Текст книги "Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине"
Автор книги: Герман Нагаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
«Надо что-то делать. Или учиться, или уезжать в другой город. Пожалуй, здесь доучиться не дадут… Да и надо ли доучиваться, когда я уже имею специальность? Эх, нет Евпиногора Ильича, он бы дал хороший совет. Пойти к Красовскому? Нет, нельзя, за ним, наверное, следят. А Котельников? Он так душевно ко мне отнесся на экзаменах! Евпиногор в случае беды велел обращаться к нему. Чего же я? Дождусь, пока он будет один, и подойду. Может, в Нижнем или в Москве у него окажутся друзья? А может, и другое что посоветует…» И Степан зашагал в училище.
– Погоди, погоди, что ты так бежишь? – услышал Степан и почувствовал, что кто-то ухватил его за рукав.
Он оглянулся и увидел веснушчатое лицо Николая Амосова.
– Степа, а я тебя ищу целую неделю. Здорово! Думал, тебя зацапали, а ты, оказывается, цел и невредим.
– Был в деревне… Отец у меня помер.
– Отец? Жалко. А я мать недавно схоронил и сейчас совсем один остался.
Степан сочувственно оглядел худое, в рыжих пятнышках, с добрыми доверчивыми глазами лицо приятеля и радушно спросил:
– Чего же ты меня искал?
– А как же? Ведь в Америку собирались вместе? Затевали коммуну создавать.
– Ты не передумал еще?
– Нет, я и прошение губернатору подал. Только не в Америку, а в Германию.
– Почему в Германию?
– Дешевле. И компаньон нашелся подходящий – знает немецкий язык.
– Кто же это?
– Ссыльный, Селантин. Ты, наверное, видал его? Он бывал на собраниях.
– Разве ссыльного пустят?
– Он уже отбыл свой срок… паспорт же купит в Москве.
– А у тебя-то откуда деньги? – спросил Степан.
– Приданое… Я женился на днях.
– Бот так отколол! На ком это?
– На Наташе, дочке священника… то есть умершего… Она сирота. Отец еще в прошлом году хотел ее выдать замуж за дьякона, а она воспротивилась. Ходила к нам в кружок, девушка умная. Заявила отцу, что лучше в монастырь уйдет, а за дьякона не выйдет. Тот положил деньги в банк на ее имя, но написал условие, чтоб их выдали ей лишь тогда, когда она выйдет замуж. Положил денежки в банк и вскорости умер.
– Ну и что же?
– Наташа давно собиралась ехать со мной. Мы любим друг друга. То есть я люблю, а она – не знаю… Видишь, какой я рыжий! Признаться, стесняюсь… Вот я ей и предложил устроить фиктивный брак.
Обвенчаться, но не жить друг с другом, а денежки получить и – за границу!
– И она согласилась?
– Да, конечно! Уже прошение губернатору подали… Уедем, а там видно будет. Может, она меня и полюбит…
– Что же вы будете делать?
–. Создадим коммуну, будем работать.
– Втроем?
– Может, еще кто присоединится. Вот и тебя я имел в виду. Наташа и Селантин были бы рады. Ну скажи, что тебя тут держит? Училище все равно не кончишь…
Степан задумался.
– А если в Германии не понравится, можем во Францию поехать – это рядом. С коммунарами познакомимся. Что молчишь?
– Я бы, пожалуй, не против, – раздумчиво сказал Степан, – но хочу с одним человеком посоветоваться.
– А деньги найдешь?
– Деньги будут. Братья обещали прислать после раздела.
– Тогда чего же думать? Сегодня вечером приходи ко мне и все обмозгуем.
8
После занятий в училище Степан не пошел домой, а уселся на скамейке под тополями сада, откуда хорошо было видно парадное крыльцо.
Когда на крыльце показалась стройная фигура Котельникова, в плотно облегавшем вицмундире, Степан вскочил и пошел следом. Котельников, пройдя три квартала, свернул на другую улицу. Степан кинулся бегом и догнал учителя у самых ворот небольшого деревянного домика.
– Здравствуйте, Василий Григорьевич! Вы здесь живете?
– А, Халтурин? Здравствуйте! Что это вы бежали?
– Хотел с вами поговорить, Василий Григорьевич… Вам привет от Евпиногора Ильича.
Строгое лицо Котельникова, с черными бровями и окладистой бородкой, вдруг просияло, карие глаза заискрились.
– Вы знакомы? Спасибо! Где же сейчас Евпиногор Ильич?
– Он в Уржуме. Приезжал сюда. Сказал, чтобы я в случае нужды обращался к вам, и велел передать привет.
– Так, хорошо. Тогда пойдем ко мне, – переходя на дружеский тон, пригласил Котельников.
Усадив гостя на диван в маленьком опрятном кабинете, он достал портсигар и предложил Степану.
– Спасибо, я не курю.,
– Это хорошо, брат. И впредь не советую. Гадость… Ну-с так, что за беда случилась с тобой, Халтурин? Впрочем, я знаю – умер отец?
– Да, умер… Надо мне, Василий Григорьевич, выходить на самостоятельную дорогу, вот и зашел посоветоваться.
– По-моему, ты уже избрал самую верную дорогу. Мне говорил о тебе Трощанский.
– Вы знали Трощанского?
– Да, знал. Его выслали в Курск. Это мужественный человек. Он хорошо говорил о тебе.
– Спасибо! Он многое помог мне понять. Но я не знаю, как быть дальше? Хочу бросить училище и стать мастеровым. Все равно учителя или агронома из меня не выйдет.
– О твоем мастерстве похвально говорят в училище. Это ты делал ларец для губернатора?
– Да, я.
– Отменная работа. Какие же у тебя планы?
– Хочу ехать с товарищами в Германию и там создавать коммуну. Есть желание пожить по-новому.
– А почему в Германию? Разве здесь нельзя создать коммуну?
– Посадят…
Котельников задумчиво почесал бородку.
– Да, пожалуй… Особенно у нас, в Вятке.
– А вы не советуете в Германию?
– Отчего же? Там можно многому научиться. Если есть возможность – поезжай. Вернуться всегда успеешь.
– Боюсь, губернатор не разрешит.
– Ты из Орлова, кажется?
– Да-
– Там не был на подозрении?
– Нет. Урядника избил, но отец это дело замял…
– Если запросят училище, я постараюсь похлопотать за тебя, чтобы дали хорошую аттестацию. Напишешь оттуда?
– Обязательно, Василий Григорьевич.
– Ну, а товарищи надежные?
– Амосов, парень из нашего кружка, с женой, и ссыльный, Селантин.
– Селантин? Что-то я не слышал.
– Амосов ручается за него. Говорит, он знает немецкий.
– Ну что ж, подавай прошение, но надо обосновать. Давай-ка я тебе набросаю черновик
Котельников сел к столу и стал писать, говоря вслух:
«Его превосходительству, господину исправляющему должность Вятского губернатора.
Прошение.
Желая ознакомиться ближе с сельским хозяйством, я надумал посмотреть на германские хозяйственные фермы, но не имея возможности выехать без заграничного паспорта, я покорнейше прошу Вас о выдаче мне оного впредь на шесть месяцев. При сем прилагаю документы: паспорт и удостоверение и необходимые пять рублей.
Проситель – государственный крестьянин Вятской губернии Орловского уезда… волости, деревни…
Степан Николаев Халтурин».
– Проставь волость, деревню, перепиши своей рукой и сам отнеси в канцелярию.
– Спасибо, Василий Григорьевич!
– Пока суть да дело, надо, брат, заниматься. За тобой хвосты. Если будет трудно, приходи – я помогу.
– Премного благодарен! – Степан поднялся, пряча бумажку.
Котельников тоже встал, протянул руку.
– Ну, прощай, Степан. Желаю тебе удачи!
9
В конце июля Степана вызвали к губернатору.
Он оделся по-праздничному, расчесал пышные волосы и явился в губернаторские хоромы этаким сказочным молодцем. Очень боялся, чтобы губернатор не отказал.
По ковровой лестнице его провели на второй этаж, в просторную приемную и, наконец, впустили в богато убранный кабинет.
Губернатор Тройницкий, молодящийся старик, с розовым пухлым лицом и седыми подусниками, сидевший за резным столом, крытым зеленым сукном, встретил его улыбкой.
– А, вот вы какой! Хорошо-с. Присаживайтесь. – Он достал с маленького столика ларец из капа и, любуясь им, спросил: – Ваша работа?
– Так точно, ваше превосходительство.
– Похвально! Весьма похвально. Что же вы думаете делать в Германии?
– Посмотреть на сельские фермы и кустарные промыслы.
– Г-м. Хорошо! Там много любопытного. Поездка может быть весьма полезна. Я забочусь о процветании Вятского края и не имею препятствий к вашей поездке. Счастливой дороги! Паспорт получите в канцелярии.
– Покорнейше благодарю, ваше превосходительство!
Степан с замиранием сердца вышел из кабинета.
10
В начале августа Степан получил полторы тысячи рублей от братьев, и они с Амосовым купили для всей компании билеты на пароход. Решено было ехать по Вятке, Каме и Волге до Нижнего, а оттуда – поездом – до Москвы.
Селантин не хотел, чтоб о его отъезде знали. Поэтому Степан заранее попрощался с друзьями, а на пристань провожать его пришел только Павел. Амосова и Наташу Павел знал раньше, Селантина увидел впервые. Этот человек не понравился ему, Худой и сутулый, с хитроватым лицом, он был юрок и слишком услужлив.
Когда уложили вещи в каюте и вышли на палубу, Павел отозвал в сторону Степана.
– Послушай, брат: Колька – парень-рубаха и Наташка – девка порядочная, а этого лиса – Селантина – ты опасайся. Ох, не прост человек! Кабы он хитрости какой не устроил над вами…
– Да ну, что ты, Павел… Он верный товарищ, из ссыльных. Чай, помнишь Евпиногора?
– Остерегайся Селантина. Далеко он не родня.
– Ладно, ладно! – усмехнулся Степан. – .Передай поклон нашим, скажи, чтоб не тосковали, особенно мать. Я как приеду – напишу.
Пароход заревел. Братья обнялись, поцеловались. Павел сошел на берег.
Пароход отчалил и, хлопая плицами колес по воде, медленно поплыл вниз по реке…
11
На рассвете пароход загудел. Степан вскочил и выбежал на палубу – подплывали к Орлову. Хорошо виделся крутой берег с пышными липами. И снова возник перед Степаном образ чудесной девушки… Но тут же он вздрогнул, вспомнив, как ее везли жандармы…
Простояв с полчаса, пароход опять загудел и поплыл дальше вниз, к Котельничу.
Степан стоял на палубе, жадно всматриваясь в милые сердцу места.
Вот берег стал более пологим, и Степан увидел съезд к реке, сходни для парома, шалаш перевозчика. Вспомнилось детство, поездки на покос. Сердце защемило. Совсем близко, за лесом, была родная деревня. Там жили мать, сестры, братья…
«Прощайте, родимые! Увидимся ли еще – бог весть!» – прошептал Степан и, помахав рукой, пошел в каюту, к друзьям, с которыми ему предстояло начать новую жизнь.
Глава шестая
1
Путешествие оказалось нелегким. До Нижнего добирались больше недели: три раза пересаживались с парохода на пароход. Задыхались в душных, переполненных трюмах, мокли и мерзли на палубах.
Насмотрелись, нагляделись на матушку-Русь, наслушались и песен и плача, если рассказывать – хватило бы на годы!..
Милые картины русской природы! Широкие разводья, окаймленные девственными лесами… И вдруг – сцены пьяных драк на палубе и холодящие душу, заунывные песни бурлаков, тянущих бечевой тяжелые баржи.
Случалось на больших пристанях видеть грузчиков, обутых в лапти, одетых в лохмотья, они почти бегом топали по шатким настилам, с огромными тюками хлопка и шерсти, с мешками муки и зерна, с кулями пряжи или кож. Работали с задором, как бы играючи, с ненасытной жаждой вздымать, ворочать, бросать, словно им некуда было девать недюжинную силу. Не раз видели они этих богатырей-грузчиков и после работы, валявшихся мертвецки пьяными на мостках пристаней или в тени угрюмых лабазов.
Несколько раз им попадались навстречу неуклюжие баржи с железными решетками на палубах, где, как в зверинце, сидели выползшие из трюмов, худые, заросшие бородами, в «полбашки» обритые арестанты.
Иногда они махали руками и что-то кричали, а чаще всего смотрели молча, угрюмо. И это угрюмое молчание обреченных было особенно тягостно…
Когда большой волжский пароход подвалил к пристани Нижнего, началась беготня, сутолока. Степан и его друзья еле протиснулись сквозь толпу встречающих и высаживающихся. Площадь у пристани была забита телегами ломовых извозчиков, бричками и экипажами, бесчисленным множеством разного люда – от нищих до купцов, в лаковых сапогах и поддевках «аглицкого сукна». Все суетились, куда-то спешили.
– Что это у вас в Нижнем за столпотворение? – спросил Селантин извозчика.
– А ярмарка! Аль не знаете?
– А где бы остановиться тут?
– Свез бы за милую душу, да куда, и помыслить не могу. Все гостиницы, все постоялые дворы и частные фатеры забиты до отказу. Сказывают – больше двухсот тысяч съехалось разного народу.
– Пошли, ребята, на вокзал! – крикнул Селантин. – Может, там пристроимся где…
Во время дороги как-то само собой Селантин сделался старшим. Он был ловким, пронырливым, умел достать билеты, захватить при посадке хорошие места. Его слушались, на него надеялись. Он бывал и в Нижнем, и в Москве. Все знал, все умел.
Вокзал был небольшой, тесный и грязный. Там люди жили неделями, отгородившись друг от друга корзинами, мешками, сундуками. Все же Селантин отыскал местечко у окна. Вятичи примостились, добыли кипятку, стали закусывать.
– Хорошо бы взглянуть на ярмарку, – сказала Наташа.
– Ишь, чего захотела! – усмехнулся Селантин. – Да там заблудишься, как в лесу. Слыхать, павильонов – больше шестидесяти, а лавок, никак – тысячи полторы! А купцов-шаромыжников и жулья всякого – видимо-невидимо! – заведут, разденут, да и прирежут…
– Небось, мы тоже не лыком шиты, – огрызнулся Амосов. – Пойдем, Наташа, поглядим, а вы покараульте тут.
– Вначале бы билеты взять, – посоветовал Степан, – может, поезд вот-вот подойдет.
– Верно! – поддержал Селантин. – Пойдем, Степан, разведаем.
Степан вскочил.
– Пошли!..
Ярмарка была в самом разгаре. В Нижний поезда приходили переполненными, но уехать отсюда оказалось нетрудно. Селантин и Степан, простояв с полчаса у кассы, вернулись с билетами. Поезд отправлялся поздно вечером.
– Ну, ребята, у нас времени довольно, – сказал Селантин, – можем и на выставке побывать. Пусть Николай с Наташей идут, а мы с тобой, Степа, посидим покурим…
Оставшись со Степаном наедине, Селантин стал жаловаться, что напрасно пять лет отбухал в ссылке.
– Сейчас еду гол как сокол – не с чем на выставку идти. Но в Москве я разбогатею. У меня в Рязани тетка купчиха. Свои магазины содержит, не знает, куда деньги девать. Слезные письма писала, чтоб я приехал.
– Я могу дать взаймы.
– Знаю, Степушка, знаю. Ты последнее отдашь товарищу. А я не возьму. До Москвы далеко ли теперь! А уж там я, можно сказать, дома…
Наташа и Николай вернулись довольные. Накупили обновок и всякой снеди.
– Ну что, как выставка?
– Ох, даже голова закружилась, – сказала Наташа, – описать невозможно! Идите скорей, а то не успеете осмотреть до поезда.
– Пошли, сами увидим, – позвал Селантин.
– Глядите тут в оба! – наказал Степан и пошел следом за товарищем…
Выставка сразу оглушила, закружила, увлекая в круговорот зрелищ и развлечений.
Зазывные крики сидельцев, вопли петрушек и ряженых, музыка каруселей и балаганов, выкрики цыганок-гадалок, свистки городовых, споры торгующихся – все сливалось в густой гомон, который висел над душной, потной сутолокой.
Поглазев часа два на всякую заморскую невидаль, Селантин со Степаном, ничего не купив, с трудом выбралась на площадь и, одурелые, уставшие, побрели на вокзал.
Там перекусили чем бог послал – и на поезд. Захватив свободные полки, они успокоились и тут же улеглись спать…
2
В Москве, сторговавшись с ломовиком, Селантин повез друзей в Марьину рощу, где у него были знакомые старики.
Подъехав к одноэтажному ветхому домику в четыре окна, он соскочил первым и, подойдя к резному крылечку, постучал.
Открыла подслеповатая старушка.
– Здравствуйте, Евдокия Дмитриевна! Не узнаете! Я Селантин, Федор Васильевич. Проживал у вас лет пять назад.
– Вроде бы запамятовала, уж стара стала. Много народу-то у нас перебывало.
– А помните, я еще вам шахматы подарил и Савелия Елистратыча играть обучил.
– А-а, вон вы кто! Как же, как же. Эти шахматы и сейчас живы… А Елистратыч помер, царство ему небесное… Уже третий годочек пошел.
– Жалко… душевный был человек. А я вот опять к вам.
– И, видать, не один?
– Товарищ с женой, да еще один холостой с нами.
– А надолго ли пожаловали?
– Нет, денька на два, на три, мы проездом.
– Ну-к что ж, милости просим. У меня, правда, свояченица гостит, но как-нибудь разместимся.
– Спасибо, Евдокия Дмитриевна, – поклонился Селантин и замахал товарищам, чтобы расплачивались с ломовиком и несли вещи.
Пока разместились да попили чаю, стемнело – надо было ложиться спать.
Хозяйка уступила молодым комнату свояченицы, а ее взяла к себе. Селантин и Степан устроились в столовой…
Утром, когда собирались идти за билетами, Селантин забеспокоился.
– Друзья, я уже говорил Степану, что у меня нет ни денег, ни заграничного паспорта. Однако в Рязани – богатая тетка, которая все устроила и ждет меня.
– Ну что же. Можно денек-два с отъездом повременить, – сказал Амосов.
Селантин, прищурив раскосые глаза и поджав тонкие губы, сокрушенно покачал головой.
– Беда в том, что мне нельзя показаться в Рязани. Могут схватить и по этапу отправить обратно в Вятку… Хорошо, если бы кто из вас съездил с моим письмом.
– Я бы с радостью, да не могу оставить…
– Я поеду! – прервал Амосова Степан. – Я поеду. Пишите письмо.
Селантин, кряхтя, написал письмо, указал адрес, подал Степану.
– Тетушка у меня – ангел! Ходить за тобой, Степан, будет, как за сыном.
– Мне ухода не надо, лишь бы паспорт и деньги дала.
– Тут сомневаться нечего. Приедешь в Рязань, бери извозчика и скачи к ней. Я все расходы возмещу сразу же, как привезешь деньги.
Степан быстро собрался.
– Ну, я готов.
– А деньги и паспорт берешь с собой?
– Беру.
– Это зря, – покачал головой Селантин, – еще обворуют в дороге. Лучше оставь у нас. Целее будет.
Степан переступил с ноги на ногу, наморщил лоб.
– Али боишься? – усмехнувшись, спросил Селантин. – Ведь я не боюсь за свои. А тетка отвалит, наверное, тыщонки три-четыре.
– И я не боюсь, – покраснел Степан и вытащил бумажник с деньгами и паспортом. – Вот возьму пятерку на дорогу, а это пусть будет у вас, – он положил на стол бумажник.
– Хорошо! У нас будет надежней. Иди с богом! Счастливой дороги!
Степан попрощался за руку и вышел.
– Погоди! Я тебя провожу на вокзал, – крикнул Селантин и, сунув в карман бумажник, выбежал вслед за Степаном.
3
Наташа и Николай, дожидаясь Селантина, целый день не выходили из дома. Уже начали подумывать, не сбежал ли он с деньгами и паспортом Степана. Николай даже хотел ехать на Казанский вокзал, да Наташа удержала его.
– Если сбежал, все равно ты его не поймаешь. Воротится Степан, тогда заявим в полицию…
Вечером вместе с хозяйкой и ее свояченицей долго играли в карты, а Селантин не появлялся.
– Видно, уж сегодня не придет, – сказала, позевывая, Евдокия Дмитриевна, – он и раньше-то, бывало, задерживался. Иногда ночи по две, по три не ночевал. Говорил: дела… Давайте-ка укладываться.
Наташа и Николай ушли в свою комнату. Прикрутив фитиль лампы, Николай стал устраиваться на кушетке. Вдруг кто-то застучал в окно. Николай вгляделся.
– Он, Наташа, он! – и пошел открывать дверь.
Селантин, сняв в передней пальто, вслед за Николаем прошел в комнату, где с волнением ждала их Наташа. Взглянув в ее синие, испуганные глаза и достав из кармана пиджака бумажник Степана, положил на стол:
– Беда, друзья, обрушилась на наши головы. Беда непоправимая…
– Как? Что случилось? – присел к нему Николай.
– Степана схватила полиция.
– Что ты? Где?
– Прямо на вокзале. У меня на глазах.
– Может, обознались? Приняли за другого?
– И я так думал… Вначале тоже струсил, юркнул в толпу. А потом пошел следом в участок.
– И что?
– Войти-то я побоялся, ходил около, ждал, не выпустят ли. Потом осмелел, думаю, может, паспорт ему передам. Предположил, что обознались они… Вошел, этак, тихонько и слышу: «Признавайся, Халтурин, полицию не обманешь. Сыщик с тобой из самой Вятки ехал. Нам все твои художества известны. Где сообщники? Сознавайся!» – «Нет у меня сообщников, я один ехал». – «А где документы? Деньги?» – «Ничего у меня нет – все в Нижнем украли…» – Тут уж я понял, что Степана спасти нельзя и тихонько, тихонько назад.
– А что потом?
– До ночи ждал, думаю, не повезут ли его в тюрьму, не крикнет ли он чего. Нет, видать, там заперли… Ну, я на извозчика да сюда. Чего делать будем? Ведь и нас тоже могут сцапать.
– Ты сам-то как думаешь? У тебя опыту побольше, – растерянно сказал Николай.
– Я думаю: вам надо ехать… Да, пожалуй, и мне тоже, с паспортом Степана. А деньги за мной не пропадут. Пошлю тетке депешу, чтобы перевела в Берлин. Оттуда спишемся с братьями Степана и разыщем его.
– А вдруг его выпустят? – спросила Наташа.
– Зачем же тогда за ним сыщик из Вятки ехал;?
– Нет, уж если сцапали – не выпустят, – вздохнул Николай. – Нам надо торопиться.
– Ладно, ложитесь спать, а утром, со свежими головами, решим, что делать. Спокойной ночи! – сказал Селантин и вышел, оставив бумажник на столе.
– Видишь, какой! – шепнул Николай. – Кабы думал сбежать, не вернулся бы сюда с деньгами.
– Да, это так, Коля, – утирая нахлынувшие слезы, прошептала Наташа, – но мне очень, очень жалко Степана…
Утром Селантин проснулся рано и долго лежал на диване, прищурив глаза, дожидаясь, когда встанут Наташа и Николай.
Николай вышел первый. Нахмурив рыжие брови, спросил:
– Не спишь?
– Какой сон? Все думаю о Степане.
– И мы не спали всю ночь. Может, мне или Наташе сходить в полицию?
– Идите, идите, там вам спасибо скажут, что сами явились. Может, еще наградят, если укажете, где я прячусь.
– Так что же делать?
– Я боюсь, если мы будем брать билеты до Варшавы или Берлина, нас могут схватить.
– А как же тогда?
– Давайте махнем в Петербург, а оттуда пароходом в Штеттин. В Петербург идут два поезда – уехать легко. Если поторопимся, можем успеть на дневной.
– Чайку успеем попить?
– Успеем. Вы тут одевайтесь, укладывайте вещи, а я сбегаю за извозчиком…
Через полчаса все сидели за чаем, Закусывали плотно, знали – дорога не близкая. Первым из-за, стола поднялся Селантин, пошел на кухню, позвал хозяйку.
– Значит, уезжаете? – с сожалением спросила Евдокия Дмитриевна.
– Уезжаем прямо за границу. Уж извозчик у ворот дожидается. Сколько с нас за квартиру, за хлеб-соль?
– И не знаю, что сказать… Сколько дадите. Селантин стал рыться в кармане.
– Бумажник твой у нас, – сказал Николай, – принеси, Наташа.
Наташа принесла бумажник, подала Селантину. Тот порылся в нем и, достав новенькую трехрублевку, показал хозяйке.
– Довольно будет?
– Премного благодарны.
– Ну вот и слава богу. Прощайте!
– Прощайте, хорошие мои! А товарищ-то ваш где?
– Он уехал в Рязань… Мы встретим его на вокзале.
– Значит, вещички его возьмете с собой?
– Возьмем, как же иначе?
– Ну, прощайте, да хранит вас бог. Как приедете в Москву, опять к нам милости просим! Присядем…
Все присели. Через минуту встали и начали выносить вещи.
5
На другой день, после обеда, когда Евдокия Дмитриевна прилегла отдохнуть, в парадное постучали.
– Ефросиньюшка, ты не спишь? – спросила хозяйка. – Взгляни-ка, кто-то стучит.
Свояченица вышла в сени и скоро воротилась со Степаном Халтуриным.
Высокий, с растрепанными волосами, он встал у двери.
– Батюшки мои, – вскочила хозяйка, – да вы, видать, опоздали на поезд?!
– На какой поезд?
– Как же, ваши уехали вчера утром. Сказали, что вас встретят на вокзале.
– Куда уехали?
– Сказывали, за границу.
– И мне ничего не оставили?
– Нет, ничего…
– Кто же распоряжался у них?
– Мой постоялец… как его? Опять запамятовала. – Селантин?
– Должно, так… Он за извозчиком ходил и со мной расплачивался.
– Да у него же и денег не было.
– Барышня вынесла ему бумажник.
– Желтый, кожаный? – Да!
– Так и думал, что он меня ограбил!
– Христос с вами! Да как же?
– Обманул! В Рязань послал к тетке за деньгами, а сам мои прикарманил, вместе с заграничным паспортом… Вы-то его хорошо знаете?
– Какое… Квартировал никак с месяц, и все.
– А чем занимался он?
– Вроде в сидельцах служил.
– А политикой?.. Книжки читал?
– Больше в карты играл. Моего-то Елистратыча, покойника, другой раз до нитки обирал. Уж я ругаться стала. Тогда он шахматы принес, и опять же на деньги играли.
– Значит, он меня обобрал и товарищей обманул!
– Вы бы в полицию заявили.
– Разве поймают теперь? Ведь целые сутки едут… Нет, уж я пойду.
– Да куда же? У вас, наверное, и денег-то не осталось. Пока у меня побудьте.
– Я мастеровой. Устроюсь на работу.
– Да как же без паспорта-то?
– Не знаю… как-нибудь.
– Ефросиньюшка! Ты чего сидишь, руки-то опустимши? Давай собирай на стол, надо покормить постояльца.
– Я сейчас, сейчас, живо накрою.
– Вы напрасно беспокоитесь, хозяйка, – запротестовал Степан.
– Нет, нет, не спорьте! Жилье и еду я вам предоставлю, а там уж как знаете… Бог даст – и работу найдете и документы выправите. Мы хоть и бедные люди, а в беде человека не бросим…
6
Стать приживальщиком, да еще у чужих людей, хоть и временно, Степан не мог. Даже мысль об этом его угнетала. Поблагодарив хозяйку за обед, он сказал, что идет искать работу, и, если можно, лишь вечером вернется ночевать.
– Да куда же пойдете-то, кроме нас? И думать не смейте об этом. Будем вас ждать, и ужин и постель приготовим…
Выйдя на улицу, застроенную небольшими домиками, Степан остановился, подумал и побрел в сторону центра, откуда долетали звонки конки.
Он шел, а мысли его были одна другой тревожнее.
«Куда я иду? Где мне, беспаспортному, дадут работу? Разве что по частным домам: где дрова поколоть, где двор подмести. Такой работой еле на харч заработаешь, а мне в Вятку ехать… Как в Вятку? – испугался этой мысли Степан. – Разве что выправить документы? Так, может, из-за этого и не надо ехать?»
Степан почувствовал, как по лбу выступил пот. Он смахнул его рукавом, остановился. Кто-то толкнул его сзади:
– Шагай! Чего стал на дороге?
Обгоняя его, куда-то спешили люди. По дороге охали извозчики, ломовики. Слышались крики, говор, ржанье лошадей.
«Еще под колеса попадешь», – подумал Степан, отходя в сторону, и, увидев впереди небольшой, уже начинавший желтеть сад, пошел туда, присел на скамье.
«Может, и верно, паспорт удастся выправить здесь? Но для этого надо заявить о пропаже. Конечно, будут запрашивать Вятку, полицмейстера… Вдруг вспомнят, что меня собирались арестовать? Напишут сюда, и меня забреют, да еще дело состряпают… Э, да ведь у меня, кажется, была где-то старая справка из училища?» – Он вскочил и стал шарить по карманам. – «Была, это я точно помню. Брал ее, чтобы в библиотеку записаться…» – Степан вывернул все карманы, пошарил даже за подкладкой пиджака и устало опустился на скамью.
«Должно, потерял… а может, в бумажник переложил… едет она теперь за границу… Интересно, далеко ли они отъехали за сутки с небольшим?.. Если послать депешу, пожалуй, можно перехватить. Чего же я сижу? Надо идти в полицию, ведь ограбили же, обманули.
Здесь полиция меня не знает, пожалуй, поверит… Могут хозяйку допросить. На худой конец дадут какую-нибудь справку, что я заявил о пропаже. А то схватят без паспорта-то и как бродягу – по этапу к месту жительства. Каково?.. Нет, тут и сомневаться нечего – надо идти заявлять».
Степан поднялся и остановил первого прохожего, подслеповатого старичка с зонтиком.
– Обождите минуточку, не скажете ли, где тут участок?
– Это полиция?
– Да.
Старичок взглянул с прищуром.
– А вам зачем, любезный?
– Обокрали меня. Деньги и документы увезли.
– Скажите!.. И много?
– Больше тысячи.
– Батюшки мои! Да как же так? Вон, вон она полиция-то. Вон через дорогу, – он зонтиком указал на красный кирпичный дом. – Бегите скорей!..
7
Усатый пристав, с толстым золотым кольцом на мизинце, внимательно присматриваясь к Степану, выслушал его рассказ и, видимо, поверив, велел напиcать все сказанное, подал несколько листов бумаги.
Потом Степан заполнил какой-то бланк с параграфами, где спрашивалось, откуда он, кто, чем занимается, где живет.
После этого сам пристав записал на его бумаге фамилию и адрес хозяйки и, поковыряв в носу, спросил:
– Вам неизвестно, по какой дороге они отправились в Германию?
– Нет, не знаю.
– Да-с, это плохо. Могли поехать прямо через Варшаву, а могли и окольными путями. Ваш Селантин, видать, бестия продувная… Мы предпримем меры розыска, однако ручаться нельзя. Что касается документов, то вам придется подождать. Запросим вятского губернатора. А пока вам выдадут справку, которая может служить временным видом на жительство. Идите к дежурному и посидите там.
Степан вышел из кабинета и сел на скамейку около дубового барьера, за которым сидел городовой в фуражке, и что-то писал. На другой скамейке, у окна сидели какие-то подозрительные люди, очевидно, задержанные жулики, а на полу спал пьяный мужик.
К приставу то и дело подходили полицейские чиновники.
Скоро вышел молодой человек в полицейской форме, с большой конторской книгой и, оглядевшись, крикнул:
– Халтурин! Степан встал.
– Вот, распишитесь здесь и получите справку. Так-с, хорошо! Когда придут из Вятки бумаги, вас вызовут. А сейчас можете идти…
8
От Екатерининской площади ходила конка к Казанскому вокзалу. Степан поехал туда в надежде подработать на подноске багажа. Однако носильщики, завидев на платформе «чужого», быстро выставили его, пригрозили полицией.
С пригородного поезда валил народ с мешками, корзинками, узлами. Степана оттерли в сторону. Нескольких человек он спрашивал, где тут разгружают вагоны, – никто не знал.
Вдруг он увидел бородача со столярным ящиком и лучковой пилой за плечами. Степан обрадовался ему как старому знакомому, догнал.
– Никак столяр будете?
– Столяр, а что?
– Я тоже столяр, только приехал в Москву, и вот, увидев товарища, обрадовался.
– А откуда прикатил?
– Из Вятки!
– Ишь ты! А я ведь тоже вятский, – приветливо сказал бородач и поставил ящик на землю, – только я здесь уже лет двадцать проживаю. Как звать-то тебя?
– Степаном Халтуриным!
– Орловский, что ли?
– Да, орловский. Вы почему знаете?
– Слыхал такую фамилию в Орлове. У меня там родня.
– Вот уж не думал, что земляка встречу в Москве.
– Бывает… Как она, Вятка-то?
– Ничего, по-старому…
– Сюда на заработки подался?
– Вроде бы так, да пока ничего не приискал.
– А ты что делать-то умеешь?
– Я больше по красному дереву…
– Ишь ты! Ну да раз вятский – удивляться нечему, там почти все мастеровые. Ты вот что, Степан… Ты приезжай-ка ко мне на Пресню. Может, наш хозяин тебя возьмет. Правда, работа у нас топорная, но кусок хлеба будет… Сейчас торопишься куда?
– Нет!
– Тогда едем со мной. Я, правда, в отпуске до понедельника, но это ничего.
– Спасибо, я с радостью. А как звать-то вас?
– Егор Петрович… а в мастерской все Петровичем кличут. Как хошь, так и зови.
Степан взял ящик с инструментами, и они пошли на конку.
Егор Петрович занимал небольшую квартирку на втором этаже покосившегося бревенчатого дома. Его жена, Агафья Петровна, проворная, сердобольная женщина, с простоватым, улыбчивым, лицом, узнав, что Степан из Вятки, приняла его, как родного. За чаем Степан рассказал свою историю, Агафья Петровна разохалась и стала просить мужа непременно устроить Степана к себе в мастерскую.
Так как к хозяину идти уже было поздно, отложили поход на завтра. Агафья Петровна упрашивала Степана остаться ночевать у них, но он сказал, что хозяйка будет беспокоиться, и стал прощаться…
