Текст книги "Иной мир"

Автор книги: Герберт Циргибель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

III

Нанга не забыла об этом разговоре. Напротив, мысль о том, что Шаган действительно мог бы напасть на верный след своими соображениями, не оставляла ее в покое. Были ли эти идеи, которые он развивал, действительно только личными, не предназначенными для общественности? Она достаточно хорошо знала этого упрямого ученого. Вероятно, у Шагана была совершенно другая причина, по которой он не обращался в Высшее космическое агентство. В президиуме этого ведомства сидел Биргер Сёгрен. Между ним и Шаганом был уже несколько лет научный спор, в котором Шаган потерпел поражение. При этих разногласиях, пожалуй, также играли роль личные антипатии, и Шаган с ними никогда бы не смирился.

Теперь он что-то обнаружил. Возможно, это не менее стояло под вопросом, чем его прежняя теория о якобы разлетевшейся на куски планете «Pränuntius», как он ее назвал, планете, которая некогда могла существовать между орбитами Марса и Юпитера. Но развитие теории о разлетевшейся на куски планете все еще оставалось теорией; то, что он сейчас говорил о возможном существовании «Дарвина», имело больший вес. Шаган делал вид, словно он всего лишь играл подобными предположениями – на самом деле же он был больше в этом убежден, чем хотел себе в этом признаться. Боялся ли он нового поражения? Нанга была уверена, что Шагану ничего не желал больше, чем научного успеха. Он боялся, потерять еще больше своего престижа, как ученый. Была ли причина в этом?

Чем дольше Нанга об этом размышляла, тем увереннее она становилась, что у него были такие мотивы, которые удерживали его от огласки. Но она сама еще пребывала в нерешительности. В ходе ее мыслей были пробелы, и это казалось вообще абсурдным, после трех кварталов еще верить в существование шести пострадавших. Но за числами и сухими тезисами крылось нечто иное. Но если все же в них была доля истины? Это «возможно» пробудило в ней эмоции; эй захотелось поговорить с кем-нибудь об этом, но на Маник Майя все еще находилась Кантиль, которой она могла довериться.

После полудня, когда она делала в обсерватории снимки солнечных пятен, к ней присоединилась кухарка. Кантиль часто приходила под купольный свод – далеко не потому, что она интересовалась исследовательской работой; ей всего лишь хотелось немного поболтать. В этот полдень она была к тому же очень довольна.

– Ты заметила, принцессочка, – ликующе воскликнула она, – мое наставление подействовало чудотворно. Старый ворчун надел белоснежный пиджак, его рубашка тоже сияет чистотой. Я очень довольна. Поел он сегодня за двоих. Видишь, моя голубка, так нужно обращаться с мужчинами. Возьми на заметку, это тебе понадобится потом, когда ты выйдешь замуж.

– Я возьму это себе на заметку, – улыбаясь заверила Нанга. Кантиль рассмотрела солнечный диск на экране. – Что ты теперь делаешь, золотой ангелочек?

– Я фотографирую солнечные пятна, Кантиль.

– Ага, эти маленькие точки значит солнечные пятна. И что вам будет от того, что они, в конце концов, будут на вашей пластинке? Вы можете их устранить?

Нанга засмеялась.

– Нет, Кантиль, устранить мы их не можем, но изучать их можно. Кроме того эти маленькие точки в сто раз больше Земли. И если таких много, это оказывает очень вредное воздействие на радиосвязь и многие другие вещи.

– Да, – благочестиво ответила кухарка, – Чистота это все. Этому меня научил мой отец. Он работал на разработке месторождения каменного угля. Ему приходилось мыться каждый день. Он не мог выносить грязь. Скажи, голубка, это правда, что скоро снова два молодых человека совершат посадку на Луну?

– Да, это правда, Кантиль, к их старту готовятся.

Кантиль посмотрела в щель в куполе, но там было солнце.

– Ты будешь надо мной смеяться, но этой ночью я молилась за космонавтов.

– Я не смеюсь, Кантиль. Но ты можешь быть уверена, что они вернутся.

Нанга закончила свою работу. В то время, как она закрывала купол, она спросила прямо: «Твоя семья когда-нибудь сталкивалась с несчастными случаями в шахтах?»

– Уже несколько раз, – заверила Кантиль, – но всегда обходилось – по крайней мере для отца.

– Значит это были лишь легкие аварии?

– Если ты называешь погребение заживо легким. Один раз произошел взрыв. Они находились на глубине пятьсот метров под землей – никто не мог попасть к ним. Почти все шахты были завалены. Нескольких шахтеров достали оттуда при помощи бурения. После этого наступила тишина. Никто подавал знак стуками, и бы еще не бурили – в шахтах, казалось, остались лежать одни мертвецы. Комиссия посовещалась и пришла к заключению: больше никто не выжил. Это было по прошествии четырнадцати дней. Самые большие буры уже увезли, было сделано еще несколько пробных бурений. На восемнадцатый день через одно такое пробное бурение донеслись зовы о помощи. Это была шахта, в которой находился мой отец…

– А вы? Вы еще надеялись, когда работы были прекращены?

Кантиль нерешительно ответила: «Моя мама еще надеялась, она всегда в то верила в то, что он еще жив. Я тогда была еще слишком маленькой, я не знала, что такое смерть. Сегодня я опять буду надеяться, до самого конца…»

Кантиль говорила и говорила, а Нанга была тронута до глубины души. Незамысловатое представление болтливой старушки дало новую пищу ее фантазии.

За своим столом Шаган погрузился в чтение зарубежных специальных журналов, когда Нанга постучалась и вошла.

– Хорошо, что Вы пришли, – обрадовано сказал он, словно он дожидался своей ассистентки. – Вы занимались арабской грамматикой. Здесь у меня „Ежегодник астероидов“ этого Хасана Джамбури в оригинале. В своих иллюстрациях он принял во внимание и наш Ре 37. Только вот с переводом я никак не справлюсь, помогите мне, пожалуйста.

– Профессор, я охотно помогу Вам, – сказал Нанга столь же дружелюбно, – но сначала я хочу обсудить с Вами кое-что другое.

Шаган отложил журнал в сторону, сменил очки и с ожиданием посмотрел на Нангу. Она присела и продолжила: «Я убеждена в том, что Вы не можете оставлять Ваши тезисы только лишь при себе».

– Вы имеете в виду мои фантазии – ведь так Вы классифицировали вчера мои предположения.

Нанга немного поникла.

– Я не то хотела сказать, пожалуйста, простите меня. Вы правы, нельзя столь опрометчиво выносить приговор. Что бы не соответствовало в Ваших соображениях истине, а что – нет. Вы должны оформить их письменно и отправить в Высшее космическое агентство.

– Так? – весело сказал он, – я должен? Почему я должен?

– Это Вам самим прекрасно известно.

Шаган поднялся. Он сделал несколько шагов в разные стороны, подумал и, наконец, сказал немного менее дружелюбно: «Ничего мне не известно, совершенно ничего. Я Вам уже сказал вчера, что еще раз желание реконструировать катастрофы другим способом было моим личным удовольствием. Остановимся на этом.

Она не позволила сбить себя с толка его резким тоном.

– Я много об этом думала, профессор. Но что, если Вы действительно окажетесь правы? Если «Чарльз Дарвин» действительно еще существует и команда…

Она не договорила свою мысль до конца. Он отмахнулся.

– Те слова про «выживание» были вчера просто таким замечанием с моей стороны. А другое? Предположение, никто никогда не согласился бы с моим тезисом. Но может произойти кое-что другое. Скажут: Сначала в результате вычислений он получает планету, которая больше не существует, и теперь он выступает с новой сенсацией. Нет, Нанга, я больше не буду рисковать, я не хочу потерять свою репутацию как ученого – понимаете Вы?

– Нет, – сказала она.

– Тогда оставьте это, – проворчал он.

Репутация как ученого, подумала она, словно в таком случае речь шла бы о каких-нибудь понятиях чести. Как часто терялись люди при исследовании Земли, были отрезаны от внешнего мира. Никогда поиски не прекращались, искали даже уже мертвые тела. Ей вспомнились примеры, которые она знала из литературы, и она рассказала о них. Пораженный ее рвением, он слушал ее, и в какой-то момент казалось, что эти примеры заставили его задуматься.

– Может быть и верно то, что Вы рассказали о прошедших экспедициях, – степенно ответил он, – Вы только забыли, что во Вселенной нет ни островов ни льдов ни спасательного троса. Возьмем как-нибудь самый экстремальный случай. Предположим, они счастливо отделались, их лаборатория осталась исправной. Согласно моим расчетам, которые хотя и гипотетические, но они не исключены, «Дарвин» должен был бы приблизиться к Солнцу до ста миллионов километров. На таком удалении движется по своей орбите Венера.

Шаган многозначительно посмотрел на нее, затем он добавил: «Это та сторона, но что никогда не удастся установить, это сам характер изменения траектории. Они не отвечают, и это прежде всего противоречит моему тезису, их нельзя ни увидеть ни услышать…

Молчание. Профессор положил руки на плечи и прохаживался по комнате туда-сюда. У Нанги был наготове ответ. Она знала, что он был прав, что у шестерых едва ли был шанс на спасение, но об этом в этот момент речь больше не шла. Почему Шаган не передавал свои идеи дальше? Это не было простой выдумкой, даже если он делал вид, словно вопрос уже был для него давно исчерпан. И если его тезис был верным – было ли у мертвецов право на Землю? Нанга подошла к нему.

– Пожалуйста, профессор Шаган, – сказала она, – Сделайте что-нибудь.

– Что? Оставим же, наконец, эту тему.

– Вы боитесь, это настоящая причина.

Он растерянно посмотрел на нее.

– Чего я должен бояться?

– Вы опасаетесь научных споров, Вы думаете о профессоре Сёгрене, в дебатах с которым, относительно другого дела, Вы потерпели поражение. Почему Вы все еще считаете эту историю настолько личной?

Нанга попала в десятку.

– Я считаю ее личной? – рассерженно воскликнул он. – Разве не Сёгрен возвел тогда это обсуждение на уровень личностей? Придет время, когда моя теория о „Pränuntius“ будет признана, подождите, пока космонавтика получит дальнейшее развитие. Церез, Паллас, Юно, Веста, Эрос – и как они там еще называются —, эти планетоиды приведут доказательства. Следующее поколения реабилитирует меня.

В другой ситуации Нанга посмеялась бы над его комичным пафосом, сейчас его оскорбленное тщеславие только пробудило в нем злобу. Она холодно ответила: «Если Ваш тезис о „Чарльзе Дарвине“ окажется верным, тогда грядущее поколение точно не произнесет Ваше имя с уважением».

– Хорошо, – ворчливо сказал он, – думайте, что хотите. Для меня тема закрыта.

Нанга тоже приподнялась. Спокойно, словно она сообщала самую естественное вещь на свете, она сказала: «Пожалуйста, примите к сведению, что настоящим я увольняюсь со своей должности на Маник Майя. Через полчаса Вы получите письменное заявление.

– Черт Вас побери! – крикнул он, – уходите, сегодня же, но пешком!

Нанга развернулась и ушла. Когда она уже держала в руках дверную ручку, он крикнул ей вслед.

– Что Вам в голову взбрело?

Она пожала плечами и нерешительно застыла на месте.

– Какой черт в Вас вселился? – проворчал он. – Пожалуйста, причины Вашего увольнение, я хочу сейчас же услышать обоснование!

Она боялась, что он может слышать биение ее сердца. Мысль о том, чтобы угрожать ему увольнением, пришла ей в голову импульсивно. Эта была своего рода самозащита против его невозмутимости, и она знала, что теперь у нее не было дороги назад. Вздохнув, она сказала: «Вы знаете мое обоснование, профессор Шаган. Чего стоит наука, если она пренебрегает законами морали и гуманности? Если Вы умолчите об этом открытии, мне больше нечего здесь делать.

– Аксиома великого мима, – проворчал Шаган – настоящая божье предсказание, это смешно. Вы же не серьезно насчет увольнения?

– Совершенно серьезно.

– Это вымогательство, – сказал он, – почему я не держал язык за зубами? Я доверял Вам. Я разочаровался в Вас, Нанга, горько разочарован.

Его сетования успокоили ее, и она не удержалась от смеха, когда Шаган начал говорить о хороших отношениях, вытекающих из трудового договора на Маник Майя. Столь заманчивым это, как он расписывал, совершенно не было, и рано или поздно, она и без того покинула бы этот одинокий оазис, хотя бы и с другим обоснованием.

Когда он не получил ничего в ответ на свое выступление, он ворчливо попросил ее присесть.

– Как вы вообще представляете себе все это?

Она сказала: «Очень просто. Следующим самолетом Вы летите в Прагу в Высшее космическое агентство и делаете доклад о своем тезисе».

– Да, конечно, это очень просто, – посмеивался он, – я полечу за несколько тысячи километров, чтобы почесать язык в Праге. Как все это представляется в Вашей головке.

Он растерялся и подбирал слова.

– Разве Вы не говорили как-то, что ваш бывший однокурсник входит в состав Высшего космического агентства?

Шаган кивнул.

– Однокурсник – это было давно. Мы целую вечность не виделись. Но Чингиз-Хан кое-что понимает в показателях прочности. Я, конечно, имею в виду доктора Бороса – мы все время называли его Чингиз-Ханом. Его знания совершенно бесполезны для моей теории, потому что я убежден в том, что «Дарвин» ускорился автоматически. Тем не менее…

Он не закончил предложение.

– Когда Вы полетите?

– Об этом вообще не шла речь, – негодующе отозвался он.

– Тогда Вам придется обойтись без меня.

На секунду было похоже на то, что он снова хотел вспылить, но затем он, примирившись, остановился перед ней.

– Вы правильно подобрали момент. Один в больнице, другой навещает больную. А я здесь один. Нанга, Вы не можете так поступить со мной…

Нанга знала, что она настояла на своем. Она сделала вид, будто ничего не случилось и спокойно сказала: «Это зависит от Вас, профессор, останусь я или нет».

Шаган еще немного поворчал. На самом деле он все же был не так уж и расстроен от такого поворота. Нанга уничтожила часть его сомнения и пробудила его тщеславие. Он извлек из шкафа начатую бутылку вина и два бокала и сказал, вздыхая: «Будь по-вашему, я в угоду Вам буду играть роль Дона Кихота, но вы возьмете на себя роль Санчо Панса, Вы будете сопровождать меня».

Его предложение не удивило Нангу; она бы даже сама предложила ему поддержку. Она сказала довольно: «Вы можете рассчитывать на меня, профессор Шаган».

– Это мы еще посмотрим, – пробурчал он и наполнил бокалы. – Когда один из отпускников вернется, мы полетим. До этого момента мы произведем еще кое-какие расчеты.

Шаган поднял бокал.

– Выпьем за Ваш оптимизм.

Когда она стукнулась с ним, он прибавил: «И за мое заблуждение».

IV

Дамар Вулан, ассистент Шагана с миндалевидными глазами и скуластым лицом и толстыми губами, вернулся на Маник Майя. Он вернулся с печальным известием. Его мать умерла.

Но горюющий Дамар еще ничего не знал о невероятных соображениях своего шефа, и он сейчас не был в настроении, чтобы воспринять другие проблемы. Но чемоданы профессора Шагана и Нанги были уже упакованы, билеты на самолет зарезервированы. Нанга утешила своего коллегу, а профессор философствовал о жизни и произносил мудрые изречения. Но все это не помогало, они должны были изложить ему свои намерения, и тезис Шагана мог отвлечь его немного от собственных забот.

Прежде чем Дамар пришел на Маник Майя в качестве астрофизика, он сам целый год был космонавтом. Он работал на орбитальной физической обсерватории. Дамар охотно продолжил бы эту деятельность, но он подчинился просьбе своей матери, которая тревожилась за жизнь сына при каждом взлете космического корабля. Таким образом, Дамар мог оценить соображения профессора как никто другой на Маник Майя. Когда Шаган сообщил ему о своем открытии, тихий полинезиец лишь покачал головой, словно он не решался последовать ходу мысли своего шефа. Шаган разложил карту, зачитал цифры и даты и продемонстрировал ход катастрофы на бумаге. Какое-то время Дамар ни сказ ни слова. На Маник Майя уже привыкли к его молчаливости. Шаган с нетерпением спросил:

– Что Вы думаете об этом, Дамар? Вы тоже считаете этот тезис нелепым, не так ли?

Дамар уставился на числа и кривые. Наконец, он тихо сказал: «Да, я считаю его нелепым».

– Видите, Нанга! – воскликнул Шаган, – а он больше в этом соображает.

Удивленные Дамар повернулся в сторону своей коллеги.

– Ты в это веришь?

Нанга ответила: «Я считаю это достаточно важным для того, чтобы выставить их на обсуждение.

– Я нет, – заметил Шаган, – но она угрожала мне своим увольнением, меня шантажировали.

Дамар снова углубился в расчеты Шагана. Он не двинулся с мест почти полчаса.

– А что, собственно, говорит не в пользу этого? – прервала Нанга молчание.

Дамар сказал: «Тяжело, что-то говорить об этом. Кто сегодня будет перепроверять все это? Надеюсь, Вы окажетесь неправы, профессор Шаган».

– Я потерял всякое желание лететь в Прагу, – проворчал тот.

Нанга защищала его тезис.

– Если тезис по всем пунктам правильный, был бы даже шанс, спасти их…

Дамар встал и сделал несколько шагов в разные стороны

– Если бы этот тезис оказался правильным, тогда «Дарвин» был бы саркофагом. От лаборатории им нет никакого проку. Еда и питье это только одно. Но как они могли бы жить месяцами в абсолютном безмолвии? Как они могли бы существовать без утра и вечера – и без работы. И потом осознание того, что они никогда не смогли бы вернуться домой…

– Но ты ведь тоже провел несколько недель на круговой орбите, – возразила Нанга.

– Конечно, – ответил Дамар, – на околоземной орбите. Оттуда можно увидеть города и леса, реки и озера. На орбитальных обсерваториях есть радио и телефон, и в любое время можно вернуться обратно на Землю. В «Дарвине» же время стало бы вечностью. Она потеряло бы всякий смысл. И они могли бы видеть Землю только звездой среди звезд. Нет, профессор Шаган, если Ваши соображения правильны, тогда можно искать либо мертвых, либо сумасшедших…

– В таком случае нужно искать именно мертвых, – сдержанно сказала Нанга.

Из долины до них донеслось жужжание вертолета.

– Давайте собираться, Нанга.

Профессор Шаган вышел. Нанга хотели пойти за ним, но Дамар попросил ее остаться еще на минутку. Он взял ее за руку.

– Я буду часто думать о тебе, Нанга, когда ты будешь в Европе.

Она ничего не ответила.

– Ты когда-нибудь уже была там?

– Нет, – сказала она, – и было бы лучше, если бы я побывала там при других обстоятельствах.

Она отдернула свою руку; ей было неудобно оставаться сейчас наедине с ним. Дамар покопался в папке и извлек из бумаг маленькую книгу.

– Я купил это по пути – почитай в дороге.

– Спасибо, – сказала она и спрятала книгу. Она знала, о чем он сейчас думал и что он сейчас скажет ей множество любезностей. Вертолет освободил ее от его ухаживаний.

В Джакарте они сели на стратоплан, который летел в Прагу. Когда облака были под ними, Шаган недовольно сказал: «Теперь Вы окончательно добились своего, теперь нет пути назад. Доктор Борос уже держит в руках телеграмму, и завтра или послезавтра меня поднимут на смех и все благодаря Вам».

Он ударился в эти мрачных прогнозы, и Нанга дала ему выговориться. Она выглянула в иллюминатор. Небо над ними было ослепительно ярким. Стюардесса разносила кофе и печенье. Профессор Шаган пробежал глазами свежую газету.

– Они отправили на орбиту двух человек, – сказал он.

Нанга непонятливо посмотрела на него.

– Кто отправил на орбиту?

– Вчера, – сказал Шаган и показал на заголовок в газете, – Американцы. Они испытывают новый космический корабль. «Darling of Stars» – Любимец звезд – скромностью при выборе имен они никогда не отличались.

– Они случаем не на Луну собрались? – осведомилась Нанга.

– Боже упаси. Они хотя выйти за орбиту Луны. Любимец звезд…

Название забавляло его.

Они долго молчали. Шаган пил свой кофе, погрузившись в мысли и представлял предстоящую встречу. Он все еще испытывал чувство дискомфорта от этого путешествия и ее замысла. Нанга вынула маленькую книгу, которую Дамар дал ей для чтения в дороге. В ней были стихотворения. Когда она провела пальцем вдоль страниц, она заметила строфу, которую Дамар жирно подчеркнул карандашом:

В утренней росе, которую Солнце обратило в алмазы,

Предчувствие наступающей радости.

Мы ее оба чувствуем.

Ее чистота сияет, словно блеск твоих глаз,

Ее свежесть – грация твоего образа.

Туда торопится время, тени исчезают;

А тоска и радость засыхают в палящей жаре.

Нанга захлопнула книгу и спрятала ее в дорожной сумке. Настойчивость Дамара беспокоила ее.

Они летели на высоте двадцать километров. Шаган уткнул нос в мягкую обивку кресла готовился к своей миссии, и чем больше проходило времени, тем беспокойнее он становился. Он подмигнул Нанге, которая дремала с закрытыми глазами.

– Вы спите? – тихо спросил он.

Она повернула голову.

– Нет. Мы уже прилетели?

– Осталось еще совсем немного.

Он хотел отвлечься и говорил про предстоящие задачи на Маник Майя.

– Надеюсь, Дамар не забыл приготовить снимки в сфере Gygnus. В горах Алатау их ждут уже несколько недель.

Нанга не ответила. Мысленно она была уже в Праге и думала: Я хотела бы, его теорию довели adabsurdum[3]3
  (лат.) До абсурда


[Закрыть], тогда хотя бы закончилось это омерзительное представление.

– Работа пойдет ему на пользу, – продолжил Шаган, – так он легче справится со своим несчастьем. Через неделю мы снова будем дома. Возможно, у нас будет немного времени, чтобы немного осмотреться в Европе…

– Через неделю? Для этого понадобится, пожалуй, целый год.

– Это на Вас похоже, – проворчал Шаган, – но что Вы скажете о нескольких поездках? В Европе есть много достопримечательностей. Уже одна Прага передает дыхание прошедших столетий. Оттуда рукой подать до Будапешта. И Веймар тоже стоит увидеть…

– Это было бы чудесно! – воскликнула она в порыве радости. Она не рискнула выразить такие желания, и была благодарна ему, что теперь он сам предлагал провести ее по этим местам. Когда он заметил ее наивную радость, он стал ироничным.

– Конечно, – подтрунивал он, – Вы относитесь к тем людям, которым при виде ночного звездного неба на ум приходят стихи, это я заметил на Маник Майя…

– Что Вы имеете против стихотворений?

– Ничего, – ответил он, – но Кантиль порой кажется мне более реалистичной, чем Вы. Правда, во время нашего отъезда она перепутала Европу с Северным полюсом и посоветовала мне всяческие домашние способы избавления от простуды, но у нее эмоции хотя бы находятся в здравом отношении с разумом. Почему Вы не изучали историю литературы или искусства, Нанга?"

Она расстроено ответила: «Потому что я захотела работать в Вашем направлении. Но, может быть, я еще наверстаю упущенное».

Шагану доставляло удовольствие немного сбить с толку свою ассистентку. Возможно потому, что он сам отвлечься, но более глубокой причиной было ее увольнение, которым она столь непосредственно грозила ему. Шаган компенсировал таким образом свое плохое настроение, вызванное этим.

– Да, – иронично продолжил он, – Вы относитесь к людям, которые завидев скелеты мертвых мудрецов цитируют меланхоличные изречения и при звучании девятой симфонии видите перед глазами детскую картину обнимающихся братьев. Вы, собственно, совсем не от мира сего…

– Да, я знаю, – сказала она, – тем лучше вы подходите для этого мира. Вы – скопище молекул и математических уравнений.

Она демонстративно вынула томик стихов Дамара.

– Спасибо, черноволосый золотой ангелочек. Хорошо, что Вы полетели со мной. Вы потеряете свою наивность достаточно быстро – самое позднее через два-три дня. Меня раздирает любопытство узнать, что Вы при этом скажете. Выгляните в иллюминатор, мы пересекли границу. Европа под нами.

Нанга проследила за его взглядом, но смогла рассмотреть лишь клочки облаков, в промежутках однотонную, серую поверхность.

– Прекрасное чувство, не так ли? – продолжал посмеиваться Шаган.

– Земля мудрецов, громкими именами можно заполнить целую книгу. Но точности ради должно упомянуть и другой стороне медали, например, о фашизме. Соедините-ка все это вместе: Поэтов и композиторов, которым они поклоняются, сидящих на золотом троне вечности, а у их ног – руины газовых камер, горы костей и человеческого пепла. Подумайте об этом, когда будете стоять перед гробницами святых.

Она сказала: «Не только в Европе велись войны. Ваше замечание затрагивает и другие континенты. Величайшим врагом человека всегда был сам человек».

– Вот именно, всегда. И в наши дни тоже, принцессочка.

– Пожалуйста, не называйте меня так, – строго сказала она. – В остальном Вы знаете не хуже меня, что враждебность людей по отношению друг к другу не является свойством характера, а зависит от отношений владения недвижимостью.

– Это ничего не меняет в Вашем первом утверждении, – ответил он, – а если нам когда-нибудь придется вступить в контакт с разумным существом с другой планеты, и они расскажут нам историю своего развития, то мы, вероятно, услышим нашу собственную историю.

– Вы считаете, что развитие жизни повсюду должно было бы протекать одинаково?

– Да, всегда и везде, – убежденно ответил он, – я лишь отношусь скептически к тому, дойдет ли вообще до встречи с инопланетными разумными существами.

– Почему развитие на другой планете в другом мире не могло бы протекать иначе, дружелюбнее?

Шаган ответил с ухмылкой: «Вы только что назвали меня скопищем молекул – в этом кроется правильная мысль. Пока, собственно, люди, именно эта сложная форма материи, будут осознавать свой социальный образ жизни, они должны также пройти всю дилемму развития и зрелости этой совершенно аморальной материи. В начале стоит закон сохранения видов – это Вы найдете уже у старого доброго Дарвина – без этого инстинкта ни одно живое существо развиваться не может».

– Все же, звери не убивают друг дружку, – возразила Нанга, – хотя бы не свой собственный вид. Почему бы этому не быть возможным и на другой планете у других более высоко развитых существ?

Шаган сморщился.

– Я бы с большим удовольствием сейчас громко рассмеялся. Как звери могли бы убивать друг дружку? Не находится ли их мозг всего лишь на примитивной ступени развития? Они заваливают друг дружку только тогда, когда их одолевает чувство голода. Если бы они были способны создавать для себя орудия труда, тогда они бы после этого постарались найти кого-нибудь, кто бы обслуживал эти орудия труда. От этого шага до первой небольшой фабрики уже совсем недалеко. Это развитие было необходимо – без него мы бы и по сей день были в каменном веке. И с этим связана вся история культуры человечества; она базируется на господстве человека над человеком – и это, отчасти, еще можно отнести к сегодняшней действительности. Тысячелетия мы жили в царстве зверей, и варварскими законами джунглей народы владели вплоть до двадцатого столетия. Когда бы не велись войны – их вызвали всегда материальные интересы. Но это Вы знаете сами, Нанга.

Нанга хотела ответить, но она замолчала, когда она заметила его язвительную улыбку. Это было его манера, смотреть на все с ироническим скепсисом, даже на свои собственные познания. Порой он мог быть остроумным или развивать поразительную логику, но у нее всегда было такое ощущение, что не принимал всерьез ни себя ни свое окружение. Так было и сейчас, когда он заметил после некоторой паузы: «Так вот, золотой ангелочек, и это все не имеет никакого отношения ни к морали ни к этике. Путь из царства зверей чертовски затяжной; вернуться обратно было бы значительно проще. Новая Мировая война – и человечество снова вернется в царство зверей. Вся сложившаяся за тысячелетия мораль полетела бы ко всем чертям…

– Не противоречило бы это всем законам развития природы?

– У Вас ярко выраженное развитое иллюзорное мышление, – ёрничал Шаган. – Есть такие люди, которым не подходит это толкование, но именно это «Все будет не так плохо» в наш век, когда мы заковываем в оковы на Земле космическую энергию, самая опасная из всех иллюзий. Нет, Принцессочка, даже на частично радиоактивно зараженной Земле человечество вымрет за несколько лет…Шаган замолчал и посмотрел на высотомер машины. Стрелка вращалась медленно.

– Мы прибыли, сделайте сейчас лицо немного подружелюбнее, потому что через пять минут я представлю Вам доктора Бороса.

Пассажиров попросили пристегнуть ремни.