Текст книги "Утро богов (Антология)"

Автор книги: Герберт Джордж Уэллс

Соавторы: Роберт Шекли,Владимир Щербаков,Андрей Дмитрук,Людвик Зайдлер,Махариши Патанжеле,Андрей Фальков,Игорь Ларионов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 40 страниц)

Образы «Лебединой книги» – достояние многих племен, населявших не только Лебедию. Эти образы запечатлевались на страницах ее столетиями и тысячелетиями, они стали живым наследием цивилизации трояно-фракийского региона и северной родины славян. Общая линия повествования соединяет события огромной протяженности во времени, начиная с древних ванов, киммерийцев и фракийцев, эпизодов борьбы с Римом (ромеями), с греками за причерноморские города, готами и гуннами, и кончая прелюдией к христианизации.

Не так ли «Слово о полку Игореве» помнит и тропу Троянову, и время Бусово? Сходство здесь объясняется традицией, давней и бесспорной. Внимательный историк и читатель найдут множество тому свидетельств, особенно в «Лебединой книге». Но и отличия двух памятников письменности друг от друга очень значительны, даже разительны. Это и от разницы отображеных эпох и от самого языка, образов, несравненно более древних в «Лебединой книге».

Напомню: только диалог с самой великой богиней позволил понять, осмыслить состоявшуюся находку реальной Лебедии (Великой Свитьод) и подыскать ключ к легендарным, казалось бы, именам, событиям и обычаям: Птица Матерь Сва – Богиня Лебедь – Лебедия – народные танцы вятичей с девой-лебедью.

Это неоценимый дар Богоматери.

Представления о мире и его структуре в «Лебединой книге» так глубоки, что вне всяких сомнений отражают божественную истину, откровение, которое было даровано славянам. Нет нужды убеждать в том, что истина эта исходит от самой великой богини. Люди могли распорядиться в силу свободы воли так или иначе дарами неба. Они выбирали свой путь. Разные потоки и явления жизни соединялись и враждовали друг с другом. Это и есть реальная история. Варианты воззрений объединялись или исключались взаимно. Поток времени подхватывал то, что выживало. Законы жизни и борьбы никто не отменял для нашего мира.

Об этом божественная «Лебединая книга».

Мы хотели открыть мир древних убеждений, который бы органично входил в русло наших дней, не растворяясь в нем и дополняя наши представления, сохраняя свое буквальное, а не переносное или аллегорическое значение. Это была скорее мечта, даже потаенная мечта.

И эта мечта исполнена в «Лебединой книге».

Над нашими головами как прежде, как тысячи лет назад сияет чарующий образ вечно юной Богини Лебеди.

* * *

«Лебединая книга» прямо отвечает на вопрос о Карпато-Фракийской Руси, о миграции русов на восток, на Днепр. В ней описаны битвы и столкновения С готами и гуннами, названы древние имена богов, говорится об антах, князьях незапамятных долетописных времен, о народном вече.

Выслушаем еще раз древнего автора, посвятив ему небольшую главу.

«Времена эти придут к нам…»

«Предречено в старые времена, что мы должны объединяться, создавая силу великую. От этих родов мы имеем нашу Рускень на Голуни и триста городов и сел огнищан с дубовыми домами. Там Перун наш и земля, ибо птица Матерь Сва поет о дне, которого мы ожидаем, и о временах, когда должен повернуться к нам сварожий круг. И времена эти придут к нам за Птицей Сва.

Мы говорим Матери Све, что будем защищать землю нашу лучше, чем венды, которые ушли на запад и там перед врагами землю пашут. И вера у них ныне ошибочная, остерегитесь ее, так как воин борется, если он силен.

А те люди верят в слова, а иные просто глупцы изумленные и не верят. Увидим еще вендов, вернувшихся в земли наши и бывшие степи – поглядеть поля, вспаханные после отхода из Пятиречья.

Если Дасунь будет отсечена от нас, говорит птица Сва, то огонь и смерть понесутся к нам и разрушат Голунь и повергнут ее в горе, и боги Купала и Даждьбог отдадут ее беде. Конница разбита. И вот уж кони, которых зовут сыны ее, валяются на земле. Это боги в степи посылают этой Дасуни за небрежение ими.

Во время антов, анты (антырие) мечом отражали врагов и многие погребены в доме твоем, так как не строили они домов на чужбине…

Итак отец Орь (Оре) шел впереди нас, а Кий вел русов и Шеко вел свои племена, а Хорев своих хорват (хорвои свои) на эти земли, как нам было внушено богами.

Хорев и Шеко ушли в иные места. Мы сели в Карпатских горах (Карпаньсте гориа) и там строили иные города и были у нас иные соплеменники и богатство великое. Поэтому враги напали на нас и потому мы ушли к Киеву граду и до Голуни и там поселились, возжигая свои огни в небо, приносили жертвы в благодарность своим богам и также о себе заботились.

И тут Кий (Коие) умер, после того как он владел нами в течение тридцати лет.

А после него был Лебедян, которого называли Славер (Славере), и он жил двадцать лет. Потом был Верен из Великограда, тоже двадцать лет, и потом Сережень десять. Он одержал в степях победы над врагами.

Но тьма застлала солнце для нас и для них. Это готы пришли в степи наши, творя зло. Для наших праотцев настали дни доблести и борьбы за жизнь, дни славы, потому что мы славим богов. Мы внуки богов, Севера (Сьвра) нашего и Даждьбога (Дажбо). Теперь мы терпим зло, а прежде силу имели великую и оборонялись от нашествий готских врагов почти сто лет. Ильмеры нас поддержали, и тогда мы одержали победу над врагами. У них было десять рехов (князей), и были они что волки, хваставшие львиной храбростью, и когда мы на них напали, начали хитрить, что нам-де нет нужды обороняться, потому что наши прежние мечи обменены на овец и на овощи и мы верим вашим богам (небу).

И вот бьет крылами птица Матерь Сва, потому что бормановие (брмановие) идут на нас. Они разделились и так напали на нас, и разлилась великая печаль (туга влка) в крае нашем.

И вот наши дома в степи разрушены. Возносится к небу наш плач Жале, и кличет Матерь Сва о помощи ко Всевышнему, который дает жизнь лесам и огонь в наши очаги. И пришла помощь, и тогда отцы наши бросились на врагов… отступили готы и осели на Малой Калке (Калициу), что течет к берегам морским и таким образом заняли земли до Дона, а за той рекой Доном есть Калка Великая, пограничье между нами и первичными племенами. Там готы (годе) бились четыреста лет со своими врагами. Мы же заняли земли наши и спокойно пашем землю для греков и меняем скот, шкуры (скери) и сало на серебряные и золотые кольца и питье и всякие яства, и житье наше было в те поры спокойное (клудна) и мирное. И вот готы напали на нас еще раз, и была борьба (приа) в течение десяти лет, и мы удержали земли наши. Так мы должны обороняться от врагов, которые идут на нас с трех концов света. И тогда праздники придут к нам. Из них первый праздник это Коляда (колиадь), а второй Яр (Иарь) и Красна Гора (Гуре), и Овсена Великая и Малая и идут эти праздники, как муж идет от градов к селеньям крестьянским, и к этим землям приходит мир от нас к другим и от других – к нам.

Собирайтесь, братья наши, племя с племенем, род с родом и бейтесь за себя на земле нашей, нам надлежит это и никогда ничего иного, потому что мы русичи, славящие богов наших, наши песни, пляски (пленсои) и игрища. Мы славим тех, кто осел на земле и набирал земли перстами в раны свои и толок ее, чтобы по смерти предстать перед Марморой и чтобы она сказала: нет вины на том, кто наполнен землей, и я не могу его отделить от нее. И боги, там присутствующие, добавят: ты русич и останешься им, потому что набрал земли в раны свои и несешь в Навь.

В те времена, пока избирали князя, о многих вождях и князьях, об их княжении решали простые мужи на вече. И так было поставлено: землю пахать себе, а князю было поручено заботиться о людях, а хлеб и еду и необходимое на житье он получал от людей своих. А ныне имеем князей иных, берущих полюдье и передающих власть от отца к сыну и даже от деда к правнуку.

Вот грядет с силами многими Даждьбог (Дажбо) на помощь людям своим – так не бойся, потому что в древности и ныне он печется о тех, кому он рех (князь, отец, глава), как он знает. Мы ожидаем дня своего, о котором имеем предвестие, потому что Воронжец (Воронзенць) было место, в котором готы усилились, а русов, которые бились за этот город, было мало. И после битвы той все было сожжено, прах и пепел были разнесены ветрами во все стороны, и место это оставлено. Но земля эта русская, не отрекайтесь от нее и не забывайте ее, потому что там пролилась кровь отцов наших и по праву об этом Воронжеце (Ворензенцие) слава протекла по Руси, и то, что отнимают враги, надо отстаивать всеми силами. Требуйте этого от своих князей, которые на Руси получают пашню и припасы (руга), Давайте князьям и крестьянских слуг. И еще мы должны давать ругу особую, еду и питье.

От сего времени и до смерти они должны служить нам. А многие сложили кости свои как во времена мезенмировы, так и во времена антов (антие).

Мы честь и славу поем богам и славим их и никогда не просим, а славим. И сотворив молитвы, омываем тело наше, и снова славим их (рциехомь слву).

А также пьем сурю, напиток во славу, пять раз в день. Зажигаем огни, сжигаем дуб в очаге. Величаем Снопа и возносим хвалу. Мы Даждьбоговы внуки и не смеем пренебрегать славой нашей. А несколько веков тому назад (завиецои) мы были антами на Русколани, а ранее были русами и остались ими… По Волыни шли… Волынь была первичным родом. Анты Мезенмира одержали победу и разбили готов (годие). За ними набежали гунны (егунои), жаждущие крови славянской (о крве слевнех жадиащесе). А за ними шли обры на князя нашего и убили его, и так Синее море (соине мориа) отошло от Руси.

Боги русов не принимают жертв людских и животных, а только плоды, овощи, цветы (квиетои) и зерно, молоко, напиток сурю, сброженный на травах, и мед.

Но ни в коем случае не живую птицу и не рыбу. Это варяги (вриазе) и эллины дают богам жертву иную и страшную – человеческую. Мы этого не должны делать, потому что мы Даждьбоговы внуки и не должны шагать по стопам чужеземцев…

Жертва наша это солнечный мед, имеющий девять сил, в чаше стоявший на солнце три дня, а потом процеженный сквозь шерсть. Это и есть наша жертва богам правым, точно такая, как у наших праотцев, ибо как и они, мы происходим от Даждьбога (Дажьба) и стали славными, славя богов наших. Ни в коем Случае мы не просим и не молим о благе своем, потому что боги нам говорят ходите к русу, но не к врагу…

Матерь Сва учит нас воспевать победы над врагами. Мы тому верим, как слову птицы вышней, в русском небе летящей к нам… Мы избираем князей наших, чтобы они пеклись о нас, и, если придет враг к рубежам (кромои) нашим, направляйтесь туда, не медлите, как только начнут созывать рать.

Сноп знает, что в молитвах славим мы и никогда не просим, не требуем необходимого для жизни. Это осуждаем. Лучше посмотрите на отца нашего Оря по облакам ходящего. Восхищает сила Перуна, небесная его кузница. Там Орь (Оре) видел, как Перунько ковал мечи для походов на врагов и, куя, приговаривал: вот у нас и мечи и стрелы есть для врагов и не смейте бояться их, потому что я уничтожу (зницоу) их, и станет их меньше, и перстами будут копаться в грязи, станут зверями, будут как поросята в грязи и смраде, которые они носят по следам своим. Там будет сказано о них, что они как поросята и свиньи в смраде.

Итак Перунько приказал ковать мечи и сказал это Орю. Орь повел отцов наших. Так началась наша борьба за жизнь много веков назад, и поныне мы верим в то…

И потому Русь не умрет, так как мы проливали алую кровь, и так будет до конца. И земля наша будет славной, и племена и роды ее, потому что мы славим богов, никогда не прося, а только славя силу их. Также величаем пращура нашего Сварога (Сврга) который был, есть и останется вождем нашим навеки и до конца».

Новгородские древности

Для меня история с Птицей Матерью началась в дальневосточном поселке и необычно потом вплелась своей особой нитью в происшедшее много позднее в другом месте.

В поселковом клубе я смотрел трофейный немецкий фильм. Рядом сидел якут. Еще до начала кино я хорошо рассмотрел бронзовую бляху на его груди на фоне оленьего меха. Мне было семнадцать, я скоро должен был окончить десятый класс. Мне предстояла дорога – в Москву, поступать в институт или университет. Я много читал. В бедной событиями жизни я учился наблюдать. На лыжах я бегал в соседние долины, добирался с друзьями и до якутских стойбищ. Пробовал вставать на широкие, подбитые снизу мехом сибирские лыжи.

Что тогда рассказала мне бронза сибирского охотника? Я запомнил рисунок. Мы говорили о нем. Но якут не мог ничего сказать о его значении и происхождении. Предмет раньше считался чуть ли не священным. Изображена же была крылатая женщина.

В другой раз, в самом стойбище, я видел бляшку с кентавром. На Руси когда-то такое вот существо, и человек и конь одновременно, называлось китоврасом.

Якута-кинозрителя звали так: Миитэрэй, то есть Дмитрий. Он был вдвое или втрое старше меня, но возраст не помогал, он только повторял, что бронза досталась ему от деда.

Прошло много лет Я узнал, что русские бронзовые зеркала работы новгородских мастеров еще в семнадцатом веке попадали далеко на восток и на север. Академик А. П. Окладников однажды рассказал мне о русских охотниках, обогнувших самую северную точку Азии и оказавшихся на восточном побережье Таймыра. Следы их найдены много севернее и восточнее знаменитой златокипящей Мангазеи, что располагалась на берегу реки Таз. Только сто с лишним лет спустя русский полярный исследователь Семен Челюскин опишет северную оконечность Таймыра и укажет самый северный мыс Азии, носящий его имя.

Остров Фаддея еще дальше на восток от этого мыса. Напротив – залив Симса, вдающийся в таймырский берег. Здесь, на острове Фаддея и в заливе Симса, и найдены были вещи русских мореходов и охотников.

Как это представить? От Мангазеи сюда добраться не проще, пожалуй, чем до самой Мангазеи из центральной России. Ведь река Таз, где строилась в 1601 году Мангазея со своим портом и деревянными домами, впадает в Тазовскую губу, которая сливается с Обской губой. Здесь смешиваются воды Оби и Таза. В залив Симса отсюда добираться так. Нужно идти на север по Обской губе, затем по Карскому морю на восток – километров двести до Диксона, оставляя далеко на юге устье Енисея. Потом километров семьсот до мыса Челюскина. И еще небольшой маршрут за этот мыс. Тысяча километров с лишним труднейшего, самого северного пути из всей ледовитой трассы.

О Мангазее много писали в семидесятых годах нашего века – в газетах, журналах, альманахах. О мореходах залива Симса вряд ли кто-нибудь даже упоминал. Есть лишь научные работы.

Мне же пришлось вспомнить этот северный залив потому, что там найдено было бронзовое зеркало. Очень похожее на то, что я увидел у якутов. Никто не знает, сколько таких зеркал и блях было завезено в Сибирь.

– Со временем местные литейщики и ювелиры, – рассказывал А. П. Окладников, – стали отливать по готовым образцам нагрудные бляхи. Это соответствовало культу Солнца, например, у юкагиров, которые называли эти бляхи «грудным солнцем».

В его книге я увидел рисунок новгородского хороса с кентаврами. Так называлось паникадило. Его кентавры очень близки к кентавру фаддеевского зеркала. Хоросы делали не только в Новгороде, но и в Пскове, начиная с пятнадцатого века. И на некоторых из них были другие изображения. Похоже на птицу с девичьим лицом.

Это она, Птица Матерь Сва. Уходя на запад, венеды-венды оставляли и как бы завещали своим остававшимся единоплеменникам и сородичам этот образ великой богини. Часть венедов повернула на север. Керамика и другие предметы материальной культуры очень схожи на берегу Венедского залива (там, где жили поморские славяне) и в Новгородской земле.

На одном из хоросов изображены шесть кентавров и шесть божественных птиц. Насколько можно рассмотреть, у девы намечен нимб, лицо круглое, милое. Шесть крыльев, располагающихся вокруг лица, как бы обрамляют его: два перекрещенных крыла вверху, два внизу, по одному крылу по бокам. Мне показалось, что эта шестерка крыльев передает полет птицы Матери так, как его представлял или, может быть, даже наблюдал древний мастер. Его творения были найдены спустя столетия и умело соединены с другими сюжетами новгородскими мастерами средневековья.

Допустимо и другое объяснение: изображен шестикрылый серафим.

Вещи, которые были найдены на берегу залива Симса и острове Фаддея, помогали мне проникать в тайны исчезнувшего времени. Как охотник отправился я за ним в погоню. Я читал об этих вещах и отчетливо их себе представлял. Это серебряные и медные перстни, иконки-складни, нательные кресты, приборы, в том числе медный компас, костяной круг с отверстиями, в которые вставляются костяные же втулки, а в них деревянные стерженьки – в этом не узнанном никем из ученых механизме были еще медные колечки и детали непонятного назначения. Я тоже не понял назначение этого прибора. Искал другие его части в перечне находок – напрасно. Что еще привлекло мое внимание?.. Блок от судовых снастей, остатки бочонка, кусок дерева от судна, потерпевшего аварию у острова Фаддея, с вбитым в него деревянным гвоздем, и вместе с тем железные гвозди и массивный железный круг – опять непонятного назначения. Медные подвески, замки от кремневых ружей, железные ножницы, трубки-игольники из листовой меди, пряжки, оловянные тарелки и пуговицы, витая проволока, безмен, топоры, струг с двумя ручками для тесания дерева, сдирания коры и других работ, висячий замок, похожий на гирю, солнечные часы в деревянных футлярах, шилья сапожные, ложка-поварешка, непонятного назначения железки, ножи, кожаные ножны к ним, куски черной юфтовой кожи, сукно красного, зеленого, желтого, синего цвета.

Кусочек бумаги, оставшийся в ножнах кортика, сохранил название документа: Жалованная грамота.

Сам кортик с костяной ручкой, костяные пластинки, катушки от компасов, медные колокольчики, наконечники гарпунов, сумка суконная с огнивом и кремнем в нижнем кармане, кожаные пояса с пряжками и костяными скобками, медные сковороды и кастрюли, тазы, котлы, долота, пули свинцовые, картечь, серебряные серьги, выделанные куски оленьей кожи с привязанными к ним гирьками – все это я живо представил себе, и вещи понемногу рассказывали о людях.

Может быть, они видели или были знакомы с мастерами, владевшими секретами хоросов с изображением крылатой богини.

Возвращалось исчезнувшее время. На серебряной монете правления Ивана III (1462–1505) есть надпись: «Осподарь всея Руси». Русские полярники оставили больше тысячи монет Ивана Грозного, более шести сотен – Федора Ивановича, около девятисот – Бориса Годунова, сто тридцать четыре – Лжедмитрия, более трехсот – Василия Шуйского, примерно полтораста – Михаила Романова (1613–1645). Эти последние монеты и зафиксировали время плавания: примерно 1620 год.

* * *

Возникающие в памяти картины завораживают. Я вижу снег золотым от солнца, серебристым, синим и пахнущим влагой лозы, голубым, серым, алым на закате, и всегда – таинственным. Отправляясь в лыжный поход или в стойбище, я не знал, как будет выглядеть знакомая долина, какими окажутся распадки. Там могли грохотать лавины, могла быть и мертвая тишина. А в тишине, особенно к вечеру, настораживал любой звук, любая чужая лыжня. Твой выстрел из «тулки» шестнадцатого калибра слышал весь окрестный мир.

…Летом оставались белые шапки на сопках, как напоминание об ушедшей зиме. На загривке одной горы я нашел огромные желтые цветы. Ниже теряющаяся в сланце струя намечала крутой спуск Я шел за ней, пил сладко-ледяную воду, отдыхал на камне. Внизу звенел водопад. Под ним вода растекалась, стелилась синей скатертью Там оживали тени. У камней стояли хариусы Стремительно срываясь с места, они вспарывали гладь воды – охотились, хватали попавших в речку кузнечиков, бабочек, мух. Но в этой речке вкус воды был иным, не тем, что в снеговом ручье, за которым я шел. Я брел, высматривая заводь издалека. Я знал, как незаметно для рыбы перегородить ее камнями, с какой стороны от солнца для этого заходить и как насыпать гальку, чтобы рыба не выбралась. В мутной воде потом можно ловить хоть руками, лучше – рубашкой с завязанными рукавами.

Разводишь костер из плавника, серого и сухого как порох. Выбираешь плоский камень, устраиваешь его среди жара. Смазав его тончайшим слоем глины, кладешь рыбу. Проходит несколько минут – и твой обед готов.

Ты идешь, примечая кусты жимолости с незрелыми еще ягодами, брусничные поля на склонах сопок, морошку в низинах, голубику на равнине. Это твой дом на все лето. Ты возвращаешься в поселок, только чтобы переночевать, хотя тебе приходилось ночевать и в шалаше.

Так было всегда. По крайней мере, до приезда Жанны.

Краски неба и снегов, которые я люблю, серебро ручьев среди света и теней – лишь отражение состояний моего сердца. Я понял это, когда было тяжело.