Текст книги "Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине"
Автор книги: Герман Нагаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Поступить на постоянную работу он не мог, так как предстояло обсуждать Программу союза в рабочих кружках, – перебивался случайными заказами, выполняя их в частной столярной мастерской.
Начались холодные дожди, дули пронзительные ветры, надо было подумать о зимней одежде. А Степан придерживался твердого правила, унаследованного еще от отца, – никогда ни у кого не брать взаймы.
Как-то Обнорский совершенно случайно встретил его на улице в одном пиджаке, съежившегося от холода.
– Степан? Что это с тобой? Ты разгуливаешь без теплого пальто?
– Да так получилось… Были деньги – отдал вдове сцепщика. Мужа ее раздавило при сцепке вагонов… А у нее четверо ребятишек…
Обнорский, скричав извозчика, отвез Степана в лавку «готового платья», купил пальто, шапку, шарф, а чеки передал ему.
– Возьми для памяти…
В декабре один из грамотных кружковцев, служивший в армии писарем, взялся размножить программу и, испросив отпуск, добросовестно трудился целую неделю.
Программа была переписана четким, разборчивым почерком. Халтурин и Обнорский стали готовить рабочие собрания на заводах, где предполагалось обсуждение.
Как-то поздно вечером к Степану заявился Обнорский.
– Степан, голубчик, есть неотложное дело.
– Я и без дела рад тебя видеть. Садись вот сюда, поближе к печке, а то холодно у меня. Чай будешь пить?
– Спасибо, ужинал, – Обнорский достал гребешок, расчесал сбившуюся под ветром бороду, подошел к печке.
– Ну что, Виктор?
– Помнишь, Степан, – грея о печку руки, начал Обнорский, – когда мы задумали с тобой создавать рабочую партию, у нас возник вопрос о газете?
– Как же не помнить? Без рабочей газеты нам невозможно. Вот сейчас махнули бы в ней Программу– сразу бы все рабочие узнали… А что, есть надежда на газету? Ты был у землевольцев?
– Был… Они наладили издание журнала «Земля и воля», и листовки, и воззвания печатают… Когда своя типография – все можно сделать.
– Значит, ты опять задумался о создании нашей собственной рабочей типографии?
– Да, Степан. Давно пора это сделать. Станок, который я приобрел, находится у надежных людей за границей и доставить его в Россию пока невозможно.
– Что же делать тогда?
– А вот что. Землевольцы мне дали один адресок в Москве. Можно приобрести и станок и шрифт. Я думаю туда съездить. В случае чего деньги достанем через них же.
– Выходит, мне без тебя придется проводить обсуждение Программы?
– Надо ехать срочно, иначе дело может сорваться. Поезд идет утром.
– Тогда вот что, Виктор. Ты возьми с собой Программу и обсуди ее с московскими рабочими – убьешь двух зайцев.
– Возьму. Я уже отложил три экземпляра, а это, – он достал из-за пазухи пакет, – тебе! Действуй, Степан. Действуй!
4
Взвалив на свои плечи все заботы по обсуждению Программы с рабочими, Халтурин задумался над тем, как лучше организовать и провести это обсуждение. Он знал больше двух десятков кружков, которые охватывали до пятисот рабочих.
«Если проводить обсуждение в кружках и на каждом присутствовать самому, это займет многие месяцы. А собрать сразу пятьсот, даже двести рабочих, да еще в зимнее время – невозможно. Что же делать?.. Может быть, для начала, для пробы провести обсуждение в каком-нибудь рабочем кружке и посмотреть, что из этого получится? Пожалуй, так и сделаем…»
Еще с неделю назад, зайдя к Обнорскому, Степан застал у него Моисеенко.
– Вот, полюбуйся на героя, – с улыбкой указал на него Обнорский, – бежал из ссылки и теперь, как и мы, на нелегальном.
– Рад встретить старого бойца, – приветливо пожимая руку Моисеенко, сказал Халтурин. – Поможете нам в организации союза.
– Всеми силами готов! Ты, Степан Николаич, запиши мой адресок на всякий случай. Я теперь с женой живу за Нарвской заставой. У меня и собраться можно. Квартира, хоть и не шибко большая, однако человек двадцать – двадцать пять вместить может.
– Спасибо! Будем иметь в виду, – Степан тут же полушифрованно записал адрес Моисеенко в свою книжечку и стал вместе с Обнорским рассказывать ему о Северном союзе, о Программе…
Вспомнив сейчас об этой встрече, Степан дождался сумерек, когда Моисеенко должен был вернуться с работы, и на конке поехал к Нарвской заставе.
Он сошел у Триумфальной арки, с шестеркой вздыбленных коней на фронтоне, и остановился, чтоб осмотреться и припомнить, где следует искать нужную, улицу.
Сумерки сгущались. Сильно морозило. Из труб домов белыми столбами поднимался дым. Огромные деревья у Триумфальной арки оделись в голубоватые кружева инея.
Степан, изрядно продрогнув в конке, немножко размялся и пошел отыскивать Моисеенко.
Дверь открыла молодая чернявая женщина и на вопрос Степана ответила вопросом:
– А вы кто? Степан замялся.
– Говорите прямо, меня нечего стесняться, а чужих у нас нет.
– Халтурина знаете?
– Знаю! Даже очень хорошо знаю. Раздевайтесь и проходите, пожалуйста. Прошу вас отобедать с нами. Петр только пришел с работы. Составите нам компанию.
– Спасибо! А где же Петр Анисимович?
– Моется на кухне. Сейчас выйдет. Ведь приходит грязный как черт.
Было слышно, как на кухне лилась вода и кто-то прыскал и фыркал покрякивая.
Степан разделся, прошел в столовую, где уже был накрыт стол.
Только он присел, как вошел Моисеенко – румяный крепыш, с пышной шевелюрой и кудрявой бородкой. Его серые глаза приветливо посмеивались.
– Нашел, Степан Николаич? Я рад! Ну, здравствуй!
Они пожали друг другу руки. Моисеенко кивнул на жену.
– Знакомься. Это моя Оксана Осиповна. Слышал я, как она тебя допрашивала. Ей можно доверять все. Огнем жги – не выдаст.
Степан с поклоном пожал руку хозяйке.
– Ну, садись – будем обедать, – пригласил Моисеенко и моргнул хозяйке.
Та достала из шкафчика бутылку и лафитники. Моисеенко разлил водку.
– Ну, за встречу!
– Спасибо, я не пью, Петр Анисимович.
– Совсем не пьешь? Чудно… А ежели с рабочими, в компании?
– Все равно. Не могу. Тошнит…
– Вот тебе на… Тогда и я не буду.
– Да нет, почему же? Ты выпей.
– Ну, мы с Оксаной по маленькой. За наши большие дела!
Чокнулись, выпили и стали закусывать… После наваристого украинского борща Степан окончательно согрелся и, осматривая просторную, очень скромно обставленную комнату, сказал:
– А квартира у тебя, Петр Анисимович, верно, – вместительная. И как, спокойно у тебя?
– Сам видел – место глухое. Полиция сюда не заглядывает.
– А кружковцы бывают у тебя?
– Заходят, не без этого. А кто не был, того заранее ознакомлю, чтоб не плутал в темноте.
– А когда бы можно собраться?
– Да хоть в субботу.
Хозяйка принесла и поставила на стол глиняный горшок, из которого пахнуло вкусным паром.
– Погодите, погодите, Петро, – прервала она, – еще успеете насекретничаться. Не видите, что ли, – вареники приспели?
– Давай, давай, Оксанушка, попотчуем гостя украинским кушаньем. Он, наверное, и не едал вареников? Как, Степан Николаич?
– Да, не приходилось.
– Вот попробуйте. Это домашние, не то что в трактирах.
Хозяйка положила на тарелку десятка полтора вареников, залила сметаной и подвинула Степану.
– Кушайте на здоровье!
– Спасибо! На наши пельмени похожи. Только покрупней будут.
Он попробовал.
– О, да они с творогом?
– Есть и с вишнями. Не нравятся? – спросил Моисеенко.
– Нет, что ты, очень вкусные. Мне никогда не доводилось есть такие.
– То-то! Вот создадим рабочую партию и поедем на Украину. Может, и женим тебя на хохлушке. Тогда берегись – закормит! – весело захохотал хозяин.
– Да, вкусно вы готовите, Оксана Осиповна.
– Кушайте на здоровье. Моисеенко достал кисет, протянул Степану.
– Спасибо, не курю.
– И не куришь? Да. Это, брат, редко среди рабочих, чтобы и не пил и не курил…
Он свернул цигарку, затянулся и, высоко пустив голубоватую струю дыма, сказал:
– Я думаю, Степан Николаич, в субботу будет хорошо. Ты бы оставил Программу, чтобы я и еще кое-кто, могли познакомиться заранее.
– Оставлю! Только береги ее пуще глаз. Если попадет полиции – все дело загубим.
– Да уж на счет этого – будь спокоен. Опыт имеется. Через тюрьму прошел.
Степан поблагодарил хозяйку и стал прощаться.
– Один дорогу найдешь? – спросил Моисеенко.
– Найду! – Степан достал и передал Моисеенко Программу. Тот спрятал в карман.
– Добро! Иди один. Не надо, чтобы кто-нибудь нас видел вместе.
Степан протянул руку.
– Значит, в субботу?
– Да, часов в шесть. Я буду ждать…
5
Как и условились, Степан пришел к шести. На этот раз дверь открыл сам Моисеенко. Он был серьезен и деловит. Помог Степану раздеться и ввел в комнату, где уже негде было присесть. На стульях, на диване, на досках, положенных на табуретки, и даже на полу, по-турецки поджав ноги, сидели рабочие.
– Вот и товарищ Степан, о котором я вам говорил, – представил Моисеенко.
– Знаем! Знаем! Чего рассказывать? – выкрикнул кто-то. – Давай к делу!
Степан достал Программу, положил на стол.
– Сам будешь читать? – спросил Моисеенко.
– Да нет, я бы лучше послушал.
– Додонов! Иди сюда, будешь читать, – позвал Моисеенко и передал Программу высокому, худощавому рабочему в очках.
Тот сел поближе к лампе и негромко, но выразительно, с некоторой таинственностью в голосе, начал читать:
– «К русским рабочим! Программа Северного союза русских рабочих…»
Все, кто был в комнате, притихли.
Степан внимательно всматривался в сосредоточенные лица рабочих, чувствовал, что это для них не простое чтение, что здесь, в этой Программе изложены их мысли, их боль, их надежды.
Когда Додонов кончил читать и, сняв очки, взглянул на собравшихся, никто не проронил ни слова. Все сидели молча, как зачарованные.
– Ну что, друзья? – кашлянув в кулак, чтоб стряхнуть охватившее его волнение, спросил Моисеенко. – Кто хочет высказаться?
Все молчали, покашливали.
– Может, ты, Кузьмич? – обратился он к пожилому, с сединой в щетинистых волосах рабочему.
– Могу и я… Только говорить-то тут, по-моему, нечего. Что рабочая партия нужна – всем понятно. Программа ее изложена правильно – видно, что сами рабочие составляли. Все, что накопилось, наболело в нас, – тут вылито. Большое спасибо товарищу Степану от нас! Мы всей душой за эту Программу, Прошу меня первым записать в союз. Вот и все.
– И я поддерживаю и прощу записать!
– И я тоже… – раздались голоса.
– Может, какие предложения будут? – спросил Моисеенко.
– Я бы хотел добавить, – поднялся с дивана широкоплечий детина.
– Давай, Прохор, говори! – поддержал Моисеенко.
– Я вот насчет чего… Опять начали хватать нашего брата. На днях четверых рабочих взяли в кузнечном. А почему? Фискалов развелось много. Пока был на свободе Пресняков и действовала «боевая группа» по охране революционеров, когда прихлопнули шпиона Шарашкина и других, было тише…
Кто-то постучал в дверь. Оратор умолк. Моисеенко сделал знак рукой:
– Это из своих. Подождите минутку.
Он вышел и скоро вернулся вместе с чисто одетым, чернобородым человеком.
– Продолжай, Прохор.
– Вот я и говорю, что шпионов стало больше и мы их терпим. Терпим и теряем лучших людей. А их надо уничтожать, как это делал Пресняков.
– Правильно! Правильно говорит Прохор! – крикнул вошедший. – Дайте мне сказать, друзья, а то забуду.
– Пожалуйста, Гордеев, – кивнул Моисеенко и, наклонясь к уху Степана, шепнул: – Это конторщик с завода, состоит в «Земле и воле».
– Правильно говорил здесь Прохор. Правильно, господа! Надо выслеживать и нещадно уничтожать шпионов. Партия «Земля и воля» уже решительно переходит от слов к делу. Мы уничтожаем не только шпионов, но и всех сатрапов. Убрали шефа жандармов Мезенцева. Я призываю вас, рабочих, к единению и дружбе с членами социальной революционной партии «Земля и воля». Только ведя борьбу плечо к плечу, мы добьемся успеха в улучшении положения рабочего класса и устранении социальной несправедливости. «Земля и воля» несет просвещение и дает политическую подготовку рабочим. Вспомните «Хитрую механику», «Емельку Пугачева» и другие нелегальные книжки, которые приносили рабочим наши пропагандисты. Только с нами, с нашей партией вы, рабочие, добьетесь социальных преобразований, победите нищету и рабство.
Оратор сел и удивился, что ему не хлопают.
– Разрешите и мне сказать несколько слов, – попросил Халтурин, задетый речью Гордеева.
– Пожалуйста, прошу вас, Степан.
Халтурин поднялся, обвел внимательным взглядом собравшихся и заговорил неторопливо, продумывая каждое слово.
– Хорошо сейчас говорил пропагандист из «Земли и воли». Хорошо! Если бы мы, рабочие, имели в своей среде побольше таких пропагандистов, мы бы
уже многого добились. Правильно он говорил, что нужно бороться со шпионами. Безусловно, нужно! Правильно и то, что нужно крепить дружбу между революционными партиями. «Земля и воля» оказывала и оказывает большую помощь рабочим в революционной борьбе. Мы вместе с землевольцами били полицию у Казанского собора, вместе с ними хоронили наших товарищей с патронного завода и давали отпор городовым. Однако мы не можем слепо следовать за землевольцами, видящими главную цель борьбы в крестьянской революции. Не можем! Мы считаем, что главной революционной силой, способной стряхнуть царизм, является не интеллигенция и не темное еще крестьянство, а нарождающийся и с каждым годом крепнущий рабочий класс. Оратор из «Земли и воли» говорил здесь, что они отпечатали для рабочих «Емельку Пугачева», «Хитрую механику» и ряд других пропагандистских книжек. Да, так. Спасибо! Но передовые рабочие давно переросли эту «ряженую» литературу. Они читают Чернышевского и Писарева. Они изучают экономическую и политическую литературу. Рабочий класс закалился в борьбе и представляет уже сейчас могучую силу. Мы для того и собрались здесь сегодня, чтоб обсудить Программу нашей, первой в России рабочей партии – Северного союза русских рабочих. И я видел и слышал, как горячо вы одобряли изложенные в Программе цели и задачи союза. Я хотел бы, чтобы вы свое отношение к Программе подтвердили голосованием. Моисеенко поднялся:
– Друзья. Думается, больше говорить нечего. Кто за то, чтобы одобрить Программу союза?
– Так… Есть ли против? Нет! Значит, Программа Северного союза русских рабочих одобрена единогласно. Собрание считаю закрытым.
6
Успех первого обсуждения Программы обрадовал Степана, укрепил его веру и решимость. Хотелось поделиться радостью с Обнорским и договориться, как вести дальнейшее обсуждение, но от Виктора Павловича не было никаких вестей.
Степан написал письмо Егору Петровичу на Пресню и попросил его через верных людей разузнать про Козлова (Обнорского), который приехал из Питера.
Приближалось рождество. Петербург шумел, суетился. Около вокзалов и на больших площадях продавали елки. Прямо на улицах, в наскоро сколоченных палатках шла бойкая торговля елочными украшениями, масками, хлопушками.
«Наступает самое подходящее время для устройства больших собраний, – размышлял Степан. – В рождество это не вызовет подозрений у полиции. А если упустим время, тогда будет трудно».
Степан опять съездил на Нарвскую, к Моисеенко, побывал у Чуркина на патронном заводе, у Степанова на фабрике Шау, у Коняева на Новой бумагопрядильной, у пропагандистов на Выборгской стороне, за Невской заставой и в центре – у типографских рабочих.
Все высказались за то, чтобы утверждение Программы провести на общем рабочем собрании, на которое пригласить выборных от рабочих кружков.
Дело усложнялось отсутствием подходящего помещения. Рабочие жили стесненно.
С большим трудом, через друзей землевольцев Степану удалось найти пустующую квартиру одного приказчика, который на рождество с семьей укатил в Москву. Квартира эта находилась на Васильевском острове, вдали от центра, и потому была признана
удобной. И все же из осторожности собрание было решено провести в два приема. Первое – накануне рождества, второе – в канун нового, 1879 года.
Выборные узнали адрес и время сходки за час до ее начала, чтобы сведения не просочились к шпионам.
На подступах к квартире были выставлены посты рабочих. Заранее открыт и освещен черный ход – на случай бегства.
Собрания прошли успешно, без всяких осложнений. В эти дни полиции было не до охоты за рабочими…
Программа Северного союза русских рабочих получила единодушное одобрение. Был создан комитет из десяти выборных, куда вошли Халтурин, Обнорский, Моисеенко.
Начался Новый год, а Обнорский по-прежнему молчал. Что с ним? Что с типографией? Как московские рабочие отнеслись к Программе?..
У Степана были адреса московских товарищей, но телеграфом запрашивать о Козлове было нельзя. Егор Петрович, видимо, пока еще не разыскал Козлова и тоже молчал.
«Программу же надо опубликовать. Союз должен действовать, а я жду Обнорского, – размышлял Степан. – Вдруг с типографией дело затянется? Может, и Обнорского схватили в Москве?.. Толкнусь-ка я снова к землевольцам, а вдруг – выручат…»
В тот же вечер Степан заявился к Плеханову.
Он, как всегда, сам вышел на условный звонок и, увидев Степана, радостно улыбнулся.
– Вот кого я не видел давно и о ком по-настоящему соскучился! – Он крепко пожал Халтурину руку, провел в комнату и, усадив на диван, присел рядом.
– Ну, Степан, как успехи?
– Ничего, Георгий, воюем.
– Слышал я о твоих похождениях в Нижнем. – Якимова рассказала очень красочно.
– Что, она приехала?
– Да, давно…
На щеках Степана выступил румянец.
– Она меня спасла от ареста, а я даже спасибо не смог сказать. Пришлось сразу же скрыться.
– Успеешь еще – она никуда не уезжает, – Плеханов встал, поплотней прикрыл дверь и снова сел рядом. – До нас дошли слухи, что вы с Обнорским создаете рабочую организацию.
– Да, уже создали Северный союз русских рабочих. Ты против?
– Нет, совсем не против… Но почему вы решили действовать самостоятельно?
– Порой бывает трудно с вами столковаться. Вам не всегда понятны интересы рабочих. Мы, например, за стачечную борьбу, вы – за террор. А этот террор, с убийствами отдельных личностей, нам, рабочим, очень вредит. Из-за вашей пальбы по чиновникам хватают рабочих. Думают, что в этом повинны они.
– Ты прав, Степан. Террором революции не сделаешь. Я сам против террора.
– Поэтому мы и решили создать свою рабочую организацию. Создали и приняли Программу… Я затем и пришел, Георгий, чтобы спросить, не поможешь ли ты отпечатать ее в вашей типографии?
– Ну-ка, покажи, Степан, что за Программу вы выдвигаете.
Степан достал из кармана и подал вчетверо сложенные листы.
Плеханов, откинувшись на спинку дивана, стал сосредоточенно читать.
Степан видел, как его густые темные брови то удивленно приподнимались, то слегка вздрагивали, то сурово сходились на переносице. Видно было, что Программа ему интересна.
Закончив чтение, Плеханов немного помолчал, потом встал, прошелся по комнате и протянул Халтурину руку.
– Молодцы! Хорошая Программа! Правда, кое-что, главным образом стилистически, надо поправить, но мы напечатаем ее. Напечатаем в своем журнале.
– Спасибо, Георгий! Спасибо от рабочих Питера! А когда это будет?
– Я надеюсь, что в очередном номере «Земли и воли», который выйдет через неделю.
Глава одиннадцатая
1
10 января Степан ушел из мастерской после обеда, задумав заглянуть к Обнорскому.
Вагон конки был почти пустой, он уселся у окна и стал думать.
«Конечно, если бы Виктор приехал из Москвы, он бы дал знать. А если приехал и заболел? Ведь не может же он тогда написать письмо или послать ко мне хозяйку? Вдруг лежит больной и проклинает меня и других товарищей за то, что мы забыли о нем? Зайду к нему, непременно зайду…
Но ведь может быть и другое. Что, если его арестовали в Москве и установили слежку за квартирой или засаду? И я, как глупый зверь, угожу в капкан… А если?.. Кажется, над ним живет скорняк? Да, и хорошо помню вывеску: «Выделка и крашение мехов». Постучусь-ка я к Виктору условно, а спрошу скорняка. Если сидят полицейские – выкручусь…»
Конка пересекла мост, миновала центр. Степан поскреб заснеженное окно и чуть не вскрикнул от удивления и радости. По панели, в том же направлении, что и конка, шла девушка в плюшевой шубке, в кокетливой меховой шапочке, с муфтой. «Она, Аня!» – прошептал Степан и быстро пошел к двери. Конка скоро остановилась, Степан спрыгнул со ступеньки и, зайдя в табачную лавку, стал смотреть в окно. Скоро девушка прошла мимо. Степан на почтительном расстоянии отправился следом. Ему хотелось убедиться, не следят ли за ней.
Пройдя квартала два, девушка свернула в переулок, где было пустынно. Степан пошел быстрее. Скрип его сапог по снегу был слышен. Девушка ускорила шаги.
«Она, наверное, за шпиона меня приняла», – подумал Степан и остановился на углу, у тумбы с афишами. Девушка у аптеки замедлила шаги, как бы между прочим взглянула в его сторону и, остановившись, достала из муфты платок, стала его кончиком протирать глаз, незаметно посматривая на Степана.
«Наверное, узнала», – подумал Степан и зашагал к ней. Когда он подошел совсем близко, она чуть заметно кивнула ему и вошла в аптеку. Степан прошел мимо и, дойдя до угла, оглянулся. В переулке никого не было.
Девушка, выйдя, быстрым взглядом окинула улицу и смело направилась ему навстречу.
– Здравствуйте, Степан Николаевич! Очень, очень рада вас видеть.
– Анна Васильевна! Да вас узнать нельзя, – смущенно заговорил Степан, пожимая ее руку, – не то курсистка, не то богатая барышня.
– Ну да и вы, Степан Николаевич, мало похожи на олонецкого крестьянина.
– Вы знаете, под каким видом я проживаю?
– Да, Морозов говорил…
– А ведь я вас еще не поблагодарил, что тогда, в Нижнем предупредили меня.
– Ну, пустое… А между прочим, искали вас основательно. Не только полиция, но и жандармы принимали участие. Меня раза три допрашивали… Пройдемтесь, чтоб не привлекать внимания.
– Да, это лучше, – согласился Степан. Пошли рядом.
– У вас сейчас много дел, Степан Николаевич? Я слышала, вы создали рабочий союз?
– Создаем… Надеемся, что запишется человек двести. Все рабочие.
– Неужели двести? – удивленно приподняла тонкие брови Якимова.
– Да, так примерно… И столько же, если не больше, будет сочувствующих, которых мы со временем тоже примем в союз. Вот ждем не дождемся, когда ваши землевольцы отпечатают Программу.
– Она печатается в очередном номере «Земли и воли», а он должен выйти послезавтра.
– Как бы мне взглянуть?
– Журнал выносят из тайной типографии понемногу, чтоб было незаметно.
– Я понимаю, что не сразу… Мне бы хоть один-два номера.
– Давайте послезавтра увидимся, я вам принесу.
– Правда? – лицо Степана засветилось. – А где, Анна Васильевна?
– Встретимся у Александрийского театра, где обычно назначают свидания.
– А в какое время?
– Лучше вечером, часов в шесть.
– А может, и в театр сходим? – осмелел Степан.
– Лучше в другой раз, – улыбнулась Якимова. – Едва ли вы усидите в театре, когда у вас в кармане будет журнал с Программой рабочего союза.
– Верно, могу не усидеть, Анна Васильевна, и вам испорчу весь вечер.
– Значит, послезавтра в шесть, у Александрийского театра, Степан Николаевич?
– Да, запомнил.
– До встречи! – Якимова с улыбкой протянула руку и, как беспечная барышня, пошла в сторону Невского.
2
Расставшись с Якимовой, Степан не пошел к Обнорскому. «Если бы Виктор вернулся, он первым делом пришел бы ко мне. Даже заболев, приехал бы на извозчике. Идти и справляться так, как я задумал, рискованно. Подожду еще день-два; может, объявится».
Домой Степан ехал в приподнятом настроении. Но при этом он не забывал украдкой посматривать на сидящих и входящих пассажиров. Пребывание на нелегальном положении приучило его к осторожности. По походке, по жестам, по взглядам он научился распознавать шпионов и не раз от них уходил.
В вагончике не было подозрительных, и Степан, облокотясь на спину переднего сиденья, позволил себе немножко отвлечься от многотрудных забот.
Пред ним мгновенно возник облик девушки в плюшевой шубке и кокетливой шапочке. «Может, она и думать обо мне не хочет, а я – в театр… Не могу забыть ее глаза с той первой встречи в Орлове, на берегу Вятки. Тогда знакомство и дружба с ней казались несбыточными. А в Нижнем, когда и она и я были рабочими, да еще и нелегальными революционерами, преграда, разделяющая нас, словно растаяла…
Ночью, когда в извозчичьей пролетке мы ехали по берегу Волги, я почувствовал, что ей было хорошо со мной. Как жаль, что так внезапно пришлось расстаться…
Конечно, если б у нее было желание повидаться, она бы меня нашла. Впрочем, почему искать должна она, а не я? Почему я, имея друзей в «Земле и воле», не попытался найти ее? Откуда она может знать, что мне хотелось ее видеть, что я мечтал о встрече с ней долгие годы?.. Там, в Нижнем, говорили о делах, и сегодня, здесь, встретившись, опять о том же…»
– Господин, вы не проедете? – тронул за плечо кондуктор.
Степан вздрогнул:
– Благодарю вас! – взглянув в окно, он поднялся. – Мне пора. Спасибо!..
Дома Степан весь вечер продолжал думать об Анне Васильевне и снова видел ее во сне…
В день свидания он сходил в парикмахерскую, постригся, подровнял бородку, купил приличный костюм на тот случай, если надумают пойти в театр или заглянуть в кофейную.
Он надеялся, что весь вечер они проведут вместе, и нетерпеливо ждал встречи, приехав к театру чуть ли не за час.
Анна Васильевна, увидев его, ласково улыбнулась:
– Здравствуйте, Степан Николаевич, вы сегодня выглядите настоящим кавалером.
– Немножко приобтесал себя, чтобы вы не стыдились.
– А вы что, правда, собирались сегодня в театр?
– Хотя бы в кофейную зайти… Поговорили бы в тепле. Вы привезли обещанное?
– А как же? Но именно выход журнала заставляет меня поехать еще в два места.
– Сегодня? – со вздохом спросил Степан.
– К сожалению, сегодня… Пройдемте в сторонку, – сказала Анна Васильевна и сама взяла его под руку.
Отошли подальше от театра и остановились под аркой ворот, куда еле доставал свет уличного фонаря.
Анна Васильевна отстегнула потайной карман муфты и вынула несколько свернутых в трубочку журналов «Земля и воля».
– Вот вам подарок, Степан Николаевич. Прячьте скорей.
Степан засунул сверток под пальто и продолжал бережно ощупывать гладкие листы бумаги.
– Спасибо, Анна Васильевна! Даже не верится.
– Хочется взглянуть?
– Не спрашивайте!
– Вот видите. А еще хотели в театр. Нет, Степан Николаевич, голубчик, сегодня вам не до театров. Ведь я была права? Да?
– Пожалуй, так, Анна Васильевна… Однако революционеры – тоже люди… и не должны жить монахами.
– Не должны… Ну а скажите, Степан Николаевич, что вы будете делать завтра, послезавтра?
– Даже не знаю. Если получим Программу – будем ее распространять.
– Вот видите! У нас порой нет времени на то, чтобы выспаться.
– Верно, верно! А вы сейчас куда, Анна Васильевна?
– Мне бы надо за Нарвскую.
– Вот и я туда же. Хочу поделиться радостью с другом. Давайте прокатимся на извозчике, как когда-то в Нижнем.
– Вы не забыли?
– Никогда не забуду.
Анна Васильевна взглянула на него с благодарностью.
Степан, выйдя из-под арки, помахал стоящему у фонаря извозчику. Тот подъехал.
– Куда изволите?
– За Нарвскую.
– Пожалуйте!
Степан усадил Анну Васильевну, укрыл медвежьей полостью, и кучер, понимающе подмигнув Степану, поднял кнут на лошадь.
– Ну-ну, оглядывайся!
Сытый рысак рванул санки.
3
Моисеенко, как всегда, встретил Степана радостно и настороженно, не знал, с чем тот пришел.
– Слушай, Петр, можешь ты меня минуты на две оставить одного? Мне надо собраться с мыслями.
– Случилось что-нибудь плохое?
– Нет, наоборот.
– Тогда хоть на час запирайся, – усмехнулся Моисеенко и, проведя Степана в комнату, вышел.
Степан, прибавив в лампе огня, развернул сверток с «Землей и волей», нашел Программу, всмотрелся, вдохнул в себя запах типографской краски, показавшийся ему сладостным, и, встав, довольный заходил по комнате. «Наконец-то осуществилось то, о чем мы мечтали. Начало положено! Теперь о союзе узнают во всех крупных городах, на всех заводах». Он подошел к двери, приоткрыл ее:
– Петр!
– Чего?
– Иди, брат, скорее сюда и посмотри, что лежит у тебя на столе!
– Сейчас поглядим! – сказал входя Моисеенко. – Никак Программа? Она и есть! Хорошо, Степан! Ну-ка, давай твою трудовую лапу. Вот так. Поздравляю! От души поздравляю!
– Спасибо! Что же теперь будем делать?
– Сколько экземпляров нам дадут?
– Еще не знаю… Сейчас поеду к Плеханову. Ты подготовь надежных ребят, чтобы завтра забрать большую часть и развезти по заводам. Остальные пошлем в провинцию.
– Сам займусь этим делом. Сам.
– Прежде всего снабди Программой всех членов комитета выборных и скажи, чтобы они продолжали запись в союз, вели одновременно сбор членских взносов.
– Но как и где брать Программу?
– Утром заезжай ко мне. Я буду знать. Заодно подумай, где устроить склад.
– Добро! А от Обнорского известий нет? Как там с типографией?
– Молчит… Боюсь, уж не схватили ли его в Москве?
– Все может случиться.
– Ну, я пошел, Петр, – поднялся Степан, – утром жду. Запомни: если случится беда – занавеска на окне справа будет задернута…
13 января Программа была развезена по заводам. Ее читали в рабочих кружках члены комитета выборных. В союз пожелали вступить многие. Записывали самых надежных, проверенных рабочих. Принимали от них членские взносы… Четырнадцатого вечером члены комитета союза собрались у Степана под предлогом «именин». Где-то достали гармошку. Веселились, пели песни, которые не могли вызвать никаких подозрений.
Были подведены первые итоги работы. Оказалось, что в союз записалось, как и предполагали Халтурин с Обнорским, около двухсот человек. Собрали порядочную сумму денег и много книг для центральной рабочей библиотеки.
Тут же решили создать несколько конспиративных квартир в разных районах города, ближе к заводам. В них предполагали проводить собрания комитета, устраивать сходки и хранить литературу.
Расходились поздно ночью, возбужденные, полные счастливых надежд.
А утром, едва Степан помылся и вскипятил чай, к нему на извозчике примчался Моисеенко. Вошел не раздеваясь.
– Степан, Новая бумагопрядильная опять забастовала.
– Что ты? Когда?
– Сегодня. Администрация уволила около сорока рабочих, и, в ответ на это больше семисот ткачей не вышли на работу.
– Что ж, это хорошо! Надеюсь, теперь они не станут сочинять прошение наследнику? – с усмешкой спросил Степан.
– Никто и не заикается о наследнике. Шумят, выкрикивают свои требования, чтоб восстановили уволенных.
– А за что же уволили сорок человек?
– Выступали против штрафов и длинного рабочего дня.
– Поскольку у нас союз, – Степан сразу посуровел, собрался, – давай дело забастовки возьмем в свои руки.
– Мы с Абраменковым тоже говорили насчет этого.
– Надо срочно выпустить листовку с требованиями рабочих и распространить ее по всем заводам, передать начальству. Листовка поможет нам организовать сбор средств в помощь бастующим.
– Верно, Степан. А те деньги, что собрали как членские взносы, тоже, может, пустить на помощь бастующим?
