Текст книги "Реванш Генерала Каппеля (СИ)"
Автор книги: Герман Романов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Одесса
командир танка «Генерал Скобелев» ВСЮР
поручик Трембовельский
– Если мы не найдем буксира, то наши дела плохи! Придется с пулеметами и гранатами пробиваться из порта…
Не договорив, молодой поручик тяжело вздохнул, прекрасно понимая, что большая часть совершенно растерявшихся в последние часы офицеров и солдат ни на какой прорыв через занятый красными город не пойдут. Просто потому, что не смогут оставить свои семьи, родителей, жен и детей, а также взятых на борт транспорта «Дон» многих сотен беженцев, спасающихся из захваченной сегодня утром красными Одессы.
– Нас предали, это катастрофа…
Танковый отряд Вооруженных сил Юга России в конце декабря получил приказ незамедлительно отступать в Крым, северные подступы к которому – Перекоп и Чонгар – обороняли дивизии под командованием генерал-майора Слащева. Вот только слишком поздно – железная дорога до Тавриды была уже занята красными и анархиствующими махновцами, и командир 3-го танкового отряда полковник Миронович принял решение двинуть эшелон с погруженными на платформы танками прямо к Николаеву. А там постараться погрузить портовыми кранами массивные английские танки «Марк пятый» на первый свободный транспорт.
Прибыв вскоре в порт, танкисты застали там самый натуральный хаос, что происходит в ходе поспешной эвакуации. От пристаней верфей уводили на Одессу недостроенный крейсер «Адмирал Нахимов», эсминцы, канонерские и подводные лодки. На транспорты спешно грузили запасы вооружения и различного снаряжения, доставленные в начале сентября союзниками – но большую часть этого добра попросту побросали в складах и цейхгаузах, чтобы оно вскоре стало трофеем подходивших красной армии. Жуткие примеры деятельности тыловых служб – многие боевые офицеры открыто называли если не предательством как таковым, то безответственным вредительством и непроходимой тупостью властью облеченных.
Для погрузки танков определили транспорт «Дон» под командованием капитана 2-го ранга Зеленого, однако его паровые машины были неисправны и нуждались в капитальном ремонте. Но что делать в происходящем вокруг бедламе?! Искать другое судно уже не было времени. А потому приходилось уповать только на одну милость небесных сил, что часто приходили на выручку многострадального русского воинства!
С помощью двух буксиров транспорт, на который приняли несколько десятков беженцев, с большим трудом довели из Бугского лимана до Одесского порта. И вот тут начались странности, которые не иначе как открытым предательством уже назвать было сложно. Слишком непонятно повели себя два высокопоставленных генерала – военный губернатор Новороссии Шиллинг и начальник одесского гарнизона, старый гвардеец граф Игнатьев. Первый на протяжении целой недели твердо уверял танкистов, что немедленно найдет буксир и отправит танки в Севастополь – но так и не исполнил своего обещания. Как и собственной клятвы, что танки увезут из Одессы в первую очередь, случись на фронте что-нибудь нехорошее…
Сбежал губернатор Шиллинг уже вчера, по-английски, тайком, не поставив никого в известность, стоило красным частям приблизиться к городу и порту. Начальник гарнизона граф Игнатьев оказался не лучше, лишь в последнюю минуту объявив эвакуацию, когда уже было поздно что-либо предпринять. Ведь притаившиеся до поры до времени местные большевики уже подняли восстание в городе, к которому примкнули многочисленные бандиты известного на всю Одессу «авторитета» Мишки Япончика. Распоясавшийся за годы гражданской войны криминалитет сразу бросился грабить склады и обывателей, нападать на офицеров и чиновников.
Растерянность и трусость генералов привели к катастрофе – порт успело покинуть лишь два десятка транспортов, на которые в панике поднялись штабы, тыловики, многие тысячи беженцев. В относительном порядке, сумев договориться с капитанами транспортов, погрузились лишь несколько тысяч военных и Сергиевское артиллерийское училище в полном составе. Юнкера держали оборону порта до последнего патрона, пока их транспорт не отчалил час назад, оставив танкистов на произвол судьбы и милость красных, в которую уже никто не верил – слишком много было в ходе войны жестоких обратных примеров бессудных расправ над пленными.
Находившиеся в городе войска, и присоединившиеся к ним массы беженцев, включая не успевших уплыть учеников Одесского кадетского корпуса, двинулись пешим порядком к близкой границе с Румынией – только перейти по льду Днестровский лиман. Оборонять город с огромными запасами снаряжения и боеприпасов никто не стал, а потому правильная эвакуация, к которой никто заранее не готовился, была целиком и полностью сорвана.
– Александр Дмитриевич, поддержите наших, там матросня появилась! Ее нужно прогнать незамедлительно, иначе князь с офицерами к буксиру не добегут, – полковник Миронович, поднявшись на капитанский мостик, тронул поручика Трембовельского за рукав потрепанной шинели.
– Сейчас мы их причешем огоньком, господин полковник…
Длинная очередь из английского пулемета «Виккерс» буквально полосонула по доброму десятку человек, одетых во флотские бушлаты – кто его знает, кем были их обладатели – то ли красные матросы, то ли местные бандиты, что очень любили наряжаться флотскими, пугая своим видом мирных обывателей. С борта транспорта немедленно поддержали огнем снятые с танков английские «Льюисы» – полдюжины скорострельных пулеметов весьма весомый довод для разнузданной вольницы, что моментально испарилась с пирса, резво скрылась между пакгаузами, оставив на грязном снегу несколько черных пятен своих убитых сотоварищей.
Поручик пригнулся, чуть отойдя от установленного пулемета – с берега продолжали стрелять из винтовок, пули свистели над головою. Остаться у причала было безумием, требовалось хотя бы выйти на внешний рейд, надеясь на помощь англичан, чьи корабли можно было разглядеть сквозь дымку. Гавань сильно парила – ударил крепкий мороз, воздух над свинцовой водой буквально превратился в белесую дымовую завесу. А ведь ночью всю акваторию порта закует в крепкий ледовый панцирь. Офицер с нескрываемым в душе страхом посмотрел на растущую, прямо на глазах, ледовую корку, что отходила от берега толстой белой коростой.
Захлопали выстрелы – Трембовельский с трудом разглядел, как на стоящий неподалеку от «Дона» буксир с дымящейся трубою, запрыгнули танкисты, среди которых был один морской офицер в черной шинели, что добровольно присоединился к импровизированной «абордажной группе». Кто-то из команды суденышка, видимо из большевиков, сдуру осмелился сопротивляться, рухнул в воду. Остальные матросы, оказавшись под дулами револьверов и пистолетов танкистов, решили не рисковать. И через четверть часа буксир, густо дымя трубою, отвалил от причала, медленно подошел к носу транспорта, с которого на него сбросили стальной трос…
Глава 2
Глава вторая
8-9 февраля 1920 года
Джанкой, Крым
командующий 3-м армейским корпусом
генерал-майор Слащев
«Вступил в командование войсками, защищающими Крым. Объявляю всем, что пока я командую войсками – из Крыма не уйду, и ставлю защиту Крыма вопросом не только долга, но и чести».
Яков Александрович мог процитировать свой приказ по памяти – для него верность честному слову русского офицера было отнюдь не пустым звуком, а вопросом жизни и смерти, поставленным на ребро, как последний золотой 15-ти рублевик, привычно именуемый империалом, завалявшийся в кармане. Командир лейб-гвардии Московского полка не мог мыслить иначе и теперь готовился либо погибнуть, либо удержать позиции и не пустить красных вглубь полуострова, где скопились сотни тысяч беженцев, сбежавших от большевицких ужасов. Вывезти их было некуда, да и не на чем, по большому счету – угля катастрофически не хватало, а потому эвакуация совершенно не предусматривалась, даже планов на самый крайний случай в штабах не имелось. Обреченность – вот что чувствовалось в Крыму!
Войска 3-го армейского корпуса в составе 13-й и 34-й пехотных дивизий и конной бригады составляли от силы два стрелковых довоенных полка по два батальона в каждом, усиленных сборным кавалерийским полком. Как скажите на милость, имея три с половиной тысячи штыков и тысячу сабель оборонять Крым от вторжения 46-й стрелковой и 8-й кавалерийской дивизий красных, где только активных бойцов в рядах атакующих большевиков было в два раза больше, чем «едоков» во всех белых частях!
Задача самая простая, на первый взгляд, и неимоверно сложная одновременно. Нужно любой ценой удержать совершенно неукрепленный Перекоп – наспех установленные четыре крепостных пушки старозаветных времен «первой Плевны», с дальностью стрельбы всего в три версты, и отрытые на скорую руку окопы остановить рвущихся на полуостров красных никак не могли. И тогда молодой генерал принял план активной обороны – оставив на Перекопе охранение, он отвел войска в глубину на Юшуньские позиции.
Слащев рассудил как просто, так и талантливо – пусть красные втягиваются в узкое «бутылочное» горлышко перешейка, подход к внутренним позициям через безлюдную степь займет у них добрые сутки. Все это время большевики будут замерзать – холода наступили суровые, даже лютые, совершенно не привычные для этих теплых мест. Бойцы замерзнут, ослабнут, падут духом в открытой, продуваемой всеми ветрами местности, где абсолютно отсутствовало жилье – поселок Армянск был разрушен и сгорел, и, главное – нет топлива. Даже костров не развести, чтобы хоть как-то согреться. А потом красноармейцы уткнутся в позиции его пехоты, где получат добрую порцию снарядов и пулеметных очередей.
Затем последует контратака, которая погонит красных обратно, причем делать это станет конница. Какое-то время большевики будут приходить в себя, и готовиться к новому наступлению, а его войска лучше подготовят позиции – от Джанкоя к Перекопу Слащев приказал построить железную дорогу, для облегчения обеспечения войск всем необходимым и быстрой переброски на угрожаемые участки подкреплений из резерва.
За Чонгар генерал не беспокоился – там дефиле узкое, на северной стороне он приказал разобрать железнодорожные пути. Теперь его бронепоезда могут безнаказанно обстреливать красных – атаковать их пехотой по дамбе сродни коллективному самоубийству в изощренной форме. Полуостров Тюп-Джанкой, абсолютно неприспособленный к жизни, для обхода не годился – там и так жило впроголодь несколько нищих татарских семей. Но туда Слащев отправил на всякий случай имевшийся чеченский полк – две сотни головорезов, привыкших к грабежам и наводящих животный ужас на мирных жителей, в бою оказались непригодны, а для стояния в тылу опаснее любых большевиков. Потому направив туда горцев, он запирал их там, как в надежной тюремной камере, помешать белым чеченцы уже никак не могли. А грабить у нищих единоверцев было нечего…
Красные пошли на первый штурм Перекопа пять дней тому назад – колонна пехоты втянулась в заснеженную степь и с превеликим трудом заняла Перекоп – белое охранение, потихоньку отстреливаясь, медленно отошло с боями назад к главным силам. В Крыму сразу началась паника, всполошился сам главнокомандующий ВСЮР генерал Деникин, отправив Слащеву телеграмму – «по сведениям от англичан, Перекоп взят красными, что вы думаете делать дальше в связи поставленной вам задачей?»
Генерал ответил главкому на грани допустимой для любого военного ехидной дерзости – «Взят не только Перекоп, но и Армянск. Завтра противник будет наказан».
Слащев обоснованно считал большинство генералов белой армии, живущими старыми представлениями о войне, откровенными бездарностями, и никогда не скрывал этого своего к ним отношения. На его взгляд, Деникин не соответствовал должности главнокомандующего. Оставить Крым без серьезной защиты, и, бросая склады со столь нужными боеприпасами и обмундированием, отводить войска на Кубань и Одессу, чтобы потом нанести оттуда эфемерный «удар по открытым флангам красных»?!
Такой план мог выдумать горе-полководец, не видящий, в каком плачевном состоянии находятся солдаты его армии, отступившие от Орла к Ростову за какую-то пару месяцев. Передвигающий указкой по штабной карте, словно какие-то пешки, дивизии, от которых остались лишь одни названия с номерами, да пара сотен человек в тыловых службах и штабах. Крым сердцевина войны, его потеря есть неизбежная гибель белых войск в Новороссии и на Северном Кавказе – они будут просто разорваны на две изолированные части без всякой связи друг с другом, и разгромлены поодиночке. Черноморский флот, самое главное связующее звено между ними, будет изгнан красными из Севастополя, а другой базы у кораблей просто нет – ни Одесса, ни Новороссийск совершенно непригодны для этой роли.
Слащев принялся самыми драконовскими мерами готовить Крымский полуостров к обороне, не останавливаясь перед публичными казнями, отчего получил от либеральной «общественности» кличку «Вешатель». Зато почти полностью обезопасил на некоторые время тыл и привел войска в чувство, заставив солдат и офицеров драться яростно и упорно. И сделал это вовремя, с толком используя каждый час отсрочки.
Утром белые войска обрушились на красных всеми силами – ночевка под открытым небом и при морозе «минус 20» без горячей пищи и тепла лишила врага желания воевать начисто. После часового боя большевики побежали обратно. Генерал Слащев, пользуясь тем, что их комиссары не успели толком «обработать» красноармейцев 46-й дивизии, набранных на мятежной Украине, немедленно влил в свои части полторы тысячи человек пополнения из числа пленных (обычное на гражданской войне дело), заметно усилив их – тиф и так косил каждого пятого.
Вечером этого дня у него впервые сдали нервы – губернатор Татищев буквально «достал» его своими постоянными телеграммами о состоянии дел на перешейке, слал их через каждые пять минут, и генерал в сердцах рявкнул своему адъютанту Форсту:
«Что же ты сам ему сказать не можешь? Так передай, что вся тыловая сволочь может слезать с чемоданов!»
Адъютант, человек очень исполнительный, но мало думающий, выкрик своего генерала не подкорректировал, так в точности и передал дословно – паника в Крыму улеглась мгновенно, стоило этим словам появиться во всех экстренных выпусках газет с извещением об отражении штурма. «Сидящие на чемоданах» сильно обиделись на язвительного командующего, наперебой начали жаловаться на него главкому. И генерал Деникин объявил Слащеву публичный выговор, вместо заслуженной награды за победу.
Зато откровенные высказывания Якова Александровича стали не только в Крыму, но и по всем «белым» войскам самыми ходовыми…
Одесса
командир танка «Генерал Скобелев» ВСЮР
поручик Трембовельский
– Если англичане не помогут, то мы тут все погибнем ни за понюшку табака. Или замерзнем, покрывшись льдом, или красные нас из пушек расстреляют. В конце концов, утопят всех вместе с этой лоханкой, на которой, к нашему несчастью, и мы оказались пассажирами!
Поручик тоскливо взглянул на лежащий в версте протяженный мол, на нем высился массивный маяк. Прошла всего одна морозная ночь – ледовый панцирь полностью сковал гавань, в него вмерз и несчастный «Дон» с буксиром – на последнем просто закончился уголь, а в ямах транспорта было давно пусто. Офицер с нескрываемой тоской в глазах посмотрел в сторону берега – одиночные корпуса транспортов недвижимо стояли, утыкаясь своими мачтами в пасмурное небо – все, что могло отплыть от обреченного города, уже давно скрылось за горизонтом.
Трембовельский тяжело вздохнул, разглядев транспорт «Александрия», стоявший чуть в стороне. Машины на нем исправны, углем загружены бункера – не было только масла. Именно вчера его хотели сделать буксиром, просто не хватило времени для «абордажа». Большой пароход, трюм которого буквально забит новенькими английскими мотоциклетами «Триумф» – теперь все они, благодаря саботажникам из команды, достанутся большевикам. Последние победителями расхаживали по гавани, размахивали красными знаменами, а вечером громко и весело, не скрывая злорадства, кричали на медленно отходящий от пристани транспорт с танками – «все равно мы вас возьмем, лучше по-хорошему сдавайтесь!»
– А ведь возьмут, недолго осталось…
Танкист еще раз тяжело вздохнул, ежась от холода. Мороз крепчал, а тонкая британская шинель плохая от него защита. Команда и беженцы укрылись в утробе транспорта, освещенном внутри тусклым светом. В танковом отряде имелась динамо-машина и несколько бочек бензина, так что провести свет для техников было вопросом времени еще в Николаеве. Несколько печурок едва дымили – из труб буржуек над палубой поднимались струйки дыма. Если бы не они, то люди бы давно замерзли, а так в битком забитых помещениях было тепло, относительно, конечно – дрова и уголь в мешках приходилось всячески экономить.
– Мне кажется, поручик, или красные ставят пушку? Посмотрите в самый конец мола!
Трембовельский немедленно повернулся в сторону, куда указывал капитан транспорта. И без того замерший танкист заледенел еще больше – там несколько человек устанавливали трехдюймовку со щитом. И через четверть часа двое большевиков спустились с берега, и весьма непринужденно пошли по уже достаточно твердому ледовому панцирю гавани, размахивая время от времени белым парламентерским флагом…
– Мы делегаты от Красной армии, входящей в Одессу. Предлагаем вам вернуться в порт незамедлительно. Обещаем заранее, что ни к кому, даже к офицерам, репрессий применено не будет!
– Что ж, милостивые господа, ваш ультиматум мы услышали, – раздался совершенно спокойный голос полковника Мироновича. – А пушку вы поставили, видимо для вящей убедительности ваших слов. Вот только одно вы не учли – видите вдали британский линкор?! На первый ваш выстрел он ответит полным залпом. Если не попадет в мол, то вам повезло, а если снаряд в сорок пудов на нем взорвется?! Но это только одна неприятность, которая коснется ваших «товарищей». Теперь я скажу о другой…
Трембовельскому с мостика был хорошо слышен, благо ветерок давно стих, весь разговор с красными парламентерами – двумя солдатами в шинелях и папахах, степенных мужиков, которым бы хлеб в деревне растить, а не с винтовкой в обнимку жить.
– Одного из вас мы немедленно отпустим обратно, а другого задержим как заложника. И при первом выстреле мы его тут же повесим – обещаю, вам будет хорошо видно висельника. Однако, как только к нам придет помощь, а капитан английского броненосца это обещал, даже радио нам отправил, мы вашего товарища тут же спустим на лед живого и невредимого. А пока он посидит у нас под караулом совсем немного!
Обескураженные таким приемом красные стушевались – слишком уверенно говорил офицер в полковничьих погонах. И совсем не протестовали, когда одного из них повели в надстройку, ткнув в спину стволом револьвера. Второй солдат, совершенно растерянный, спустился на лед, позабыв про белый флаг, и медленно пошел к молу обратно.
«Говорить такое легко, наш командир сейчас просто блефует! Но как же мы выберемся отсюда?!»
Трембовельский тяжело вздохнул и снова повернул взгляд в сторону моря – до свинцовой глади парящей воды было не менее полуверсты огромного ледяного заснеженного поля. Офицер долго вглядывался в величественный английский корабль, пока неожиданно за его спиной не раздался голос полковника Мироновича:
– А для вас, поручик, у меня есть поручение. Вам, как командиру танка, необходимо добраться до британского дредноута и попросить помощь. На корме «Дона» прикреплен моторный катер. Пока лед некрепкий, вы сможете его проломать перед собою и добраться до британцев. Отберите еще трех человек, больше катер не выдержит, и отправляйтесь как можно скорее в путь. Просто я боюсь, что к вечеру красные потеряют терпение и начнут обстреливать нас из своей пушки….
Владивосток
командир 1-го батальона
Военной учебно-инструкторской школы
подполковник Хартлинг
– Ну и дела творятся, переворот за переворотом!
Подполковник Хартлинг снова ощущал на своих плечах жесткость погон, но не прежних из золотого галуна, а защитных, пара которых нашлась в разграбленной квартире. На них, ввиду полной никчемности, никто из любителей чужого добра не покусился. Впрочем, кое-что уже стали возвращать прежним владельцам. Закройщик утром принес в свертке его саблю, которую уволок во время «демократизации», мотивируя тем, что спас оружие специально, чтобы вскорости возвернуть любимому офицеру. Глядя в эти наивно-честные глаза воришки, Хартлинг только горестно усмехнулся – «сознательность» во всех моментально проснулась после высадки на Русский остров целого батальона японцев.
«Выборное» начальство и семь десятков юнкеров из числа «пропахших большевизмом» заводил ввергли в то же самое узилище, из которого освободили всех офицеров. Предложив последним немедленно приступить к выполнению обязанностей, привести юнкеров в надлежащий, положенный всякому воинскому чину вид, и строго соблюдать военную дисциплину согласно уставу. Глядя на примкнутые к «арисакам» острые кинжальные штыки, играющие бликами на солнце, бесстрастные лица восточных соседей, готовых воткнуть в живот наточенную сталь в любой момент, мятежные прежде юнкера моментально «прониклись существом текущего момента».
Именно так, как любят говорить на публику сами большевики – порядок на Русском острове был молниеносно восстановлен, а приказы офицеров гарнизона и училища теперь ревностно исполнялись, а не обсуждались – будто славное довоенное время вернулось.
Опешившие от всего случившегося офицеры только недоуменно переглядывались, но на них тут же обрушился водопад сообщений, одно другого стоившие. Во-первых; красных в Иркутске раздавили, «Верховного Правителя» адмирала Колчака освободили, золотой запас бывшей Российской империи вернули. Теперь белые сами перешли в наступление, начисто уничтожив авангард красных, гонят их обратно, пока к Енисею. Во-вторых; образовано «коалиционное демократическое правительство Дальне-Восточной России», потому местная «Управа» из общественности, земцев и эсеров «приказала долго жить» – ее представители были немедленно делегированы в Иркутск. В-третьих; перед замершим строем юнкеров прочитали приказ по армии и воззвание правителя ДВР генерала от инфантерии Каппеля – вот тут всех тряхнуло хорошенько, даже шепотков по замершим шеренгам не прокатилось, настолько все были потрясены.
После короткого обсуждения офицеры школы пришли к единому мнению – раз содержание, оставшись неизменным, определяет форму, то появление некоторых атрибутов в обмундировании и обращении как уступку «завоеваниям революции» можно перетерпеть. Более того, единодушно решили – теперь большевикам и партизанам будет трудно раздувать звериную ненависть к «золотопогонникам», которых просто не стало – у них всех защитного цвета погоны на плечах, с зелено-белой сибирской окантовкой, а «товарищей офицеров» уже контрой назвать невозможно по определению.
Как и выступить против власти истинно «Народных Советов», что воцарились сейчас по территории Восточной Сибири!
В определенной мере возвратился консервативный земской уклад, а отнюдь не прежняя политическая совдеповская шайка-лейка, собиравшая ранее одних беспринципных демагогов. Обычные нормальные рабочие органы власти, из тех же уже выбранных крестьянами волостных старшин и городских «гласных» – вполне легитимное управление, как ни крути, из которого просто вывели болтунов и всяких там «товарищей».
Из Владивостока отправленные туда на разведку офицеры приехали в самом приподнятом настроении. «Союзники» сейчас дружно выступили единым фронтом – везде патрули, митингов не проводят, красные флаги с улиц и домов начисто исчезли. Нет и спустившихся с сопок партизан – их разоружили и надежно запрятали под крепким караулом вместе с вышедшими на свою голову из подполья большевиками. Все части гарнизона, еще толком не «разболтавшиеся» во внезапно нахлынувшем революционном угаре, спешно приводят в нормальный воинский вид, офицеров и генералов уже вернули на прежние должности.
Но отнюдь не всех – тех, кто проявил «недостойную слабость», настоятельно убедили написать рапорта по «болезни». А потому отбыл с Русского острова полковник Плешков с переводом в резерв чинов округа – споров погоны, он снял и форму, ходил в заключении в фуфайке. Потому начальником школы был назначен полковник Рубец-Мосальский, сразу взявший всех подчиненных в оборот, наведя строжайшую, прямо аракчеевскуюдисциплину – теперь у него боялись даже пикнуть.
Подполковник Хартлинг получил под командование 1-й батальон и тут же ошарашил юнкеров новостью – согласно приказу главнокомандующего они теперь будут учиться нормальный двухлетний срок, как в доброе старое довоенное время. А для подготовки юнкеров из 2-го и 3-го батальонов отводится немыслимый раньше срок – ровно один год – тех из них, кто выйдет из училища по первому разряду, произведут в прапорщики, по второму в старшие унтер-офицеры.
В заключение Карл Николаевич добавил в полной тишине, что жалование всем увеличат и выплачивать его станут в течение службы исключительно полновесными золотыми империалами – лица у всех юнкеров и офицеров разом прояснели, жизнь и так ведь стала слишком дорогой, бумажные деньги стремительно обесценивались. А потому доверие военнослужащих к главнокомандующему и правителю ДВР генералу Каппелю моментально возросло, тем более, сейчас везде твердо осознали, что политические демагоги влияния на армию лишены начисто. Отныне все военные «товарищи» только для себя, для других «господа», а те для них полноправные «граждане», коих следует защищать от разных напастей в виде партизан и большевизма.
– Теперь дела совсем по-иному пойдут!
Одесса
командир танка «Генерал Скобелев» ВСЮР
поручик Трембовельский
– Господа, мы должны пробить путь, иначе всех ждет смерть! Александр Дмитриевич, давайте я вас сменю.
Поручик в изнеможении уселся на банку, вытирая залитое потом лицо. Несмотря на мороз, всем четверым было невероятно жарко. Вот уже два часа, сменяясь, через каждые пять минут, оба танкиста, военный летчик, взятый в качестве моториста, и один гражданский, интеллигентного вида, ставший представителем от пассажиров, лихорадочно долбили лед ломами, пробивая дорогу вперед к открытой свинцовой глади моря своему утлому челну. Проламывая еще тонкий лед, все они боялись только одного – как бы не утопить какой-нибудь лом, а то и обе тяжелые железяки – тогда все будут обречены. И маленький экипаж катера, и транспорт «Дон» со всеми пассажирами – ведь там нет продовольствия, почти отсутствует топливо.
Слишком тонким пошел теперь лед, человека не выдержит, пробивается легко, всего с одного сильного удара. До вожделенного моря уже близко, рукой подать, но только набегающие на льдины волны сильно препятствуют продвижению к заветной цели…
– Все, господа, мы прошли!
Поручик устало уселся на банку, прямо на носу, положив рядом лом. Катер, порыкивая мотором, устремился к видневшемуся на рейде дредноуту «Император Индии». Ощутимо покачивало на волне, соленые брызги щедро окатывали случайно собранный экипаж. Трембовельскому сейчас показалось, что мокрая шинель даже немного обсохла, что было странно, но, тем не менее, ему сейчас стало тепло. И поручик пристально смотрел на приближающийся в паровой дымке огромный английский линкор, где из пяти башен топорщились мощные орудия, обхватом с корабельную сосну.
Британские моряки их давно заметили, с борта вывалили металлический трап, к нижней площадке которого подплыл катер. Два матроса крепкими руками подхватили шагнувшего к ним поручика, танкист рванулся вперед и зацепился шинелью. Раздался треск…
– Твою же мать!
Танкист выругался – шинель не обсохла, она просто насквозь промерзла, одна пола оторвалась и со стуком упала на площадку. Англичане и русские рассмеялись, после чего матросы живо принялись подхватывать окоченевших «гостей» и поднимать их на палубу. Через несколько минут Трембовельский со своими попутчиками очутился в теплой каюте с бокалом виски в руках, уже снявши злополучную шинель и постукивая зубами от холода. У хозяев нашелся офицер, хорошо говорящий по-французски, а так как все русские в той или иной степени еще с гимназических времен его знали, то пошла крайне оживленная беседа. Вот только поговорить им не дал появившийся в дверях офицер, пригласивший Трембовельского, как старшего среди русских, и поручика Дроздова – второго из танкистов, а с офицерами также интеллигента, на беседу в адмиральский кабинет. Русский пилот остался в гостеприимной каюте, понемногу прихлебывая крепкий и душистый ром, что предложили ему отведать радушные хозяева…
– Поверьте, лейтенант, я просто восхищаюсь мужеством русских офицеров, тем более воюющих на наших танках. Которые, кстати, были сконструированы и построены благодаря настояниям Королевского Флота. Не каждый моряк согласится на столь неприятную и весьма рискованную прогулку во льдах. Понимаю, что по пустякам вы бы не приплыли, но вначале, господа, прошу угоститься чаем с кексом. Это подкрепит ваши силы.
Поручик выслушал перевод от рыжеволосого моряка, что поил их виски в каюте, и взял небольшую кружку ароматного чая, которыми наделил всех русских вестовой. Предложивший еще и восхитительные кексы – знают толк британцы в этой почти обязательной церемонии. Во время относительно скорого чаепития британский адмирал не задал им ни одного вопроса – собеседники дружно критиковали крепкий мороз, чуть ли не сибирский, совершенно необычный для данных краев. Лишь проявив традиционное флотское гостеприимство, адмирал спросил:
– И какая нужда, господа, заставила вас преодолеть лед и выйти в море на столь хлипком катере?!
– Ваше превосходительство, мы в совершенно отчаянном положении. Завтра могут погибнуть десятки русских людей, ищущих спасения и ждущих его только от вас. Погибнуть от холода и голода, а, возможно, и расстрелянными из пушек. Позвольте вам рассказать все…
Адмирал все время искренне поражался тому, о чем рассказывали ему русские. Он даже заявил, что если бы они не были перед его глазами, то их рассказу просто никто не поверил. Затем англичанин предложил отбуксировать транспорт в Константинополь, на что танкисты заявили, что они должны продолжать войну с большевиками и были бы признательны, если транспорт с танками увели на буксире в Севастополь. Одна только проблема – огромная масса беженцев на борту лишенного хода «Дона» – женщины, старики, дети, больные и раненые офицеры, плюс солдаты белой армии. Кроме того, на судне совершенно нет продовольствия, воды и топлива. Адмирал задумался, медленно прошелся по кабинету и негромко произнес:
