Текст книги "Иной мир"

Автор книги: Герберт Циргибель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Из камеры снова последовал глубокий вздох. Затем Ковтун заговорил, и его голос прозвучал немного более устало: «Мы, пожалуй, больше не находимся орбите вращения, наша скорость была слишком большой. К сожалению, наш реактор полетел, следовательно мы не можем скорректировать наш полет. Что говорит станция?»

Я хотел сказать ему, что у нас все еще не было связи, но Чи приложил палец к губам. Он сказал, что все в порядке и станция уже предприняла меры для спасения.

– Тогда все в порядке, – ответил Ковтун, – через восемь дней вы будете дома. Теперь Вы должны повторить попытку. Передайте им привет от меня.

Снова наступило молчание. Никто из нас не мог понять, что он, который говорил так невозмутимо, был уже не жилец. Возможно, это спокойствие было напускным – все равно, мы были обязаны ему своей жизнью, и сверх наших сил было созерцать эту драму. Всего два метра отделяли нас от него, два метра и одна дверь, которая вела прямиком в ад.

– Я больше не могу смотреть на это, – прошептал я, – лучше бы он этого не делал…

Его голос прозвучал словно далеко отсюда. Он сказал: «Теперь приступайте к своей работе, вам еще многое предстоит сделать».

– Мы останемся здесь, – сказал Чи.

– Я все еще ваш командир! – громыхая раздалось в ответ. – Я приказываю вам приступить к работе. Только Гиула может остаться здесь еще немного. Гиула, у тебя с собой письменные принадлежности и бумага?

– Да, командир, – сказал Гиула.

– Счастливо оставаться, – раздалось из камеры, – прощайте, и проваливайте сейчас же ко всем чертям!

Чи посмотрел на меня и кивнул. На мгновение казалось, словно он хотел прокричать обреченному на смерть еще одно слово прощания, но затем он пришел в себя и молча полез обратно. Я последовал за ним. Только Гиула остался стоять у перегородки и в безмолвном отчаянии ждал последних слов своего командира.

Наше общее несчастье не давало нам придти в себя. У нас все еще не было связи с Центром Управления, мы еще не знали масштаб разрушений и не знали, куда мы движемся. Мы знали только одно: Прежде всего, по крайней мере в ближайшие часы, нам не грозила никакая опасность.

В контрольной рубке Чи и я еще раз пытались установить связь. Мы проверяли, включали, колотили, ничего не помогало.

– Отложим это, Стюарт, – сказал Чи, – я не могу установить дефект – вероятно повреждены антенны.

– Как ты считаешь, Чи, – спросил я, – у него была с собой ампула? Для него было бы легче…

– Прекрати.

– Я не могу думать о другом.

– Мы не можем помочь ему, – пробормотал я и включил на прием.

– Станция три вызывает «Дарвин»! Командир Ковтун, отзовитесь!

– Он мертв – крикнул я, – слышите вы, он готов!

Чи закрыл мне рот. Я сказал: «Мы должны принести ему ампулу, Чи, у него есть право на спокойный сон».

– Тогда принеси ее ему, – ответил он.

Я не сдвинулся с места. Я боялся еще раз зайти в этот проход и услышать его голос. Эти шесть ампул, которые были у нас на борту, были предусмотрены на случай катастрофы. Если бы, например, не нашли до этого пробоину, тогда мы избавили бы себя от удушения. Каждый космический корабль, который поднимался в воздух, нес на своем борту такие ампулы.

– Пошли, Стюарт, – спокойно сказал Чи, – мы попытаемся определить нашу позицию из сада.

– Они не обнаружат нас, Чи, они не знают, что мы еще живы.

– Они обнаружат нас. В воздух поднимутся космические зонды.

Он сказал это с такой уверенностью и самообладанием, словно это была самая естественная вещь на свете. Мы уже хотели вылезти, когда перед нами вдруг появилась Соня. Она с серьезным видом посмотрела на нас.

– Как чувствует себя Паганини, Соня?

– Нехорошо, – ответила она. – Он еще не пришел в себя. Его глаз в опасности, но его рана на голове беспокоит меня гораздо больше. Ему нужно как можно быстрее сделать рентген. Вы установили за это время связь с центром управления?

– Нет, – сказал Чи, – передатчик не работает.

– Есть и другие заботы, – заметил я. – Миша умер.

Соня растерянно посмотрела на меня. Она не понимала моих слов. Я рассказал ей вкратце о том, что произошло. На ее лице появились испуг и ужас. Было похоже на то, что она сейчас упадет в обморок.

– Миша, – прошептала она, – Миша.

И затем: «Это конец. У нас больше нет двигателей, и они нас не слышат – теперь мы стали планетой…»

– Мы вернемся, Соня, – утешил ее Чи, – мы уже подлетаем прямо к порогу Земли.

– Это конец, – повторила Соня, – мы больше не увидим Землю.

– Еще такого настроения нам не хватало, – пробормотал Чи. – Я клянусь вам, мы вернемся. Прекратите наконец, сетовать о нашем несчастье. Иди к своему пациенту, позднее мы все подробно обсудим. Давай, Стюарт, пойдем с со мной в лабораторию.

Я хотел последовать за ним, но Соня отчаянно уцепилась за меня.

– Не уходи, Роджер, – прошептала она, – не оставляй меня сейчас одну. Я боюсь.

Она всхлипнула и уткнулась лицом в мое плечо.

Я провел рукой по ее волосам.

– Выплачься. Я тоже хотел бы.

Она прямо сказала: «Мы скоро последуем за Мишей. Это как на войне, из которой никто возвращается живым».

Ее страх заставил меня говорить немного не то, что я думал. Несмотря на свою уверенность, я утешил ее и сделал вид, словно все было уже позади. И чем больше я видел, что мои слова подействовали на нее, что она снова стала надеяться, тем больше я говорил о нашем возвращении.

– Это действительно твое убеждение? – неуверенно спросила она. – Ты действительно веришь в то, что мы вернемся обратно? Или ты хочешь только подбодрить нас?

– И то и другое, – сказал я. – Мы ни что иное, как второй спутник Земли. Она, так сказать, родила ребенка. В скором времени определят наше местонахождение, затем мы славненько ступим на борт другого космического корабля и через два-три дня будем дома.

Она кивнула и вздохнула с облегчением.

– Да, конечно, Роджер, как глупо с моей стороны – у меня на мгновение сдали нервы. Извини. Такого больше не случится.

– Да что уж там, – сказал я и затих, когда Гиула двигался в нашу сторону. Его взгляд сказал все.

Он протянул мне лист бумаги.

– Передай это, Стюарт, его последние слова.

Я не взял у него послание.

– Повесь его на стенку, Гиула, мы еще не можем передавать. А потом сам передашь текст.

– Он сказал еще что-нибудь? – спросила Соня.

– Нет. Только этот текст и прощание со всеми нами. Он еще жив. Я пару раз звал его, но он не отвечает. Он прогнал меня.

– Я пойду к нему, – сказала Соня. Гиула удержал ее.

– Не ходи. Он хочет остаться один, и ты не можешь помочь ему. Лучше будет, если эти последние минуты он останется наедине с самим собой.

Соня осталась. Так и было лучше, Гиула был прав. Что сказать умирающему? Каждое слово сделало бы только хуже – и нам и ему. Михаил Ковтун умер, а мы пока не могли даже закрыть ему глаза. Нам даже приходилось держаться подальше от его трупа.

Мы были словно муравьи на корковой пробке, которую несло по океанским волнам. Не было времени для скорби, не было место для сочувствия. Мы даже не могли позаботиться о Шитомире, которого Соня привязала к двум откидным опорам, и который все еще был далек от всех проблем и боли, находясь в приятном бессознательном состоянии. И мы тоже совсем не думали о нем, не считая Сони. Причина, по которой мы сами еще были живы, казалась нам все чудеснее и чудеснее. Но мы знали далеко не все. Последнее и самое страшное известие нам принес Чи, который много времени провел в лаборатории.

Сначала он позвал Соню. Я не знаю, почему он это сделал, но он непременно хотел сначала поговорить с ней. Затем я и Гиула узнали это, но то, что он сказал нам показалось настолько невероятным, что мы не хотели ему верить. Чи объяснил, что «Чарльз Дарвин» вращался не вокруг Земли, а его несло куда-то, находился на орбите, которая в лучшем случае вела вокруг Солнца, но и вероятно, что в глубины Вселенной.

Чи был серьезным и добросовестным человеком, и ситуация на борту исключала всякое подозрение, что он позволил себе подшутить над нами. Все же, его объяснение показалось мне невероятным. В саду находился единственный еще действующий зеркальный телескоп. Когда я посмотрел в него, я знал, что он не ошибся. Земля уменьшилась в размерах. Мы летели навстречу цели, которой не знали и на которую никаким образом не могли повлиять. После выхода из строя реактора космический корабль больше не мог маневрировать.

Прошло несколько секунд, пока мы поняли всю значимость этого открытия. Никто из нас не произнес ни слова. Самым худшим было наше бессилие, то, что нам приходилось бездеятельно наблюдать за тем, как мы удаляемся от жизни с каждой секундой. Осколок, словно гигантский кулак, сбил нас с нашей траектории. «Дарвин» стал небесным телом, крошечным обитаемым мирком, беспомощным, предоставленным законам природы. Угрюмое предположение Сони стало реальностью, гнетуще, сдавливающе. Больше не было пути назад.

После минут молчания Гиула простонал.

– Это невозможно, Чи, скажи, что это заблуждение. Мы, наверное, движемся всего лишь по большой эллиптической орбите вокруг Земли. У нас есть апогей и перигей, и нас обнаружат, когда мы снова окажемся рядом с Землей…

– Нет, – сказал Чи.

Мы смотрели на него глазами, полными надежды, но он повторял лишь свое «Нет». После паузы он добавил: «Это уже не будет иметь смысла, если мы вместе что-нибудь не предпримем. Наше ускорение перед столкновением было слишком большим. Сейчас мы еще можем примерно определить траекторию полета и привести в порядок передатчики».

– Зачем приводить в порядок передатчики? – разочарованно спросил я. – Кто вызволит нас?

В душе я даже оправдывал Чи, я видел это по его взгляду. Но он сказал: «Пока мы будем жить и дышать, пока у нас будет достаточно пищи, столько же я не буду терять надежду. Посмотрите на нашу лабораторию, она функционирует».

Мы взглянули на систему трубок и аппаратуры, в которой что-то булькало и измерительные приборы которой указывали на таинственный процесс ассимиляции. Но ни эта лаборатория ни оптимизм Чи не могли повлиять на наше отчаянное настроение. У меня было такое ощущение, что я теперь тоже был вписан в книгу мертвых. Странным образом, Соня казалось в эти минуты самой спокойной из нас. Она оставила нас, заметив, что хочет позаботиться о Дали Шитомире. Это прозвучало так, словно она уже свыклась с неизбежным. Потом ушел и Чи. Я нашел его в контрольной рубке, где он снова экспериментировал с приемником. Я помог ему. Не потому, что я связывал с этим надежды – я хотел занять себя, а для этого теперь было много времени.

Сколько часов пролетело за это время? Согласно моим ощущениям прошли дни. Но наши часы показывали еще показывали первое ноября. С момента столкновения прошло ровно три часа, три часа, в которые для нас произошел конец света. Все происходящее на борту казалось мне ужасным кошмаром, какими порой оборачиваются сны. Выпрыгиваешь из окна или из самолета и падаешь, падаешь. Но такие сны заканчиваются; из этого сна же нельзя было проснуться. Вызовы центра еще не прекратились, только нам казалось, словно они уже принимались слабее. Мы знали голос того, кто говорил, и это было небольшим утешением для нас, что нас еще не прекратили искать. Мы могли также слушать приемник, радиостанции, музыку и суматоху голосов с Земли. Сколько еще?

Втроем мы возились с передатчиком. Он был построен на новейших принципах молекулярной электроники. На каждом квадратном сантиметре находилось примерно двести пятьдесят элементов. Как бы мы нашли здесь неисправность? Гиула сдался первым, затем капитулировал и я. Только Чи продолжал проверять.

Я зашел к Паганини. Его голова была завернута в марлю, он дышал едва слышно.

– Ты спасешь его? – спросил я Соню.

Я пожал плечами.

– Я вряд ли могу что-нибудь сделать для него. Ему нужна операция.

Я подумал: В лучшем случае еще пара дней, и Земля станет звездой среди звезд.

Шестое ноября

Центр больше не вызывает. Невидимый мост с Землей обвалился. Прошлая неделя была ужасной. Мы не занимались гимнастикой. Мы спали и спали. Однажды меня разбудил громкий крик. Это был Чи, которому приснилась сумбурная чушь. Соня раздает таблетки. Они немного помогают справиться с этой продолжительной невесомостью.

Когда Чи не спит, он целый день торчит в своей кабине и производит расчеты. Он измеряет, чертит кривые и линии, и бесперестанно выводит числа.

– Зачем ты это делаешь, Чи? – спросил я его. – Чего ты хочешь этим достигнуть? Ты думаешь, что можно остановить наш полет твоими расчетами?

– Не остановить, – ответил он, – но важно знать направление нашей траектории.

– Почему это так важно?

– Потому что он еще не совсем уверен, действительно ли мы покидаем нашу солнечную систему. Жаль, что Паганини ранен, он бы помог мне.

Этого я, к сожалению, не мог, поскольку моих познаний в математике было явно недостаточно. Я забрался в свою каюту и последовал совету Сони. Я снова немного занялся гимнастикой. Немного и также не очень интенсивно. После этих семи дней экспандер показался мне стальным тросом. Через три минуты прекратил и начал двигаться в сторону контрольной рубки. Там лежал бортовой журнал. Последняя запись, подписанная Михаилом, относилась ко второй половине дня первого ноября. Он писал: «Самочувствие команды отличное, через несколько мгновений завершим десятый виток. М.К».

Такие лаконичные замечания он писал целых три часа. Я добавил к ним краткий отчет о катастрофе.

Гиула никак не мог отойти от ужасных событий. Он отчаянно проводил часы за тем, что стоял между заслонками, словно ждал от мертвого товарища, что тот укажет ему выход из положения. Однажды я услышал, как он говорит с ним. Он разговаривал с Мишей.

– Не сердись на меня, – сказал он, – я так охотно помог бы тебе. Но я даже не могу выполнить твое последнее желание. Наши передатчики не работают. Теперь твоя мама будем напрасно ждать весточки от тебя. Верь мне, командир, намного проще быть по-настоящему мертвым, чем не жить и не умирать. Почему все так, Миша, почему мы не бессмертны? Мы же люди. Хоть бы я не стартовал с вами. Но мы подобны мотылькам; мы ищет свет до тех пор, пока не подпалим себе крылья. Скоро мы будем с тобой, Миша, пройдет немного времени.

Я вытащил его из прохода.

– Теперь послушай меня, мальчик мой, – сказал я успокаивающим тоном, – тебе не нужно столько думать о нем. То, что мертвое, больше не принадлежит нашему к нам. Ты должен подумать о себе, Гиула, ты должен пойти к экспандерам, посмотри, какими мягкими стали твои мускулы.

Он удивленно посмотрел на меня и сказал: «Я право не знаю, Стюарт – может быть все это всего лишь сон? Не кажется ли тебе, что это все могло бы быть сном?

– Это не сон, Гиула.

– У меня уже были такие смешные сны, Стюарт, – продолжил он, – и теперь я порой сомневаюсь, живы мы или нет…

– Прекрати, – сказал я. – Мы живем, мы находимся в «Чарльзе Дарвине, и все, что ты видишь – реальность. Миша мертв, по-настоящему мертв, и никто не может снова вернуть его к жизни. Ты понял это?

Он задумчиво посмотрел на меня.

– Да, ты, пожалуй, прав. Мы живы, потому что мы говорим друг с другом. Но все же, Стюарт – возможно это всего лишь другая форма жизни. Она же другая, не правда ли? Разве не возможно то, что мы находимся по сторону, на небесах? Мы все слышим и все видим – но они не видят нас, и мы можем звать, сколько нам влезет, но они не услышат.

Я встряхнул его.

– Приди же в себя, наконец, Гиула! Чи верит в то, что нас, вероятно, еще можно спасти. И к твоему сведению: Я тоже так думаю, и Соня тоже так думает. Пойдем, послушаешь Землю.

Я потащил его в контрольную рубку и включил приемник. Громкоговорители шипели и трещали.

– Это с Земли, Гиула…

Гиула печально кивнул. В принципе, я был расстроен не меньше, чем он. Вдруг шорох в динамиках прекратился, и голос зазвучал громче. Он то нарастал, то убывал, но мы понимали текст. Какая-то радиостанция передавала сообщение о космическом корабле.

– Ты слышишь, Гиула? Они ищут нас.

Мне показалось совершенно естественным, что речь шла о нас, и несмотря на то, что этот неожиданный прием удивил меня не меньше, чем мое спутника, я повторил с большим спокойствием: «Они ищут нас. Ну, что я тебе говорил?»

У Гиулы вырвался возглас радости. Он позвал Соню и Чи; голос в динамиках снова заглушил сильный шум. Пришли Чи и Соня. Я сказал, стараясь оставаться спокойным: «Они уже определили наше местоположение. Речь шла о нас. Это всего лишь вопрос времени, нескольких дней, затем у нас снова будет земля под ногами».

В этот момент голос прозвучал четче. Диктор рассказывал что-то о космическом корабле, который стартовал с шестью больными спондилезом на борту. Он перечислил расстояние от Земли, перигей и апогей. Больные чувствовали себя в невесомости необычайно хорошо, заверил он, и врачи надеются, что эта первая попытка принесет новые познания. Гиула начал смеяться. Он не умолкал.

– Замолкни наконец! – со злостью крикнул я на него.

– Это я называю результатом! – воскликнул он. – Это настоящая забота. Они лечат копчиковые кости в невесомости. Почему это раньше не пришло мне в голову? Я был бы неплохим санитаром в психушке.

Чи молча вышел.

– Ты был прав, Стюарт, – продолжил Гиула, – мы действительно находимся на космическом корабле, это не сон. Прощай, Земля! Хотите что-нибудь поесть?

– Да, – сказала Соня, – будь так добр и наполни мой тюбик.

Гиула удалился.

– У него не лучшие нервы, – сказал я, – теперь попробуй ты повлиять на него.

– Я позднее позабочусь о нем. Мы должны, пожалуй, настроиться на большой срок.

– На очень большой, Соня.

Она кивнула.

– Я свыклась с этим, Роджер.

Я восхищаюсь ей. Мне нелегко было свыкнуться с мыслью, что я больше не увижу Землю. Во мне еще теплилась надежда. Женщины, пожалуй, ведут себя в сложных ситуациях во многом проще, чем мужчины. Как можно было приспособиться к такой жизни? Разве это была жизнь? Не прав ли был Гиула? Жизнь имеет смысл только на Земле. Кому мы могли быть полезны здесь? Даже вряд ли самим себе. Мы могли лишь влачить жалкое существование и даже это, скорее всего, только на короткое время. Когда мы выйдем за пределы Солнечной системы, больше не будет источника энергии для нашей лаборатории. Мне пришлось вспомнить об ампулах. Для каждого была предусмотрена одна. Где они находились? Они были под замком у Сони?

– О чем ты думаешь, Роджер?

– Ни о чем, Соня – или даже обо всем. Столько мыслей приходит в голову.

– Не думай много, – сказала она. – Ты должен заняться чем-нибудь – и Гиула тоже. Мы поговорим об этом потом, сейчас я должна идти к моему пациенту. Сейчас его сон уже более спокойный.

– Ты спасешь его?

– Возможно. Это будет ясно в ближайшие дни.

Она оставила меня.

Действительно, было удивительно, откуда Соня брала силы справляться со всем этим. Она делала Шитомиру инъекции глюкозы, ухаживала за ним и находила еще и для нас ободряющие слова. И тогда я подумал, что она надорвется.

Я забрался в лабораторию. Гиула стоял у телескопа.

– Звездочка, – сказал он, – посмотри на звездочку, Стюарт, нашу Землю. Ее даже еще можно увеличить в телескопе. Если бы только наши обломки так сильно трясло. – Это слишком глупо, что «Дарвин» ускорился автоматически. Если бы этот булыжник накрыл нас пятью секундами раньше, все бы уже давно прошло.

– Хотя бы наша лаборатория работает без нареканий, – сказал я, – значит с голода мы не умрем.

– Нет, с голоду мы не умрем, – язвительно ответил он, – у нас есть все, что необходимо цивилизованному человеку. Только спондилеза у нас нет.

– Хватит сейчас об этом.

– Почему? Мне забавно от мысли об этом. Мои мысли работают подобно камере замедленной съемки. Все последние месяцы на Земле пронеслись у меня в голове. Я думал о наших лесах и о Дунае, о домах и улицах. Вечером, когда горели огни, я часто гулял по улицам. Теперь это все в прошлом, навсегда в прошлом. Или ты серьезно думаешь, что мы когда-нибудь вернемся обратно домой?

Я молчал.

– Видишь, ты тоже не веришь в это. Никто не верит в это. Вы обманываете себя. Ты еще помнишь? Восемь дней до нашего старта мы были на концерте. Я не помню уже, что играли, но все мы шестеро были там.

– Играли Баха, – сказал я, – концерт цембало в E– Мажор.

– Я бы это никогда не запомнил. Я тоже пошел только из вежливости. Это было скучно. Лучше бы это был джаз…

– Ты наполнил тюбики?

– Нет, еще нет. Этот концентрированный бульон единственное, что осталось от всего. Свинья на Земле живет лучше, чем мы, ты должен признать это, Стюарт. Да, даже блоха, муравей или, по-моему, даже скунс живет лучше. Представь себе, как все переживает блоха. Но и она смышленее нас. Ее прыжки скромнее, она то и дело возвращается на Землю. Даже каторжник живет лучше. У него есть небо над головой.

Он вздохнул.

– Ты говоришь глупости, Гиула, – сказал я, – мы еже можем жить и как-то надеяться. И если всему этому действительно суждено остаться нашим миром, тогда у нас есть и право покончить с этим.

Он сунул руку в карман и извлек оттуда маленькую коробочку. Это была одна из шести ампул. «Видишь, Стюарт, я уже подумал об этом. Миша хранил их в своей каюте. Здесь пять из них. Я в любом случае не буду мучаться, как он».

– Это воровство, – сказал я, – никто из нас не имеет права тайком красть оттуда, и прежде всего у нас нет причин на это.

– О каких правах ты говоришь? У меня есть право отказаться от существования недостойного человека. Кто лишит меня этого права?

На мгновение во мне вспыхнула злость. Меня разозлило то, что он перерыл каюту Ковтуна, и что он так легкомысленно говорил о своей жизни. Но я не знал, что должен был ответить ему. Разве это существование было достойным человека?

Гиула бережно спрятал коробку в карман.

– Почему ты ничего не говоришь, Стюарт? – с иронией спросил он. – Ты думаешь о вопросе Гамлета? Здесь он звучит иначе, чем на Земле. Я ответил на него. Спектакль подошел к концу, публика не допущена к заключительной сцене. Пуповина от Земли отрезана, и ребенок напрасно зовет свою маму…

– Ты можешь отделиться от нас, Гиула, тебе никто не помешает. Но если ты сейчас сделаешь это, у меня найдется для тебя только одно слово.

– Ах, слова, – сказал он, – о том, что происходит в этих стенах, не узнает ни одно живое существо, никогда. Законы Земли больше не оказывают действие на нас.

– Но мы люди, Гиула, у нас есть разум и где-то даже что-то от того, что обычно называют моралью.

– Именно об этом я и думаю, Стюарт. Мы люди. Клоп привык бы, обленился. У нас есть свобода выбора. Я не хочу быть клопом. А что касается морали, то она постоянно меняется вместе со строем, в котором живут люди. Мораль феодализма отличалась от морали капитализма, и социалистическая мораль опять таки другая. На Земле все это может быть чудненько-замечательненько, но здесь? Как ты бы обозначил это общественное устройство на «Дарвине»? Пара кубических метров воздуха, чтобы дышать, немного жидкости, чтобы смочить горло, и этот бесцветный бульон в качестве пищи – это наш мир.

Он был по-своему прав, и все же он не смог присоединить меня к своему мнению. Была ли это трусость? Любопытство? Или все еще надежда? По всей видимости, надежда, несмотря на то, что это был самообман. Вдруг в люке появилась Соня. Она держала в руке лист бумаги.

– Я принесла вам хорошую новость, – сказала она.

– Опять хорошая новость, – проворчал Гиула. – Я постоянно воспринимаю со страхом слова о хороших новостях.

Соня размахивала своим листком бумаги.

– Об этом мы не подумали в волнении: У нас на борту есть резервные консервы, отличные вещи. Послушайте, что они упаковали для нас на случай чрезвычайной ситуации…

Она прочла вслух, что было в списке, и мы слушали ее, словно она возвещала нам новый Евангелий. Дух захватывало от того, сколько твердых и жидких продуктов питания таил «Дарвин» в своих складских помещениях: сто коробок сухарей, тридцать консервов с витамином C, которые содержали изысканные лакомства, в таком же количестве с мясом и овощами, тридцать плиток шоколада, килограмм растворимого кофе, две канистры с красным вином, немного коньяка для медицинских целей – Весь рай земной был собран в этом списке.

– Черт возьми, это невероятно, – восторженно воскликнул Гиула, – этих вещей действительно не доставало. Какие же мы счастливчики. На Земле каждый приговоренный к смерти имеет право на последнюю трапезу. Но мы можем пировать до конца наших дней. Я все еще жду, Стюарт.

– Чего ты ждешь? – спросила Соня.

Гиула пожал плечами и предоставил мне объяснение. Я сказал: «Он хочет проглотить желатиновую ампулу. Он не хочет жить как клоп.

– Ты чувствуешь себя клопом, Гиула?

– Да, – сказал он, – твоя хорошая новость ничего в этом не меняет. У нас будет парочка прекрасных дней, это все. Прекрасные дни – какими скромными вы стали. Глоток красного вина, кусочек шоколада или сухарь – и вы уже довольны, словно мышь, которая гложет кусок свиной кожи с остатками сала и еще не поняла, что сидит в ловушке. Значит, давайте все поделим.

– Спокойно, – сказал я, – это будем решать все мы, Чи тоже выскажется. Я сообщу ему о твоей идеологии клопа.

– Да пожалуйста, – безразлично пробормотал он, – куда, вообще, пропал Чи? Я уже целую вечность не видел его.

– Он рассчитывает.

Гиула засмеялся и постучал себе по лбу.

– Он рассчитывает. Он хочет рассчитать Вселенную? Для этого уже есть же формула. Это просто смешно. Мы летим в бесконечность, а Чи рассчитывает…

– Разумеется, Гиула, Чи рассчитывает – и в расчетах есть смысл. Ты глупец, ты балда!

– Друзья, я кое-что обнаружил, сегодня великий день!

Это был тонкий голос Чи. Он подошел к нам и занял свое место.

– Что ты обнаружил? – с недоверием спросил Гиула. Чи ответил: «Я рассчитал, что мы не находимся на гиперболической орбите. Это совершенно точно. Хотя мы и превысили вторую космическую скорость, но мы точно находимся в поле притяжения Солнца.

– Иными словами, мы стали планетой, которая обращается вокруг Солнца, – сказал я.

– Это так.

– Чудесно, – воскликнул Гиула. – Разница очень радующая. Может быть ты уже знаешь наш афелий и перигелий?

– Не совсем точно, Гиула, но наш афелий не может лежать далеко за орбитой Марса. Наш угол наклона относительно эклиптики составляет примерно тридцать градусов – возможно, немного больше, точные числа я смогу представить только через несколько недель.

– Как хорошо, – сказал Гиула, – тридцать градусов, близость к орбите Марса – это успокаивает. Чтобы смотреть на спутники Марса, уже необходимо располагать первоклассными оптическими инструментами, несмотря на то, что самый маленький из них, Деймос, как-никак имеет диаметр восемь километров. Значит, для Земли мы останемся невидимыми.

– В любом случае оптически, – подтвердил Чи.

– Тридцать градусов, – повторил я, словно от этого зависело нечто важное для нас. Я вспомнил школьную модель нашей Солнечной системы. Там вращались маленькие шарики вокруг их общего центра тяжести, Солнца. Почти все эти планеты – кроме самой далекой, Плутона – при этом двигались на большой плоскости. Угол наклона их орбит вокруг Солнца лишь незначительно расходился друг с другом.

– Значит ли что-нибудь наш угол наклона относительно эклиптики? – спросил я.

– Возможно, – ответил он, – мы подчиняемся силам гравитации всех небесных тел нашей Солнечной системы. Поэтому расчеты так чертовски сложны. Не исключено, что в определенный момент мы снова приблизимся к Земле.

– И когда это будет? – поинтересовался Гиула.

– Это я еще должен выяснить, – сказал Чи.

Соня вдруг приложила указательный палец к губам. Из лазарета доносился голос Шитомира. Он очень тихо выкрикнул имя Сони.

– Вы это слышите? – воскликнула она в порыве радости. – Это первый раз, когда он дает о себе знать. И он выкрикнул мое имя, значит он в сознании!

Она быстро вылезла из кабины.

– Кажется, сегодня действительно день сюрпризов, – сказал я.

– Хоть бы мы действительно приближались к Земле. – Гиула неуверенно посмотрел на меня. – Хоть бы это было правдой…

– Только живые могут найти правду, Гиула.

Я не знаю, знал ли Чи что-нибудь о моем разговоре с Гиулой – пожалуй, он догадывался – потому что он добавил: «Проигрываешь только тогда, когда сдаешься сам. Мы сейчас должны сделать единственную вещь. Необходимо проверить шлюз, Мише нельзя долго оставаться на борту. Двое из нас выйдут в открытый космос и закрепят его снаружи. Мы должны также кое-что отремонтировать там. Пластины не двигаются. В настоящее время они не отражают солнечный свет – из-за этого такая парилка. Возможно, мы найдем снаружи и причину поломки наших передатчиков».

– Да, это было бы очень важно, – сказал Гиула.

– Но у нас на борту есть три функционирующих передатчика, – продолжил Чи. – Вы разве забыли о том, что у нас есть три зонд для передачи информации? Они оснащены химическими батареями. Их передатчики работают – не так сильно, но если нам немного повезет, их сигналы услышат.

Он произнес это с обезоруженным спокойствием, которое пристыдило не только Гиулу, но и меня. Чи был единственным среди нас, кто не сдавался и целеустремленно работал над спасением – даже если эта цель отстояла необозримо далеко во времени. В Гиуле начали происходить перемены.

– Три передатчика, – лепетал он, – ты слышал, Стюарт? Мы можем передавать, мы можем дать о себе знать.

– Да, совершенно безнадежным наше положение назвать нельзя.

– Мы будем не слишком надеться на эти передатчики, – сказал Чи, – они предусмотрены для радиосвязи вблизи Земли.

Гиула был у телескопа и поворачивал прибор. Прошло немного времени, пока он на секунду поймал в поле зрения Землю.

– Она не больше теннисного мяча, а Луна похожа на серебристый лесной орешек. Мы должны поторопиться, чему мы еще ждем? Давайте сходим за зондами, с каждой секундой мы все больше удаляемся от Земли.

Соня вернулась. У нее был довольный вид.

– Он поел и попил. Я дала ему глоток красного вина.

– Значит он, идет на поправку? – спросил я.

– Похоже на то. Я только надеюсь, что в его мозг не попали осколки костей.

– Возможно его скоро прооперируют по-настоящему, Соня, – сказал Гиула. – Если они услышали наши сигналы, через пару недель мы будем на Земле.

Он взял Чи за руку.

– Спасибо, Чи, я был в полном замешательстве, но теперь у меня снова есть надежда. Мы все вернемся обратно, а Паганини снова будет сочинять музыку. Когда мы вернемся обратно, мы будем слушать его музыку. Стюарт, как называлась музыка, которую мы вместе слушали перед стартом?

– Ах, Гиула, – сказал я, – это же сейчас не важно.

– Это был концерт цембало, – сказала Соня.

Пятнадцатое ноября

Порой у меня возникает такое ощущение, что наши часы идут неправильно. Чи и Гиула тоже не уверены: прошло еще только пятнадцать дней? За нашими плечами проделанная работа, которую я никогда не хотел бы выполнить повторно.