Текст книги "Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине"

Автор книги: Герман Нагаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Так… Ну а со Стенкой не узнавал как?

– Узнавал. Допущено до экзаменов пятьдесят четыре человека, а примут только тридцать шесть. Тут уж от него зависит.

– А шибко спрашивают?

– Раньше, когда я поступал, не особенно прижимали, а теперича – строже стало.

– А чего, к примеру, спрашивают?

– Закон божий, русский язык, арифметику, географию, историю.

– Ишь ты, какие слова, и не выговоришь натощак-то.

– Ничего, Степка смекалистый, и я его за неделю натаскаю.

– Вот-вот, потому мы и приехали пораньше. Может, к учителю какому толкнуться?

– Не надо. Мы с товарищем вдвоем за него возьмемся.

– Товарищ-то с тобой, что ли, живет?

– Да, вдвоем мы тут.

– Пусть и Степка у вас пока побудет. Тут на полу поспит. А если, бог даст, поступит – тогда подумаем, как устроиться.

– Ладно. Пусть остается.

– Степка, сбегай-ка во двор. Там, в телеге тулуп да мешок с харчами. Тащи все сюда.

– Я сейчас попрошу самоварчик поставить, – засуетился Павел.

– Спасибо! – крикнул отец. – Почаевничаем, и я поеду. Молотьба на носу. Долго-то прохлаждаться некогда.

8

Когда Степан сдавал выпускные экзамены в поселянском училище в Орлове, за столом сидела заведующая, попечитель – толстый купец – и священник – отец Никодим. У попечителя с похмелья болела голова, он не выспался, все время зевал и крестил рот. Батюшка торопился в гости к священнику в соседний приход и тоже почти не слушал. Заведующая спешила побыстрей закончить зачеты и спрашивала как попало.

В Вятском земском училище все обстояло иначе. В зале за большим зеленым столом восседала комиссия из солидных учителей и представителей земства. В зал вызывали по одному и спрашивали строго. От одного вида грозной комиссии многие терялись и отвечали невпопад.

Степану тоже было страшно, но он заранее узнал, где и как будут проходить экзамены. Это успокаивало. К тому же Павел накануне водил его в училище, показывал зал и классы, чтобы брат привык и освоился.

Степан был уверен в себе, старался не бояться, однако на первом же экзамене по закону божьему, оробев перед грозным протоиереем отцом Иеронимом, чуть не срезался, начав вместо «Отче наш» читать «Богородицу».

Но потом дело пошло лучше: он держался спокойней, отвечал внятно, уверенно и по всем предметам получил твердые тройки.

Павел считал, что дело сделано. Однако Степан не верил и два дня боялся показываться на глаза брату и его товарищу.

Только в пятницу, когда вывесили списки, Павел пришел домой раньше обычного, веселый, раскрасневшийся от быстрой ходьбы.

– Ну, Степка, пляши!

– Неужели приняли? Не врешь?

– Раз говорю – пляши, значит – пляши!

– Нет, не верю! – Степан выскочил из комнаты и бегом бросился в училище. Скоро он вернулся и, положив на стул связку кренделей, достал из корзинки небольшую вятскую гармошку и заиграл плясовую.

Коренастый крепыш Ефимка – товарищ Павла – вскочил и пустился в пляс. Павел тоже не удержался. Подыгрывая им, Степан пошел следом.

Хозяйка, любительница поплясать, узнав в чем дело, кликнула сестру с мужем, и скоро вся квартира отбивала вятскую топотуху…

Глава четвертая

Училище, в которое поступил Степан, официально именовалось так: «Вятское земское училище для распространения сельскохозяйственных и технических знаний и подготовки учителей». В обиходе же его называли просто «Земское училище», или «Техническое училище», или «Сельскохозяйственное училище». А некоторые чиновники земства, когда речь заходила о новом училище, с гордостью произносили: «Это наша «Учительская семинария»».

Действительно, Вятское земское училище отличалось от реальных и других подобных заведений более разносторонней программой и хорошим подбором преподавателей. Обучение было поставлено солидно. Помимо курсов общеобразовательных и специальных дисциплин, велись практические занятия по столярному, кузнечному и слесарному делу в хорошо оборудованных мастерских. Летом агротехнические занятия проводились на опытном поле.

Степан с первых же занятий понял, что он переступил порог заведения, где за четыре года может выучиться на агронома, учителя или техника. Он как-то сразу и вдруг почувствовал себя взрослым, осознал, что с ребячеством, которое было в поселянском училище, пора покончить навсегда.

Он стал присматриваться к однокашникам, желая выбрать себе верного товарища. Его внимание привлек разбитной, рослый парень с темной шевелюрой, смело и бойко отвечавший на вопросы преподавателей. По всему чувствовалось, что до поступления в земское он учился либо в гимназии, либо в реальном. На вид ему можно было дать лет двадцать. Городской костюм и маленькие усики придавали ему некоторую щеголеватость.

Степан на классных занятиях чувствовал себя не очень уверенно и потому ему хотелось сойтись с этим парнем, однако тот держался особняком, ни с кем не заводя знакомства и дружбы.

Как-то на практических занятиях в столярной мастерской, когда каждому было поручено сделать шкатулку, этот чернявый, с пышной шевелюрой, вдруг зло швырнул на пол дощечки:

– К черту! Не могу больше! Пропади пропадом это училище!

Степан, работавший по соседству, подошел к нему:

– Ты чего разбушевался?

– Вот доски выстругал, а пазы запилить никак не могу… шипы скривил.

– Из-за этого хочешь бросить училище?

– А что делать, когда не выходит?

– Да ты же лучше всех учишься!

– А в столярном – ни в зуб толкнуть…

– Ну-ка покажи, что ты сделал?

Парень поднял дощечки, подал Степану. Тот взглянул, усмехнулся:

– Во-первых, выстругал плохо, неровно; во-вторых, углы перекосил… Ну-ка, подвинься.

Степан отфуговал дощечки, проверил толщину, заново опилил торцы.

– Вот, гляди, как надо.

– Мастак! – довольно усмехнулся чернявый.

– Тебя как звать-то?

– Котлецов!

– Знаю, что Котлецов. А дома-то как кличут?

– Николай!

– А я Степан. Давай знакомиться. Котлецов протянул руку.

– Рука у тебя крепкая, видать, не маменькин сынок?

– Да нет. Бывал в переплетах…

– Тогда будем дружить. Я тебя столярному обучу, а ты мне на классных помогай. Согласен?

– Ладно. А ты где живешь?

– Брат с товарищем комнатушку снимают – сплю у них на полу.

– Перебирайся ко мне. Я комнату нанял со столом, а товарища еще не подыскал.

– Дорого?

– Восемь целковых. Как раз на стипендию.

– Что ж, я согласен… Ну-ка, давай прорежу шипы, а ты смотри, примечай.

Степан сделал разметку и своей тоненькой пилой аккуратно сделал запилы на торцах.

– Вот видишь, совсем не трудно. А теперь гляди, как надо орудовать долотом.

Николай дивился сноровке и ловкости Степана. Тот за каких-нибудь полчаса собрал шкатулку и поставил на верстак.

– Все! Теперь бери пемзу и аккуратно зачищай края. Как сделаешь, зови меня – будем склеивать.

– А когда же свою будешь делать?

– Моя уже сохнет. Протравлю морилкой и буду полировать.

– Как, ты и полировать умеешь?

– Умею. Штука нехитрая…

После занятий Степан пошел с новым товарищем к нему на квартиру, на Семеновскую улицу. Комната оказалась просторной. В ней было две кровати, стол, шкаф и несколько стульев. Хозяйка оказалась словоохотливой. Разговорившись с будущим жильцом, она усадила его обедать вместе с Николаем и тут же взяла задаток.

После обеда Степан и Николай сели за уроки. А когда стало смеркаться, оба пошли к Павлу и перетащили пожитки Степана на новую квартиру.

2

Котлецов оказался хорошим товарищем. Он охотно помогал Степану заниматься, и делал это дружески, нисколько не подчеркивая своего превосходства. Николай платил добром за добро. Степан по-прежнему, так же дружески обучал Николая столярному ремеслу.

По вечерам у сальной свечи друзья сидели за книгами и журналами. Николай читал внятно, выразительно, подбирал такие произведения, которые брали за сердце. Их увлек Чернышевский.

Однажды Степан прервал чтение, вскочил:

– Подожди, Николай, а где сейчас живет Рахметов? Познакомиться бы с ним.

– Вот чудак, да нет же на свете Рахметова.

– Ведь пишут про него.

– Это писатель Чернышевский нарисовал в своем романе образы новых людей России.

– Я видел, как рисуют художники. У нас в Орлове был один живописец. Встретит кого-нибудь и сразу нарисует. Да так похоже – не отличишь. И в литературе, наверное, так… Не выдумано же все это?

– Конечно, есть такие люди, как Рахметов. То есть настоящие революционеры. Есть даже здесь. в Вятке.

– И ты знаешь их?

– А тебе зачем?

– Хотел бы с ними познакомиться.

– Какой прыткий! Захотят ли они с тобой познакомиться, можно ли на тебя положиться?..

– Это на меня-то? – вспылил Степан. – А ты знаешь, что я одного настоящего революционера от смерти спас? Его жандармы везли в мороз, в метель. Сбились с дороги и замерзали в овраге. Кричали, звали на помощь, а я из избы выходил, ну и услышал… Потом у нас в Орлове этот ссыльный учителем был. Но его опять арестовали и увезли в Вятку… А Рахметов бы не дался. Это был человек! Смелый, сильный. И знал, за что воюет. Я бы хотел стать таким же. Хочу бороться за то, чтобы народ лучше жил. Чтобы была свобода.

– А ведь роман-то называется «Что делать?»?

– Да.

– А ты знаешь, Степан, что надо делать? Как бороться за свободу?

– Знаю! Надо, чтобы ты, я и все другие мужики и рабочие стали бы такими же, как Рахметов. Когда будут Рахметовых тысячи – они многое сделают.

– Пожалуй, верно, – усмехнулся Николай. – А скажи, Степан, как звали революционера, которого ты спас?

– Евпиногор Ильич!

– С черненькой бородкой, в очках?

– Да, да! – радостно закричал Степан. – Ты его знаешь?

– В Вятской тюрьме сидел… а сейчас сослан в Уржум. Очень хороший человек и настоящий боец.

– Да ты-то откуда знаешь?

– Значит, знаю, если рассказываю. Ну, а по поводу похожих на Рахметова людей… Я тебя познакомлю с ними.

– Правда? – обрадовался Степан. Лицо его запылало.

– Познакомлю, но не сейчас. Нам с тобой еще надо прочитать кучу книг, прежде чем идти туда, к ним.

– Это куда?

– Есть такие кружки, Степа, где говорят смелые речи, где читают запрещенные книги. Там собираются отважные люди, вроде Евпиногора Ильича и Рахметова, которые стоят за правду, за народ, которые борются за свободу.

– Я хочу быть с ними. За меня может поручиться Евпиногор Ильич.

– Ладно, Степа. Я подумаю об этом…

3

Друзья жили дружно, но Котлецов часто по вечерам уходил и не возвращался до полуночи. Степан волновался.

– Ну чего ты таишься, Николай? Разве ты меня плохо знаешь? Возьми с собой на собрание.

– У меня зазноба завелась. К ней хожу… Не поведу же тебя с собой…

Степан не верил, сердился.

Чтобы успокоить друга, Николай привел его как-то в дом Александра Александровича Красовского, где была общедоступная библиотека. Сам хозяин, приветливый интеллигент, с седенькой бородкой, усадил Степана к большому столу, крытому зеленым сукном, на нем лежали свежие журналы и газеты.

У Степана глаза разбежались, когда он увидел высокие стеллажи, уставленные книгами.

– Вы вместе с Котлецовым учитесь? – спросил Красовский.

– Да-

– Очень приятно. Пожалуйста, посмотрите журналы и газеты. А книги, которые пожелаете прочесть, можете взять домой…

– Спасибо! Я пока тут… – смущенно сказал Степан.

– Вы не стесняйтесь. Ко мне приходит много молодых людей. По пятницам у нас бывают чтения вслух. Милости просим.

– Спасибо, Александр Александрович. А почему вон там, в углу книги лежат на полу?

– Да вот никак полки не закажу.

– Если желаете, я вам любые полки сделаю. Могу и лаком покрыть, и отполировать. Я ведь столяр.

– Неужели? Это было бы кстати.

– Если можно, я в воскресенье приду и все сделаю.

– Прекрасно! Прекрасно, молодой человек. У меня и доски припасены, и гвозди, и клей. Приходите прямо с утра – я буду вас ждать. А сейчас занимайтесь – не буду мешать.

Степан, просматривая журналы, незаметно взглядывал на сидящих за столом и копающихся в книгах. Все это были молодые люди: гимназисты, реалисты, семинаристы. С краю стола, за «Нивой» сидели две девушки. «Наверное, из епархиального училища», – подумал Степан.

Он просмотрел почти все журналы и очень хотел, как другие, подойти к полкам с книгами, но не решался: боялся – выберет не то, что надо.

Когда все стали расходиться, он, мягко ступая, подошел к хозяину, сидевшему в другой комнате, за письменным столом.

– Большое спасибо вам, Александр Александрович, прямо душу отвел, посидев в вашей библиотеке, Так я в воскресенье с утра, если можно.

– Да, да, я буду вас ждать. А почему же почитать ничего не взяли?

– Не знаю… не умею выбирать.

Александр Александрович достал из стола аккуратно переплетенную небольшую книжку.

– Не читали? Это Решетников. «Подлиповцы».

– Нет, не читал.

– Возьмите. Очень хорошая книжка. Тут описывается жизнь крестьян-пермяков, наших соседей. Описывается очень правдиво.

– Спасибо. Непременно прочитаю. Большое спасибо!..

«Подлиповцев» Степан читал, когда дома не было Николая. Хотел рассказать другу хотя бы об одной интересной книге.

В субботу он сходил к дяде Васе, который со своей артелью работал на отделке трактира, и выпросил у него инструмент. В воскресенье же, как и обещал, явился к Красовскому.

– Пришли? Отлично! А я и место для вас подготовил. Пожалуйста, проходите.

Степан поставил у двери ящик с инструментом, разделся и протянул Красовскому книгу.

– Душевное вам спасибо, Александр Александрович.

– Прочли? Ну как?

– Ох, и наревелся я над этой книгой! Сущая правда описана. Я этаких нищих сысоек видывал.

– Вы, молодые люди, должны учиться и думать над тем, как переустроить жизнь.

– Мы бы рады…

– По пятницам у меня собирается кружок самообразования. Вы непременно приходите.

– Спасибо, Александр Александрович. Приду… А где же мне можно располагаться?

– У нас есть свободная комната за кухней. Там тепло, и мешать вам не будут. Пойдемте посмотрим.

Степан взял ящик с инструментами и направился вслед за хозяином.

Комната оказалась подходящей. И главное – в ней стоял старый кухонный стол, который можно было использовать как верстак. Туда уже были принесены доски, приготовленные еще летом.

– Все хорошо, – сказал Степан. – Пойдемте взглянем, где и какие делать полки.

Хозяин указал простенок и дал приблизительный. чертеж с основными замерами.

Степан, достав желтый складной аршин, тщательно проверил размеры и улыбнулся.

– Все понятно, Александр Александрович, сделаю в лучшем виде.

Степан работал с упоением. Ему было лестно сознавать, что на полках, которые он сделает, выстроятся ряды книг. Их бережно возьмут и будут читать те самые молодые люди, что сидели тогда в читальном зале.

Может быть, и он сам станет выбирать лучшие из книг, которые разместятся на полках…

Степан работал в одной рубашке, закатав рукава. Шаркающие звуки рубанка радовали и веселили его. В руках гуляла молодая сила, и работа была ему всласть.

Александр Александрович несколько раз заглядывал, любовался, но не решался прервать похожее на глухариное токование самозабвенное пение рубанка.

Только когда начало темнеть, он снова заглянул в комнату, пропахшую смоляным духом, и пригласил Степана обедать.

За столом, крытым накрахмаленной скатертью, расселись домашние и гости. Степан оказался девятым, он стесненно умостился с краю. И хотя все держались просто и говорили дружески, Степан чувствовал себя неловко и старался есть одной рукой, пряча другую под стол. Степана не обременяли вопросами, очевидно, хозяин предупредил, что он простой деревенский парень, и просил не смущать его.

Степан постепенно освоился и стал прислушиваться к разговору. Худощавый человек в пенсне, в вицмундире с золотыми пуговицами, говорил назидательно:

– У нас в гимназии, господа, на днях была облава. По приказанию инспектора всех гимназистов отправили на молебствие, а в это время неизвестные личности произвели обыск в классах – искали прокламации и запрещенные книжки.

– И что же – нашли? – испуганно спросила хозяйка – миловидная немолодая дама с высокой прической.

– Разумеется, нет! – поднял палец учитель. – Но этот случай глубоко возмутил педагогов и стал известен гимназистам. В коридоре на стене они нарисовали жандарма, который роется в парте.

– Как же реагировал директор?

– Он собрал совет и призвал, чтоб мы энергичнее боролись с нигилизмом.

– А что гимназисты, действительно читают запрещенные книги? – спросил хозяин.

– Если считать запрещенными книги Писарева, Добролюбова, Некрасова, то – да, читают, – поднял снова палец учитель. – И, очевидно, берут эти книги у вас, дорогой Александр Александрович.

Хозяин лукаво улыбнулся в бородку. Степан несколько раз повторил про себя имена Писарева и Добролюбова, чтобы запомнить.

– Я не знаю, господа, правда ли это, – вполголоса заговорила сидевшая рядом с молчаливым военным белокурая женщина, – будто бы на днях арестовали Клавдию Кувшинскую – наставницу епархиального училища.

– Да, у нас тоже об этом говорят, – подтвердил учитель. – Слышно, у нее нашли запрещенные книги.

– Жаль. Это очень славная, очень милая девушка, – вздохнула хозяйка.

– Поговаривают, – опять оживился учитель, – что будто бы полицмейстер жаловался губернатору на ссыльных и просил ходатайствовать о том, чтоб их сослали из Вятки в глухие места.

– Это бесчеловечно!

– И сошлют! – забасил военный. – В политических ссыльных начальство видит главное зло. Их считают распространителями крамолы.

– Ну какая у нас крамола? – усмехнулся Александр Александрович. – Вот в Петербурге, говорят, революционеры собираются создавать партию и выпускать газету.

– Как? Легально?

– Нет, разумеется, тайно.

– Да, свободолюбивые веянья становятся вое сильней и сильней, – заключил учитель. – Молодые люди никак не хотят мириться со старыми порядками… Вы как смотрите на это, молодой человек? – обратился он к Степану. – Слышал, вы учитесь в техническом?

– Да. Только поступил… Как смотрю, еще не знаю. Пока присматриваюсь…

– Ага! Видали? – привстал учитель. – Только поступил, а уже присматривается… Сейчас много среди молодежи таких, которые присматриваются. И они скоро, очень скоро заговорят… Да, они скажут свое слово. Это люди из деревень, из гущи народа…

После обеда гости уселись за лото, продолжая прежний разговор, и Степан ушел работать.

Уже поздним вечером, когда библиотека опустела, Степан зашел к хозяину.

– На сегодня хватит, Александр Александрович, приду в следующее воскресенье.

– Уж очень вы тщательно все делаете, Степан, можно бы попроще.

– Попроще никак нельзя, Александр Александрович… Ведь я понимаю, какие книги будут стоять на моих полках. Да и вообще я не люблю работать абы как.

– Это хорошо, Степан. Каждое дело надо делать по совести. А почитать ничего не возьмете?

– Хотел бы, да не знаю – можно ли?

– А что вы желаете взять?

– Писарева или Добролюбова.

Красовский удивленно приподнял седые брови и вынес книжку, обернутую в газету.

– Вот, возьмите, Писарев! Только сегодня вернули мне. Но смотрите, чтоб она не попадала на глаза начальству.

– Что вы, Александр Александрович. Никто чужой не увидит.

4

Степан приходил к Красовскому и работал по вечерам. Недели через две полки были отполированы и укреплены в простенке. До глубоких сумерек Степан помогал Александру Александровичу разбирать и устанавливать книги.

Его оставили пить чай, и с этого дня он сделался в доме Красовских близким человеком. По пятницам стал приходить на занятия «Кружка самообразования», где читались и обсуждались интересные, иногда и запрещенные книги.

В кружке занимались молодые люди из гимназии, духовной семинарии и технического училища. Изредка заглядывали девушки из епархиального.

Степан чувствовал себя в этой среде неловко, многое из того, что говорилось, не понимал. Суждения, которые высказывались на кружке, ему казались очень миролюбивыми, он не всегда был с ними согласен. Его душа жаждала общения с другими, более зрелыми и решительными людьми. Он чувствовал, догадывался, что в городе существуют по-настоящему революционные кружки, догадывался, что именно в одном из таких кружков бывает его товарищ Николай Котлецов. Прямо спросить товарища он не решался, а тот не торопился посвящать Степана в свои тайны.

Перед рождеством, когда большинство молодых людей из технического получили стипендию и собирались разъехаться на каникулы, Степан пошел навестить брата и узнать, когда приедут за ними. По пути он заглянул на Московскую, в единственную в городе книжную лавку, и, подойдя к прилавку, стал рассматривать книги. Человек в черном дубленом чапане, стоявший рядом, вдруг взял его под руку. Степан открыл от изумления рот, узнав знакомые очки и черную окладистую бородку. Он хотел было закричать: «Евпиногор Ильич, какими судьбами?», – но человек в чапане поднес палец к губам и взглядом указал на дверь.

Степан понял. Немного порылся в книгах и вышел.

Спустя несколько минут дверь распахнулась, и Евпиногор Ильич, выйдя, тотчас завернул в ворота. Степан, осмотревшись, тоже вошел во двор.

– Евпиногор Ильич! Здравствуйте!

– Здравствуйте, Степан! Я вас еле узнал. Какой богатырь! Где вы? Как?

– Учусь в земском техническом.

– Вот как! Очень рад! А я вырвался на денек-два. Меня держат строго. Помните, тогда увезли с жандармами в Вятку, а потом – в Уржум.

– Ребята и наши родичи вас очень жалели. А я искал вас в Вятке. Книжечку вашу берегу, Евпиногор Ильич.

– Очень рад. Как же учитесь, Степан? Где бываете?

– Слава богу, учусь хорошо. Много читаю, бываю в кружке у Красовского.

– Знаю. Хорошо! Но было бы еще лучше, если бы вы связались с Трощанским. Это мой друг, ссыльный студент из Петербурга. У него собирается передовая молодежь, – Евпиногор Ильич порылся в кармане, достал записную книжку с карандашом и, подув на руки, написал адрес.

– Зайдите к нему как-нибудь вечером. Я увижусь с ним сегодня и предупрежу.

– Спасибо, Евпиногор Ильич, – радостно прошептал Степан, пряча записку.

– Да, вот еще что, мой юный друг. У вас в училище есть преподаватель Котельников. Это прекраснейший человек. Передайте от меня привет… В случае нужды – обращайтесь к нему смело. Ну, прощайте, Степан. Думаю, что мы еще не раз встретимся на трудной дороге жизни. Если сможете, запомните стихи:

Смело, друзья! Не теряйте

Бодрость в неравном бою,

Родину-мать защищайте,

Честь и свободу свою!

Он протянул Степану холодную худую руку и, гордо вскинув голову, вышел из ворот…

5

Мгновенные встречи иногда оставляют большее впечатление, чем продолжительные. Расставшиеся начинают сожалеть, что свидание оборвалось быстро, стараются вспомнить отдельные подробности, слова, сказанные при расставании, и этим запечатлевают в памяти маленькое событие сильнее большого.

Так было и со Степаном. Он вышел на улицу под впечатлением встречи с Евпиногором Ильичей и совершенно забыл о том, что ему нужно идти к брату. Он машинально пошел под горку, в противоположную сторону, стараясь припомнить внешность Евпиногора и краткий разговор, и стихи, сказанные на прощанье.

Он шел все дальше и дальше от центра, ничего не замечая, и вдруг остановился, огляделся и понял, что он забрел на окраину города. Тут ему вспомнилось, что он должен идти к брату и что необходимо зайти в лавку купить платочек матери и какие-нибудь безделушки сестрам. И еще ему вспомнилось, что Евпиногор советовал зайти к верному другу и дал адрес. Степан нащупал в кармане записку, украдкой развернул ее и прочел: «Трощанский, Московская, 86, внизу».

Выло еще светло, а Евпиногор советовал к Трощанскому зайти вечером. «Должно быть, тот днем на службе, – подумал Степан, – ладно, зайду в лавку, а потом будет видно».

Он вернулся в центр и стал ходить по лавкам, прицениваясь и выбирая подарки. Денег у него было мало, а сидельцы запрашивали порядочно. Торговаться Степан не умел и потому, ничего не купив, уходил в другую лавку.

Но вот его внимание привлекла яркая вывеска «Рождественские подарки». Степан вошел в большой магазин, где светились китайские фонарики и мерцали блестящие елочные украшения. Никогда не видавший ничего подобного, Степан долго ходил по магазину, удивляясь обилию заморских товаров.

Пока он выбрал для сестер бусы и купил для матери цветной полушалок, на улице совсем стемнело.

«Пожалуй, вначале зайду к Трощанскому – это где-то недалеко, а уж потом – к Павлу», – решил он и зашагал в конец Московской.

Старый двухэтажный дом выходил окнами в палисадник, где стояли все в инее кудрявые липы. В нижнем этаже светилось окно. Калитка была распахнута. Степан вошел во двор.

На широкой открытой террасе виднелись две двери. Степан решил постучать в первую, подошел поближе и увидел ручку звонка. Постоял, прислушался, потом дернул два раза. Послышался дребезжащий звук и женский немолодой голос издалека, снизу:

– Кто там?

– Можно видеть господина Трощанского? – кротко спросил Степан.

– А как передать?

– Скажите, от Евпиногора Ильича.

«Вдруг не пустят, может, Евпиногор Ильич не повидал Трощанского или забыл сказать обо мне?» Но вот дверь скрипнула, на террасе мелькнул свет. Степан увидел человека с лампой в руке, высокого, длинноволосого, с бритым лицом, с темными большими глазами.

– Здравствуйте! Входите и закрывайте дверь, я – Трощанский.

Степан закрыл дверь. Трощанский крепко пожал ему руку.

– Рад! Рад знакомству. Евпиногор говорил о вас много хорошего. Пойдемте, я представлю вас друзьям.

Степан разделся в передней, пригладил рукой сбившиеся на лоб волосы, вслед за Трощанским вошел в просторную комнату, где под широким абажуром горела «молния», освещая мягким желтоватым светом человек до пятнадцати молодых бородатых людей, рассевшихся на стульях и диване, вокруг большого стола.

– Господа! Прошу внимания! – властным голосом заговорил Трощанский. – Рекомендую вам нового товарища, который, я надеюсь, будет членом нашего кружка, студента земского технического училища – Степана Халтурина. Его горячо рекомендовал мой друг, ссыльный студент Петербургского университета Вознесенский, соратник Дмитрия Каракозова.

Все дружно, приглушенно зааплодировали.

– Минуточку, друзья, – поднял руку Трощанский. – Степан Халтурин еще мальчиком спас моего друга лютой зимой, когда тот замерзал в метель, сбившись с дороги. Подождите аплодировать, друзья. За этот поступок я сам готов его расцеловать. Но вместе с отважным революционером он спас еще и двух жандармов.

За столом захохотали.

– Я тоже считаю, что это он сделал напрасно, – усмехнулся Трощанский. – Однако тогда он был подростком и многого не понимал. Зато, кажется, в прошлом году, во время взимания податей он на глазах у всех избил урядника. Ему бы не избежать тюрьмы, но нашему юному другу повезло – урядника задрал медведь. Считаю, что своими аплодисментами вы выразили желание принять Степана Халтурина в наш кружок. Будем продолжать занятие.

Трощанский усадил Степана на свободный стул и, подойдя к столу, нетерпеливым жестом откинул назад длинные волосы,

– Итак, друзья, продолжим наш разговор о Парижской коммуне. Попробуем еще раз уяснить, в чем причины неудач коммунаров. Первая причина – в междоусобице, во внутренних спорах и разногласиях. Вторая – в нерешительности. Тогда как Версальское правительство опустошало провинциальные банки, тратя деньги; на вооружение, парижские коммунары взяли из государственного байка ничтожную сумму, не решившись национализировать все богатство. И, наконец, они не укрепили; и не вооружили национальную гвардию, тогда как в парижских арсеналах лежало 285 тысяч ружей.

Горькое, обидное поражение Парижской коммуны – предостережение другим. Захватить власть, оказывается, не значит еще победить полностью! – Трощанскии помолчал, словно подбирая нужные, весомые слова, и твердо, уверенно заключил:

– Будем надеяться, что если революционеры снова захватят власть, то уже не повторят печальных ошибок парижан.

Все зааплодировали.

– Есть ли вопросы, друзья?

– Вопросов нет, но я бы хотел дополнить, – сказал сидевший напротив оратора голубоглазый блондин с густыми, зачесанными назад волосами ж жиденькой шелковистой бородкой,

– Пожалуйста, Бородин.

– Я, господа, не могу согласиться с тем, что только указанные Трощанским причины привели к поражению Парижской коммуны. Я полагаю, что одной из решающих причин поражения было– вероломство пруссаков, беспрепятственно пропустивших к Парижу войска версальцев.

– Правильно! Я тоже так думаю, – крикнул кто-то из угла.

– А я поддерживаю господина Трощанского,

– Тише, господа, не шумите, не мешайте! – остановил Трощанский. – Мы выслушаем всех.

Степан слегка привстал, рассматривая тех, кто кричал. Он не думал, что кто-то осмелится возражать Трощанскому. Но такие нашлись.

Слева за столом поднялась смуглая девушка, с большими карими глазами:

– Позвольте, господа, мне добавить несколько слов… Нельзя ли сегодняшний горячий спор приблизить к нашему милому отечеству? То есть посмотреть на неудачи парижан применительно к будущему России? Ведь вполне вероятно, что и у нас может вспыхнуть революция.

– Правильно! Нам может пригодиться опыт французов.

– Это утопия, господа! – вскочил тучный, лохматый здоровяк в студенческой тужурке. – Мы должны изучать прошлое, но и не забывать настоящее. Кто у нас будет делать революцию? Мы – студенты? Так много ли нас на Руси?

– Я не согласен с вами, Кирпичников, – поднялся, отодвинув стул, Бородин, – я не согласен решительно! Мы, русские, не хуже и ничуть не глупее французов. А если судить по Отечественной войне, и по храбрости их заткнем за пояс. У нас немало умных, образованных революционеров, готовых жизнью пожертвовать за народ. Ж если не сейчас, то в будущем эти люди сумеют поднять на борьбу с деспотизмом тысячи, а может, и сотни тысяч людей. Я верю в возможность революции в России. И наша цель – уже сейчас говорить об этом, готовиться к предстоящим боям. Мы должны знать успехи и промахи французов. Мы должны очень хорошо изучить подвиг парижских коммунаров… Это нам поможет в борьбе. А она близка!

Степан жадно следил за разгоревшимся спором.

Ораторы говорили взволнованно, страстно. И лишь когда Трощанский достал из кармана и показал всем большие часы на серебряной цепочке, страсти улеглись. Он кратко подвел итоги спора. Все поднялись я, пожимая друг другу руки, стали расходиться.

6

– А вот и полуночник явился! – воскликнул Павел, вставая из-за стола и протягивая Степану руки. – Гляди-ка, кто к нам приехал.

– Матушка! – крикнул Степан и бросился обнимать мать.

– Здравствуй, голубчик, здравствуй, Степушка, – крестя его и плача от радости, запричитала Ксения Афанасьевна. – Сам-то опять подался в извоз. Вот мы с Иваном и собрались за вами… Чего ты так припозднился-то, Стена? Все ли ладно у тебя?

– Все хорошо, матушка. Спасибо!

Степан подошел к Ивану, пожал руку, трижды поцеловался.

– Ну, садись пить чай, – пригласил Павел, – да познакомься с моим новым товарищем.

Крепыш со скуластым лицом и раскосыми глазами поднялся, сверкнул крепкими, ровными зубами.