Текст книги "Иной мир"

Автор книги: Герберт Циргибель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Мои мускулы становятся все слабее, моя плоть мягкой. Только разум остается безмятежным. Я протестую против всего, я все ненавижу. Звезды ухмыляются через иллюминатор, Солнце бомбардирует нас своими лучами; образование пятен и извержений усилились, это означает для нас повышенную доху излучения. И это правильно, мне это уже все равно. Из соседней каюты я слышу трели Паганини. Он постоянно напевает, когда не спит или когда с ним Соня. Это тра-ля-ля приводит меня в бешенство. Когда становится тихо, Гиула начинает петь. Он и раньше пел, но раньше его песни были не такими грустными. Он больше не дает уроков. Я не знаю, почему, но они теперь реже вместе. У Сони снова пациент, который занимает ее время. Паганини нужно массировать, и Паганини нужны таблетки и инъекции. Мне тоже нужны таблетки и инъекции и массаж, но меня она не замечает. Скоро все пройдет. Я жду не дождусь конца, я радуюсь этому.

Если бы я только мог думать о чем-нибудь другом. Я пытаюсь читать, но я вижу перед собой только Соню. Я вижу ее в платье, и я танцую с ней и сплю с ней. Я боюсь сойти с ума раньше, чем настанет конец.

Тринадцатое февраля

Гиула снова пел. Это была какая-то печальная песня какого-то Ракёчи. Я выбрался из кабины, уставший и нервированный. Он был в саду.

– Хватит, – сказал я, – замолкни сейчас же, Гиула.

Он продолжал петь.

– Заткнись же, наконец! – закричал я. Он испуганно затих. Я снова выбрался из кабины. Из лазарета доносились трели Паганини.

– Ты тоже сейчас успокоишься, – бормотал я. Он не хотел слышать этого. Вместо этого я слышал, как он крикнул: «О, моя Соня, разве мы не два солнечных лучика?»

– Да, Дали, – ответила Соня серьезным тоном, – Мы два солнечных лучика.

– Сегодня третье ноября? – спросил он.

– Не думаю, сейчас должен быть февраль или март, но может быть наш календарь больше недействителен.

– Он недействителен, Афродита, мой солнечный лучик. Сегодня мы празднуем день зимнего солнцестояния. Видишь фейерверк? Прощание с летом. Ты еще помнишь, как мы были вместе в Калькутте? Ты еще помнишь?

– Нет, я не помню. Я еще никогда не бывала в Калькутте.

– Ты была в Калькутте! – резко сказал он.

– Хорошо, я была там.

– Да, мы оба были там. Мы слушали вторую симфонию Барны Барагамбы. А затем мы вышли. Повсюду горели огни. Потом появился он, помнишь?

– Кто появился?

– Рабиндранат[19]19
  Тагор Рабиндранат (Тхакур Робиндронатх) (1861, Калькутта, – 1941, там же), индийский писатель и общественный деятель. Автор популярных лирических песен на собственные тексты и балетов. Писал на бенгальском языке, занимался в Англии литературой и музыкой. В его поэзии прослеживается эволюция идейно-эстетических воззрений, в итоге которой он сформулировал гуманистическую концепцию «джибандебота» («божество жизни»), восходящую к Упанишадам и идеалам средневековых поэтов-вишнуитов.


[Закрыть]…

Я пролез в люк. Они сидели друг рядом с дружкой словно пара.

– Это новый метод лечения? – спросил я. – Почему ты не делаешь ему инъекцию?

– Не мешай нам! – крикнул ее пациент.

– Наши лекарства далеко не вечны, – ответила Соня.

После паузы она добавила: «Он ведь тоже человек, Роджер».

А я, я не человек? Я вообще-то хотел от нее таблеток, но она видите ли была занята. Я оставил обоих наедине и полез в каюту Паганини. Внутри она выглядела запущенной. Нотные листы беспорядочно парили, его «Ортоскопическая симфония» порхала мне навстречу. Затем я нашел иглу для инъекций. Соня должно быть потеряла ее здесь. Я взял иглу и полез обратно. Когда я открыл люк лазарета, я оцепенел. Пациент, нуждавшийся в помощи и его врачиха лежали крепко обнявшись. Когда он заметил меня, он лишь ухмыльнулся. Соня испуганно вырвалась из его объятий. Я потерял самообладание. Я начал ругаться и так разошелся, что появились Чи и Гиула. Увидев их, я еще больше вышел из себя. Я не хочу повторять слова, которые срывались с моих губ, я был вне себя. Чи схватил меня и потащил меня в мою каюту. Я сказал: «Чи, я ненавижу тебя, я больше не хочу тебя видеть, я ненавижу всех вас. И тебя тоже, Гиула, проваливай или я тебя убью!»

Они привязали меня ремнями к моему креслу-лежанке.

– Сначала приди в себя, – сказал Чи, – потом мы поговорим с тобой.

Когда я остался один, все вдруг вырвалось из меня. Я горько зарыдал. Я плакал как ребенок.

Был ли это конец? Я уже столько всего выдержал в своей жизни; Тяготы этого полета были для меня уже слишком. И не только для меня. Другие тоже были комком нервов. Они внушали себе что-то, чего уже давно не было вовсе. Если бы у меня в эти минуты была ампула, я проглотил бы ее без раздумий. Вошел Чи. Я больше не хотел его видеть и закрыл глаза. Он сказал: «Тебе нужен покой и сон, Стюарт. Сколько времени ты больше не занимаешься гимнастикой?"

Я не ответил.

– Вероятнее всего, уже несколько недель. Я могу понять тебя, Стюарт, я знаю точно, что происходит в тебе. Что ты думаешь, порой творится у меня на душе? Но я вижу всех вас и слышу ваши разговоры, я воспринимаю это со страхом. Когда я беру себя в руки, это чистейший инстинкт самосохранения, когда я провожу расчеты и думаю об информационных зондах. Ты должен стряхнуть с себя земные представления. Все, что человечно – нормально. И то, что происходило здесь и продолжает происходит, – человечно.

Он замолчал и ждал ответа. Когда я ничего не сказал, он продолжил тихим голосом: «Ты, кажется, принимаешь меня за хладнокровного интеллектуала. На самом деле, холодная логика порой сдавливает мне горло. На Земле меня ждет жена; недолго, затем время траура закончится. Потом появится другой, который заключит ее в объятия – Чи мертв. Разве она виновата в этом? Разве я виноват в этом? Судьба не заботится о чувствах, все получит свое развитие. Эй, Стюарт, ответь же, наконец!

Я не думал об этом.

– Я хочу тебе кое-что сказать. Мне очень нравится Соня…

Почему нет, подумал я с горечью, у нее был Гиула, и у нее был чокнутый, почему бы у нее еще не могло быть и его?

– Я думаю, люди познаются по-настоящему только в тяжелых ситуациях. Мы никогда не слышали, чтобы она жаловалась. Гиулу наше беда почти сокрушила – Соня справилась с ней. Я восхищаюсь ее мужеством, ее самообладанием. Нам стоило бы поучиться у нее, Стюарт, прежде всего тебе.

Я открыл глаза. Чи был передо мной, его лицо было обращено к иллюминатору.

– Я такой, какой я есть. Оставь меня в покое.

– Почему я должен оставить тебя в покое? Ты должен преодолеть самого себя. Мы не выбирали эту жизнь – теперь мы должны справиться с ней. Соня справилась с ней. И ты, и Гиула однажды тоже найдете силы. Один должен помогать другому, иначе мы все погибнем.

– Вот именно тогда мы и погибнем.

– Нет, если ты этого не захочешь, Стюарт. Ты забыл, что ты занимаешь должность? Бортинженер на борту «Чарльза Дарвина» – помни об этом. Ты справишься, потому что ты не один.

– Но я больше не хочу жить! – Я выпрямился и посмотрел на него. – Я больше не могу, Чи, я сам себя презираю, я отказываюсь от себя, понимаешь ты?

– Я понимаю, но мы не отказываемся от тебя. А теперь ты будешь спать.

Я испугался, когда вдруг забралась Соня.

– Я не хочу! – крикнул я – Оставьте меня в покое, я не хочу укола!

Чи схватил меня, а я был слишком слабым, чтобы защищаться. Когда Соня коснулась меня, я успокоился. Она посмотрела на меня своими большими, темными глазами, и ее взгляд излучал теплоту и доброту.

– Я не хочу причинять тебе боль, Роджер, – прошептала она.

Я почти не заметил укола иглы. Ее взгляд я взял с собой в свой сон.

Третье марта

Я очень долго спал. Несколько раз я просыпался, но я не знаю уже, что происходило в это время. Хорошо, когда можно уснуть и забыться. Но только одно не покидало меня во время моего забытия. Я видел тысячу снов, и всякий раз в них появлялась она. Когда я окончательно проснулся, она сидела рядом со мной. Я не был уверен, не снится ли мне это, но Соня сказала:

– Это я Роджер, это тебе больше не снится.

– Откуда ты знаешь, что я видел тебя во сне?

– Потому что ты звал меня. Каждый день. Ты признавался мне в любви.

– Я люблю тебя, Соня, и теперь я скажу тебе это не во сне. Я люблю тебя.

Она проводила рукой по моим волосам и молчала. Я притянул ее к себе и поцеловал ее. Она оставалась со мной и все же была бесконечно далека от меня. Все подходило для нашего мира. Глубочайшая чернота и ярчайшая белизна снаружи и высочайшее счастье и самая глубокая бездна. Правда и ложь – все было рядом. Я больше не произнес вслух, что чувствовал.

– Соня, о чем ты думаешь? Где ты?

– На Земле.

– С ним?

– Да.

– А здесь? Что здесь?

– Ничего. Ничего, Роджер.

Значит это правда, что однажды сказал Чи, подумал я. А я создавал себе иллюзию.

– Мы должны жить, – утешающе сказала она, – постоянно, до самого конца. Но есть человек, которому я останусь верной, чтобы не случилось. Я хочу оставаться верной себе и ему, Роджер. Я не могу вырвать Землю из своей души. Гиула не знал женщин до меня, он не знал, что такое любовь. Он искал ее во мне. Теперь он разочарован. Я не буду принадлежать ни ему, ни тебе, ни Дали или Чи, а только одному. Пожалуйста, пойми меня Роджер.

Последние слова она произнесла шепотом.

Ее признание протрезвило меня, но оно не избавило меня от всепоглощающего желания.

– Расскажи мне о своей жене, – попросила она.

– У меня нет жены, – сказал я, – и нет смысла говорить об этом. О ней не стоит вспоминать. Кто тот мужчина, которого ты не можешь забыть?

– Его зовут Бедрих и он художник.

– А дальше?

– Больше ничего. Я люблю его.

– Значит, он останется твоим лучшим воспоминанием.

Она кивнула.

Мы немного помолчали. Затем я спросил: «У него есть имя – я имею в виду, как у художника?»

– Нет, – сказала она, – но я думаю, он что-то может, несмотря на то, что у него нет общественного признания.

– Да, такое бывает, – сказал я. – Художникам не всегда стоит завидовать и совсем не стоит, если у них есть голова на плечах.

Соня не ответила. Между нами была снова продолжительная тишина. Я взял ее за руку.

У входа в каюту появился Чи.

– Извините, я не хотел бы мешать вам, но может быть вы хотите посмотреть интересный спектакль?

– Нет, – сказал я, – ни спектакль ни трагедию.

– Что же это тогда? – спросила она.

– Это ни Шоу ни Пауст.

Меня разозлило то, что Чи помешал нам.

Чи сказал: «Суперновая, такое редко увидишь, интереснейший процесс. Действие происходит в созвездии Большой медведицы, а именно южнее звезды Каппа. Вам нужно поторопиться, если вы еще хотите что-то увидеть, максимальная яркость кажется уже достигнута.

Он снова пропал.

– Я хотел бы знать, какими категориями он мыслит, – сказал я. – Южнее Каппы! У порой создается такое впечатление, что ему даже нравится это путешествие. Южнее Каппы что-то стало ярче, и восторгается этим.

– Он чудесный, – сказала Соня. – Когда я еще работала в больнице, у нас был профессор, который был похож на него. Он проводил эксперименты с сильными ядами над самим собой. Во время третьего он умер.

– Ну да, чудесный. Мы тоже проводим эксперимент над собой, и мы тоже проведем эксперимент твоего профессора.

– Пойдем в сад, я хочу посмотреть на Суперновую.

– Я хочу остаться с тобой наедине, Соня.

– Для этого у нас еще есть время, Роджер. Пожалуйста, пойдем со мной.

Я неохотно последовал за ней.

В саду щурился, глядя в окуляр.

– Еще одна катастрофа в космосе, – ворчал он, – ты посмотри на это, серая плесень. Звезда надувается, словно мыльный пузырь и снова опадает. Бесполезно, как все в этой идиотской Вселенной.

Он отошел на шаг в сторону, чтобы уступить мне место.

– Оставь пожалуйста в покое плесень, – грубо сказал я и посмотрел на светлое пятно южнее Каппы.

– Эта ядерная реакция разыгралась примерно сто лет тому назад, – сказал Чи. – Повышение интенсивности такой звезды в сорок миллионов раз превышает первоначальную величину.

– Я в этом не сильно разбираюсь, – ответила Соня.

– Я тоже нет, – заметил Гиула, – и это меня не интересует. В сорок или в сто миллионов больше – какая важность.

– Нашему Солнцу пришлось бы светить примерно сто миллионов, чтобы произвести энергию, которая образуется при возникновении Суперновой, – объяснил Чи.

Я думал, есть вещи поинтереснее, чем дебаты об этом светлом пятне, например, Соня, ее кожа мягкая словно шелк…

– Вся наша Солнечная система ничтожно мала по сравнению с размерами, которых достигает такая звезда…

Что Солнечная система по сравнению с ее глазами…

– Пожалуйста, Соня.

Я уступил ей место и словно ненамеренно дотронулся ее руки. Чувствовала ли она, о чем я думал? Паганини забрался в люк.

– Я тоже хочу посмотреть, – прокряхтел он. – Что новенького на Земле?

– Мы смотрим не на Землю, Паганини, – сказал я, – она не так важна. Мы наблюдаем Суперновую.

– Это хорошо, – пробормотал он, – Суперновая – я озвучу ее. Моя третья часть целиком посвящена радиоактивности. А в завершение последует маленький пассаж из концерта для скрипки E-Мажор. Стюарт, ты знаешь это место, ты тоже, Соня…

Он вдруг начал напевать чудесное адагио второй части с необыкновенной нежностью и самоотдачей. Непонятно, что происходило в его больном черепе. Едва он закончил, он снова начал сквернословить. Он посмотрел на новую.

– Праматерия, адская глотка, протоны, дерьмовый мир! Ах, Соня, мой солнечный луч!

– Заткни сейчас же свой рот, – сказал Чи.

Но Паганини не заткнулся.

– Эй, Стюарт, ты знаешь, что прекрасно?

– Да, я думаю ты знаешь, что прекрасно, Паганини.

– Ты ничего не знаешь, скажу я тебе…

– Молчи, Дали! – крикнула Соня.

– Но я хочу сказать это! – упрямо настаивал он.

– Ты должен замолчать.

Соня схватила его за руку и хотела утащить прочь. Он вырвался.

– Я скажу ему наушко. Он должен знать, что прекрасно.

Он подошел ко мне и что-то прошептал на ухо.

– Конечно, что прекрасно, – сказал я.

– то он сказал? – спросил Гиула.

– Прекратите же наконец эту болтовню, – вспылила Соня.

– Я озвучу всю Вселенную! – возвестил Паганини. – Никто не видит то, что я вижу, и никто не чувствует то, что я чувствую.

– Да, ты ангел мудрости, – сказал Гиула, – а теперь исчезни, работай дальше над своей симфонией.

– Помоги мне, Соня, у меня болит голова. Пойдем, мне нужна твоя помощь.

– Он лжет, – сказал я, – у него не болит голова.

Паганини посмотрел на меня дельфийской улыбкой.

– Соня, моя голова ужасно болит.

– Сатана послал его к нам на борт, – крикнул я, когда Соня действительно последовала за ним.

– Он действительно страдает, – сказал Чи.

Гиула засмеялся.

– Ты страдаешь, Чи. Пару недель назад я тоже думал, что она святая. Но у нее нет сердца. Были бы мы на Земле, я бы нашел для нее название..

Чи вдруг вскочил, и не успел Гиула оглянуться, как получил две оплеухи. Чи продолжил бы избивать его, но состояние неуверенности остановило его.

– Гиула, – взволнованно сказал он, – я тебе врежу, если ты сделаешь еще одно замечание о Соне!

Гиула побледнел, и я тоже испугался. Таким я Чи еще не видел.

– Я больше ничего не скажу, – заверил Гиула, – я больше не скажу ни слова.

Чи посмотрел на меня. Он постарался говорить спокойно, когда произнес: «Ты прав, она не святая, потому что она гораздо больше. Она человек, и ты должен склониться перед ней на колени, мы все должны. Когда б мы были на Земле, того, что только что произошло, не было бы вовсе. У тебя бы не сорвалось с губ это замечание, а я бы не ударил тебя. Эти несколько месяцев изменили нас – и не в хорошую сторону. Что будет из нас? Перед нами длинный путь. Мы должны прожить его до конца – как люди. Я хочу, чтобы ты всегда думал об этом, Гиула, это касается всех нас. Или мы постоянно будем осознавать это, или же мы вернемся обратно на круг, из которого однажды появилось человечество».

Он вылез из каюты.

– Ты понял, что он имел в виду? – спросил Гиула.

– Да, – сказал я.

Девятнадцатое марта

Постепенно в нас затих внутренний бунт. Мы больше не протестируем, мы смирились с неизбежным. Во всяком случае, я смирился. В нас еще живы воспоминания, но этот мир стал не таким страшным. Монотонность начинает сковывать наш дух.

Я борюсь с этим. Чем больше я чувствую, как мой рассудок и мое сознание привыкает к жизни в этом металлическом гробу, тем больше я пытаюсь, равняться на Чи. В последние дни я занимался изучением истории мировых религий. Каким же долгим и мучительным был путь человечества из мрака его предыстории. Были столетия, в которые развитие казалось остановилось на месте, и были столетия, в которые люди под влиянием суеверия зверели почище самих зверей. Если взглянуть на историю Средневековья – начиная с сутенера и убийцы императора Константина, которого называют «Великим», потому что он возвысил христианство до государственной религии – до начала эпохи Просвещения, то невольно приходишь к убеждению, что большая часть человечества, по идее, должна сойти с ума. Во имя Христа мнимые заместители бога истребляли целые народы, уничтожили духовные богатства классической древности и воздвигли дамбу из огня и крови против всяческого прогресса. Каким тяжелым был путь людей из царства зверей, каким далеким и тернистым; обратный легче и значительно короче. Мы еще только полгода в этом мире, и мы должны провести здесь нашу жизнь, бесполезно, не имея возможностей для дальнейшего развития. Что будет через год – два, через десять лет? Мы должны приспособиться, приспособиться к тишине, к черному и белому, к Ничему. Нет, десять лет мы не продержимся, и пять тоже…

Двадцать третье марта

Я говорил об этом с Чи. Я сказал: «Чи, оставь сейчас на мгновение свой показной оптимизм. Сколько мы еще продержимся?»

– Я не знаю этого, Стюарт, – сказал он, – и я не хочу об этом думать. Я надеюсь, больше ничего.

– Ты об этом думал, поэтому ты надеешься. Ты надеешься на спасение, потому что ты точно знаешь, что мы больше долго не продержимся. Он уже начинает…

– Начинает что, Стюарт?

– Господи, боже мой, не спрашивай меня постоянно как доцент на экзамене! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, ты даже знаешь это лучше, чем я. Мы бездействуем, а бездействие это деградация. Я не хочу говорить о Дали Шитомире, он легче всех переносит наши условия жизни. Но посмотри на Гиулу. Он возле иллюминатора и пялится наружу. Понаблюдай за Соней. И ее самообладанию скоро тоже придет конец. Она молчалива, как этот проклятый мир, а когда она одна, она пялится в иллюминатор. И со мной происходит точно так же. Чи, что из нас будет?

Он очень долго смотрел на меня. Наконец он сказал: «Надеяться, пока у нас есть на это силы. Я скоро закончу свои расчеты – еще день или два, затем мы посовещаемся.

– Чтобы снова надеяться?

– Чтобы снова надеяться, надежда, которая будет ограничена по времени. Теперь оставь меня одного, Стюарт, я хочу довести до конца эту работу.

Я снова погрузился в свое чтение, но мне становилось все труднее сконцентрироваться. Гиула забрался в мою каюту.

– Я мешаю тебе, Стюарт?

Нет, напротив.

Он схватился за откидной столик и замолчал.

– Что у тебя на сердце, Гиула?

– Ничего. Я хочу домой или умереть.

– Ах, умереть, – сказал я. – У Чи снова идеи.

– Мне плевать на его идеи.

– Не очень-то ты вежлив.

– Что такое вежливость? Зачем мы на этом свете, Стюарт? Я не имею в виду нас пятерых, а людей вообще. Зачем нам мозг? Я смотрю в иллюминатор и вижу сплошные солнца. Без особых трудностей можно установить из чего они состоят – а дальше? Этому существу на Земле необходимо было стать человеком только для того, чтобы осознать свою ничтожность? Какой в этом всем смысл? Почему, Стюарт, почему?

– Это бессмысленно, спрашивать „зачем?“, Гиула. Мы здесь, мы живем и мы разумны. Возможно, человек однажды покорит звезды…

– Зачем?

– Прекрати спрашивать свое Зачем! Эта проклятая головоломка убьет в тебя рассудок.

– Я должен думать, я не могу по-другому. Каждый думает о чем-то. А что еще делать? К примеру, я часто задаюсь вопросом, что вообще является нашей целью. Это долбанное тиканье наших часов? Это расстояние между стартами двух квантов? Почему моя стрелка вращается? Это же стало совершенно бессмысленно в этом мире, потому что мы больше не имеем никакого отношения к окружающей среде. Вокруг нас постоянно одна и та же картина. Когда наступает утро или вечер? А это пространство, это бесконечное пространство! На Земле только догадываются о нем – но здесь… Где конец, где начало?

Несмотря на то, что вопросы мало трогали меня, я мог понять Гиулу. Эта монотонность, этот анахронизм, побуждало более или менее всех нас к странным размышлениям. В этом вечном раздумье таилась опасность – мы могли сойти от этого с ума. Мне пришла на ум книга, в которой я когда-то прочел о таком же вопросе «Зачем?» Я откопал ее в записях и засунул в наш транскапус.

– Возможно это даст тебе ответ, Гиула: «У неизмеримого не может быть Почему. Оно то, что есть, то что оно есть – вращающееся колесо извечного бытия, вещь, у которой нет меры, кроме самого себя…»

Он вздохнул.

– Это тоже не объяснение. Замкнутый круг – вижу, ты тоже не можешь мне помочь. Я обращусь к Чи.

– Я бы не делал этого, он не хочет, чтобы ему мешали. Не думай об этом, никто не сможет дать тебе ответ.

– Я хочу выяснить это. Я хочу знать, есть ли смысл в жизни – я имею в виду нашу жизнь.

– Если в ней есть смысл, тогда он заключается в том, чтобы вернуться домой.

– Значит это бесполезно, – сказал он и покинул меня.

Какие вопросы, какие мысли! Но как можно защититься от них?

Позднее…

Гиула настолько привел меня в замешательство своим «Почему?», что я теперь сам начала задуматься о всевозможных вопросах. Было ли возвращение на Землю единственный смыслом нашего существования? В этом Гиула был прав, тогда наша жизнь была бы бессмысленной, потому что для нас больше не было обратного пути. И Чи тоже не мог совершить чуда своими математическими фокусами. Но почему – снова «Почему?» – мы все еще живем?

Об этом нельзя думать. Ожидание и надежда – это все…

Двадцать девятое марта

Чем больше я занимаюсь историей развития человечества, тем больше я склоняюсь к тому, что даже от религии или – лучше – от религиозности нельзя добиться позитивной стороны развития в течении нашего развития. По крайней мере она кажется мне справедливой до определенного уровня развития. Сейчас, когда наша родная планета является нам звездой среди звезд, я вижу все гораздо яснее. Путь, который прошел человек, невероятен; темнота в начале вокруг него и в нем самом. Прошли тысячелетия, пока мозг запомнил первый скудный опыт. Его хватило для того, чтобы понять простейшие законы природы, но они остались феноменами. Разве не естественно, что он в поисках защиты глядит на более существ с более высоким уровнем развития? Во время чтения древних религиозных писаний мне пришло в голову, что практически все основатели религий и пророки связывали символ своей веры с законами морали и этическими жизненными устоями. Боги как помощники и судьи всей жизни человека. В наши дни этот процесс кажется мне первым нерешительным шагом из царства зверей. Но как же все застыло в догму и действует сковывающе, когда все не приспосабливается к развитию и не подчиняется новым познаниям, отсюда следует, что и религия наших дней должна потерять правомерность своего существования. Ее победили и преодолели микроскоп и телескоп, ядерный реактор и космический корабль. Какой огромный шаг от первого смутного представления до осознания: жизнь – общее свойство материи, всего человеческого духа и всего лишь продукт этой материи.

В то время, как я пишу эти строки, я вдруг чувствую себя связанным с моей звездой, словно я никогда не покидал ее. Мы живем, мы дышим и думаем. Сколько это, сколько! Земля…

Третье апреля

Чи что-то рассчитал. В эти месяцы он страшно похудел. Его большая голова качается на плечах, и порой я думаю, что он состоит только из одного духа. Чи пригласил нас в сад.

– Пожалуйста, послушайте меня минутку, – серьезным голосом сказал он, – я должен сказать вам нечто очень важное.

– Слово сказочнику, – съязвил Гиула, – как часто ты уже говорил нам нечто важное! Что бы ты ни сказал, Чи, я не верю ни единому твоему слову. И я не хочу даже слушать. Мы мертвы, мы окочурились. Скоро мы увидим Венеру, большую, какой была Луна с Земли.

Чи не позволил сбить себя со спокойного настроя.

– Для нас есть надежда. Я двадцать раз проверил расчеты, ошибка почти исключена. Через четыре с половиной месяца мы будем иметь угол наклона к земной орбите, который позволит нам запустить наш информационный зонд. У нас на борту есть магнитофон на батареях. Итак, каждый наговорит на пленку сообщение для своих родных. Кроме того, в каждом зонде будет содержаться расчет характера изменения нашей орбиты. Стюарт, я знаю, что ты делаешь для себя записи. И потому, что мы не продолжали вести наш бортовой журнал, мы должны также доверить зонду твои заметки. Если мы соберемся, у нас будет причина на то, чтобы надеяться на спасение.

– Четыре с половиной месяца! – воскликнул Гиула. – Почему бы тебе не сказать сразу три миллиона лет?

– Сколько зонд пробудет в пути, Чи? – спросила Соня.

– Не дольше, чем тридцать-сорок дней – затем он будет рядом с Землей. В таком случае наша высокая скорость придется нам очень кстати.

– Срок все увеличивается, – простонал Гиула, – сорок дней и четыре с половиной месяца – это уже полгода.

– Хотя бы маленькая надежда, – сказал я.

Паганини, который не был приглашен на эту беседу, залез внутрь.

– Я маленькая птичка, – напевал он, – я полечу от звезды к звезде…[20]20
  Рабиндранат Тагор учил пению как естественной форме самовыражения, как это происходит, например, у птиц.


[Закрыть]

– С меня хватит, – сказал Гиула. – Даже если зонд когда-нибудь прибудет – они никогда не найдут эту штуку. Я плюю на все надежды. Почему так жарко в этой клетке?

Он не дожидался ответа, а сразу вылез отсюда. Действительно, стало жарко. Шитомир безучастно таращился в иллюминатор. Я сказал: «Чи, ты серьезно возлагаешь надежды на эти зонды?»

– Да, Стюарт. Мы уже однажды говорили об этом.

Он тоже выплыл наружу.

– Что нам другого еще остается, Роджер, кроме как надеяться, – сказала Соня.

– Ты права, – ответил я – сейчас я хочу с тобой поболтать, хочешь?

Она кивнула. Мы отправились к ней в лазарет.

Мы забыли спросить у Чи самое главное. Когда он позднее еще раз наглядно изложил мне свою идею, я спросил, во сколько месяцев он оценивал свою надежду. Он тоже думал об этом и ответил: «Полгода до обнаружения зонда, год до того момента, когда кто-нибудь долетит до нас».

Полтора года. Хорошо, что Гиула не слышал. Полтора года! Число, период времени – невероятно, но все таки ограничение. Чи сказал: «Время пройдет, Стюарт. Восемнадцать месяцев много, если ждешь спасения, и их мало, если после этого периода времени придется прощаться».

Так или иначе, они – вечность.

– Как твои исследования?

– Больше неохота, – сказал я.

– Жаль. Теперь мы могли бы делать это вместе. Я пока что не буду рассчитывать дальше.

– Пока что? Что же ты такое хочешь рассчитать?

– Есть интересные математические проблемы. Если хотите, я прочту вас завтра доклад о развитии физики.

Я был не очень воодушевлен этим и, по всей видимости, Гиула тоже, но я все-таки согласился.

Пятое апреля

Паганини не хотел ничего знать о докладе. Он снова был «переполнен» музыкой. Собственно, он был самым довольным из нас всех, и, кажется, в мире, в котором он живет, лучше, чем здесь.

Чи говорил долго, порой слишком много о сложных проблемах. Он рассказывал об истоках физики, о маяках этой науки, значимых мужчинах и женщинах, который в течение двух тысячелетий выложили ее камешек за камешком. Он закончил словами: «Раньше, когда физики-ядерщики только догадывались об огромной силе атома, в обществе они считались чудаками, сумасшедшими, которые искали кошку в темной комнате. Их еле выносили и причисляли их за чудачество к алхимикам. Стоило атомным бомбам взорваться в середине нашего столетия в Хиросиме и Нагасаки, физики поднялись одним махом в глазах общественности из империи снов на первое место в обществе. Этим взрывом они навсегда заставили слушать себя».

– Удивительно, – сказал Гиула, – чтобы люди не изобретали, если бы это было возможно, они использовали это в военных целях. Такое случилось как с Архимедом, так и с Леонардо да Винчи, и как с Нобелем, так и с Ферми, Ханом и Эйнштейном. Они все были гуманистами, но из их изобретений и открытий сделали оружие. Станет ли человечество когда-нибудь разумным и поймет, что у них в качестве родины есть только эта планета?

– Этот день настанет, – сказал Чи. – В любом случае, высшая цивилизация и культурный уровень возможны только в том случае, если будет установлено господство человека над человеком. До этой цели недалеко.

– Ну, да, это мы знаем, – сказал Гиула. – Что ты понимаешь под высшими цивилизациями?

– Наша современная земная цивилизация всего лишь примитивное начало, – объяснил Чи. – Можно рассчитать, когда иссякнуть запасы энергии на Земле. До этого момента должны быть созданы предпосылки для освоения новых источников энергии. Первый из этих источников – наше Солнце. Теоретически возможно использовать его энергию. Это означало бы более высокую ступень цивилизации.

– С твоим тезисом о примитивном начале нашей цивилизации я с тобой охотно соглашусь, – сказал я, – иначе не было бы возможно, что мы несемся беспомощные по Вселенной.

– А дальше? – поинтересовался Гиула.

– Если человек хочет подчинить себе солнечную энергию, в далеком будущем он будет с пользой использовать весь Млечный путь. Это нельзя исключать, потому во Вселенной уже есть существа, которые достигли такого состояния.

– Но почему это должно произойти? – спросил Гиула.

– Возможно потому, что это закон сохранения видов в высшем понимании. Человечеству не останется иного выбора. Или оно будет исследовать и стремиться дальше, или оно погибнет.

Соня сказала: «Ты видишь далекое будущее, Чи, но люди еще не справились мл своим настоящим. Они ведут войны, чтобы захватить клочок земли…»

– И за власть, – добавил я. – Еще есть страны с высокоразвитой техникой, в которых все производится ни сколько для того, чтобы удовлетворить потребности людей, сколько чтобы извлечь прибыль и еще больше – власти.

– Это правда, этот анархический способ производства является препятствием, – ответил Чи. – Но люди выберутся и из этого загона – развитие доказывает это, и техника внесет свой вклад в то, что на Земле победит разум. Кто знает, возможно эти противоречия тем временем уже устранены.

– Ты был и остаешься мечтателем, Чи, – сказал Гиула.

– Все люди мечтают – у меня нет повода для того, чтобы быть пессимистичным. Жизнь не остается на месте, иначе она была бы бессмысленной.

Гиула громко рассмеялся.

– Чи, когда я слышу как ты говоришь, мне хочется плакать. Был ли еще совсем недавно смысл в твоей Суперновой? Где же разум в этой странной природе, покажи мне его! Почему звезды таращатся на нас час за часом? Что такое гравитация? Только не приводи мне свои физические законы. Например, были также произведены расчеты, что Солнце однажды расширится и займет все пространство известной нам на данный момент Солнечной системы. Я не верю в твои суперцивилизации, это не больше, чем мания величия. Жизнь это сон, ничего более – и даже не особо прекраснее. Возникновение и протекание, этому закону подчинено человечество.