Текст книги "Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине"

Автор книги: Герман Нагаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

На другой день он приехал в назначенное время, и они с Егором Петровичем отправились к хозяину мастерской.

Хозяином столярной мастерской, которая изготовляла разную тару, оконные рамы, столы, скамейки, был толстенький немец Штоф.

Выслушав рекомендацию Егора Петровича, он посмотрел на Степана круглыми немигающими глазами,

– Што умель делать есть? Степан указал на шкаф, стол, кресла.

– О, это карошо!

Он вызвал мастера и, кивнув на Степана, сказал:

– Это есть новый рабочий майстер, надо его испытайт. Надо давать пробы.

Мастер понял, поклонился и увел Степана с собой…

Степану поручили изготовить конторские счеты по имеющемуся чертежу. Это было самое трудное изделие, которое собиралась осваивать мастерская. Степан осмотрел инструменты, дерево, токарный станок и согласился.

Мастер поставил его к верстаку.

– Сделаешь хорошо – твое счастье! Не сделаешь – не взыщи! Хозяин у нас строг.

Степан начал работу неторопливо: выбрал сухие доски без сучков и перекоса и стал обстругивать, доводя до нужной толщины.

Петрович постоял, посмотрел и, подмигнув мастеру, – дескать, знай наших! – ушел довольный.

На другой день счеты были готовы. Степан разобрал их, отполировал по частям и оставил сохнуть. Вечером аккуратно склеил их, и на третий день мастер вместе со Степаном понес их хозяину.

Тот, осмотрев счеты, погладил их, ухмыльнулся в усы:

– Это есть первый зорт! Вы оставайт у нас работать.

9

Прошло около месяца. Степан расплатился с Евдокией Дмитриевной и перебрался из Марьиной рощи на Красную Пресню, к Егору Петровичу.

Работали они вместе. Хозяин платил хорошо, но выжимал все силы. Оба приходили домой измочаленные и, перекусив, сразу ложились спать. Степан попробовал было заговорить со столярами – постоять за себя – те отмахнулись.

– Были у нас уже этакие-то. Подбивали на раздор, но их хозяин по шеям – и будьте здоровы!

В мастерской работали в основном сезонники. Степан мечтал о переходе на большой завод. Хотелось ему поехать в столицу. Он понемногу откладывал деньги на дорогу и ждал, когда пришлют документы.

В середине сентября его вызвали в полицию.

– Вот, – сказал пристав, – получите временное удостоверение.

– Спасибо! А как же с грабителями? – спросил Степан.

Пристав приподнял усы:

– Ищи ветра в поле! Они уже давно в Германии…

Проработав еще с неделю, Степан взял расчет у Штофа и, распрощавшись с добрейшими Агафьей Петровной и Егором Петровичем, поехал в Петербург. Ему грезилось, что там он найдет работу по душе и встретит настоящих друзей.

Глава седьмая

1

– Господа, подъезжаем к Петербургу. Прошу вставать! – зычным голосом закричал кондуктор с сияющей бляхой на груди, проходя по вагону.

Степан спрыгнул с полки и, зябко ежась, посмотрел в окно. Из тумана надвигались призрачные громады домов, а над ними тускло блестели золотые шпили и купола церквей.

«Вот она какова, великодержавная-то!» – с волнением подумал Степан и проворно стал одеваться…

Вслед за пассажирами, увешанными саквояжами, мешками, корзинками, он вышел с маленьким узелком на широкую площадь перед вокзалом, где наперебой кричали извозчики, и задумался. Города он не знал. Друзей и знакомых здесь не было. Что делать? „Куда идти?

Так как день только начинался и в кармане еще оставалось рублей пять, он решил посмотреть город и, выйдя на Невский, зашагал в ту сторону, где виднелся шпиль Адмиралтейства.

Утро выдалось туманное, но теплое. Это радовало Степана, так как одет он был по-летнему.

Выйдя на набережную, он полюбовался строгой красотой Адмиралтейства и, увидев золотисто-матовый купол Исаакия, прошел на Сенатскую и замер, потрясенный величием храма.

«Вот он, Санкт-Петербург! Вон он, оказывается, какой!» – восторженно прошептал Степан, оглядывая громадные дома, и спросил сам себя: «Неужели я буду жить в этом городе? Неужели здесь найдутся дли меня работа и жилье?»

Идя по набережной, Степан увидел окрашенное в зеленоватые тона причудливое здание с множеством колонн и лепных украшений.

– Не скажете ли, что это за дом? – обратился он к прохожему в белом фартуке.

– Да это же Зимний дворец! Тут царь проживает.

Степан остановился, покачал головой и направился ко дворцу.

– Проходи, не глазей, не велено! – прикрикнул на него дежуривший возле дворца жандарм.

Степан ускорил шаги.

Он обогнул дворец и снова вышел на Невский.

«Вроде бы я тут уже был, – увидев шпиль Адмиралтейства, подумал Степан. – Пойду-ка в другую сторону».

Он шагал неторопливо, порой останавливаясь и рассматривая поражавшие его воображение дворцы, храмы, скульптуры. Незаметно дошел до Александро-Невской лавры и замер, увидев нищих и калек, сидевших и стоявших у ворот.

: «Если каждому по копейке дать, пожалуй, у самого ничего не останется», – подумал он и, еще раз взглянув на золотые купола, свернул влево и опять вышел к широкой полноводной реке.

«Неужели и здесь Нева?» – подумал он и облокотился на чугунные перила.

Недалеко, у перевоза, толпился народ, слышались голоса, перебранка.

Степан пошел в ту сторону.

– Лод-ку! Лод-ку! – в несколько голосов кричали стоявшие на берегу.

– Чего зеваете? – строго спросил вышедший ив дощатой сторожки плотный, с кудрявой бородой мужик, в синем кафтане.

– А чего лодки угнали на ту сторону? Видишь, народу сколько?

– Перевозчиков не хватает, вот и угнали.

– Мы бы сами переехали.

– А деньги с кого собирать? Всё на дармовщину хотите?

– Мы заплатим. Мы за этим не постоим, – примиряюще сказал высокий старик в поддевке.

– Сейчас лодки пригонят, – подобревшим голосом сказал кудрявый мужик и, сложив ладони рупором, раскатисто закричал:

– Про-хо-рр!

– Чи-во? – донеслось с того берега.

– Го-ни лодки жи-ве-й!

– Го-ню…уу!

– Слышали? – кивнул кудрявый мужик на тот берег и, присев на большую, перевернутую вверх дном дырявую лодку, стал закуривать.

Степан прошелся по тропинке вдоль набережной и снова вернулся к перевозу. Народ уже погрузился в пригнанные лодки и отчалил. У сторожки, поплевывая в песок, сидел один кудрявый мужик. Он давно приметил Степана и ждал, что тот тоже спустится к реке и станет просить перевезти его на Охтенскую сторону. Но Степан неторопливо ходил вдоль набережной, любуясь рекой, которая ему чем-то напоминала родную Вятку, и думал о том, где ему сыскать ночлег.

– Эй, парень! Ты чего там шатаешься? – крикнул кудрявый мужик. – Подь-ка сюда.

– Зачем?

– Дело есть. Иди!

Степан спустился к реке, подошел к сторожке, поздоровался.

– Ты на богомолье, что ли, пришел?

– Нет, просто так…

– Откуда будешь?

– Вятский!

– Вона! На заработки приехал?

– Да, думаю устроиться на завод… Я столяр-краснодеревщик.

– Это, паря, не так свободно. Люди неделями и месяцами ищут место. Денег, что ли, у тебя много?

– Денег в обрез.

– А родня какая есть или знакомые?

– Никого нет… я только с поезда. Мужик даже присвистнул.

– Тогда тебе, паря, один выход – идти ко мне в перевозчики. Грести-то умеешь?

– На реке вырос!

– Вот и айда! Будешь жить здесь, в сторожке, а столоваться в харчевне для извозчиков – это рядом. Там все наши кормятся. Дешево и сердито.

– А сколько платить будете?

Мужик еще раз – окинул наметанным и хитрым глазом рослого, широкоплечего Степана, с большими сильными руками, усмехнулся в бороду:

– Сколько заработаешь! Буду платить по копейке с рыла. Сотню человек перевезешь – вот и целковый!

– Да, может, тут за целые сутки сотни-то и не наберется?

– А это уж как бог пошлет… Другой раз и до пятисот перевозим…

– Надо подумать…

– А ты ел сегодня али нет?

– Нет еще…

– На двугривенный, сходи в харчевню.

– Не надо, у меня есть свои.

– Ишь, какой гордый! – тряхнул мужик кудрявой головой. – Иди на свои поешь, да подумай хорошенько. Такой работой брезговать нельзя. Здесь– живые деньги… Как звать-то тебя?

– Степаном… А вас?

– Тимофеичем кличут.

– Вы тут хозяин или…

– Раз нанимаю, стало быть, хозяин, – крякнул мужик. – Пришел сюда десять лет назад босиком, а теперь, ишь, – перевоз держу. Дело доходное… Ступай поешь – вон харчевня на берегу, – и сразу за весла! Видишь – сколько народу-то на том берегу!

– Ладно, Тимофеич, – поразмыслив, сказал Степан, – перекушу и приду. Только, если сыщется другая работа, ты меня не держи.

– Это само собой! Али я не понимаю..

2

Теплая погода продержалась недели полторы, а потом, начались дожди, подул с моря холодный ветер. Степану пришлось купить на толкучке поношенный полушубок и шапку. Но и в этом одеянии на воде холод пронизывал до костей. «Пассажиров», как хозяин называл переправлявшихся с берега на берег, становилось все меньше, и перевозить было трудней. В тихую погоду приходилось бороться лишь с сильным течением, а теперь еще надо было преодолевать крутую волну.

Степан за день так отмахивал руки, что ночью они гудели и ныли – не мог уснуть. А заработки становились все меньше и меньше. Перевозчики начали роптать, подумывать о новой работе. Хозяин по вечерам приходил в сторожку, ставил на стол бутылку очищенной.

– Не унывайте, ребята, – у меня с голоду не помрете. Вот замерзнет река – начнем работать на лошадях. Я оборудовал сани со скамейками и большие крытые кошевки. Любо-мило в таких перелететь через Неву. Народу будет еще больше, чем летом.

– Зимой пешком пойдут… кому охота пятаки на ветер швырять?

– Разный народ бывает, – усмехнулся хозяин. – Другой и вовсе всю зиму дома сидит. А только у меня перевоз не пустует. Иной раз зимой заколачиваем больше, чем летом. Потому – на санях, под ветром – пятачок, а в кошевке с колокольчиком – гривенник…

Степан, слушая сладкие речи хозяина, уже давно обдумывал, куда податься, искал другое место, расспрашивал «пассажиров» про большие фабрики и заводы. «Вот пойдет шуга по воде, делать будет нечего, тогда и толкнусь на настоящие поиски…»

Как-то перевозил Степан кучку продрогших «пассажиров» с Охтенского берега. Было холодно – злой ветер пронизывал до костей. Все, нахохлившись, жались друг к другу, кутались в шарфы и прятали лица в воротники. Степан широко взмахивал веслами, чтобы согреться, смотрел на дно лодки и думал о своем..

Вдруг сидевший напротив «пассажир» тронул его за колено:

– Неужели Халтурин?

Степан приподнял голову. Из-под надвинутой шапки смотрели карие выразительные глаза. Поднятый воротник закрывал щеки, заросшие кудрявой бородкой, но Степан сразу узнал доброго учителя из Вятского земского училища – Котельникова.

– Василий Гаврилович? Да как же вы-то здесь очутились?

– Переехал в Питер. Теперь служу здесь. А ты, Степан? Ты же должен быть в Германии?

Степан сильным рывком толкнул лодку вперед и приподнял весла:

– В Москве обокрали: Взяли и деньги и заграничный паспорт. Еле добрался до Петербурга и пока вот перебиваюсь здесь.

– Скверно, брат, скверно… Ведь ты же хороший мастер: почему в перевозчики попал?

– Разве сразу устроишься? – ответил Степан и снова налег на весла.

Котельников, нахмурясь, молчал до самого берега, а когда причалили и вышли, подошел к Степану,

– Ты можешь сейчас отпроситься и пойти со мной в город?

– Хозяина нет, ну да ладно, скажу ребятам… А. зачем в город?

– Я – устрою тебя в одно заведение, на хорошее место.

– Неужели? Да я хоть сейчас уйти готов… Только документ мой у хозяина.

– Поедем так, а документ, если потребуется, возьмешь потом.

Дойдя до лавры, они сели в вагончик конки и, наперебой расспрашивая друг друга, поехали к центру.

Доехав до Литейного, они сошли с конки и переулками зашагали пешком.

Заведение, в которое Котельников надеялся устроить Степана, именовалось «мастерской по изготовлению учебных пособий». Хозяевами мастерской были братья Топорковы, люди либеральных взглядов, симпатизирующие революционерам.

Топоркову-старшему – высокому бородачу в очках – Котельников и представил Степана.

– Что умеете делать? – строго, как истинный хозяин, спросил Топорков.

– Я по столярной части… краснодеревец.

– Ящики для приборов сможете вязать?

– Делал шкатулки из капа и ларцы.

– Вятский, значит?

– Да.

– Все понятно. Когда сможете приступить к делу?

– Я хоть сегодня готов… только с жильем у меня затруднение.

– В этом поможем… А заработки у нас сдельные. Будет зависеть от вас, от вашего умения… Пойдемте, я покажу вам мастерскую и изделия, которые мы изготовляем.

– Так я, пожалуй, попрощаюсь с вами, господин Топорков, – тоже официально сказал Котельников.

– Прощайте! Заходите при случае, я всегда рад вас видеть. А о вашем протеже я позабочусь.

– Благодарствую!

Котельников поклонился, пожелал Степану успехов на новом месте и; передав свою визитную карточку, ушел.

Мастерская занимала небольшое полуподвальное помещение. Но в ней было чисто. Рабочих оказалось немного. Оборудование– самое простейшее. Изделия, которые выпускались в мастерской, были добротными, красивыми. Большие линейки, угольники, геометрические фигуры, несложные физические приборы – все сияло и блестело.

– Ну-с, так что вы скажете, молодой человек? – спросил хозяин, когда они вернулись в контору.

– Мне понравилось. Буду рад у вас потрудиться. Вот только с жильем у меня…

– Хорошо! Сейчас я вам дам записку к одной старушке. Как договоритесь, приходите снова ко мне – получите аванс и перевезете свои вещи.

Степан хотел сказать, что у него нет никаких вещей, но осекся, побаиваясь, как бы хозяин не раздумал.

– Вам все понятно?

– Понятно. Благодарю вас… Но как же? Ведь я еще и паспорта не предъявил…

– Не беспокойтесь, рекомендации господина Котельникова для меня вполне достаточно.

3

«Старушке» Авдотье Захаровне еще не было пятидесяти, но ее сгорбило и состарило горе. В Крымскую войну она потеряла мужа, а два года назад в сибирской ссылке – единственного сына.

Она могла бы дожить свой век на те деньги, что оставила недавно скончавшаяся сестра, но Захаровна, как называли ее все в большом доме на Знаменской, боялась одиночества в пустой квартире и пускала жильцов. В одной комнате у нее жили студенты, в другой – двое молодых рабочих из мастерской Топорковых.

Комната, где жили рабочие, была просторной, высокой и светлой. Там стояли две простые кровати и

старинный кожаный диван. Степану было разрешено занять пустующий диван.

– Столоваться можете в кухмистерской, а если желаете, милости прошу у меня, вместе со студентами.

– Я бы с радостью, да не знаю, хватит ли заработка?

– Платите сколько сможете – я за деньгами не стою, – сказала Захаровна.

– Нет, уж я лучше по вечерам буду работать, но что положено – отдам.

– Вот вы какой? Это хорошо! У меня сын, Витюшка, тоже был карахтерный, царствие ему небесное.

– Умер, знать? – вздохнул Степан.

– Погиб то ли в тюрьме, то ли на этапе в Сибири. Молодой был, как вы. Тоже русый, высокий…

– Да? За что же его арестовали?

– Студентом был… В кружки ходил… потом и схватили… Совсем я одна осталась. Вот и пускаю молодежь, чтобы не скучно было. А деньги что? Господь с ними, с деньгами. Если человек хороший, я и даром пустить готова.

– Нет, так нельзя. Это обидно! Я буду платить, как все. Чтобы никакого стеснения.

– Ладно, ладно. Перевозите свои вещи и устраивайтесь как дома.

– Да у меня и вещей-то нет – обокрали в Москве. Я ведь за границу ехал.

– Обокрали? Этакого-то богатыря? Да как же так?

– Доверился друзьям… – Степан присел на предложенный стул и рассказал все как было.

Захаровна всплакнула, сходила в свою комнату, вынесла кошелек, предложила Степану денег.

– Нет, не возьму. На первое время у меня есть, а потом заработаю.

– Может, из платья что подойдет. Ведь от Витюшки многое осталось.

– Благодарствую. Я обойдусь.

– Да вы не стесняйтесь, батюшка. Я от души. Как звать-то величать вас – не знаю.

– Степаном зовут, а по фамилии – Халтурин.

– Так, так. Очень приятно. Вы, Степан, может, пообедаете со мной?

– Спасибо! Некогда. Надо с хозяином перевоза рассчитаться и документ у него взять. – Я ведь перевозчиком на Неве работал.

– Ой, страсть-то какая! У нас каждый год на Неве столько народу тонет. Злая это, ненасытная река.

– Ничего, я привык… Так значит я ужо к вечеру приду, хозяюшка.

– Зовите меня Захаровной. Этак все кличут. А приходить – приходите в любое время. Я только днем ненадолго ухожу, а по вечерам – всегда дома.

4

Вечером Степан явился со своим узелком и застал в комнате двоих постояльцев, с которыми ему предстояло жить.

– Ну, давайте знакомиться, братцы. Халтурин Степан! – заговорил он весело, непринужденно. – Столяр-краснодеревец и гармонист. Буду жить у вас на диване. Работать у Топорковых.

Смуглый, с квадратным лицом, стриженный в «елочку» посмотрел на него исподлобья, глухо сказал:

– Мыловаров я, Серафим. Строгальщиком работаю.

– А, новенький! – усмехнулся другой, пивший чай за столом, белобрысый, с широким лбом и бойкими глазками. – Рад познакомиться. Милости прошу откушать чаю.

– Спасибо! – Степан протянул руку. – А зовут тебя как?

– Игнат Тимофеев Михайлов. А по кличке – «Сапун», – бойко отрапортовал белобрысый.

«Этот, видимо, бывалый малый, а тот – тюфяк», – определил Степан и, подсев к столу, спросил шепотом:

– А где же вам кличку дали?

– В бильярдной! – усмехнулся Михайлов.

– Почему в бильярдной?

– Я когда играю – издаю сильное сопение. Вот меня «сапуном» и прозвали. Под этой кличкой всему Петербургу известен!.. А ты, Степан, шарики не катаешь?

– Нет… – растерянно сказал Степан, соображая, не заложен ли в этой фразе какой-нибудь другой смысл.

– Жалко. Ну да я тебя обучу в два счета, – весело сказал Михайлов, – у меня недолго – все маркеры друзья!

– А работаешь ты где? У Топорковых?

– У них… Но это временно. Я, братец ты мой, бильярдный мастер. Работая с отцом да с дядей по знатным домам. А как отец помер, дядя мне отставку дал… Вот и пришлось на зиму пристроиться у Топорковых. Но я уйду от них, непременно уйду. Сапуна знает весь Петербург.

– Что, у отца-то один ты был?

– Какое – один? Пятеро нас, да я от первой жены, вот мачеха и указала на дверь. «Дескать, живи, Игната, самостоятельно, ты теперь большой».

– Водочка подвела?

– Не водочка, а игра! Нашему брату пить не полагается. Кто на бильярде играет, тому водку и нюхать нельзя… Игра – страсть моя. Из-за нее и дядя выгнал, и мачеха тоже…

«Вот гусь! – подумал Степан. – И с этим шаромыжником мне предстоит жить? Ну что ж, все лучше, чем с тем молчуном…»

В дверь постучали.

– Степан, пожалуйте ужинать! – послышался голос хозяйки.

– Ого! Да ты по-барски устроился, – усмехнулся Михайлов.

– Иду! – отозвался Степан и поднялся.

– А может, после ужина со мной пойдешь? – спросил Михайлов.

– Куда?

– Известно куда, – лукаво подмигнул он, – на тайное собрание, где шарики гоняют.

– Не пойду! – строго сказал Степан.

– Ну, тогда и ждать не буду. Проваливай ужинать! – огрызнулся Михайлов и сам стал пить налитый Степану чай.

В соседней комнате, за столом, покрытым розовой клеенкой, собралось совсем другое общество. Хозяйка Авдотья Захаровна, в белом чепчике, ужинала вместе с двумя молодыми людьми, одетыми чисто и опрятно.

Степан распахнул дверь и сделал несколько шагов к столу:

– Здравствуйте! Приятного аппетита!

– Милости просим! – сказала хозяйка..

Длинноволосый молодой человек, с бледным бритым лицом, что-то жуя, кивнул.

Второй, аккуратно причесанный, с каштановой бородкой и дугообразными бровями, повернувшись, энергично поднялся, протянул руку:

– Рад познакомиться. Студент технологического, Артем Креслин.

– Степан Халтурин, рабочий.

– Верю! – вырвав руку и поморщившись, сказал Креслин. – А это мой однокашник, Игорь Пухов.

Тот, посмотрев на мужественное лицо Степана, с высоким лбом и умными серыми глазами, недоверчиво спросил:

– Вы, правда, рабочий?

– Да, столяр.

– Отлично! Мы с Артемом будем рады принять вас в свою компанию.

– Вот и слава богу! Слава Христу! – заключила хозяйка. – Уж я-то как рада-радёшенька, что вы сразу сошлись! Садитесь, Степан, как вас по батюшке-то, все забываю?

– Степан Николаевич.

– Садитесь, голубчик Степан Николаевич, вы, наверное, проголодались страшно?

– Спасибо, Евдокия Захаровна. Признаться, не ел с утра.

Студенты посматривали на Степана с интересом и, когда тот подкрепился, завязали непринужденный и сердечный разговор.

После ужина пили чай, а потом, по просьбе хозяйки, перекинулись в «дурака».

Уже часов в одиннадцать Степан спохватился:

– Извините, мне ведь завтра рано вставать.

– Да, да, конечно, – поднялся Креслин.

– А не найдется ли у вас чего-нибудь почитать? Давно я не держал книги в руках.

– А любите читать?

– Да, есть такой грех…

– «Дубровского» читали?

– Да, читал…

– А про Емельку Пугачева?

Степан насторожился. Еще в Вятке ему Красовский давал читать эту запрещенную книжку, где под безобидным названием было спрятано «крамольное» содержание.

«Испытывают меня?» – подумал он и, вспомнив, что у Пушкина тоже написано про Пугачева, осторожно спросил:

– Это «Капитанскую дочку»?

– Нет… не совсем то…

Тогда Степан, уловив испытующий взгляд Креслина, сказал:

– Читал и не совсем то…

– Отлично, Степан, отлично! – понимающе сказал Креслин. – Сегодня уже поздно, а завтра я для вас что-нибудь подберу интересное.

6

Работа в мастерской Топорковых не увлекала Степана. Рабочих там было немного, и в них не чувствовалось сплоченности. Каждый думал лишь о том, как бы побыстрей отработать положенное время и убраться домой.

Соседи по комнате жили отчужденно. «Сапун» все вечера пропадал в бильярдных, а «Молчун», как его прозвал про себя Степан, молился богу да ходил к невесте и больше ни о чем не хотел знать.

Зато со студентами у Степана завязалась настоящая дружба. Оба оказались хорошими товарищами, держались просто, снабжали его книгами и по вечерам горячо спорили о том, что читали.

Длинноволосый Пухов, тихий, застенчивый поэт, вначале несколько стеснялся Степана и не хотел при нем читать свои стихи. Но как-то Степан вошел в комнату во время его чтения, и тому волей-неволей пришлось продолжать. Степан, слышавший лишь конец стихотворения, был очень удивлен, что увидел живого поэта, и стал так горячо просить повторить, что Пухов сдался.

– Хорошо, прочту еще, слушайте!

Он поднялся, отошел от стола и стал читать взволнованно, жестикулируя правой рукой. Степан слушал внимательно. И когда тот, немного возвысив голос, заключил:

– Мы не боимся испытанья,

Не устрашимся злой беды;

Пройдем сквозь бури и страданья

И будем волею тверды!

Степан бросился к нему и, радостно улыбаясь, крепко сжал руку:

– Ох ж здорово, Пухов! Прямо за сердце берут твои стихи. Дай мне, я их перепишу и буду читать рабочим…

Увидя в Степане человека с чуткой душой, любознательного, увлеченного, Креслин и Пухов поверили в него и стали постепенно посвящать в свои тайны.

Оказалось, что оба они посещали революционный кружок лавристов.

Как-то поздно вечером, когда Степан уже ложился спать, дверь приоткрыл Креслин и поманил его пальцем.

Степан накинул пиджак, вышел.

– Зайди к нам, Степа. Пришел один очень интересный человек, хочет с тобой познакомиться.

– А кто он?

– Наш товарищ, работает на заводе.

За столом сидел наголо остриженный парень с простоватым, загорелым лицом. Из-под темных подвижных бровей смело смотрели стального блеска, небольшие зоркие глаза. В них было что-то притягательное.

– Вот, прошу познакомиться. Андрей, – сказал Креслин, кивнув на Степана. – Это – Халтурин!

Андрей быстро поднялся, сделал два шага навстречу Степану, крепко пожал ему большую руку:

– Пресняков!

– Рад познакомиться. Вы рабочий?

– Сейчас – да. Раньше же учился в учительской семинарии и даже около года – в институте. А вы?

– Я рабочий. Правда, тоже год пробыл в техническом училище.

– Интересно. А теперь где?

– Работаю в мастерской учебных пособий.

– Да садитесь вы, черти, сейчас будем пить чай, – сказал Креслин, – чего стоите, как сановники на приеме?

Оба рассмеялись, присели к столу.

– Вы на заводе работаете?

– Да. У Голубева… И вам бы надо перебраться на большой завод.

– Столяров не везде берут.

– Подождите… Я слышал, кажется, на Александровский требуются столяры. Я разузнаю. Там около тысячи человек рабочих. Вот бы вам куда. А?

– Да. Мечтаю об этом.

– Я разузнаю и дам знать. Вы откуда приехали?

– Из Вятки.

– Там много наших товарищей томится. Вы не слышали про Сазонова?

– Нет. Знал Трощанского.

– Трощанский? Он жив?:– обрадованно спросил Креслин.

– Да, вел кружок… но его арестовали перед моим отъездом… Многих у нас похватали.

– А еще кого знали?

– Вознесенского Евпиногора Ильича.

– Это каракозовец. Я слышал о нем, – сказал Пресняков, – но, кажется, он бежал?

– Нет. Его увезли из Орлова в Уржум. Я виделся с ним…

– Так. Нашего полку, значит, прибыло. Я очень рад знакомству, – сказал Пресняков, принимая стакан от Пухова. – Давайте пить чай. Пусть он нам будет бодрящим вином!

7

Как-то Пресняков пригласил Степана в трактир и там, за чаем, познакомил со столяром с Александровского завода Ступиным – тихим, степенным человеком, посещавшим собрания рабочего кружка. Ступин казался лет на десять старше Степана. У него была семья, и он не особенно охотно брался за опасные поручения, но на собрания ходил.

Узнав, что Степан хотел бы поступить на Александровский завод, Ступин задумался, ероша густые темные волосы.

– Я бы мог за тебя похлопотать, Степан, да побаиваюсь, как бы ты не подвел.

– Не беспокойся, Ступин, я за этого парня ручаюсь, – сказал Пресняков. – Он и мастер первейший и человек осторожный. Не бойся – лишнего не сболтнет.

– У меня с мастером дружба. Могу замолвить словечко, но на сухую это нельзя.

– Я не поскуплюсь – лишь бы устроил, – обрадовался Степан.

– Тогда давай сговоримся на субботу. Я позову его сюда, в трактир. Посидим, послушаем цыган. Скажу, что ты мой родственник.

– А если он не согласится?

– Чай, не впервой! – усмехнулся Ступин. – У него, как суббота – нос начинает чесаться. Смекаешь?..

В субботу Ступин и Халтурин заехали за мастером на извозчике. Тот только пришел из бани и отдыхал в маленькой спальне. Услышав разговор в передней и узнав по голосу Ступина, мастер, накинув пиджак, вышел к гостям.

Грузный, приземистый, ершистый, с вытянутым вперед носом и толстыми губами, он походил на огромного барсука.

Пожимая руку Ступину, мастер, как бы изучая и оценивая, посмотрел на Халтурина и крепко стиснул его большую руку:

– Откуда будешь-то, сказывай.

– Из Вятки.

– Ого! Слыхал… К нам хочешь? Степан замялся.

– Чего молчишь? Я же вижу насквозь и тебя и Ступина.

– Африкан Ильич, там извозчик дожидается, – напомнил Ступин.

– Ишь ты! Как господа, прикатили. Ладно, сейчас оденусь…

В трактире, когда осушили графинчик и попросили второй, мастер размяк, подобрел и даже полез к Степану целоваться.

– Вижу, ты парень свойский, иди закажи цыганам «Мой костер». Люблю, когда хорошо поют.

Степан исполнил просьбу.

Мастер, прослушав песню, прослезился.

– Всё, ребята! Всё! Уважили! Спасибо! А сейчас – айда домой!

Степан расплатился. Мастера доставили домой на извозчике. Он был растроган вниманием и снова полез целоваться к Степану.

– Завтра, парень, приходи прямо ко мне – поставлю тебя на работу…

Степан поблагодарил, попрощался с мастером, как с другом, и, вернувшись домой, сразу же лег спать.

Утром, в семь часов, он был уже на заводе и без труда разыскал в столярной мастера.

– Здравствуйте, Африкан Ильич, я пришел, как вы сказали.

– Чево? Откуда пожаловал?

– Вы же вчера вечером велели прийти? Хотели определить на работу.

– Да ты что, парень, белены объелся? Я первый раз тебя вижу.

Степан растерянно отступил, пошел отыскивать Ступина.

– А, Степан? – обрадовался Ступин, увидев его. – Уже работаешь?

– Какое?.. Мастер меня и не узнал.

– Это бывает с ним… Значит, перепоили. А ты ему не напомнил?

– Нет… постеснялся.

– Тут не словами надо напоминать-то.

– А как?

– Есть у тебя двадцать рублей?

– Есть. Вот возьми.

– Надо было подойти… когда он один, и сунуть ему в руку. Мол, извините, Африкан Ильич, вчера в трактире занял у вас, так вот, позвольте вернуть должок. Ну, да ты не сумеешь. Побудь здесь.

Ступин ушел и скоро вернулся сияющий.

– Все в аккурате, Степан. Зовет тебя мастер. Иди!

– Неужели припомнил?

– В лучшем виде! Иди, он ждет…

Ранней весной 1876 года, когда дни резко прибавились, рабочие с Александровского завода собирались по вечерам, не зажигая огня. Однажды на занятие кружка Ступин привел Халтурина, которого знали и рекомендовали еще трое рабочих. В большой комнате, где жили двое холостяков из литейки, собралось человек двадцать. Халтурин сел в углу.

Молодой рабочий Кукин в костюме, в высоких сапогах, с пушистой растительностью на щеках, был за председателя.

– Друзья! – начал он, поднявшись. – Сегодня к нам пришел Михаил Михайлович, известный революционер-пропагандист. Он прочитает лекцию.

К столу продвинулся бородатый человек в распахнутом полушубке.

– Вы бы разделись, Михаиле Михайлович, здесь тепло, – предложил председатель.

– Благодарствую!

Лектор снял полушубок, положил его вместе с шапкой на стул и, оставшись в темной косоворотке, откашлялся.

«Вроде из простых», – подумал Степан и стал внимательно присматриваться к лектору.

– Господа, я хочу поговорить с вами о пользе самообразования и усовершенствования, – начал тот глуховато, неторопливо. – О необходимости расширения познаний в сфере политической, экономической, философской. Течение жизни и ее социальные вопросы требуют от рабочего человека углубления и расширения своих знаний. Без знаний нельзя бороться за свои права.

Слова «бороться за свои права» сразу заинтересовали рабочих и заставили Степана вслушиваться еще внимательнее.

Ему не раз подробно рассказывали о работах Маркса. И сам он читал некоторые его произведения, с большим трудом и в очень немногих экземплярах переправляемые в русском переводе народниками из Женевы в Россию.

Но лектор, сказав эту фразу, тут же забыл о ней и стал увлеченно рассказывать о книгах и воззрениях Лассаля и Прудона.

«А ведь это «ряженый» пропагандист. Он лишь одет под простачка, а режет, как профессор, – подумал Степан. – И я его где-то видел и слышал…»

Сказав несколько фраз о разрыве Бакунина с Интернационалом Маркса, оратор перешел к Лаврову.

– Господа! Одним из наиболее последовательных русских революционеров, который вошел в Интернационал и подружился с Марксом, является бывший профессор Михайловской артиллерийской академии Петр Лавров, известный как «Миртов». На его «Исторических письмах», печатавшихся в «Неделе», учатся и воспитываются молодые революционеры. Лавров призывает к беззаветному служению народу, к борьбе с его угнетателями, Лавров призывает нас к усовершенствованию. Только критически мыслящие личности могут стать коллективной силой.

«Я узнал его, узнал! – подумал Степан. – Он из кружка лавристов, в который я ходил вместе с Креслиным. Я помню его выступления».

– Господа! Я знаю одного рабочего, который самостоятельно изучает философские произведения Герберта Спенсера. И уже многого достиг. Больше читайте, друзья, писателей-революционеров, крепите дружбу рабочих с интеллигентами-разночинцами. Только союз трудовой интеллигенции с народом приведет нас к социальной победе.