Текст книги "Иной мир"

Автор книги: Герберт Циргибель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

XIII

Когда Нанга прибыла на Маник Майя, здесь еще не было известно об обнаружении информационной капсулы. Шаган также не знал о таинственных сигналах. Таким образом, он встретил Нангу так же, каким она оставила его в Праге: грубо, с оскорблениями и задевками. Нанга не оправдывалась, для нее рабочая деятельность на Маник Майя была закончена. Она протянула ему лист с увольнением, и на этот раз он принял его без возражений.

Ей пришлось пока остаться в обсерватории, потому что вертолет для доставки продовольствия улетел незадолго до ее прибытия. Странно, но она не получила от Седрика ни телеграммы ни срочного письма. Причину этому она узнала только тогда, когда в Маник Майя прислали депешу о сенсационной находке.

Нанга была в своей комнате, когда вошел Дамар. Он в последние дни избегал ее, и ей теперь было лучше от того, что не задавал никаких вопросов. Теперь он вошел к ней без стука, и пролепетал, захлебываясь от счастья: «Они нашли „Дарвин“! Нанга, все не было напрасно. „.Дарвин“ существует!»

Он взял ее за руку и поцеловал ее, и Нанга сначала ничего не поняла. Затем вошел и Шаган. Он повторил с таким же энтузиастом, то, что она только что услышала от Дамара. Затем он добавил: «Мое мнение оказалось верным. Хотел бы я сейчас видеть лицо Сёгрена! Это триумф! Старый Шаган знает, что хочет. Они смогли унизить меня, опровергнуть мой тезис – но логика сильнее…»

Он говорил и говорил, и его лицо сияло от гордости.

Дамар прервал его.

– Могу ли я напомнить Вам о том, профессор Шаган, что Вы отреклись от своего тезиса, а Нанга верила в него до самого конца?

Шаган делал вид, словно ничего не случилось.

– Не будем спорить, мои дорогие друзья, – закряхтел он, – оставим дела прошлые в прошлом. Вы знаете, Нанга, я был нездоров. Значение имеет только успех. А насчет увольнения – конечно же не серьезно – мы потом с вами это спокойно обсудим.

Нанга не сказала ни слова. Когда Шаган снова вышел из комнаты, Дамар сказал: «Он, конечно, эгоист, но в этом он прав, Нанга. Ты не должна уходить от нас».

– Я не останусь здесь, – спокойно ответила она, – я уйду, как только прибудет вертолет.

Дамар растерянно посмотрел на нее. «Ты же это не серьезно, Нанга. Ты забыла о том, что хотела защищать кандидатскую диссертацию? Я подготовился и помогу тебе в этом. Пожалуйста, останься …»

Он мог прочесть ответ на ее лице. Он подошел к ней на шаг. В его глазах было страстное желание.

– Пожалуйста, – прошептал он, – останься ради меня.

Когда она покачала головой, – отчаянно закричал он: «Я хочу, чтобы ты осталась! Ты знаешь, что я люблю тебя, ты знаешь это уже давно».

Он схватил ее и попытался поцеловать ее. Она защитилась и вытолкнула его.

– Что на тебя нашло, Дамар! Пожалуйста, уходи!

Он сделал такое несчастное лицо, что она замолкла.

– Нанга, ты моя звезда, – беспомощно пробормотал он, – не оставляй меня одного.

Испуганная его объяснением в любви, Нанга не могла подобрать слов, чтобы ответить. Вдруг он упал перед ней на колени, поцеловал подол ее платья и лепетал горячие любовные признания. Все вырвалось из него, когда он увидел, что она грозилась навсегда исчезнуть от него.

– Ради бога, встань, Дамар, – прошептала она, – не говори больше ничего, замолчи, наконец!

Он встал, растерянный и печальный, и казалось, что снова взял себя в руки. Затем он сказал с горечью в голосе: «Я знаю, ты не любишь меня, и я знаю также того, кому тебя не нужно умолять. Лети к нему, он ждет тебя с большой радостью».

Дамар запустил руку в карман брюк и вынул оттуда письмо и две телеграммы. Он положил почту на стол и безмолвно вышел из комнаты. Это была почта от Седрика. Он вскрыл ее. Последняя телеграмма была часовой давности. Она гласила: «Я жду тебя в Синтанге[10]10
  Город в Индонезии, расположенный на острове Калимантан, восточнее о. Суматра.


[Закрыть], в отеле Сималу, Седрик».

Немного более восьми минут потребуется фотону, чтобы преодолеть расстояние от Земли до Солнца. Для путешествия к Альфе Центавра, нашему соседнему солнцу, фотону потребуется четыре года. Но мысленно, напротив, мы преодолеваем такие расстояния за доли секунды; наша фантазия покоряет время и пространство, потому что отражение бесконечности занимает ли несколько квадратных сантиметров в нашем мозге. Поэтому мы можем мысленно пересечь Вселенную с упорством муравья и успешно пережить все приключения античных героев.

Для Седрика последние дни были таким сном. Он множество раз стартовал на «Кеплере», переживал все приключения, которые были связаны со спасением шести пострадавших. За этим последовало здравомысленное сообщение ученых: космический корабль должен был стартовать ровно через двадцать семь дней.

Несмотря на то, что он был запасным космонавтом, он входил в число команды и поэтому должен был принимать участие в подготовке. До этой подготовительной тренировки оставалось еще три дня. Он полетел в Синтанг, там он не попал на последний рейс. Чтобы больше не терять время, он отправил отсюда телеграмму Нанге.

Две мили за Синтангом река Капуас заполняла многочисленные каналы. Они обеспечивали влагой плантации и площади, на которых вырубался и выжигался лес. Береговая линия этих каналов покрыта высокой травой иланг-иланг, отдельные пальмовые группы склонялись над водой.

Они шли вдоль берега. В вялом течении реки танцевали отражения звезд; в траве шуршали тжитьяки, маленькие, светящиеся зеленым ящерицы. Нанга и Седрик не замечали их, и они даже не знали, куда они идут. Они бежали по неизвестной дороге, преисполненные своим счастьем. Иногда они целовались. Он еще не сказал ни слова о том, почему он так неожиданно приехал. Нанга и не спрашивала; в эти минуты все показалось ей совершенно естественным. Один раз он спросил:

– Ты сбежала от меня, Нанга, это так?

– Да, – сказала она, – я хотела сбежать от тебя, и я больше не хотела думать о тебе, но бы я и не смогла.

– Почему «бы»? – ответил он. – Видишь, я пошел за тобой, и я нашел бы тебя даже в джунглях"

Они шли дальше и пришли на поляну. Седрик притоптал траву под деревом; края этой высокой травы были острыми, как лезвия. Затем они присели. Он хотел рассказать ей о последних днях в центре подготовки, но когда он положил руку на ее талию, замолчал. Она чувствовала его ощупывающую руку и была счастлива от его прикосновений. Шорох деревьев слился воедино с кипением их крови. Он слился с ней, и она затрепетала от удовольствия. Сквозь листву сияли звезды, немые свидетели их страсти.

Затем они лежали рядом, молча, занятые своим настоящим. Он начинал рассказывать, но ее близость постоянно отвлекала его. Когда он поцеловал ее, то забыл обо всем. Ее руки чувствовали его силу.

– Любимый, – сказала она на выдохе, – Седрик…

Потом она сказала: «Порой я боюсь, что все это сон».

Он поцеловал ее глаза, ее рот. Ее губы были теплыми и мокрыми. Затем он заметил, что она плачет.

– Почему ты плачешь? – озадаченно спросил он.

Нанга засмеялась сквозь слезы.

– Я не плачу, Седрик, я лишь счастлива.

Своими поцелуями он прогнал ее слезы.

Мгновение они молчали. Затем Нанга сказала: «Ты хотел рассказать мне историю центра подготовки космонавтов».

– Я люблю тебя, – сказал он. Он поцеловал ее грудь, ее тело, ее колени. Он не успел рассказать ей свою историю. В огне их страсти время пролетало; звезды становились бледными. Они одаривали друг друга всем тем, что приносило им удовольствие и радость, и не уставали снова и снова пить из этого источника.

Они остались в Синтанге. Нанга хотела поехать с Седриком в Учебный центр и провести те немногие недели до старта «Кеплера» рядом с ним. Они знали, что они не могли видеться в это время, ведь команда, включая запасных людей, была изолирована от внешнего мира, готовилась к большому путешествию.

В их распоряжении было еще сорок восемь часов – целая вечность. Южный городской пляж со своей протяженной холмистой местностью был для них желанным местом для походов. Горы цвели; на откосах бурно разрастался бугевиль[11]11
  Множество видов в тропических и субтропических лесах Южной Америки и Океании, относящийся к «Чудесным цветкам» кустарник или небольшое дерево с розовыми, желтоватыми или белыми листьями на красных, фиолетовых или белых стеблях. Назван по имени французского моряка Л.А. де Бугевиля


[Закрыть], на заднем фоне по ландшафту простиралась зеленая стена тропического леса. Они взбирались на кусты и камни, и иногда Седрик брал Нангу на руки и нес ее, до тех пор, пока они не набредали до удобного места, где можно было безопасно прилечь. Там они отдыхали и мечтали.

– Помнишь, Нанга, как однажды я сказал большую глупость…

– Ты никогда не говорил глупостей, любимый.

– Все же, в домике, когда мы были одни. Я сказал, что любовь с первого взгляда – чушь или что-то в этом роде.

– Да, ты сказал так, я вспоминаю. – она посмотрела на него и засмеялась. – И ты ведь был прав.

– И ты осмелилась сказать мне это! – воскликнул он. – Еще слово, и я сброшу тебя со склона.

Он хотел поцеловать ее, но она тесно прижалась к нему и сказала: «Я думаю, любовь с первого взгляда это всего лишь, когда находишь то, что очень долго искал. Пожалуйста, не смейся, Седрик, но я любила тебя еще перед тем, как мы встретились тогда. Я думаю, каждый человек носит в себе картинку другого, и он ищет этого другого. Иногда он находится, иногда нет. Затем любовь разбивается, и он ищет дальше. Мы так далеко были друг от друга, но случай свел нас вместе».

Солнце пекло. Они нашли тенек. Когда они снова лежали рядом друг с другом, Седрик сказал: «Мне немного совестно»…

Она вопросительно посмотрела на него.

– Еще несколько дней назад я не мог думать ни о чем другом, как о «Кеплере» и «Дарвине». Затем прибыли расчеты, определилось время старта, и мне оставалось только ждать. С тех пор мне порой кажется, словно я обо всем забыл. Только ты живешь во мне, и твое лицо постоянно у меня перед глазами."

Она закрыла глаза и принимала его поцелуи, ею овладело чувство счастья.

Под ними были город и блестящая река, которая терялась далеко за листвой римбу. Между сияющими белыми домами в городе собирались в группы хижины даяк из бамбука и пальмовых листьев. На окраине города простирались плантации; кусты черного перца стояли в ряд, недалеко от него созревали ананасовые культуры и недавно разбитые кофейные плантации. Многослойная зелень была похожа на ковер.

Оба не замечали этот пейзаж. Мысль о предстоящем расставании охватила их словно опьянение, и каждая секунда стала для них драгоценным моментом, которым они хотели насладиться до последнего.

XIV

Если проследить причины, которые повлекшие за собой встречу Нанги и Седрика, получится наглядная цепочка кажущихся случайностей. Например, тезис профессора Шагана послужил одним поводом; Фрезер Джанелл, который позднее захотел пообщаться с оставшимися – другим. Но ворчливый старик с Маник Майя ни за что бы не выдвинул свою теорию, если бы астероид Ре 37 не исчез. Причины можно было выслеживать в безбрежном океане.

В этой путанице затерялись и нити судьбы Дамара Вулана. Молчаливый и рассудительный Дамар, которого профессор Шаган высоко ценил, после той сцены с Нангой в безмолвном отчаянии направился в свою комнату. Он написал ей письмо, в котором просил у нее прощения и намекнул, что он тоже хотел бы покинуть Маник Майя, чтобы вернуться к своей прежней профессии. Нанга не ломала голову над дальнейшей судьбой Дамара, а профессор Шаган напрасно протестовал против увольнения. Дамар покинул Маник Майя почти в то же время, что и Нанга. Он подал заявление в высшее космическое агентство на возобновление своей прежней деятельности на обсерваториях, которые находились на околоземной орбите. Его заявление совпало с тем временем, когда комиссия все еще занималась набором команды Кеплера, и бумаги давали ему отличную оценку. У него был опыт пребывания в космосе, солидные научные знания, и он был известен своим уравновешенным и рассудительным характером. Его самого сильнее всего удивило то, что ему было предложено принять участие в поисковой экспедиции. Он согласился без колебаний. Так мнимые случайности свели его теперь с тем человеком, который невольно разрушил его мечты.

Когда через два дня в центр подготовки прибыли и Нанга с Седриком, Дамар Вулан был одним из четырех членов команды, которая должна была полететь на «Кеплере». Тем временем прибыл также и Генри Джефсон, американский астронавт. Командиром «Кеплера» стал Георг Массиму, урожденный грузин, его заместителем был Андрей Гилько из Литвы. Оба множество раз отличились во время полетов в космос. В эту команду входили также космонавты-дублеры Седрик и физик Тренук. Эти шесть человек готовились к старту в глубины Вселенной в полном уединении.

Их последним местом пребывания на Земле был одиноко стоящий дом. Местность была закрыта постами, ни один из ушлых журналистов не мог попасть в эту зону. С шестью космонавтами жили врачи, ученые в области естественных наук, техники и различные инструкторы, которые имели прямое или косвенное отношение к полету.

Первые часы были непринужденным времяпровождением. Они знакомились друг с другом, и было совершенно естественно, что сразу же в центр внимания попали Седрик и Генри Джефсон. Каждый знал, что значил этот старт для Седрика, и каждый из четырех прочно номинированных членов команды выразил ему свою солидарность и дружбу. И Дамар Вулан поступил также. Он не мог скрыть свое сотрудничество с профессором Шаганом и Нангой, и таким образом он подробнейшим образом рассказал о своей деятельности на Маник Майя. Ни словом ни жестом Дамар не выдал, какие чувства он питал к Нанге. Было похоже на то, словно он поставил точку в истории своей несчастной любви. Седрик воспринял то обстоятельство, что на борту «Кеплера» будет бывший коллега Нанги особенно удачным. Он не упустил возможности, подробно расспросить Дамара о деталях жизни на Маник Майя, и оттого, что Дамар охотно дал ему справку, Седрик даже склонился к тому, чтобы проявить некое понимание по отношению к ворчливому профессору Шагану.

Генри Джефсон поначалу вел себя немного сдержанно. Он был родом из Миннеаполиса, был отцом двух мальчиков и счастлив в браке. Незадолго до назначенного срока Джефсону было предложено принять участие в экспедиции. Он сразу же принял это предложение. Джефсон полетел бы и на Нептун, если бы ему предложили. Его прельщали спортивные достижения, неповторимые приключения и отчасти также научное любопытство, потому что он был инженером и долгое время занимался ракетной техникой. У его начальника не было сомнения в его способностях к этому необычному полету. У Джефсона была опыт пребывания в космосе, он был на окололунной орбите, множество раз облетал вокруг Земли по вытянутой эллипсоидной орбите и располагал также основательными знаниями, необходимыми астронавту. Его новые товарищи тоже знали его – хоть даже и по сообщениям прессы. Дело в том, что Джефсон привлек к себе внимание год назад, когда после нескольких обращений вокруг Земли отказали тормозные системы космического корабля, в котором находились он и два его товарища. Они целыми днями наматывали витки вокруг Земли, пока Джефсон наспех не устранил дефект. Но вместо суши, они приземлились, как прежние американские шаттлы, в Атлантику. Об этом путешествии Джефсон рассказывал с ужасным юмором и признался, что никогда прежде столько не ругался, сколько после этой непредвиденной посадки на воду. Они быстро сблизились в этом одиноком доме, потому что проблемы и мысли пере взлетом в космос были и на той, и на другой стороне одни и те же. Было много шуток, и все смеялись над хохмами, которыми Джефсон запасся впрок, как и жвачкой, которую он щедро раздавал. Как того ожидали врачи, психологи и техники, в этой команде уже после нескольких часов установились доверительные отношения. Им предстоял полет в неизвестность, который продлится несколько месяцев, путешествие без компромиссов. Это путешествие сейчас они уже предпринимали заранее. Все шестеро жили и спали в общем помещении в доме. В этом помещении с голыми стенами стояло шесть кроватей, шесть небольших шкафов, шесть стульев и стол. На стенах не было картин, и когда Генри Джефсон повесил над своей кроватью семейную фотографию в рамке, врачи попросили его снять ее. Каждый должен был уже сейчас привыкнуть к предстоящему расставанию – воспоминания только мешали. Единственным «украшением» в этом помещении были их скафандры. Они висели друг около друга на стене, слов, каждый со своим номером, словно доспехи. В небольшом зале были два крошечных окна, которые по форме и по размеру были похожи на иллюминаторы «Кеплера». Звуконепроницаемые стены служили для того, чтобы они уже сейчас могли подготовиться к предстоящей тишине их полета. Эту тишину было легче переносить, чем в «Фок 2», потому что они могли разговаривать друг с другом и обмениваться мыслями, и невинным шуточкам в эти дни не было конца.

Андрей Гилько, как и Седрик – геолог по профессии, развлекался тем, что постоянно напоминал своему американскому коллеге о будущем космическом рационе, потому что он знал, что Джефсон гурман.

– Я скажу тебе, уважаемый Генри, – серьезно заверял Гилько, – ничто не может сравнится по пищевой ценности с меню, которым нас снабжает лаборатория. Ежедневно гетерополярные молекулы абсолютной чистоты. Плюс аспарагин с фенилалаином, и ты откажешься от лучшего паштета из гусиной печенки.

Генри Джефсон то и дело попадался на эту шуточку.

– Я буду есть, что нам дадут, – заверил он, – впрочем – на наших космических кораблях были первоклассные консервы…

– Их мы тоже прихватим, – успокоил его Массиму, – но будем в пути целый год, для запаса на такое время в «Кеплере» недостаточно места.

– Не могли бы мы прихватить с собой транспортный корабль? – спросил Джефсон, – второй корабль, набитый сладкими вещами?

Они серьезно обсудили эту проблему. Лишь Седрик не принял участие. Для него и Тренука подобные беседы были чем угодно, только не развлечением. Им не нужно было принимать в пищу рацион из лаборатории; как только голоса товарищей долетят в первые минуты до Земли, они будут сидеть в центре управления, удобненько, окруженные всем тем, что могла предложить жизнь. Седрик с радостью отказался бы от этого. Азарт предстоящего полета все больше охватывал его с каждым днем.

В первые дни им было не до писем. Позднее, когда их режим дня немного утрясся, Седрик написал Нанге: «Моя любимая девочка, как одновременно успокаивает меня и тяготит надо мною мысль о том, что ты рядом со мной. Тяготит потому, что мы в нескольких минутах друг от друга и все же не можем быть вместе. Я знаю от Александра, что он предложил тебе место в центре подготовки. Так эти несколько недель пройдут для тебя быстрее. Несколько недель. Уверенность моих товарищей успокаивает меня, но от нее моя роль „первого дублера“ отнюдь не становится легче. Честно говоря, я завидую им. Мне трудно слушать, как они говорят о полете или когда они представляют себе, какой будет миссия спасения. Мои мысли так часто забегают вперед… Я уже сотни раз пережил встречу с „Дарвином“… Кстати, знаешь, что в списке прочно номинированных членов команды числится твой бывший сотрудник с Маник Майя? Ты знаешь Дамара Вулана. Он симпатичный и рассудительный человек, впрочем, как и молчаливый. Генри Джефсон совсем другой. Он постоянно веселый и беззаботный. Я бы хотел быть таким же. Но это, пожалуй, зависит от причастности, которую имеет он и остальные к этому предприятию. Когда мы забираемся в полдень в «Йоханнес Кеплер», чтобы снова и снова знакомиться с техническими тонкостями, Генри находит все „okay“ или „allright“, и ему верят, когда он говорит, что он полетел бы на «Кеплере» до Нептуна. Когда я ступаю в этот космический корабль, я всякий раз чувствую, словно уже покинул Землю. Есть что-то упоительное в мысли о том, что сигнала по радио достаточно, чтобы оторвать этого гиганта от Земли; и все же я при виде многочисленной аппаратуры не могу избавиться от определенного угнетенного состояния. Что бы ни случилось, хорошее или плохое, мы предоставлены технике; и все наши способности будут редуцированы до механических действий. Я думаю, нигде не ощущаешь действие законов природы, жуткую силу материи больше, чем в кабинах космического корабля, когда он покинул Землю. И все же это чувство гордости… Нанга, любимая! Пожалуй, они были правы, что назначили меня всего лишь дублером… Порой я мечтаю о том, чтобы полететь только с тобой. Но в этом виновата только ты – или мы оба. Прощай, скоро мы увидимся снова. Обнимаю тебя, Седрик».

Через день он получил письмо от Нанги. Она писала:

«Любимый, как совпадают наши ощущения! Я опечалена тем, что ты потерпел первую неудачу, и я счастлива от мысли, что ты скоро будешь со мной. Как часто мои мысли устремляются в будущее с тобой, в поисках образа, о котором мы так часто мечтали… Он станет реальностью, Седрик.

Когда я прочла твое письмо, я вдруг увидела тебя взлетающим в небо вместе со всеми этими чудесами техники. Мне стало страшно. В этот момент я почувствовала, как ты близок мне. Ни время ни расстояние не смогут разделить нас. Есть что-нибудь больше, чем это чудо нашей любви? Любимый, ты будешь рад услышать, что я уже два дня тоже немного имею отношение к твоей деятельности и к старту «Кеплера». Мы еще раз рассчитываем все траектории известных нам астероидов – область, которая не чужда мне… Сегодня вечером я еще раз послушаю сонату для фортепьяно C-Мажор Брамса, и ты будешь сидеть напротив меня как тогда. Я радуюсь нашей встрече и твои объятиям. Нанга».

Все получали почту от членов семей, родственников или друзей. Даже Дамару приходили письма от его брата. Ни для кого не было тайной, что Седрик переписывался со своей девушкой, и нельзя было избежать того, что его спутники делали безобидные намеки на эту регулярную переписку или просили его, все же прочесть что-нибудь вслух из писем Нанги. Конечно же, Седрик вслух ничего не читал, но по его лицу они без труда могли увидеть, что он счастлив.

И Дамар тоже замечал это, и он был единственным, который не горел желанием ознакомиться с письмами Нанги. Никто не догадывался, что происходило в душе индонезийца с миндалевидными глазами. Он скрывал свою страсть за маской дружелюбия и рвения к работе, и никто не мог догадаться, какие фантазии возникали именно у самого рассудительного среди них. Лишь однажды Дамар немного вышел из равновесия. Седрик закончил письмо для Нанги, и спросил, хочет ли он передать привет своей бывшей коллеге. В первые секунды Дамар не нашел, что сказать в ответ, затем он предоставил это Седрику. Седрик счел это поведения странным, но он не ломал долго над этим голову. И он также не обратил внимание на то, что Нанга ни разу не упомянула Дамара в своих письмах.

А затем за два дня до старта произошло нечто, что поставило их перед загадкой и то, чему было суждено возыметь для Седрика важные последствия. Они проводили свое свободное время как обычно, писали что-нибудь или играли в шахматы – Тренук проиграл Джефсону уже третью партию. Единственный, кто безучастно сидел за столом, был Андрей Гилько. Вдруг он вскочил, повернулся к Массиму и серьезным голосом сказал: «Скорее всего я не приму участие в этом полете, Георг».

Гилько охотно шутил, и так все подумали, что он в очередной раз хочет пошутить – все думали, кроме одного, который точно знал, что Гилько говорил серьезно. Только сейчас все заметили своеобразную бледность на лице Гилько. Массиму привстал.

– Что с тобой, Андрей, ты заболел?

– Я думаю, да, – сказал Гулько. – Ты должен помочь мне, Массиму, я вообще-то чувствую себя не совсем хорошо, что-то не в порядке с кишечником. Если ты замолвишь за меня словечко, может быть вы тогда и возьмете меня с собой – до послезавтра это совершенно точно пройдет…

– Что с ним? – спросил Джефсон.

– Понос, – сказал Массиму. – Я должен сообщить об этом, Андре, может быть это из-за еды.

– Но мы же все ели одно и то же! – воскликнул Гилько, – вы же в порядке, иначе бы вы не сидели так. Георг, я мог бы и умолчать об этом, позволь мне подождать еще хотя бы до утра…

– Нет, ты не будешь ждать ни минуты. Мы пойдем ко врачу.

Гилько медлил секунду, затем сказал, мрачно улыбаясь: «Тогда счастливого полета. Именно со мной должно было это случиться!»

Он последовал за Массиму.

– Goddam, я чувствую себя отлично, I’mokay, – сказал Джефсон, – я совершенно здоров, клянусь честью!

– Он мог простудиться, делая зарядку, – сказал Тренук. – В любом случае сейчас мы должны приготовиться к долгому обследованию.

– Именно за сорок часов до старта, – пробормотал Седрик, – как такое возможно?

Он не получил ответа. Они с ужасом подумали о том, что с ними могло произойти то же самое. Если причиной действительно послужила пищу, тогда старт должны были отложить.

– Я чувствую себя здоровым как бык, – снова уверял Джефсон.

– Я тоже, – ответил Дамар, – это не может быть из-за пищи. Сейчас, пожалуй, один из вас присоединится к нам в этом путешествии.

Он посмотрел на Седрика, который еще не совсем понял, что значил бы для него случай диареи у Гулько. Открылась дверь. Вошли трое врачей с озабоченными лицами.

– We are all right[12]12
  Со всеми нами все в порядке (англ.)


[Закрыть], – заверил Генри.

– Будем надеяться, – ответил главврач.

Один из них мог бы сказать, как с Андреем Гилько случилось легкое кишечное заболевание. Этим одним был Дамар Вулан. Никому в голову не могла придти мысль, что напитки Гилько содержали добавку, которая должна была вызвать диарею. Против Гилько он ничего не имел. Дамара терзала ревность, и мысль, что Нанга и Седрик после старта «Кеплера» могут быть вместе навсегда, и в нем созрел этот план. Седрик был первым, который должен был занять место другого. После обследования стало совершенно ясно: Все были здоровы как быки.

Андрей Гулько должен был пройти дальнейшее обследование в госпитале. До этого момента смогли установить только расстройство желудка. Но этого безобидного кишечного заболевания было достаточно для того, чтобы лишить его разрешения на старт. Дамар добился своей цели.

Товарищи поздравляли Седрика. Массиму сказал: «Каким бы печальным не был бы этот повод для Андрея – эти случайности запрограммированы. Кроме того, такое могло произойти с любым из нас. Я рад за тебя, Седрик».

Сейчас, когда его желание исполнилось столь неожиданно, им овладело двойственное чувство. Это было неожиданно, и он никак не мог понять, что через несколько часов он взлетит на ракете.

– Пожалуйста, поверьте мне, – тяжко сказал он, – мне жаль Андрея – он так подходил…

Генри Джефсон по-приятельски похлопал его по плечу.

– Takeiteasy, Седрик, мы отличная команда, и через четыре или пяток месяцев мы тебя мы тебя подстрахуем, и ты первым заберешься в «Дарвин».

– Спасибо, Генри, – с облегчением сказал Седрик, – надеюсь, ты окажешься прав.

Тренук проворчал из угла: «Если у кого-нибудь что-то не во порядке с кишечником или с желудком, лучше сообщите об этом перед стартом, сейчас, знаете ли, я на очереди».

На его шутка никто не отреагировал, потому что до старта оставалась еще ночь и почти целый день.

Ранним утром, за десять часов до старта, прибыл Александр Вулько. Седрик не видел его со времени своей изоляции. Они пошли прогуляться по парку перед домом.

– Теперь твое желание все же исполнилось, мой мальчик, – сказал Вулько, – как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – ответил Седрик. – Как это восприняла Нанга?

Вулько многозначительно засмеялся.

– До этого момента я всегда думал, что она здесь только из научного интереса и из любопытства. Я не хочу вмешиваться в твою личную жизнь, Седрик, но я надеюсь, что твое отношение к ней глубже, чем были твои отношения с Анне.

– Я люблю Нангу, – ответил Седрик.

– Спроси ее сам, что она скажет на твое назначение. Я привез ее. Нанга ждет тебя у ворот. У вас тридцать минут времени.

Седрик посмотрел на часы.

– Тридцать две минуты, – поправил он и поспешил к воротам, перед которыми стояли посты, запрещавшие Нанге проход на территорию. она смогла пройти только когда Вулько отдал распоряжение. Вулько кивнул ей и удалился.

Она стояла друг напротив друга, протянули друг другу руки и не говорили ни слова. Затем они прошли дальше, и только когда деревья и кусты защитили их от чужих глаз, Седрик прижал ее к себе и поцеловал. Она сказала: «Давай, присядем, Седрик».

У Нанги вдруг возникло такое чувство, что земля уходит у нее из под ног.

Они сели на скамейку, и она склонила голову на его грудь.

– Мы не расстаемся, – прошептал он, – вспомни свое первое письмо, которые ты написала мне. «Ни время ни расстояние не сможет разлучить нас»…

– Я знаю это, любимый. Пожалуйста, не говори больше – к чему слова?

Минуты превратились в секунды. Они прижимались друг к другу, и его рука лежала на ее сердце. Так они сидели и молчали, отрешившись от времени и грядущего, и он чувствовал больше, чем она: Это Земля с ее дыханием, ее пленяющим запахом. Земля была любовью, радость и печалью, светом и темнотой, сумерками и сном, силой и слабостью. И пронзительный диссонанс тоже относился к этому, который вдруг пробудил их ото сна. Сирена предлагала ему и его товарищам попрощаться с Землей. Нанга побледнела, постаралась оставаться спокойной. Она даже немного улыбнулась, когда протягивала Седрику письмо.

– Обещай мне, любимый, что откроешь его когда вы нападете на след.

– В нем любовное признание? – попытался пошутить Седрик.

– Нет, – сказала она, – ты прочтешь это, но пообещай мне, что не откроешь его прежде.

– Я обещаю тебе.

Его рот приблизился к ее уху, и он повторил: «Я обещаю». Они больше не подали руки друг другу. Улыбка была последним, безмолвным прощанием, который они взяли с собой, расходясь по разным дорогам. Нанга вернулась к порталу; его шаги хрустели по гравию дорожки к дому. Деревья, цветы и кустарники, дорожка и зеленый газон между цветами были последней картиной Земли, которую он запомнил во время этой встречи.

Было восемнадцать часов и десять минут. Массиму, Джефсон, Седрик и Вулан стояли перед лифтом, который через несколько минут должен был взмыть вместе с ними до входного люка «Йоханнеса Кеплера». Дюжину раз они стояли здесь и дюжину раз думали об этом моменте. Вокруг них собрались техники, врачи и инструкторы, знакомые лица, в которых отражалось волнение. Была сказана пара слов прощания. Четверо едва слышали их. Тренук стоял рядом с ними. Он кивал им и желал им успеха.

Церемония прощания была закончена. Они по очереди зашли в лифт. Площадка перед космическим кораблем опустела, обслуживающий персонал убрал все, что больше не было нужно. Последние взмахи руками четверки были едва видны. Спустя мгновение Массиму закрутил входной люк изнутри. «Йоханнес Кеплер» теперь одиноко стоял на стартовой площадке, гигантский цилиндр, кончик которого сиял серебряным блеском, возвышаясь в небеса. Из нижней части испарялась охлаждающая жидкость и образовала маленькие белые облачка, которые быстро улетучивались.

Было восемнадцать часов девятнадцать минут. До старта было более двух часов.