Текст книги "Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине"

Автор книги: Герман Нагаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Требуется хороший столяр в Зимний дворец. Меня просили рекомендовать. Понимаешь?

– Как же не понимать, Иван Анисимович? Должно, сам государь-император велел у вас справиться

Мол, спросите у Ивана Анисимовича, уж он-то знает толк в столярах.

Иван Анисимович сладко улыбнулся.

– Уж скажешь тоже – сам государь! Есть ему время об этом думать. Однако важные господа просили. Счастье тебе, Степан. Жалованье, небось, дворцовое! И жить там будешь. Каково?

«Пожалуй, там, под боком у царя, полиция разыскивать не будет», – подумалось Степану.

– Ну что, неужели сомневаешься?

– Премного благодарен вам, Иван Анисимович. Мог ли я, простой вятский мужик, мечтать об этом… Но возьмут ли меня?

– Все обговорено. Туда, брат, попасть не просто. Уже и справки о тебе навели, и пропуск выправили. В понедельник можешь переселяться во дворец…

4

Степан боялся, что во дворце его запрут, как на яхте, и шел туда с опаской, на всякий случай предупредив товарищей. Однако мастера жили довольно свободно и могли, когда им надо, выходить в город.

Правда, там же, в подвале, где была столярная мастерская, по соседству с комнатой, куда в компанию к трем столярам поместили Степана, жил жандарм с семьей. Он делал вид, что его поселили тут случайно, потому что не нашлось другого помещения, но Степану не надо было никаких разъяснений. Он повел себя так же, как в мастерской Нового адмиралтейства, и жандарм проникся к нему доверием, даже стал приглашать к себе на чашку чая.

Когда же о мастерстве Батышкова распространились слухи среди обслуги дворца и его стали посылать в царские покои, жандарм еще больше привязался к Степану – у него была дочка-невеста…

Степан познакомился с дочкой и, как ему показалось, понравился ей. Расположение жандарма могло ему пригодиться…

Бывая в городе, Степан первое время вел себя крайне осторожно. Догадываясь, что за ним могут следить, ходил по улицам, «пяля глаза» на витрины, заходил в недорогие трактиры и скромно закусывал. Иногда он уходил в город вместе с товарищами по работе и проводил время в их обществе. Как-то в воскресенье вместе с жандармом и его дочкой ходил к обедне в Исаакиевский собор…

Поход Батышкова с жандармом к обедне произвел впечатление на вахтеров, дежуривших у ворот, через которые ходила обслуга дворца. К Степану стали относиться, как к будущему зятю дворцового жандарма, и перестали его обыскивать, когда он возвращался один.

Убедившись, что за ним не следят и что его «персона» не внушает охране дворца никаких подозрений, Степан как-то вечером, основательно запутав следы, петляя по столичным улицам, позвонил в двери к Плеханову. Тот открыл сам.

– А!.. Вот так гость! Рад, очень рад, заходи, Степан.

Дружески пожали друг другу руки, Степан разделся и вслед за хозяином прошел в хорошо знакомую комнату.

– Рад видеть тебя, Степан! Как же ты уцелел?

– Не знаю… Может, меня берегут, чтобы выследить других?

– Едва ли. Ты и сам для жандармов жирный карась. А вернее, осетр! Думаю, что после январских забастовок интерес к тебе усилился. А как обстоят дела с рабочим союзом?

– Плохо. Существуют лишь разрозненные группы на некоторых заводах. Пересажали лучших пропагандистов. И все из-за вас, Георгий. Мало вам было шефа жандармов – начали палить по царю.

– Да, я понимаю, что эта пальба принесла больше вреда, чем пользы. Очень сожалею, что пострадал рабочий союз. Я не сторонник террористических методов борьбы и решительно разошелся со своими товарищами.

– Как? Когда же? – удивленно взглянул на него Степан.

– Летом, на воронежском съезде «Земли и воли». Собственно, партия «Земля и воля» разделилась на две: на «Народную волю», которая стала на путь активной борьбы путем политического террора, и на «Черный передел», оставшийся верным программе «Земли и воли». Я, как ты можешь догадываться, Степан, не стал террористом. Индивидуальный террор, по моему глубокому убеждению, не может привести к победе социальной революции.

– Жалко, что вы не поладили. Раскол может ослабить революционные силы.

– Конечно. Но раздел уже произошел… А ты? Что собираешься делать ты, Степан?

– Я всеми силами буду стараться возродить Северный союз русских рабочих. Я считаю, что главной силой революции должен стать рабочий класс.

Плеханов встал, прошелся по комнате и подсел поближе к Степану.

– Да, Степан, в рабочем классе таятся огромные силы. Рабочие уже сейчас видят слабые стороны народничества. Они должны идти и пойдут своей дорогой. Я верю, что со временем возникнет всероссийская, даже всемирная пролетарская партия. Пролетариат – это тот динамит, с помощью которого история взорвет русское самодержавие.

– Я согласен с тобой, Георгий, – горячо воскликнул Степан, – но я думаю, что самодержавие взорвет не история, а сам пролетариат!

5

Было воскресенье. Степан вышел из дворца и по набережной направился в сторону Литейного, предполагая заглянуть к одному из рабочих – члену союза. С Невы дул злой, колючий ветер. Степан поднял воротник, надвинул шапку на самые глаза.

Навстречу вдоль чугунной ограды шел, ежась от холода, невысокий человек, закутанный башлыком. Когда они приблизились друг к другу, из-под башлыка блеснули очки и сквозь их ясные стекла Степан увидел карие, золотистого оттенка глаза. Он остановился и радостно воскликнул:

– Евпиногор Ильич! Здравствуйте!

– Степан? Здравствуйте, дорогой друг! – они поцеловались.

– Давайте свернем куда-нибудь, здесь пронизывает до костей.

Они зашли в переулок, спрятались за выступ каменного дома и, улыбаясь, стали рассматривать друг Друга.

– Вы здесь живете; Степан?

– Да, уже давно. А вы?

– Я, – шепотом заговорил Евпиногор Ильич, – убежал из Вятки и сейчас на нелегальном.

Степан схватил его руку, крепко пожал.

– Значит, – друзья, как прежде. Я тоже на нелегальном.

– Вы в партии «Земля и воля»?

– Нет, я в Северном союзе русских рабочих.

– Слышал… А что, тот знаменитый Халтурин, что основал союз, ваш родственник?

– Самый близкий, – усмехнулся Степан.

– Он на свободе?

– Он перед вами!

– Что? – Евпиногор Ильич отступил немного и еще раз испытующе взглянул на Степана. – Вы тот самый Халтурин?

– И тот и этот. Одним словом – ваш ученик! Теперь уже Евпиногор Ильич схватил руку Степана и стал ее трясти.

– Поздравляю! Поздравляю от души. Вот уж не ожидал. Да ведь о вас ходят легенды… И что мы стоим тут как неприкаянные. Зайдем куда-нибудь в кофейную.

– А вон напротив вывеска, – указал Степан.

– Трактир? Ну все равно идемте!.. Облюбовав столик в сторонке, они заказали чай и, присматриваясь друг к другу, дивясь и радуясь, начали разговор.

– Где же ваша пышная бородка, Евпиногор Ильич?

– Хватит для полиции и одной приметы, – усмехнулся Евпиногор Ильич, указывая на очки. – А вот вы, Степан, хорошо заросли. Я бы вас ни за что не узнал.

– Приходится маскироваться, меня уже давно ищут.

– Даже не верится… Помните, вы совсем подростком были, когда меня привезли? Я вам еще книжечку подарил – «Басни Крылова».

– Как же не помнить. Эта книжка мне долго служила. Ведь я наизусть знал чуть ли не все басни.

И когда выступал перед рабочими, читал им отдельные места – помогало.

– Вот как? Где же теперь эта книжка?

– Наверное, в III отделении. Мне пришлось оставить старую квартиру, со всем имуществом.

– Понимаю. А где вы сейчас обитаете?

– Угадайте! – усмехнулся Степан.

– Очевидно, на какой-нибудь окраине. Степан придвинулся поближе и прошептал:

– Я живу в Зимнем дворце.

На лице Евпиногора Ильича мелькнуло удивление, сменившееся озабоченностью. «Уж не заболел ли Степан от чрезмерного напряжения и борьбы?» – подумал он и осторожно спросил:

– А что, Степан, разве туда без пропуска пускают?

– Вот он пропуск, – достал Степан бронзовый жетон с гербом и снова придвинулся ближе.

– Не бойтесь, я не сошел с ума. Я верно работаю во дворце столяром-краснодеревцем, под другой фамилией. И, кажется, вошел в доверие. Живу под одной крышей с царем – так лучше укрываться от полиции. Не будут же рабочего-революционера искать в царских покоях.

– Великолепно, Степан! Гениально! Так бывает только в романах! – воскликнул Евпиногор Ильич. – Однако ведь столь благоприятное положение можно использовать. Вы свободно входите во дворец?

– Да. Теперь меня не обыскивают…

– Невероятный случай! Да что же мы сидим тут? Пойдемте сейчас же, немедленно, я познакомлю вас с удивительными людьми. Представителями новой революционной партии «Народная воля».

– «Народная воля»? Я слышал. Хорошее название дали. Вроде, как бы они исполняют волю народа.

– Да, именно исполняют. У них даже есть Исполнительный комитет. Это партия действия! Там объединились смелые, решительные люди. Вас они, безусловно, знают и примут, как друга. Пойдемте!

– Я слышал о них. Там многие из «Земли и воли».

– Да.

– Тогда идемте. Они должны меня знать.

6

Дверь открыл худенький молодой длинноволосый человек, с узким, бледным лицом, обросшим пышной бородой, с проницательными глазами.

Он дружески пожал руку Евпиногору Ильичу и настороженно посмотрел на Степана.

«Халтурин», – шепнул ему на ухо Вознесенский. Озабоченное лицо молодого человека озарилось улыбкой, глаза засветились радостью. Он протянул Степану руку и, не отпуская ее, повел гостя в комнату.

– Там, у меня, разденетесь.

Степан снял пальто и сел рядом с молодым человеком на диван. Тот снова взял его руку в свою.

– Спасибо, спасибо, что пришли, Степан Николаевич. Много наслышан о вас, я – Квятковский!

– Очень рад! – сказал Степан, растроганный столь дружеским приемом по существу незнакомого ему человека, о котором он лишь слышал от землевольцев.

– Мне очень много рассказывал о вас Пресняков, – продолжал Квятковский, – он влюблен в вас.

– Да ведь Андрей, слышно, за границей?

– Когда бежал из тюрьмы, был переправлен за границу. А теперь вернулся в Петербург и снова с нами.

– Я рад был бы встретиться с ним.

– Это устроим… Слышал, ваш союз сильно пострадал после выстрела Соловьева?

– Да, пересажали многих. У нас ведь почти все пропагандисты были легальные, работали на заводах. Полиции ничего не стоило их замести.

– Да, я слышал… Жалею. Но скоро сотни замученных и сосланных на каторгу революционеров будут отомщены. Исполнительный комитет «Народной воли» принял решение – казнить тирана! И он будет казнен!

– Что же это даст? – спокойно спросил Степан.

– Это принесет народу политическую свободу. Сосланные революционеры вернутся обратно. Нам с вами не придется жить под чужими фамилиями. Мы сможем свободно говорить то, что думаем. Издавать свои газеты и журналы. Ваш рабочий союз будет открыто бороться за свои идеалы.

– Вы считаете, что убийство царя приведет к демократии?

– Не убийство, а казнь! Святая казнь тирана и деспота – во имя освобождения народа! Перепуганные этой казнью, царедворцы и наследники не смогут удержать власти – ее захватит поднятый нами народ. В России свершится революция.

– Чтобы удержать власть, нужна могучая сила. Нужна партия, которая бы сумела стать во главе революции.

– Правильно! И такая партия есть. Это – «Народная воля»!

Квятковский говорил с жаром, с верой в свои слова, Халтурин не стал ему возражать, хотя и не был уверен, что «Народная воля» представляет грозную силу.

Квятковский, видимо, по выражению его лица угадал мысли Степана.

– Вы не верите мне? Напрасно. Однако я не стану вас переубеждать. Через некоторое время вы сами убедитесь, что «Народная воля» – именно та сила, которая призвана уничтожить тирана и совершить великий переворот.

– Я бы очень хотел в это верить, – улыбнулся Степан.

Все время молчавший Евпиногор Ильич внимательно наблюдал за Степаном. Недоверие, которое было написано на его лице, постепенно рассеивалось. Чувствовалось, что его глубоко взволновали слова Квятковского, и особенно – его глубокая убежденность.

– Александр Александрович, – сдерживая волнение, заговорил Евпиногор Ильич, – я полагаю, что Степан Николаевич, которого я знаю с отроческих лет, как истинный революционер, очень сочувствует нашим идеям. И хотя он придерживается других взглядов на политическую борьбу, я надеюсь, что он может оказать нам неоценимую услугу.

– Вероятно, да. Но каким образом?

– Степан Николаевич живет и работает столяром в Зимнем дворце.

Квятковский встряхнул густые, взлохмаченные волосы и, вскочив, быстро заходил по комнате. Глаза его горели, на щеках выступил румянец.

– Никогда, никогда бы не поверил, если б об этом услышал от других. Степан Халтурин – глава рабочего союза, который главной задачей своей деятельности ставил ниспровержение существующего строя, живет под одной крышей с царем!

Он умолк и несколько минут ходил насупившись, обдумывая, как и что сказать Степану. Ему очень хотелось вовлечь Халтурина в партию «Народная воля», но он чувствовал, что спешить нельзя. Цельные люди не могут мгновенно изменять свои убеждения, и на них не следует оказывать давления. Пусть Халтурин подумает сам. Впрочем, его хорошо бы свести с Пресняковым. Да. С ним, пожалуй, они скорей сговорятся.

Квятковский тряхнул пышной шевелюрой и снова сел рядом с Халтуриным.

– Я очень, очень рад знакомству с вами, Степан Николаевич. Заглядывайте ко мне, когда сможете. Мы должны познакомиться поближе.

– Спасибо, Александр Александрович. Спасибо!

– Не сможете ли вы зайти в пятницу вечером? У меня будет Пресняков.

– Сумею.

– Вот и прекрасно!

– И я приду, – сказал Вознесенский.

– Очень хорошо! – обрадовался Степан. – С вами мне, Евпиногор Ильич, хотелось бы еще поговорить, однако уже пора.

Степан оделся, Квятковский и Вознесенский вышли его проводить к двери. Простились молча, без слов понимая друг друга.

7

Степан ночью долго не мог уснуть – думал о разговоре с Евпиногором Ильичем и Квятковским. «Да, их можно понять. Александр II, которого газеты изображают царем-благодетелем, – жестокий тиран! По его приказанию в Одессе казнены Лизогуб, Чубаров, Давиденко, Осинский. За последнее время повешено восемнадцать революционеров! А сколько томится в казематах! Сколько сослано на каторгу!.. Нет, не зря в него стреляли Каракозов и Соловьев. Не зря. Я видел его близко, даже говорил с ним. У него глаза удава. Под таким взглядом цепенеешь».

Степан зажмурил глаза и представил, как он встретился с самодержцем.

Это было перед отъездом царя в Ливадию. В мастерскую влетел дежурный офицер и что-то стал говорить лейб-мастеру Ивану Афанасьевичу – тучному усачу, с большими глазами навыкате.

Тот, внимательно выслушав офицера, крякнул и толстым, почти не сгибающимся пальцем поманил работавшего рядом Степана.

– Вот что, любезный… возьми клееварку, инструменты и надень чистый фартук – пойдешь со мной в кабинет к государю.

– Слушаюсь, Иван Афанасьевич, – почтительно поклонился Степан.

– Да поторапливайся, их благородие ждет. Степан быстро собрался, и все трое пошли на второй этаж, в покои государя.

Перед кабинетом, в большой пышной приемной их встретил дежурный генерал-адъютант, в аксельбантах и с лентой через плечо.

Все трое замерли, вытянувшись. Генерал строгим взглядом окинул Степана, поморщился на тучную фигуру лейб-мастера и, кашлянув, сказал зычным голосом:

. – Ступайте в кабинет, да поторапливайтесь, государь уже завтракает.

Все трое вошли в кабинет, и офицер указал на обломок резного карниза от письменного стола, лежавший на зеленом сукне.

– Вот видите, что приключилось. Государь нечаянно уронил яшмовую пепельницу, и резьба отлетела.

– Это можно поправить, – сказал мастер, осматривая обломок.

– Когда государь уедет – сделать настоящий ремонт, а сейчас приклейте как-нибудь, главное – побыстрей.

– Все будет в лучшем виде, ваше благородие, – сказал лейб-мастер и подал Степану обломок.

Тот, постелив на ковер старый фартук и разложив инструменты, стал аккуратно счищать клей, примерять обломок.

– Небольшая щелочка в уголку получается, Иван Афанасьевич, должно, кромкой ударили.

– Нельзя-с… Надо заделать. Ты пока приклеивай, а я сейчас сбегаю за сургучом. Зальем, заполируем-с – в лучшем виде…

Он на цыпочках вышел из кабинета.

Степан, отыскав тоненькие, заостренные с двух сторон гвоздики, достал молоток и аккуратно вбил их в кромку крышки стола. Потом намазал обломок клеем, посадил в гнездо и стал молотком, через кожаную прокладку, сажать его на гвоздики-шпеньки. Офицер, все время стоявший рядом, выглянул в дверь и вышел. Степан стоял на коленях, старательно притирая обломок. В это время в другую дверь кабинета из внутренних покоев вошел царь и, на ходу подкручивая усы, подошел к письменному столу.

Степан, увидя его, поднялся с молотком в руках, не зная, что сказать.

– Работайте, работайте, – сказал царь и так взглянул на него своими бесцветными, холодными глазами, что у Степана перехватило дыхание.

Услышав голос царя, в кабинет вошел дежурный генерал.

– Здравия желаю, ваше императорское величество. Прошу извинить, что мы задержались с ремонтом. А ну, молодец, быстро собирайте свое имущество. Фу, какой запах от клея!

Степан уложил инструменты.

– Все готово, ваше императорское величество. Царь махнул рукой.

– Пошел, пошел, чего стоишь? Марш! – прикрикнул генерал, и Степан вышел…

Теперь, поеживаясь от внезапно нахлынувшего холода, Степан вспомнил встречу с царем и подумал: «А ведь я мог стукнуть его молотком, и не пришлось бы за ним охотиться целой партии революционеров. Правда, это бы выглядело как убийство и произвело бы тяжелое впечатление. Народовольцы же хотят свершить не убийство, а казнь! Казнить тирана, чтобы поднять народ. Может, они и правы… А если вместо этого царя посадят другого, который будет еще лютей?.. Мне не страшно погибнуть за народ, за счастье рабочего люда. Не страшно! И казнить тирана должен именно рабочий, а не интеллигент. Но принесет ли это свободу?..»

Глава тринадцатая

1

Степану было тяжело смирить-с мыслью, что союз разгромлен и что его не удастся восстановить.

Однажды вечером, одевшись попроще, он пошел навестить Иванова – одного из верных людей, члена союза, пропагандиста Выборгской стороны.

Раньше он заходил к Иванову раза два, знал его жену и детей. Иванов работал слесарем и зарабатывал больше, чем ткачи. Он был начитан, хорошо понимал задачи союза и вел на своем заводе пропагандистскую работу.

Степан постучал в знакомую дверь условно, надеясь, что откроет сам Иванов. Но дверь открыла старуха и, неприветливо взглянув на Степана, спросила:

– Чего надо?

– Мне бы Иванова повидать…

– Анна, иди, опять какой-то антихрист явился, крикнула старуха и ушла в кухню.

Из комнаты вышла жена Иванова, простоволосая, по-домашнему одетая женщина, вслед за ней выскочили трое ребятишек, думая, что пришел отец, и сразу присмирели, сникли, увидев незнакомого.

– Здравствуйте, Анна Петровна! Вы узнаете меня?

– Узнаю, как же, сманивали мужа на собрания. Из-за вас он и свихнулся.

– Как это свихнулся?

– А так… уж второй месяц в бегах. А может, его уже давно взяли. Всех его дружков похватала полиция.

– Вам он говорил что-нибудь?

– Сказал, что ему нужно скрыться, и ушел… А у меня вон они – видите! Пошла работать сама, но разве прокормишь такую ораву?

– Сейчас стало потише, ваш муж скоро вернется, – понизив голос, заговорил Степан. – А вам будем помогать по мере сил, – он достал из кармана пятьдесят рублей и протянул хозяйке.

– Ой, да что вы? Откуда у вас такие деньги?

– Возьмите, возьмите, Анна Петровна. И не отчаивайтесь, он непременно вернется.

– Да может, вы в комнату пройдете? Посидите?

– Нет, некогда. Прощайте! Я вас еще навещу. Степан погладил по русой головке старшего мальчика.

– Ничего, не унывайте, ребятки, папа скоро приедет…

2

Степан вернулся домой мрачный. Один из тех, через которых он надеялся установить связи с оставшимися на свободе членами союза, скрывается, а вернее всего – арестован.

Степан разделся, попил чаю и прилег на кровать.

– Иди сыграем в карты, – пригласил дядя Егор – бородатый, пожилой столяр. – Чего-то ты сегодня приуныл, парень?

– Голова болит, – отмахнулся Степан.

– Ну как знаешь… Садитесь, ребята. По гривеннику с рыла – не велик разор.

Столяры сели играть в карты, а Степан лежал и думал.

«Всех, всех похватали «синие крысы». Союз как рабочая организация перестал существовать. Я, может быть, единственный из его активных пропагандистов остался на свободе. И я должен отомстить за разгром союза, за аресты и истребление лучших людей рабочего класса. Это мой святой долг.

Но как?.. Землевольцы не глупые люди. Они считают, что нужно уничтожить тирана. И может быть, это создаст перелом. Правда, на революцию рассчитывать трудно. Какая-нибудь сотня народовольцев не сможет захватить власть. Однако правители, безусловно, перепугаются и наследник может отречься от престола. Тогда – республика и свобода, как на Западе.

А ведь мы своей целью ставили ниспровержение существующего строя. Значит, та же цель может быть достигнута другими средствами. Пожалуй, народовольцы правы».

Степан стал вспоминать пережитое. ««Хождения в народ» стоили огромных жертв революционному движению. Тысячи пропагандистов были арестованы и брошены в тюрьмы. А результаты пропаганды среди крестьян оказались ничтожными.

Народники-«бунтари», пытавшиеся поднять крестьянские восстания, тоже ничего не добились. Наша борьба, борьба рабочих путем стачек и демонстраций, тоже не принесла пока желанных результатов.

В стране произвол. После оправдания присяжными Веры Засулич политические дела вершат лишь военные суды и Особое присутствие Сената. И они все делают по указанию деспота. Он один властвует и распоряжается, попирая законы и установления.

А если он презрел законы, их тем более можем презреть мы – революционеры, вступившие в решительную борьбу с тиранией. Но у нас нет ни армии, ни мощного рабочего союза. Значит, мы должны бороться лишь теми средствами, которыми располагаем, – средствами террора!

Надо уничтожить тирана!

Но если возмездие свершат интеллигенты, это не произведет должного впечатления на рабочих. Если же царя казнят рабочие – другое дело! Тогда они поймут, что это дело союза, и могут подняться все заводы Питера. Больше шестидесяти тысяч человек! Это – сила!..

Да, казнь над тираном должен совершить рабочий! И мне это более удобно, чем кому-либо другому, потому что я во дворце. Однако второй встречи с царем, возможно, не дождаться. А тут надо действовать незамедлительно. Может быть, удастся заложить мину?..

Вот это вернее всего! Надо закладывать мину. Но без народовольцев не обойтись. Только общими силами мы, пожалуй, справимся с этим делом. Пойду-ка я к ним и выложу свой план».

Приняв такое решение, Степан успокоился, пришел в хорошее настроение и, вскочив с кровати, крикнул столярам:

– А ну, принимайте и меня в компанию, пока еще не все деньги потратил!

3

В пятницу, когда Квятковский ввел его в свою комнату, Степан увидел наголо остриженного человека, с колючими усами. Он стоял у окна в настороженной позе, смотрел исподлобья. «Неужели это Пресняков?» – подумал Степан, всматриваясь. Но тот вдруг бросился навстречу, обнял и расцеловал Степана.

– Ну вот и встретились старые друзья. Славно! – воскликнул Квятковский. – Сейчас будем пить чай. Вы посидите тут, а я пойду похлопочу на кухне.

Пресняков и Халтурин присели на диван.

– Ну что, Степан, как воюешь?

– Плохо, Андрей! Наш союз полностью разгромлен.

– Выходит, ты теперь генерал без войска?

– Войско мы создадим, но для этого нужно время. А ты? Как же ты очутился на свободе?

– Бежал из Коломенской части и скрывался за границей. А теперь опять приехал в Россию, чтоб действовать. Ты знаешь, что создана народно-революционная партия «Народная воля»?

– Да, знаю.

– Она уже вынесла смертный приговор царю, и я приехал, чтоб участвовать в казни тирана.

– Я много думал, Андрей. Были у меня сомнения насчет террора. Но теперь я твердо решил примкнуть к вам.

– Я был уверен, что ты примешь такое решение. Значит, опять вместе, Степан?

– Да! Вместе! И на этот раз – до победы! Вошел Квятковский с самоваром и, увидев, что они пожимают друг другу руки, воскликнул:

– Да вы уж нашли общий язык?

– Нашли! Степан пришел с твердым намерением сотрудничать с нами.

– Браво! Садитесь, друзья, к столу.

Квятковский разлил чай, достал из буфета колбасу, сыр, масло. Но Степан, отодвинув свой стакан, взял листок бумаги и стал бегло чертить какую-то схему.

Квятковский и Пресняков, увидев, с какой сосредоточенностью он это делает, придвинулись поближе.

– Вот – коридор, ведущий из царских покоев, а это, – Степан отметил крестиком большой прямоугольник, – парадная столовая. Здесь царь обедает вместе со всей знатью.

– Так, так, очень интересно, – заметил Квятковский.

– Под столовой размещается казарма охраны, а под казармой, в подвале живем мы – столяры.

– И вам случается бывать в царской столовой?

– Приходилось… У казармы сводчатый потолок. По бокам его есть пазухи – пустоты, которые находятся под полом царской столовой. Там можно заложить мину.

– И ты, Степан, можешь проникнуть в эти пазухи? – нетерпеливо спросил Пресняков.

– Я обнаружил дверь с лестницы, по которой никто не ходит. Дверь использовалась, когда прокладывали газовые трубы, а потом ее, заколотили.

– И можно открыть?

– Я уже вынул гвозди, осмотрел пазухи и заделал дверь так, что она стала неприметна.

– Вы сделали важнейшее открытие, Степан Николаевич! – воскликнул Квятковский. – Но сможет ли мина разрушить пол столовой? Очевидно, там прочное перекрытие?

– Я ощупывал. Перекрытие из железных балок, на которое положены толстые брусья.

– Наверное, потребуется много динамита? – спросил Пресняков.

– Можно достать книгу о Зимнем дворце, где все описано, – сказал Квятковский. – Наши техники подсчитают, сколько потребуется динамита. Его придется проносить по частям, малыми порциями. Сумеете ли?

– Я делаю вид, что ухаживаю за дочкой наблюдающего за нами жандарма. Несколько раз ходил с ним в церковь. Охрана принимает меня за своего и не обыскивает.

– Поразительно! – воскликнул Квятковский. – Все складывается так, словно сам бог хочет помочь нам избавить народ от тирана. Я благодарю вас, Степан Николаевич, за информацию и готовность сотрудничать с нами. Благодарю искренне, как брата, и о вашем плане доложу Исполнительному комитету. Надеюсь, он будет принят с радостью. А теперь, друзья, давайте пить чай. Нам надо немножко отвлечься и передохнуть. Предложение такое, что дух захватывает. Если мы взорвем тирана в его собственном дворце, то вместе с ним взорвем и самодержавие!

– На это я и надеюсь! – сказал Степан.

– Ну, все, все, друзья, – Квятковский налил стакан чаю и протянул его Халтурину.

– Пейте, Степан Николаевич. Чай очень успокаивает нервы и вселяет бодрость духа.

4

Халтурин знал, что царю вынесен смертный приговор, который надлежало привести в исполнение. Однако он ничего не знал о том, что в Петербурге уже существовала тайная динамитная мастерская, руководимая Николаем Кибальчичем, которая располагала несколькими пудами черного динамита.

Ему так же ничего не было сказано о том, что Исполнительный комитет «Народной воли» одновременно готовил три покушения на царя на железных дорогах – под Одессой, Харьковом и Москвой. По какой бы из дорог ни возвращался царь, находящийся на отдыхе в Ливадии, его поезд неминуемо должен был взлететь на воздух.

С целью подготовки покушения в Одессу были направлены Кибальчич, Колодкевич, Фроленко и Фигнер.

Под Александровском готовили покушение Желябов, Якимова и Окладский. На окраине Москвы из снятого в аренду дома вели подкоп под железнодорожное полотно несколько агентов Исполнительного комитета под руководством Александра Михайлова, Перовской, Ширяева и Гартмана.

Члены Исполнительного комитета верили, что царский поезд будет взорван. Однако на случай возможной неудачи они, горячо одобрив план Халтурина, стали готовить покушение в Зимнем как четвертый вариант единого замысла. Для связи с Халтуриным был уполномочен Квятковский, как член Исполнительного комитета.

19 ноября в Петербурге распространялись слухи о покушении на царя в Москве. Говорили, что был взорван царский поезд, но государь не пострадал. На другой день царь действительно появился в Зимнем. Люди, видевшие его, говорили, что государь даже не ранен. Оказалось, что народовольцы взорвали поезд со свитой. Степан негодовал от досады. В тот же вечер он отправился к Квятковскому и стал настаивать, чтобы ему быстрей давали динамит…

Но лишь в середине декабря вернувшийся из Одессы Кибальчич тщательно перечитал всю литературу, где описывался Зимний дворец, и составил расчеты для взрыва. Эти расчеты показали, что для закладки мины в Зимнем потребуется не меньше четырех пудов динамита.

В мастерской же не осталось никаких запасов, весь динамит был отправлен в места готовящихся покушений. Одному Кибальчичу приготовить такое количество динамита было не под силу, а Ширяев и Якимова еще не вернулись в Петербург.

Взрыв одного из трех царских поездов под Москвой вызвал большой переполох в Петербурге. Полиция усилила охоту за революционерами. Степан побаивался, что его тоже могут выследить и тогда все сорвется. Через несколько дней он опять заглянул к Квятковскому.

– А, Степан Николаевич! Отлично! Я вас поджидаю. Спускайтесь вниз, я сейчас выйду.

Степан вышел на улицу, осмотрелся и тихонько пошел к центру. Скоро Квятковский его догнал.

Глухими переулками, чтобы не привлекать внимания сновавших по городу шпионов, они вышли на Большую Подьяческую и, осмотрев незаметно улицу, вошли в ворота дома 37, где была конспиративная квартира.

Поднявшись на верхний этаж, Квятковский своим ключом открыл дверь, ввел Степана в просторную переднюю. Они разделись. Из залы, услышав голоса, вышла молодая женщина, с челкой на лбу.

– А, Степан Николаевич! – радостно воскликнула она. – Здравствуйте!

Степан вздрогнул, порывисто шагнул вперед и молча стиснул руку Якимовой.

– Оказывается, вы знакомы. Очень рад! – сказал Квятковский.

Вошли в залу.

– А что, Николая Ивановича Кибальчича нет? – спросил Квятковский.

– Он уехал в журнал, где берет работу.

– Жалко… Садитесь, друзья, нам нужно обсудить важное дело.

Все уселись у круглого стола.

– Вы, Анна Васильевна, как член Исполнительного комитета, знаете о наших планах во дворце?

– Да, конечно.

– Степан Николаевич теперь член «Народной воли» и агент Исполнительного комитета. Ему доверена подготовка взрыва. Мы должны обсудить, как легче проносить во дворец динамит.

– Я думал над этим. Мы ходим за покупками в город… нельзя ли в кульках?

– А вы видели динамит?

– Нет, не приходилось.

– Анна Васильевна, покажите.

Якимова вышла и вернулась с кастрюлей, наполовину заполненной черно-бурой массой.

– Это динамит? – удивился Степан.

– Да. Он самый.

– Не ожидал… вроде студня. Как же его проносить?