Текст книги "Буранный год (СИ)"

Автор книги: Георгий Юленков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

   'Они там считают меня всезнайкой?! Почти на год после смерти Саши (Агаянца), они про меня почти забыли. И тут, получите – словно прорвало их, после того 'маньчжурского инцидента'. Будто с цепи сорвались. Раньше я сам настойчиво подкидывал им что-нибудь интересное, и порой даже казалось, что русских мало что из этого интересует. Зато теперь их аппетиты, вон как, выросли. Причем, полученные вопросы свидетельствуют, что на них явно работает кто-то еще. И, кстати, этот 'кто-то' очень неплохо работает в рейхе. Части, перечисленных в послании, научных и технических тем я вообще никогда не касался, а некоторых касался очень мало. А у них уже в руках очень четкие запросы и направления поисков. И почему-то, при чтении этого послания, мне сразу вспомнилась упрямая маска на лице хулигана Пешке. Гм... Странно. Хотя он-то сейчас в Америке. Не может же он, находясь за океаном, узнавать о новейших проектах рейха, к которым тут его даже и близко не подпускали? Или все-таки может? Но усиление заинтересованности русских по столь многим секретным темам, может стать для меня началом конца. А Адам очень советовал мне, быть осторожным – не делать глупостей самому, и убедить 'друзей' в том же. Возможно, он уже тогда предвидел все это, и пытался меня предостеречь. Хотя темы в запросе по-настоящему интересные. Гм... Все это нужно хорошенько обдумать...'

   Назавтра штурмбанфюреру Леману предстоял очередной доклад Гейдриху и Шелленбергу по запланированной на январь встрече с эмиссарами Интеледженс Сервис, в Лозанне и проведению с ними переговоров в рамках оперативной игры 'Трал' (нацеленной, как на дезинформацию вражеской разведки, так, и на перевербовку британских агентов).

  ***

   А по другую сторону границы, перед начальником Управления перспективных разработок старшим майором госбезопасности Давыдовым замаячила перспектива многолетней работы без отпусков. Руководство ГУ ГБ целый месяц прикидывало разные пути решения проблемы, озвученной в октябре на научно-практической конференции по газотурбинным моторам, прошедшей на базе ХАИ. На той конференции, выяснилось, что имеющиеся в наличии материалы и оснащение производств не позволяют в промышленных количествах производить, ни турбинных лопаток, ни подшипников, ни компрессорных ступеней для новых ракетных моторов. До большой серии, смогли довести только элементы двигательной арматуры, и жаропрочные камеры сгорания пяти основных типов и четырех размеров (еще два типа камер довести не удалось). Начинался трудный период освоения и отладки технологий. Опытные самолеты с реактивными моторами уже были в СССР созданы, и даже кратковременно поднимались в воздух, но производить их, даже не массовой, а хотя бы малой серией, было нереально даже к началу весны. И это, несмотря на беспрецедентные полномочия УПР, и настойчивые требования со стороны ЦК партии и руководства наркомата. Приоритетное снабжение УПР НКВД всем необходимым от импортных станков до квалифицированных кадров уже дало отличный эффект в плане кристаллизации концепций, но теперь управлению требовалось совершить прорыв в материаловедении.

   Озадаченная еще в октябре зарубежная разведка с большим риском установила, что в Германии для производства лопаток турбин применяется, разработанный еще в 1936 году исследовательским отделом фирмы Круппа, специальный жаропрочный сплав аустенитного класса 'Тинидур'. Важность проблемы, была столь высоко оценена Центром, что потребовалось тщательно спланированное и произведенное на квартире в Брауншвейге похищение инженера Морица Фрейнберга, являющегося ассистентом одного из создателей сплава 'Тинидур' Клауса Гебхарда. Получив от агента 'Брайтенбах' (курирующего охрану института DVL, секретных лабораторий Круппа и проектных групп фирм 'Юнкерса', 'БМВ' и 'Брамо'), все нити доступа к Фрейнбергу, группа Судоплатова, сработала ювелирно, замаскировав все под несчастный случай. От вывезенного в Чехию немецкого инженера разведчики ГУ ГБ смогли получить насколько возможно подробные сведения по рецептуре сплава и технологии производства лопаток, но этого было явно недостаточно. Промышленное производство входящего в состав сплава металлического титана еще не было полностью налажено в СССР, хотя сырьевую базу на Урале удалось развернуть еще в 20-х. В основном шло совершенствование производства титановых белил и испытания различных методов получения ферротитана. Как раз к текущему году усилиями С. С. Штейнберга, Н. С. Кусакина, В. П. Елютипа, Н. П. Шипулина и их коллег производство ферротитана, и получаемого сернокислотным способом из отечественных ильменитовых концентратов пигментного диоксида титана, наконец, приблизилось к промышленным объемам. Радовало, что производящие титан небольшие заводы действительно заработали, но для работы с металлическим титаном у советских ученых и производственников не хватало, ни опыта, ни оборудования, ни сырья. Поэтому для экспериментов с аналогами 'тинидура' требовалось срочно закупать рутиловое сырье за рубежом, и пока, увы, в объемах непригодных для крупного производства.

   Однако, озадаченные НКВД ученые не унывали, ведь разведка помимо этого прислала им и другие 'подарки'. Так, из-за океана были получены непроверенные сведения о планирующемся использовании в САСШ для той же цели сплавов с высоким содержанием никеля, хрома, и присадками из титана и молибдена. Озвучены были и сведения по формовке лопаток из сложенных вдвое листовых заготовок с использованием штамповки и сварки. Было много и другой информации, нуждавшейся в тщательной проверке. Принципиальные схемы создаваемых на Западе ракетных моторов и рецептуры сплавов для турбинных лопаток, хоть и частично облегчали решение научной задачи, но и ставили много вопросов перед советской наукой. Фактически нужно было создавать отдельный научно-промышленный сектор. Оставался и риск потерь времени при отработке тупиковых направлений. Выступавший на повторной ноябрьской конференции директор недавно достроенного в поселке Норильск горно-металлургического комбината, Авраамий Павлович Завенягин, предложил перенести поближе к норильскому комбинату опытное производство жаропрочных лопаток, колец и прочего, вместе с научными лабораториями. Эта мера, по его мнению, позволяла ускорить получение отечественных уже серийных жаростойких никелевых сплавов и изделий из них, поскольку сырье было всегда под боком. К тому же процесс можно было гибко регулировать на основе данных научных исследований. Предложение Завенягина бурно обсуждалось в Москве и, несмотря на противодействие ряда экспертов, получило поддержку Сталина. Деньги на оснащение нового металлургического центра были выделены и закупки оборудования начались. Необходимое для опытного производства сырье планировалось получать разными путями. Рутил для производства титана планировалось закупать в Бразилии и во Франции вместе с другими минералами, как ювелирное сырье. Молибден можно было в достаточных объемах получать из планируемого к разработке Зангезурского месторождения в Армении. Со стороны внешней разведки также была обещана помощь. Майор госбезопасности Фитин поставил своей резидентуре задачу внедрения созданных этим летом разведкой реальных машиностроительных фирм в качестве подрядчиков и клиентов для британских компаний "Ровер" и 'Роллс-Ройс', "Пауэр Джетс", швейцарской 'А.Г.Браун Бонетти' и французской 'Турбомека'. Пока главными задачами были обозначены: сбор информации, отработка технологии получения новых сплавов и изделий из них. И хотя ряд советских ученых были не в восторге от назначенных им командировок из респектабельной Москвы на Север и на Кавказ, но спорить с ЦК никто не рискнул. И работа по постройке научно-производственной базы резко ускорилась. А сами научные исследования по созданию новых сплавов временно получили прописку на базе московского института стали имени И.В.Сталина.

   И эта работа разворачивалась вовсе не на пустом месте. С 1930 года институт уже занимался проблематикой жаропрочных сплавов. Однако разработанные к 1939-му сплавы еще далеко не полностью обеспечивали потребности реактивного моторостроения. К примеру, советский жаростойкий сплав ЭИ-69 с рабочей температурой в районе 600-650 'С был на уровне лучших зарубежных образцов. Но даже этот сплав пока не мог решить проблему создания комплектующих для серийных ГТД. Применение его на экспериментальных турбинах создаваемых в ЦИАМ группой профессора Уварова, доказало – что для реактивных турбин нужно срочно создавать технологичные сплавы с более высокими параметрами прочности и термостойкости. Конечно, проблемы КБ Уварова, взвалившего на свои плечи создание высокопараметрических ТРД и ТВД – с рабочими температурами до 1300-1600 'С, в значительно меньшей степени касались работы коллег-конкурентов из КБ Люльки и Лозино-Лозинского. Ведь исследуемый харьковчанами рабочий цикл ТРД был низкопараметрическим – с рабочими температурами до 700-800 'С, что вроде бы позволяло рассчитывать на скорый переход от опытных образцов к серийным, с теми же конструкционными материалами, что и у экспериментальных турбин Уварова. Однако не тут-то было. Малую серию собранных вручную 'Кальмаров-5/6' (с тягой до 430-510 кгс) действительно удалось произвести еще в ноябре, но реальный ресурс этих двигателей не превышал 4-6 часов до замены турбинных венцов. И даже с полным ресурсом вели себя эти изделия крайне капризно. Реактивные моторы ломались слишком часто, и не всегда удавалось обойтись без жертв (трое техников-испытателей погибли при взрыве опытного мотора, еще десяток лечились от полученных травм). Причины были на виду. В описываемый момент каждую лопатку индивидуально вытачивали из заготовки сложной формы. А такая трудоемкость, плюс последующая тонкая ручная подгонка и сборка турбинных колес, ставили крест на сколь либо массовом производстве. С такой надежностью и технологичностью, не могло быть и речи, не только о скором начале войсковых испытаний опытной авиатехники, но даже о длительных заводских испытаниях реактивных самолетов. Так, два ДБ-А 3-й серии, получившие четыре мотора М-35 с ТК-2 и по два дополнительных 'Кальмара' под крыльями, были еще в ноябре представлены на испытания. Но уже через три дня были сняты с испытаний, и отправлены на доводку реактивной мотоустановки. Из-за этого, запланированное УПР НКВД оснащение эскадрилий ОКОНа в Тихвине и Каргополе боевыми самолетами с дополнительными полностью серийными ТРД было отложено до конца января. Вместо них в Карелии должны были проходить освоение экипажами и техническими службами четырехмоторные и двухмоторные бомбардировщики, двухмоторные разведчики, и одномоторные истребители-штурмовики с дооснащенными 'Тюльпанами-7' поршневыми моторами. Старший майор Давыдов выкручивался, как мог. Он даже инициировал производство в Харькове специальных 'наземных' реплик ТРД 'Кальмар', которые должны были применяться только для отработки наземной эксплуатации, а также для пробежек и подлетов. Моторы были тяжелыми, слабыми, и не пригодными для полетов. Зато ресурс их работы был доведен до 30 часов. И эта хитрость позволяла начать более-менее массовое обучение личного состава наземных служб и пилотов будущих реактивных полков. Более всего для обучения подошли, полученные в декабре из-за океана десять бездвигательных планеров бомбардировщиков 'Дуглас ДБ-7'. Эти машины имели носовое колесо шасси, и оснащенные нелетными 'Кальмарами' очень удачно имитировали руление и подлеты боевых самолетов с ТРД. На максимале тяги их удалось разогнать по бетонке до ста девяносто километров в час. Теперь, под грохот работы этих 'бескрылых драконов' через испытательные площадки одного завода и нескольких учебных Центров за месяц-два удавалось прогнать до двух-трех сотен будущих эксплуатантов реактивной техники. И среди новоиспеченных обучаемых-реактивщиков, теперь частенько мелькали совсем юные лица курсантов технического и летного отделений Ефимовского училища...

  ***

   Несколько иные, но схожие проблемы навалились и на бывшего заместителя Давыдова майора ГБ Валентина Александровича Кравченко, которого возложенное на его плечи руководством наркомата 'Урановое задание' не особо радовало. Постановка проблемы пока сильно напоминала сказку 'Пойди туда, не знаю куда'. Но в НКВД никто не спорил с приказами, поэтому к заданию Кравченко приступил хоть и без восторга, но по-серьезному засучив рукава. Причем к моменту перевода на новую тему, майор ГБ оную практически не знал. Смысл всей секретности сначала понимался чекистом примерно так – 'СССР должен первым получить эту сверхмощную взрывчатку, и оснастить ею все бомбы и снаряды наших авиации, артиллерии и флота, а потом уж пусть буржуи себе локти кусают'. Поэтому и отношение Валентина к проекту было довольно примитивным. Намеки на 'адское происхождение' будущего оружия с усмешкой игнорировались...

  – Ну, подумаешь, новая взрывчатка! Сперва в Истории черный порох китайцы изобрели. Потом появились всякие там бертолетова соль, нитроглицерин и динамит, вместе с пироксилинами, лиддитами, мелинитами-шимозами и прочими тротилами. Ну, а сейчас и новые, гексаген с аматолом имеются. Первые из перечисленных самые слабые взрывчатки, вторые чуток помощнее. Ну, а третьи и вовсе, самые мощные в мире на текущий момент. А когда новое задание осилим, сразу появится у РККА и РККФ еще более мощная урановая взрывчатка. И все, амба! А то, что после взрыва той взрывчатки местность отравленная остается, так тоже ничего особенного. Вон, шимоза-мелинит при разрыве тоже мерзкие ядовитые газы дает, от которых и задохнуться можно...

   И такое слегка несерьезное восприятие продержалось в голове майора ГБ, целый месяц. Да, читал он разведывательные донесения американской резидентуры, в которых проводились интересные параллели с Тунгусским метеоритом и силой его удара. Мол, будь там, в тайге, каменный город, так его бы в пыль перемололо, и огнем прижгло до расплавления камней. Рассматривались в тех донесениях и варианты с детонацией целых арсеналов, и с подрывами на рейдах начиненных взрывчаткой судов (а такие в Истории уже случались). Даже одновременный взрыв целого полка 'польских летающих сцепок' был приведен, как менее мощный аналог взрыва урановой бомбы. И все равно, не складывалась в голове майора картина. Казалось, что, вот, подберут ученые рецепт новой взрывчатки за полгода, и можно будет просить о переводе на другой участок работы. Через месяц это благодушное настроение пошло на убыль. Начало сказываться увеличение знаний по проблеме 'расщепления атомного ядра'. На первый план вначале выходили задачи по консолидации производственных и научных мощностей да постройка целого завода по обогащению урана. И еще требовалось стремительно запустить проектирование первого уранового реактора. Просветление наступило, когда Валентин понял, что практически нет целых отраслей промышленности, необходимых для производства урана, и негде взять необходимое для создания реактора оборудование. Почти все нужно строить заново. Даже мастеров и рабочих нужно массово учить и переучивать. Но оставалась надежда, что вскоре и этот процесс наладится, и уже дальше-то начнется резкое ускорение работ...

   К концу 1939-го отношение поменялось еще более кардинально, проблема оказалась титанически сложной и требовала многих лет неистовой работы. Сильнее всего понимание специфики стало прогрессировать в голове Кравченко после заслушивания закрытого доклада Я.Б. Зельдовича и Ю.Б. Харитона. Причем первым этапом работы Валентина Александровича, как раз и стало обеспечение секретности в стране по всем атомно-урановым научным направлениям. Пышущих энтузиазмом и патриотизмом ученых-физиков пока более интересовал научный приоритет страны и их личное первенство в изысканиях по новейшей научной теме. Они готовы были срочно трубить в статьях по всему миру про новизну своих подходов, чтобы стать зачинателями нового направления и маяком для новых адептов. Вот поэтому, майору госбезопасности пришлось этот восторг 'научных светил' слегка притушить. Индивидуальные беседы с учеными вроде бы давали толк, но попытки широкого обсуждения, все же, не прекратились. Первоначально Я.Б. Зельдович с Ю.Б. Харитоном планировали зачитать свой доклад по атомной теме, открыто, на семинаре Ленинградского физико-технического института. Кравченко доложил народному комиссару Берии, и получил жесткий запрет открытых слушаний. Мероприятие прошло келейно, но не менее плодотворно. Наступал этап детальной организации проекта. По примеру Давыдовского УПР, решено было создать отдельное управление, да еще и замаскированное под гражданское ведомство.

   Для работы над атомным проектом было создано секретное 'Управление полярного строительства' (УПС, в просторечии 'Тундра'). Логика в этом была. Уже сейчас приходилось искать место для будущих испытательных полигонов, и Арктика для этой цели подходила лучше всего. А взаимодействие с Управлением Северного Морского Пути позволяло удачно легендировать привлечение крупных инженерно-строительных сил. Но прежде, чем что-то строить, нужно было сначала разобраться в потребностях, а в этом снова могла помочь только 'большая наука'. Направленным к нему ученым, майор госбезопасности в рот не заглядывал, но относился к ним с уважением. Состав 'научных светил' был представительным: Абрам Фёдорович Йоффе, Игорь Васильевич Курчатов, Лев Владимирович Мысковский, Александр Павлович Жданов, Лев Ильич Русинов и Георгий Николаевич Флеров. Помимо известных ученых были привлечены несколько бригад проектировщиков рангом пониже, вместе с расконвоированными расчетчиками и лаборантами. Управлению была поставлена задача, всего за полгода-год создать проект атомных реакторов, и проекты оборудования для обогащения урановой руды и производства металлического урана. Вот только за что и как браться в первую очередь, ученым и чекистам нужно было решить. До этого ученые двигали теорию процесса деления ядер, и все их лабораторные опыты работали лишь на отдаленное будущее. Масштабы поставленной прикладной проблемы манили, но и тревожили. Большинство членов этого нового коллектива вышли из Радиевого института. Поставленная им правительственная задача была им близка, а перспективы захватывали дух.

   От разведки помимо сведений о предполагаемых конструкциях урановых реакторов на воде и графите, а также кратких оценочных сведений об ожидаемых характеристиках американской атомной бомбы, ученые получили доступ к перечню оборудования и оснащения, закупаемого их заокеанскими конкурентами из Нью-Йорка и Чикаго. Благо, соблюдаемый коллегами Силларда и Ферми, режим секретности был пока 'курам на смех' (ФБР и управление разведки Армии еще не научились нормально работать). Это преимущество давало советским ученым возможность не блуждать впотьмах, а более осмысленно подойти к решению задачи, что называется – 'зная прикуп'. Часть вопросов для нового направления должны были разрабатывать профессор Ландау со своими коллегами по Институту физических проблем. Кроме того, в УПС помимо отдела физиков-ядерщиков появился строительный отдел и металлургический отдел. Во главе последнего встал старший инженер ВИАМ Скляров Николай Митрофанович, работы которого патронировали лично Директор института металлургии и материаловедения Бардин Иван Павлович и профессор московской горной академии Павлов Михаил Александрович. В заместители Склярову был назначен молодой, но уже опытный и очень талантливый металлург Иван Григорьевич Арзамасцев, вызванный из Сверловской области с Серовского металлургического завода. Этому отделу помимо задач получения металлического урана, ставились параллельные задачи по разработке жаростойких и прочных сплавов для реактивщиков (эта работа шла параллельно с ВИАМ и институтом Стали). Поэтому сюда, бывший руководитель майора ГБ Кравченко, старший майор ГБ Давыдов, получил "ограниченный доступ в части касающейся"... В остальном секретность атомщиков была возведена в ранг культа, сотрудников режимных и охранных служб накрутили изрядно. Для проверки, нарком НКВД Берия сам же инициировал несколько провокаций с поддельными документами, успешно выявленных бравыми чекистами. По счастью, до стрельбы по пойманным "условным шпионам-диверсантам" дело не дошло, но бодрости этот инцидент добавил всем...

   Мозговые штурмы шли несколько недель. Затем начался процесс разработки проектов сразу двух водяных урано-графитных реакторов. Один из них предполагалось сделать энергетическим для опытной электростанции, а второй должен был выдавать урановые материалы для проектируемого атомного боеприпаса (изотопы 235 и 239). Сроком окончания разработки для двух проектов был установлен август 1940 года. К январю 1940 года силами УПС удалось только оснастить в Чите металлургическую лабораторию и представить проект опытной центрифуги. Помимо этого начался сбор накопленных рудных концентратов. И несколько изыскательских партий были отправлены для разведки рудоносных районов в Читинской области и в Казахстане. Проектировщикам реакторов пока было нечем похвастаться, их работа к январю едва-едва вошла в рабочий ритм...

  ***

   ***

   В мире усиливался политический кризис. На севере Европы уже готовы были сцепиться Россия и ее потерянная в годы революционного развала скандинавская провинция. На Юге в Средиземноморье шла активная взаимная охота морских сил Германии, Италии, Болгарии против флотов Британии, Франции, Греции и Югославии. На востоке Япония все более усиливала стальной нажим на своего материкового соседа (Китай). А внутри границ того соседа множество различных сил никак не могли договориться и организовать единый фронт противодействия агрессору. Как раз в этот момент на всех упомянутых ТВД стала все сильнее ощущаться нехватка современной авиатехники. Словом, наступало благословенное время для мировых производителей оружия. Для захвата сегмента рынка, как правило, приходилось пускать пыль в глаза, и новые образцы для этого годились лучше всего. Однако эпоха дефицита позволяла сбывать, не только новый, но и залежалый товар. К примеру, весьма средний во всех отношениях кроме цены американский истребитель 'Кертисс Р-36', несколько лет шел нарасхват по всему миру. А в Китае даже попытались наладить его серийное производство, правда, без особого успеха. Но, к концу 1939 стала очевидной излишняя дороговизна этой машины, что существенно поубавило аппетиты заказчиков. Более того, "Арме дель Эр" (ВВС Франции) находилась в поисках куда более дешевого, но столь же эффективного боевого самолета. Одним из таких образцов оказался удешевленный аналог американского истребителя 'Кертисс Р-36', голландский истребитель 'Кулховен FК-58'. Эта машина была специально спроектирована в 1938, как лучший бюджетный вариант истребителя для невзыскательных, но не нищих. Конструктор аппарата Эрих Шацки был немецким евреем, сбежавшим из гитлеровской Германии. На его бывшей родине о нормальной конструктороской работе, равных с немцами правах и даже просто о спокойной небедной жизни, еврею можно было и не мечтать. И в поисках свободы и самореализации оказался в Голландии. А идеи у Шацки были наисовременнейшие. Однако в фирме 'Фоккер' те его идеи вызывали скепсис, как излишне дорогой подход к производству. И на основе упрощенного проекта Шацки Фоккером был построен лишь куда более скромный и консервативный коллониальный истребитель 'Фоккер FD-XXI' с неубирающимися шасси и грубоватой аэродинамикой. Самолет вышел удачным, и стал поставляться в ВВС Голландии, а также в Швецию и Финляндию. В декабре с такими машинами даже покрутились в воздушном бою русские истребители под Каргополем. Там 'двадцатьпервые' показали себя в целом неплохо, хоть и понесли существенные потери. Но самому Шацки было мало концептуально упрощенного FD-XXI. Его мечтой было создать быструю, маневренную, прочную, но при этом дешевую и максимально легкую в производстве и обслуживании машину. Покинув, непонятым и обиженным излишне прагматичный коллектив 'Фоккер', Эрих смог реализовать свои мечты в цехах компании 'Кулховен'. Так и появился в 1938-м году скоростной моноплан 'Кулховен FК-58', в конструкции которого слились воедино и собственные разработки Кулховена и новейшие концепции Шацки. Самолет имел убирающееся шасси, закрывающийся фонарь, радиостанцию, мог разгоняться быстрее 500 километров в час, и нес приемлемое вооружение из четверки пулеметов. Вдобавок, чрезвычайно технологичную машину (стоившую почти в два раза дешевле Р-36) можно было производить в куда больших количествах, нежели дорогие аппараты вроде 'Девуатина D-520', 'Блока MB.151' и прочих. И Французское министерство авиации уже подумывало о замене 'пятьдесятвосьмыми' совсем не дешевых американских заказов авиатехники, для оснащения авиачастей колониальных войск в африканском Джибути и Алжире. Поглядывали на эту машину и другие страны. Да и военные авиаторы Голландии подумывали о немаленьком заказе 'Кулховенов' для авиачастей своих островных колониальных войск. Единственным останавливающим моментом была необходимость разворачивания полноценного серийного производства, которое пока было еще в стадии опытных работ.

   Французы еще только подумывали о размещении производства FК-58 на заводах своей авиапромышленности, измученной слияниями и политикой прототипов. Но пока Франция лишь выгадывала себе перспективы, очередная делегация восточных военных, посетила Голландию, и впечатленная рекламными проспектами новой машины, предложила свой вариант счастливого будущего фирме 'Кулховен'. Вот так, конкурент голландской авиафирмы 'Фоккер', внезапно для себя стал обладателем вкусного зарубежного контракта. Правда, сам контракт оказался довольно странным. Китайско-монгольская делегация в этот раз поставила в известность, производителя, что хочет строить самолеты не в Европе, а где-нибудь поближе к границам Монголии и Китая. Причем такое место должно было быть безопасным, и удовлетворять еще массе разных условий. Предложенные хозяевами голландские колонии на Филипинах, были почему-то забракованы (якобы из-за риска морской войны в регионе), а сам придирчивый заказчик выбрал русское Забайкалье. Там, нейтральный Голландии, Китаю и Франции Советский Союз уже предоставил место для концессии, сырье, электроэнергию и даже рабочих. Поскольку переговоры с русскими прошли еще в ноябре, договор был гостями заключен, и работа там уже шла. На выданном в аренду участке вблизи ответвления железнодорожного полотна Транссиба рядом с Иркутском уже были возведены: ТЭС, поселок, склады авиаматериалов, станочный цех, и даже целый завод по производству фанеры и пиломатериалов. И сейчас туда как раз свозились стальной и дюралевый прокат, просушенное древесное сырье для набора, шпон и полотно для обшивки крыльев будущих самолетов. Несколькими бригадами строителей уже возводились цеха собственно сборочных авиационных производств. Гостями, по великому секрету, было поведано руководству 'Кулховен', что СССР, в силу подписанных с Японией новых договоров о нейтралитете, вынужден сворачивать свою военно-техническую помощь Китаю. Но Китай при этом не хочет переплачивать за получение из Европы боевой техники слишком большие суммы, поэтому на перспективу строит завод в безопасном, но не сильно удаленном месте. При всем при этом, фирменный знак и юрисдикция поставщика остаются полностью голландскими, а значит, приличия и дипломатические церемонии окажутся соблюдены.

   Так или иначе, несмотря, на политический кризис и войну в Карелии, на территории СССР началось производство вполне современной авиатехники в бюджетном варианте, но с капиталистическим качеством и с социалистическим размахом производства. Голландские инженеры взялись за дело серьезно. Станки закупались по всей Европе. Из Швейцарии шли прицелы, из Франции радиостанции. Планируемые к установке моторы М-88 (советская реплика 'Гном-Рон – 14") были признаны вполне достаточными для первых серий. Еще одним немаловажным условием стало расположение поблизости нового моторного завода, в областном центре Омске, где лицензионные 'Гном-Роны' начали уже выпускать на мощностях "дублера" запорожского моторного завода N 29. Причем с Рождества там надолго прописались инженеры французской технической делегации завода 'Гном-Рон', занимающиеся наладкой долгое время буксовавшего в СССР производства французских моторов. В это же время на Рыбинском заводе N 26 и Воронежском заводе N 16 в крупную серию под индексом М-106А запускалось производство рядного мотора жидкостного охлаждения 'Испано-Сюиза-12Z'. В качестве альтернативы пока еще малосерийным советским М-105. Взаимовыгодность сотрудничества двух стран в моторостроении была обеспечена крупными обратными поставками произведенных в России моторов во Французские колонии в Африке и Индокитае. Причем ответственность советского поставщика простиралась до выгрузки груза на причалы портов Латакии и Хайфона с последующей гарантией. В трудное военное время, этой комбинацией расширялся выпуск французских моторных заводов (производительность которых не справлялась с постоянно растущими запросами самолетостроителей и ВВС). Заодно, французы экономили на перевозках (ведь Советский Союз не был в состоянии войны и мог отправлять корабли по всему миру без охраны и конвоев). А СССР получал серьезную техническую помощь и развитие своих производств. В Москве опасались, что Лондон надавит на Париж, но воюющим с двумя странами британцам, сейчас было явно не до этого, и "бакинские планы" были надолго отложены. Таким образом, в новом "восточном проекте" оказались задействованы не только китайцы, монголы и русские, но и французы. Голландские инженеры были впечатлены широтой международной промышленной интеграции, и также воспылали трудовым энтузиазмом.

   Чего на самом деле не знали подрядчики, так это того, что фактически были построены два завода. Один должен был выпускать адаптированные к материалам и технологиям варианты голландских самолетов, а вот второй уже начал выпуск новых предсерийных самолетов совместной разработки Поликарпова и Яценко под временным индексом И-205 (развитие И-180 и И-28). Эта машина должна была разгоняться до 580-600 километров в час и более. И могла нести вооружение в количестве четырех новых авиапушек Б-20, и до 400 кг бомб на подкрыльевых пилонах. А рядом в еще одном ангаре началась постройка прототипа истребителя-бомбардировщика конструктора Кочеригина с внутренней подвеской бомб-торпед (до полутонного калибра включительно). Фактически Кочеригин получил задание дать ВВС РККА так необходимый им одномоторный пикировщик, но с истребительными чертами и современными ТТХ. Правда крутое пикирование более 55 градусов на машине не предполагалось. Между двумя машинами (И-205 и БИ-3 что означало "бомбардировщик-истребитель") сразу закладывался довольно высокий уровень унификации. Мотоустановки с редукторами, выхлопными патрубками создающими дополнительную тягу, и юбкой регулирующей охлаждение. Оборудование кабин с приборными панелями. Фонари кабины из бронестекла по типу "капля" с большой сдвижной секцией и малой неподвижной под установку прицела, сам прицел. Штурвал и элементы системы управления. Бронеспинки, топливные баки в крыле, колеса шасси и частично синхронное вооружение (на БИ-3 планировалась только две пушки и два пулемета). К тому же обе конструкции проектировались под новый панельно-агрегатный метод сборки. В качестве двигателей для них пока планировалось использовать те же самые моторы М-88 мощностью 1100-1200 л.с. (советская реплика 'Гном-Рон-14'), с ними скорости самолетов должны были достигать 520-580 километров в час (после установки систем непосредственного впрыска топлива ожидалась прибавка на 30-40 километров). Впрочем, московское руководство рассчитывало вскоре получить и более мощные отечественные моторы М-71, М-81, М-82 (диапазоном мощностей 1500-2100 л.с.). А с такими моторами, оба боевых самолета вероятно могли потягаться в скорости с лучшими серийными и, возможно, даже с новыми истребителями вероятных противников. В результате толково проведенных переговоров, страна получала как международный контракт, так и полноценный завод в восточной части страны. Да и новая, передовая авиатехника впитывала в себя не только отечественные, но и зарубежные достижения, что не могло не сказаться в будущем на ее качестве и боевых характеристиках. Впрочем, до первых испытательных полетов новых отечественных самолетов было еще много месяцев. Хотя ряд технологических новинок уже проходил испытания на серийных истребителях И-180 и опытных И-282. А вот, освоение передовой технологии (и советской, и голландской) шло семимильными шагами. Группы советских инженеров из Горького, Москвы, Саратова, под видом бригадиров рабочих, сменяли друг друга на новом производстве. Одновременно с регулярной ротацией самих рабочих между импортным и отечественным заводами. Вскоре высокое качество голландских авиастроителей должно было прописаться и в цехах советских заводов...