугасами из морских мин. Дополняли оборону многочисленные пулеметные и орудийные точки, закрытые корабельной или броневой сталью. Благо подорванных англичанами в Севастополе броненосцев хватало, как старых корабельных и береговых орудий, на которые не позарились интервенты. И даже большевики не обратили внимания на это во время своего короткого владычества. Имелись также большие запасы пороха, взрывчатки и снарядов – морской арсенал уже два месяца беспрерывно, днем и ночью, готовил боеприпасы и крепостные фугасы.
– Господа, отдых закончен, – Трембовельский с сожалением отбросил окурок папиросы. Сегодня нужно закончить запасной капонир для огромного ромбовидного танка, а вырыли едва половину укрытия. Поручик прислушался к стонам и веселым матеркам – уныния в его экипаже не было ни на грош. Танкисты уже прекрасно осознали значение своего танка в такой позиционной войне. Атака бронированного чудовища обращала в бегство сотни красноармейцев, что пройдя с большими потерями через плотный заградительный артиллерийский огонь и убийственную фланкирующую стрельбу из пулеметов, нарывались неожиданно для себя на грохочущих монстров, броня которых не пробивалась из трехлинейной винтовки даже в упор.
– Хорошо копать, почти как курорт! Никто не стреляет, тишина кругом царит, только удары кирок и лязг лопат!
– Вы прямо поэт, князь!
– Боюсь, господин капитан, что я из танкиста превращусь в крота!
– Не стоит опасаться, вы не один такой будете!
Громкий смех офицеров встряхнул сгустившийся над землей горячий воздух, а Трембовельский с тоской в глазах посмотрев на ороговевшие мозоли ладоней, еще неделю назад бывшие кровавыми, а теперь совершенно мужицкие, привычно на них поплевал, сжимая черенок лопаты…
Нижнеудинск
командир 2-й Сибирской стрелковой бригады
генерал-майор Камбалин
– Все, наше пребывание в тылу и так затянулось почти на целый месяц. Главнокомандующий приказал нам выдвинуться на демаркационную линию и сменить в Красноярске 3-ю Иркутскую бригаду генерал-майора Ракитина, что будет отведена в Иркутск с занимаемых позиций для отдыха и пополнения. На погрузку дается всего десять дней, еще неделя уйдет на выдвижение к фронту. Вот такие дела. Георгий Максимович, мне хотелось бы знать – как у вас сейчас обстоят дела с материальной частью?
Камбалин посмотрел на начальника артиллерии, седоусого полковника Григорьева, что сидел справа от него за столом. Минувшей зимой они проделали долгий путь от Барнаула, что являлся главным городом Алтая, до Зимы, пройдя по Енисею и Ангаре, прорываясь через слабые партизанские заслоны, вернее снося плохо вооруженную таежную вольницу огнем из орудий и пулеметов. Сейчас, бывшие «белогвардейцы», а ныне сибирские стрелки, уже под командованием полковника Перхурова двинулись на санях в обратный путь по еще закованной крепким льдом величественной сибирской реке. И уже дошли до самого устья, оставляя по пути в крупных селах гарнизоны из небольших групп егерей, стрелков и милиционеров, взяв под охрану и контроль огромную территорию. Вот так получилось – вначале долго отступали, а теперь торопились вернуть хоть часть из отданной красным территории.
– Две пушечные трехдюймовок и батарея 48-ми линейных гаубиц полностью готовы. Системы наши, расчеты обучены хорошо – многие воевали еще с германцами. Одно плохо – все орудийные стволы порядком изношены. Немудрено – самые «новые» из них с шестнадцатого года стреляют, Александр Иннокентьевич. Пушки еще ничего, а вот мортиры «никакие», пару сотен выстрелов сделаем при большом разбросе снарядов, и совсем «убьем». Их бы заменить, требуется…
– А чем? Где новые найти прикажите? У нас русских гаубиц совсем мало, может быть, с десяток наберется на всю армию. Возможно, французские получим или английские, но вот когда их еще сюда привезут?! Путь то долгий! Что у вас с легкой артиллерией?
– Получили две трехдюймовые горные пушки и неделю назад передали нам еще две японских в 75 мм. Свели их в 4-ю горную батарею дивизиона из двух взводов. Снарядов имеется по два боекомплекта – триста штук на ствол. Генерал Ханжин обещал дополнительно отправить еще несколько штук «макленок» и дюжину 3,2 дюймовых минометов Стокса, как только они будут получены от наших союзников. Весьма вероятно, еще дополнительно выделят британские 42-х линейные минометы этой же системы, временно на замену нашим «старушкам» мортирам. К лету может быть, получим, по крайней мере, так меня клятвенно заверили из ГАУ.
– А там не сказали, что обещанного три года ждут?! Остается только надеяться на лучшее, – Камбалин пожал плечами и невольно скосил глазом на тусклую и одинокую «генеральскую» звезду, прежнюю «статскую», для чинов 3-5 классов. Обидно, конечно – погоны из блестящей золотистой мишуры с «зигзагом» были вожделенной мечтой с юнкерских времен, ибо плох тот солдат, что не мечтает стать генералом. И вот теперь, когда несбыточное поначалу желание стало реальностью, погоны то тю-тю. Но хоть «генеральскую» звездочку ввели приказом, пусть раньше предназначалась только для гражданских чинов, но все же и она одинокая на английском вшитом суконном погоне немного грела душу.
Но пусть хоть так будет – потерю галунных золотых и серебряных погон офицеры пережили на удивление спокойно. Все понимали, что главнокомандующий прав, отменив их ношение – уж больно раздражающим фактором для населения стали «золотопогонники».
Теперь у всех, от нижнего чина (что тоже канул в прошлое) до генерала либо суконные цвета хаки погоны, что на английском обмундировании, переданном в бригаду из битком набитых иркутских складов и чехословацких эшелонов. Либо бархатные из бело-зеленых сибирских цветов, что было приказано нашивать на прежнее русское обмундирование, очень редкое в строевых частях. Мало у кого имелись деньги, чтобы пошить себе новую форму. Теперь солдата от офицера даже в стрелковой цепи отличить нельзя по оружию – в атаку всем приказано ходить с винтовками. Разглядеть тусклые серые звездочки на погонах – маленькие, большие и с лучами – можно только подойдя чуть ли не вплотную. Для всех ныне военная форма одинакова, с бело-зеленым «сибирским углом» на рукаве. Такие же, но острием вверх были введены в Сибирской армии еще в 1918 году, их число соответствовало унтер-офицерским званиям. А «ромб» вверху острия свидетельствовал об офицере, дополнительный набор из четырехугольных звездочек и полосок обозначал его звание.
Тогда ведь погон не было, только нарукавные шевроны на гимнастерках и шинелях. Военный министр Временного Сибирского правительства генерал-майор Гришин-Алмазов не разрешал вводить в армии прежние погоны. Потому не только население, но и сами большевики говорили о сибиряках на удивление почтительно, считая их чуть ли не особым народом со своим государством. Но стоило сменившему на министерском посту казачьему генералу Иванову-Ринову вернуть галунные погоны, то вокруг все обыватели сразу же заговорили о ненавистном для большинства монархизме. Это не могло не сказаться на армии, тем более после упразднения правительства «независимой» или «автономной» Сибири, приходу вместо него Верховного Правителя России адмирала Колчака…
– Интересное дело получается, Георгий Максимович – с орудиями у нас не очень. Но это на первый взгляд. Однако в сравнении с довоенными штатами стрелковой бригады можно увидеть совсем другое. Там артдивизион из трех восьми орудийных батарей, сейчас те же самые три батареи, пусть вдвое меньше количество пушек в каждой. Но ведь и стрелков у нас вдвое меньше. Так что дополнительно имеется целая батарея гаубиц, которые раньше были только на корпусном уровне. А ведь еще к ним добавится два десятка минометов и восемь «макленок», полдюжины стволов на каждый батальон дополнительно будет приходиться. Получив их, мы легко сможем, даже целую дивизию красных, если не опрокинуть сразу во встречном бою, то нанести ей существенные потери.
Глядя на задумчивое лицо начарта, Камбалин еще раз невольно сравнив две бригады – прежнюю туркестанскую по довоенному штату и нынешнюю. Разница в пехоте – в той четыре полка по два батальона, в этой батальоны вместо полков. Пусть стрелков вдвое меньше, но вся сила теперь в пулеметах – раньше было по одной пулеметной команде из восьми «максимов» на каждый полк, сейчас только станковых «максимов» по дюжине на батальон, целая пулеметная рота. Ровно шесть десятков на бригаду приходится, с учетом конно-пулеметной команды, что в составе приданного казачьего полка. Еще вдвое больше ручных пулеметов «Льюиса» приходится, с достаточным запасом патронов (поблагодарить нужно чехов, интервенты передали полностью свой богатейший арсенал).
Что могут вытворить в бою целых две сотни пулеметов, приходящихся всего на шесть тысяч солдат и офицеров бригады, с учетом казачьего полка, артиллерийского дивизиона, егерей, обозников, телефонистов, саперов и санитаров подвижного госпиталя?! Да еще при поддержке дюжины трехдюймовок и четырех гаубиц?!
Огневой перевес в бою даже не подавляющий, уже скорее просто «раздавляющий» любую дивизию РККА. Что и показала 1-я Сибирская бригада в мартовских боях под Красноярском, вначале основательно обескровив, а потом лихой атакой при поддержке бронепоездов опрокинув и обратив в бегство выдвинутую 35-ю дивизию красных. Да и местным партизанам Щетинкина и Кравченко от нее серьезно досталось – побежали все разом, побросав винтовки и массово сдаваясь в плен.
А если бригада дополнительно получит английские минометы Стокса и американские макленки?! Полсотни орудий и минометов приходилось на одну дивизию Западного фронта в ту войну, пулеметов, правда, больше, но так и батальонов в строю германских дивизий было девять…
– Александр Иннокентьевич, бригада вполне готова заменить иркутян в Красноярске. К тому же у красных отбита наша тяжелая артиллерия, что была отведена от Урала. Есть там и бронепоезда. Так что не думаю, что нас ждут сражения, новости с фронта самые благоприятные.
Известия, действительно хорошие, приходили в Нижнеудинск, где генерал Камбалин развертывал свой полк (фактически полнокровный батальон) в бригаду, быстро, благо телеграфная линия работала без перебоев. Эйфория от громких викторий после недавней катастрофы «Ледяного похода» не закружила головы победителям.
Все офицеры прекрасно понимали неравенство в силах и печальное положение в белых войсках после долгого отступления. Потому перемирие с красными встретили в частях с нескрываемым вздохом облегчения. Выбора ведь по большому счету не было. Или здесь будет красная Россия, а из нее их просто изгонят в Китай, либо тут сохранится «белая» Сибирь, у которой будет достаточно сил, чтобы сохранить свою независимость от большевиков. Конечно, Александр Иннокентьевич был искренним русским патриотом. Но будучи местным уроженцем, как большинство офицеров из сибирских стрелков, предпочитал второй вариант…
Глава 4
Глава четвертая
26 апреля – 2 мая 1920 года
Самурский мост
командир отряда бронепоездов 11-й армии
комбриг Ефремов
– Реввоенсовет Республики надеется, что мы вовремя придем на помощь восставшему пролетариату Азербайджана. Время мусаватистов истекло, последний час контрреволюции пробил, товарищи командиры! Вот боевой приказ командарма Левандовского…
Молодой 23-х летний командир отряда бронепоездов Михаил Ефремов говорил с надрывом, как свойственно юности с глубоким ощущением правоты собственного дела. Революция закружила бывшего прапорщика в своем вихре и вознесла на недосягаемую прежде высоту. Еще бы – получить приказ лично от имени РВС советской республики многого стоило. Ощущение полного доверия коммунистической партии и товарища Ленина окрыляло его и казалось, что теперь он снесет на своем пути любую преграду.
Поставленная перед ним задача была крайне тяжелой – имея всего четыре бронепоезда с двумя ротами десанта прорваться через Самурский мост и сметая все на своем пути добраться стремительным броском до Баку. А там предстояло поддержать пролетариат, что несколько часов тому назад поднял восстание против мусаватского правительства, которое в последние месяцы безжалостно расправлялось с местными коммунистами и рабочими. Как военный, Ефремов прекрасно понимал, что начало восстания в Баку привязано во времени с полным сосредоточением ударного кулака 11-й армии на границе Дагестана с Азербайджаном. Силы выделены значительные – 20-я, 28-я и 32-я стрелковые дивизии, а также 2-й конный корпус из 7-й и Отдельной кавалерийских дивизий. Больше и не требовалось – армянские дашнаки месяц тому назад напали на Гянджу и фактически все боеспособные части азербайджанской армии были отправлены на западный фронт, где в гористой местности шли тяжелые ожесточенные бои.
И это хорошо – чем больше пустят друг другу крови эти контрреволюционеры, погрязшие в националистическом угаре, тем лучше для дела мировой революции! Придет Красная армия и освободит азербайджанский и армянские народы от деспотичной власти капитала и установит там советские республики, где население будет жить в братской любви и забудет многовековую вражду, семена которой усердно сеяли местные ханы и беки!
– Команда «Тимофея Ульянцева» выполнит свой долг перед мировой революцией! Мы готовы к бою!
Командир бронепоезда Терещенко вскочил с лавки, а рядом с ним поднялся Половинкин, торжественно произнеся:
– «Красная Астрахань» готова к бою! Смерть врагам революции!
– Десант в полной готовности!
– «Красный Дагестан» прорвется в Баку! Мы готовы к бою, всю контру сметем на своем пути!
Ефремов внимательно посмотрел на суровые лица краскомов Половинкина, Немыкина и Богданова – с ними он громил деникинцев под Ростовом и Армавиром, жаль, что наступление против кубанской казары остановлено и с их Радой заключено перемирие. Впрочем, это ненадолго – после Баку последует Екатеринодар и Новороссийск, в этом Ефремов нисколько не сомневался. Недаром на перегоне Тихорецкая-Армавир были оставлены два бронепоезда «Степан Разин» и «Красноармеец». Но еще столько же «бепо» застыли на железнодорожных путях под Грозным – казаки взорвали мост через Аксай, нарушив перевозки.
Наверное, поэтому РВС заключил с Радой мирное соглашение – кубанцы и донцы дрались озлобленно и ожесточенно, их отчаянно поддерживало офицерье из «цветных» дивизий. А так за месяц казачье потихоньку успокоилось, вроде даже началась у них демобилизация. Армия «черного барона» Врангеля (любит носить темные черкески «их превосходительство»), тот самый, что взял Царицын в прошлом году, отправилась транспортами из Новороссийска в Крым несолоно нахлебавшись. Все правильно – враги стравлены между собою, казаки отшатнулись от белых, так что вскоре на Кубань придет настоящая советская власть, нужно только немного подождать. Благо теперь в Москве не допустят нелепых ошибок, сделали выводы из кровавого урока Вешенского мятежа, что весной девятнадцатого года подняли донские казаки – а ведь их армия отошла на Кубань и тоже прекратила сейчас борьбу, не уйдя с войсками Врангеля в Тавриду.
С Крымом, конечно, придется повозиться – фактически остров, а у белогвардейцев на Черном море флот с линкором и крейсерами. Но в самой победе над белогвардейцами были уже уверены все командиры и красноармейцы – взять штурмом перешейки, пусть даже с большими потерями, и перетопить всех контриков в соленой морской водице…
– Силы мусаватистов расположены за Самурским мостом в укреплениях одним батальоном под командованием грузинского полковника Туманишвили. Они подкреплены жандармским дивизионом – этих, товарищи, не жалеть, там собрана отъявленная контра. Сами понимать должны, что нормальные солдаты от жандармского чина сразу откажутся, – Ефремов посмотрел на командиров бронепоездов – выражение их лиц не сулило азербайджанским жандармам легкой смерти.
– Далее в Кубе, Кусарах и на станции Худаг, что за Яламой, расположены отдельные роты и один эскадрон кавалерии – должны пройти с ходу, – Ефремов ткнул карандашом на обведенные точки на карте. Операция хранилась в полном секрете, даже приказы командарм отдавал исключительно устные. Но теперь требовалось немедленно ввести в курс предстоящего дела всех командиров и поставить перед ними боевые задачи.
– Наша первоочередная задача станция Ялама. Там сосредоточен азербайджанский полк в составе двух оставшихся батальонов при поддержке батареи из пары 48-ми линейных гаубиц – вот тут их огневые позиции, как установила наша разведка. Здесь и высадим десант, нужно открыть проход для главных сил нашей армии. За Яламой на станции Хачмаз в резерве стоит неприятельский бронепоезд под командованием грузинского князя Лордкипанидзе – на нем две пушки и 14 пулеметов, там еще батальон пехоты и вроде три полевых батареи. Это все неприятельские силы, далее только гарнизон Баку из юнкеров, жандармов и пары пехотных полков, в каждом из которых и батальона не наберется – люди не хотят воевать за буржуев и дезертируют, – Ефремов посмотрел на командиров, те напряженно разглядывали карту, прикидывая возможные варианты для боя. А молодой комбриг продолжил ставить боевую задачу:
– На бакинском рейде стоят две канонерские лодки и вооруженные пароходы, которые могут обстрелять восставших рабочих. А потому мы должны их опередить, и в случае необходимости расстрелять и потопить. Эту задачу возьмут на себя экипажи «Тимофея Ульянцева» и «Красной Астрахани», как имеющие дальнобойную артиллерию из 42-х линейных пушек. Они пойдут второй группой сзади, и будут поддерживать первый отряд из головного бепо «3-й интернационал» под моим командованием, а следом пойдет бронепоезд Богданова. Задачи понятны, товарищи командиры?
– Понятно, товарищ комбриг!
– Все ясно, товарищ Ефремов!
– Прорвемся с ходу, командир!
– Начало атаки в три минуты первого, мост через реку Самур проходим на максимальной скорости. Телеграфные провода в полночь будут перерезаны нашими телефонистами, так что атака бронепоездами неприятеля в глубине его позиций будет внезапной…
Иркутск
командующий 2-м Сибирским армейским корпусом
генерал-лейтенант Сахаров
– Вячеслав Константинович, мы просто не имеем права терять опытных солдат и офицеров, у нас их и так до прискорбности мало. Как и неопытных – каждого новобранца нужно год хорошо учить, пока из него что-то путное на поле боя выйдет. Живые ресурсы белых и красных несопоставимы! Мы контролируем территорию с населением в три миллиона человек, пусть четыре, с учетом Енисейской губернии. Во всей Сибири, как мне помнится, до войны проживало 12 миллионов человек. На подконтрольной ВСЮР территории где-то шесть или семь миллионов, не больше. В Советской России, без учета отделившихся от нее сейчас прибалтийских областей, Финляндии, Польши, оккупированной румынами Бессарабии, Закавказья, а также занятых большевиками Туркестана и Западной Сибири, где-то около ста десяти миллионов! Две трети которых потомки крепостных крестьян, получившие помещичью землю от Ленина! За нее они перетерпят сейчас любую нужду и будут драться с нами до посинения. А нам такая война с русскими мужиками, заранее обреченная на поражение, нужна?! И горе Врангелю и ВСЮР, если они этого не понимают! Вот это и есть главная причина, по которой мы объявили о независимости Сибири, пусть только восточной ее части, и заключили перемирие с большевиками в Красноярске. И спасли при этом Мурманский край!
– Я разделяю вашу точку зрения, Владимир Оскарович, хотя на сердце все равно тяжело. Но ведь мы имели возможность отодвинуть красных чуточку подальше, хотя бы до Новониколаевска, или, в худшем случае, отодвинув их за щегловские проходы…
– Вряд ли! Резервов, кроме 2-й стрелковой бригады Камбалина, у нас нет. Все держится на живую нитку, в Забайкалье и Приамурье разгул партизанщины. Идти дальше вперед, на Омск, и тогда, и сейчас категорически нельзя! Стоит армии перейти Енисей – от Минусинска сразу получим удар в спину от партизан, которым наплевать по большому счету на любую власть! А так пусть красные их сейчас попытаются угомонить, а мы всячески будем раздувать пламя восстаний, которые полыхнут, как только повсеместно введут продразверстку. А ее неизбежно распространят на все занятые Красной армией территории – в Сибири стоит необмолоченный хлеб, а в России голодают целые губернии…
Сахаров заметил мучительную гримасу, что на одно мгновение застыла на лице главнокомандующего. Только в эту секунду сам осознал, какую тяжелейшую ношу взвалил на себя еще относительно молодой человек, его ровесник, много раз не только глядевший в глаза смерти, но и переживший ее в «Ледяном походе». Если раньше Вячеслав Константинович часто считал себя несправедливо «обойденным», особенно со снятием с должности главкома по наущению братьев Пепеляевых, то сейчас это представлялось благодеянием. Ведь армию возглавил Каппель, который смог превратить поражение в победу – а иначе назвать Красноярское перемирие с большевиками было нельзя, даже если оно станет лишь отсрочкой неминуемого летнего вторжения. А что таковое состоится летом, сам Сахаров не сомневался – он видел взгляды красного командарма Эйхе, которые тот бросал время от времени на него самого и Вологодского во время переговоров. Так, наверное, сытый удав смотрит на несчастного кролика, пока не в силах его сожрать, потому что требуется немного подождать, пока проглоченная прежде жертва хорошо переварится в ненасытной утробе.
– Большевики ведь сознательно такое вершат – хлебная монополия позволяет им держать народ в узде политической пропаганды и натравливать его на богатые хлебом территории. Нисколько не удивлюсь, если завтра в московских газетах напишут, что сибирские кулаки хотят костлявой рукою голода задушить молодую советскую власть. Никто из голодающих даже не подумает, где эта Сибирь, и почему сибиряки виноваты в том, что в России, в ее черноземной полосе совершенно не стало хлеба?!
Владимир Оскарович усмехнулся и машинально смял мундштук папиросы. Чиркнул спичкой, закурил, о чем-то серьезно задумался – напряженное прежде лицо обмякло. А Сахарову на память пришло довольное лицо Пепеляева, но не министра, а генерал-лейтенанта, когда тот принимал от него командование 1-м Сибирским корпусом. Как тогда ему было обидно до глубины души – сколотить из усталых и изможденных солдат части, с первых побед над 30-й красной дивизией «товарища» Лапина снова вдохнуть в них веру в успешный исход войны. И наступать с войсками на Красноярск, дойти до Енисея и заключить там мир с большевиками – кто сказал бы ему об этом раньше, он бы сам не поверил. И тем горше оказалось отстранение от командования корпусом, непонятное и обидное вдвойне, посчитал тогда, что главком Каппель, как прежде адмирал Колчак, попал под влияние братьев Пепеляевых. Хорошо, что ошибся в своих предположениях, наоборот, Владимир Оскарович направил его в Забайкалье командующим 2-м Сибирским корпусом. А врагов там оказалось еще больше – кроме красных партизан таковым оказался вознесенный на гребень мутной революционной волной атаман Семенов, ощутивший себя местным властелином и державшийся исключительно на штыках японских интервентов.
