Текст книги "Черный смерч (илл. А. Кондратьева)"

Автор книги: Георгий Тушкан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 41 страниц)

В ринезотском колледже профессора Лифкена окружала атмосфера раболепия. К доценту Стронгу коллеги относились, напротив, со снисходительным презрением. Он считался неудачником, и если бы не покровительство профессора Лифкена, который почему-то защищал своего доцента, то не работать бы Аллену Стронгу в колледже…

Ученый бурно вздохнул и даже тряхнул головой, стараясь не думать о прошлом.

Положив перед собой анкету Лиги ученых и изобретателей, Стронг принялся заполнять ее. Проделывал он это с медлительной осторожностью, казалось не вызывавшейся простыми вопросами анкеты.

Начал он почему-то с конца, с пятого пункта, который, видимо, казался ему наиболее важным. Стронга удивило, почему Лига задает ему вопрос о таинственном происшествии в Сахаре, случившемся много лет назад. Значит, кто-то помнит… Но ведь о настоящем, страшном значении «Эффекта Стронга» никто не знает, за исключением его, Стронга, и Арнольда Лифкена, который тогда был его ассистентом.

Именно по возвращении из Сахары и началась карьера Лифкена. Вот уже двадцать вторая совместная их работа выходит в свет, и профессор Лифкен значится как основной их автор…

После долгого раздумья Стронг написал в пятой графе анкеты: «Незавершенная мной работа по археоэнтомологии. То было во время Северо-Африканской экспедиции по изучению сельскохозяйственных вредителей в сосудах с остатками зерновых культур, находимых при археологических раскопках».

Аллен Стронг перечитал свой ответ и остался доволен. Ничего определенного. Даже не упомянут этот термин «Эффект Стронга», который он считал давно забытым.

Стронг перешел к пункту первому. Ну, здесь полегче, можно изъясняться открыто и полно. Он быстро написал, не утруждая себя поисками формулировок:

«Заканчиваю работу над классификацией болезней и вредителей сельского хозяйства по странам света и ареалам их наибольшего распространения, с указанием путей распространения».

Подумав немного, он прибавил:

«Эти работы являются дальнейшим развитием учения Дарвина о приспособляемости живых организмов. Кроме того, я открыл новый инсектицид яд против важнейших вредителей».

Увлеченный письмом, Аллен не услышал, что в кабинет вошла его жена, Дебора Стронг. Ее высокая, крупная фигура, осанка, полная величественности, крутой, решительный нрав и пристрастие к пышным выражениям составляли разительный контраст с ее щуплым, тихим и застенчивым мужем. В бытовых вопросах Аллен Стронг беспрекословно подчинялся своей супруге, чья заботливость, впрочем, принимала порой тиранический характер.

Наклонившись над плечом мужа, она сказала:

– Алл, твое легкомыслие не знает пределов. Зачеркни упоминание о Дарвине. Профессор Лифкен все равно выбросит его.

Стронг ответил непривычно резким тоном:

– Не смей говорить Лифкену об этом письме, Дебора! (А не Ди, как обычно.) Ты поступила бы благоразумно, если бы не вмешивалась в то, чего ты не понимаешь. Речь идет о таком изобретении… Да нет, ты не поймешь… Словом, это мой шанс вырваться на свободу. И помни: ни слова Лифкену! Иди погуляй…

Дебора Стронг решительно опустилась в кресло у стола. Она пристально посмотрела на мужа. Что это, попытка бунта? О, следует немедленно пресечь ее, просто из педагогических соображений!

– Алл, радость моя, – сказала она своим протяжным трубным голосом, твой неуместный интерес к Дарвину немедленно вызовет интерес к тебе со стороны Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Ты хочешь скандала, краха, нашей гибели, Алл! Если бы не профессор Лифкен, мы давно бы умерли с голоду. Я очень рада, что Арни… я хочу сказать – мистер Арнольд Лифкен… заинтересовался нашей дочерью. Бекки семнадцать лет самый подходящий возраст для того чтобы выйти замуж. И я не мечтала бы о лучшем зяте для нас с тобой, чем профессор Лифкен. У него прекрасный счет в банке. Он председатель многих обществ… Что касается его наружности…

Тут миссис Дебора пустилась в длинные рассуждения о том, необходима ли мужчинам привлекательная внешность.

Аллен Стронг воспользовался длинной речью своей жены, чтобы ответить на остальные вопросы анкеты. В графе четвертой, которая запрашивала «чем помочь?», он написал: «Литературой из других стран, она сейчас задерживается доставкой. Особенно же прошу прислать работы советских ученых».

– Денег! Мы задыхаемся без денег! – сказала Дебора, прочитавшая его ответ. – А что ты написал по вопросу «кто финансирует»? Да разве те гроши, что дает колледж, это финансирование? Не смотри на меня так, не считай меня дурой!

Это был долгий, утомительный спор. Аллен доказывал, умолял, Дебора кричала. Стронг ненавидел бурные объяснения жены, направленные всегда на то, чтобы сделать из него, человека науки, практичного дельца. А самолюбие миссис Стронг страдало оттого, что роль главы семьи выполняет она и Аллен не такой мужчина, который умеет делать деньги.

Когда Дебора ушла, предварительно вырвав у мужа обещание поговорить с Бекки о свадьбе с Лифкеном, Аллен Стронг быстро запечатал анкету в конверт. Потом столь же спешно он написал телеграмму своему коллеге на остров Барбадос, профессору Джонсону, с которым был хоть и заочно, но давно знаком по научной переписке и считал его настоящим ученым.

Телеграмма гласила: «Прошу немедленно приехать. Очень важно».

Сделав это, Стронг осторожно выглянул в окно. Старый Том был неподалеку. Стронг поманил его пальцем и передал ему телеграмму и письмо. При этом Стронг выразительным жестом приложил палец к губам.

Старик понимающе кивнул головой и побежал на почту…

В ночь расправы над Томом Аллен и Дебора ссорились до утра. Как ни уклонялся Аллен, а все же пришлось ему рассказать своей супруге содержание письма в белом конверте, послужившем причиной несчастья с Томом. Если верить Стронгу, в этом письме Лига ученых и изобретателей предлагала купить у Стронга секрет изобретенного им инсектицида – яда против сельскохозяйственных вредителей. Что касается ночных прогулок, то, по словам Стронга, они были связаны с тем же инсектицидом. Дебора не верила рассказам Аллена о ночных испытаниях действия изобретенного яда на вредных жуков.

Аллен убеждал ее, что это единственная возможность не дать Лифкену, у которого они были в материальной зависимости, присвоить и это изобретение. Оправдываясь, Стронг чего-то не договаривал, что-то скрывал, и Дебора это чувствовала. Она сердилась, кричала, что ей не верят, и сгоряча пригрозила «посоветоваться» с Лифкеном. И хотя миссис Дебора в конце концов дала мужу слово, что ничего не расскажет Лифкену, Стронг не поверил ей. И как только монументальная фигура жены удалилась из кабинета, Стронг быстро набросал телеграмму. Она была адресована в Сан-Франциско, в Лигу ученых и изобретателей. Стронг сообщал, что согласен продать изобретенный им инсектицид.

Бекки пошла утром погулять и отнесла телеграмму на почту.

4

На следующий день в ринезотском колледже появился плотный мужчина с толстой, бычьей шеей, маленькими глазками и сигарой в зубах, которую он часто и быстро без помощи пальцев передвигал из одного угла рта в другой. При этом он отчаянно гримасничал. Не постучавшись, дымя сигарой, он вошел в столовую Стронга и застал супругов за завтраком.

– Доктор Стронг, рад познакомиться! – сказал он, зажав пальцы ученого в своей огромной потной ладони. – Я Роберт Трумс. Прилетел по вашей телеграмме, полученной Лигой ученых и изобретателей. Я представитель деловых кругов, интересующихся борьбой с вредителями и болезнями растений. Ваш новый инсектицид, по-видимому, недурная штучка. Мы согласны купить его. Но это не все! – Трумс значительно оглядел супругов своими пуговичными глазками и продолжал: – Вы, док, изучаете распространение вредителей и болезней растений по странам света. Это совпадает с задачами нашего вновь организованного института. Здесь пахнет хорошим бизнесом. Согласны ли вы, док, с завтрашнего дня со всеми вашими рукописями, жучками и прочими потрохами перейти к нам на работу? А? Ваши условия, док?

– У меня еще, собственно, не совсем закончены опыты по испытанию инсектицида на различных видах насекомых, так что я думаю… в общем…Стронг смутился, так как встретил испытующий взгляд жены, от которой он скрыл телеграмму. Кроме того, он не привык к решительным поступкам. Его коробил грубый тон дельца…

Миссис Дебора сочла этот момент самым удобным, для того чтобы взять переговоры в свои руки.

– Мой муж – крупный ученый. Хватит ли у вас средств, чтобы создать для него соответствующую обстановку? – приняв величественную позу, обратилась она к Трумсу. – Здесь его очень ценит профессор Лифкен. Но надо признаться, что научная работа масштаба Стронга требует таких средств, которых у ринезотского колледжа нет. Что вы предлагаете, мистер Трумс?

– Вы деловая женщина, мэм, рад познакомиться, – сказал Трумс. Он вынул сигару изо рта и помахал ею в воздухе, что должно было означать приветствие.

– Жена права. Здесь я не имею самого необходимого для работы и меня не ценят. Мне прежде всего нужны условия для научной работы.

Роберт Трумс изложил условия Лиги: должность профессора, отдельная кафедра, своя лаборатория, большой оклад, крупные средства для научной работы и т. п. Условия были прекрасные. Как будто бы он не расслышал слов Аллена, что здесь его не ценят.

После этого Трумс завел разговор о покупке инсектицида, но тут Стронг знаком попросил его замолчать, кивая при этом в сторону Деборы.

– Все будет превосходно, – продолжал гость.

Но ему, Роберту Трумсу, не нравится та часть письма Аллена Стронга в Лигу, где он пишет, что лучшим вознаграждением для себя он считает выполнение своего долга перед наукой. Трумс решительно заявил, что долг служащих состоит в том, чтобы оправдать выплачиваемое им жалованье. Это и есть долг ученого. Трумс добавил, что ему хотелось бы, чтобы Аллен Стронг думал так же…

– Лига, – Трумс ткнул пальцем в анкету, – запрашивала вас, мистер Стронг, о причине странной гибели оазиса в пустыне. В нашем распоряжении есть ваш старый отчет об африканской экспедиции, но он полон недомолвок и умолчаний… А здесь вы также не пишете ничего определенного…

Аллен Стронг пожал плечами:

– Я и не хотел ничего сказать по этому вопросу.

– Вы и на вторичный наш запрос об африканской экспедиции не ответили ни слова. Почему?

– Есть странные явления, мистер Трумс. Они похоронены в глубине веков и забыты. Людям незачем снова вызывать их к жизни.

– Но вы-то знаете? – спросил Трумс, энергично перебрасывая сигару из одного угла рта в другой.

– К сожалению, знаю.

– Ну, вот видите! И если вы будете работать у меня, то знайте: я не потерплю никаких секретов, связанных с выполнением служебных обязанностей. Все, что делает научный работник, немедленно становится достоянием института. Ведь секрет африканской экспедиции относится к компетенции вашей научной работы?

– Да… то есть… нет… то есть… да…

– Но в чем же дело?

– Для счастья человечества, – угрюмо пробормотал Стронг, – людям лучше ничего не знать об этом.

– Наука должна знать все, мистер Стронг! – строго проговорил Трумс. Мы можем не оглашать тайну, но знать ее мы должны. Мистер Стронг, работать у меня – значит всего себя отдать науке. Задача научных работников загребать денежки, продавая похищенные у природы секреты, а не способствовать их сокрытию во вред своему счету в банке. Это значило бы работать против науки. Неужели вы способны утаить от меня, своего шефа, это научное открытие? Я гарантирую тайну. Согласен оплатить это отдельно. Идет?

– Нет!

– Решительно нет?

– Нет, нет и нет!

– Тогда нам не о чем говорить с вами, Аллен Стронг. Я был более высокого мнения о ваших деловых способностях… Очень сожалею, миссис Стронг, но ваш муж чрезмерно упрям. Я бы сказал, в нем есть опасный фанатизм. Это несчастье для семьи. Я слышал, что у вас есть дочь. Мне жаль ее. Вместо цветов у вас на окнах в горшках под колпаками плесень и жучки. Так сказать, лаборатория на дому. Беден, но честен. Придется вашей дочурке ловить богатого женишка, вроде профессора Лифкена….

– Ни слова о моей дочери и Лифкене, или я вышвырну вас за дверь!

Столько было ярости в голосе Стронга, что трусоватый Трумс, из массивного тела которого можно было бы выкроить по меньшей мере трех Стронгов, мгновенно очутился у двери.

– Будьте практичны, подумайте о счастье дочери, – сказал он. – А насчет «Эффекта Стронга» нам, собственно, уже многое известно. Мы хотели докупить у вас только некоторые подробности. Две недели назад профессор Лифкен продал нам этот секрет за десять тысяч долларов.

– Врете! – крикнул в отчаянии Стронг.

– Не вру. Вот! – И Трумс потряс свертком, который он вытащил из кармана пиджака.

– Мистер Стронг даст вам ответ позже, – быстро сказала Дебора и схватила за руку мужа, рванувшегося к Трумсу.

Аллен, дрожа всем телом от волнения, вытер пот и сказал тихим голосом:

– Сознайтесь, что вы пошутили и Лифкен не продавал вам «Эффекта Стронга»!

– Не будем ссориться, – примирительно сказал Трумс. – Но, клянусь богом, это правда. Я могу показать вам, что он написал.

– Прошу ко мне наверх, – тихо сказал бледный и дрожащий Стронг.

Деревянные ступеньки заскрипели под ногами грузного Трумса, поднимавшегося в домашнюю лабораторию Стронга. Едва он очутился в комнате, как Аллен быстро захлопнул за собой дверь и запер ее на ключ.

– Аллен, открой! – послышался голос Деборы.

Она толкнула дверь. Бесполезно. Тогда она припала ухом к замочной скважине. Слышались сдержанные голоса. Говорили долго, спорили. Потом она совершенно явственно услышала шелест пересчитываемых денег, и это заставило ее сдержаться.

Гость ушел. Ворвавшись в комнату, Дебора потребовала у Аллена денег, но тот заявил, что деньги присланы ему на опыты.

– Значит, ты опять за старое – разводить гниль, червей! Значит, опять едва сводить концы с концами! Ты отказал Трумсу?

Этого Дебора не могла перенести и помчалась за помощью к профессору Лифкену, лишь бы он, из-за неразумного поступка Аллена, не отказался от Бекки. Что скажут люди!

5

Сначала профессор Джонсон, житель острова Барбадос и подданный его величества короля Великобритании, принял своеобразное отношение к себе нью-орлеанцев как грубоватую американскую шутку. От природы он был веселым, толстым и шумливым человеком. Но ему дали понять, что это не шутка. Тогда он настойчиво захотел перевести все в шутку, но это удалось еще меньше.

Тогда профессор Джонсон попытался разъяснить досадное недоразумение с документами в руках. Но и это не помогло. В конце концов он пошел объясняться с начальником станции и позвонил в управление железных дорог. Но ни ссылка на влияние лучей тропического солнца на кожу белого человека, ни его английский паспорт, ни готовность поклясться на Библии в том, что он отнюдь не негр, а чистокровный белый и темный цвет его кожи просто загар, ничто не помогло, и профессор Джонсон, почетный член нескольких академий и многих научных обществ, вынужден был продолжать поездку в вагоне «только для негров».

Не слишком приятно после океанской качки и морской болезни сидеть в душном вагоне, битком набитом пассажирами, в то время когда рядом находятся почти пустые вагоны первого класса.

Негодованию профессора не было границ. Об этом красноречиво свидетельствовал бурный поток гневных слов, подкрепляемых не менее энергичными жестами. Профессор Джонсон начал свой обличительный спич возле кассы вокзала, продолжил его по пути в вагон, чем вызвал немало колкостей и оскорблений по своему адресу от сопровождавшей его толпы любопытных бездельников. Тем приятнее для его оскорбленного самолюбия было то напряженное и почтительное внимание, с каким черные пассажиры отнеслись к его обличительным речам.

– Это несправедливо, – горячился профессор, – чтобы одни – только потому, что у них темная кожа – ехали как сельди в бочке, а другие – только потому, что у них светлая кожа – ехали в пустых мягких вагонах! Чем же это не фашизм? Надо бороться с подобной дискриминацией!

Одобрительные возгласы, восторженное внимание были ответом на его речи.

Вот почему, подъехав с триумфом в вагоне «только для негров» к станции города Ринезота, профессор Джонсон, находившийся к тому времени в необычайно воинственном настроении духа, был неприятно поражен не столько отсутствием носильщиков на вокзале, сколько разъяснением начальника станции.

– И не ищите и не зовите, – сказал начальник станции пассажирам. – Всех наших носильщиков с утра как ветром сдуло. Все нигеры попрятались в лесах. Боятся, канальи! Ночью хотели линчевать одного старого плута, а он по пути сбежал и спрятался в негритянском квартале. Начали обыскивать негритянские дома… Ну, и началось… Чувствуете запах дыма? Это горят негритянские лачуги. Выкуривают нигеров! До сих пор ищут!

Негр, проводник вагона, помог профессору вытащить его тяжелый чемодан в тамбур, но выйти из вагона, чтобы отнести чемодан на вокзальную площадь, отказался.

– Я негр, – сказал он, – и сегодня для нас плохой день в этом городе. Вам тоже лучше переждать дня три, а потом приехать сюда.

– Мне?! – рассердился профессор. – Да ведь я белый, и мне, собственно, надо за город, в колледж при Институте Карнеджи, к доценту Стронгу. Надеюсь, здесь, в городе, не будет этого массового помешательства, когда в каждом загорелом белом человеке подозревают негра. Не все же американцы сумасшедшие.

– Вы рассуждаете, как приезжий, – неодобрительно сказал проводник и ушел.

Профессор молча, со вздохом поднял чемодан, пошатнувшись под его тяжестью, и пошел к стоянке такси. Здесь он начал чертыхаться. Шоферы отказались везти его. Плата не соблазняла их. «Еще попадешь в потеху вместе с негром», – говорили они.

– Но ведь я белый! – убеждал их профессор. – Я с острова Барбадос. Я просто загорел. Вот паспорт.

Его окружила толпа зевак. Кто-то взял из его рук паспорт.

– Да ты в зеркало посмотри! Боб, не твой ли это бледнолицый брат? Бел душой, но черен телом! – слышались насмешки.

Паспорт вырывали друг у друга из рук, перебрасывали через головы.

– Отдайте паспорт! – закричал профессор.

В толпе смеялись. Кто-то протянул ему паспорт, но едва он дотронулся до него, как паспорт отдернули назад.

Так повторялось несколько раз. Толпа забавлялась.

Шляпа соскочила с головы Джонсона, и чьи-то ноги наступили на нее. Профессор громко позвал на помощь полисмена, который, широко расставив ноги, стоял невдалеке.

Полисмен неторопливо подошел, взял паспорт, узнал, в чем дело, и, подмигнув, приказал шоферу ближайшего такси отвезти пассажира «по назначению». Профессор обещал хорошо заплатить.

Шофер нехотя открыл дверцу, предоставляя Джонсону самому втаскивать большой чемодан в машину. Высунувшись в открытое окно, шофер крикнул:

– Эй, Боб!

Из толпы вышел плотный, почти четырехугольный мужчина с приплюснутым носом и изуродованным левым ухом.

– Посмотри на его ногти, – шепнул шофер.

Боб обошел машину, молча отвел руки профессора от чемодана и рывком впихнул чемодан в машину.

Заметив, что Джонсон хочет сесть рядом с ним, шофер заявил:

– Пассажиров вожу только на заднем сидении.

Шофер взглянул на типа с приплюснутым носом. Тот сказал:

– Выпивка за нами.

– Ну, это немного, – отозвался шофер и тронул машину.

– Какие у вас дикие нравы! – сказал профессор, сняв очки и тщательно протирая их носовым платком. – Да, дикие, возмутительные нравы! Так обращаться и с негром – это возмутительно!

Шофер молча вел машину. Профессор Джонсон надел очки. На улицах среди прохожих он не видел ни одного негра. Мелькнула вывеска: «Колбасы, яйца, сосиски». Ему захотелось есть.

– Остановитесь возле аптеки, – сказал он шоферу. – Я куплю сэндвичей.

Шофер молча продолжал ехать дальше.

– Вы слышите? – повысил голос профессор. – Я хочу купить сэндвичей. Я на пароходе ничего не ел. Я голоден. Что же вы молчите?

– Вот что, Джонсон! – резко сказал шофер, не поворачивая головы. – Гони мне сейчас же двести долларов – и на этот раз ты избавишься от потехи.

– Что за ерунда, от какой такой потехи?

– Меня не обманешь, Джонсон. Или ты мне отвалишь двести монет, или тебя обмажут дегтем, вываляют в перьях и вывезут в тачке за город и так далее. В лучшем случае…

– Но почему меня? Что я сделал?

– Ты негр, а сегодня на негров злы. У всех выездов из города обыскивают машины. Ищут недолинчеванного негра, и ты влипнешь. Ребята уже подстерегают тебя в определенном месте, на краю города, у мельницы. Там ты потеряешь все. Ясно?

– Так ведь я не негр, а белый. Это загар.

– Конечно, загар, но они также видели твои ногти.

– Мои ногти! – воскликнул Джонсон и приблизил свои ногти к стеклам очков.

– У тебя не розовое под ногтями, как у настоящих белых, а темное. Ясно? Значит, ты цветной!

Разве мог думать профессор Джонсон, ученый с мировым именем, что какая-то ничтожная деталь его тела может оказать влияние на отношение к нему людей, может заставить целые толпы людей ненавидеть его, презирать, издеваться над ним! Такая ничтожная деталь, как цвет тела под ногтями, сильнее, чем десятки его научных трудов и изобретений, чем уважение коллег. Профессор сидел, уставившись на ногти.

Профессор Джонсон с тоской вспомнил свою прапрабабушку-мулатку. В его роду все были белые, и только одна она из всех предков – мулатка. И она единственная в роду Джонсонов оставила ему это наследство – такой фон под ногтями. Так вот почему в «черном поясе» к нему сразу отнеслись как к негру, несмотря на то что весь его облик: прямые каштановые волосы, черты лица, – все свидетельствовало о его бесспорной принадлежности к белой расе! А загар, пусть темный, многолетний, – все же загар, они сами признают это.

Ногти – вот что поставило здесь его, гордившегося на своей родине, острове Барбадос, своими родовитыми предками, в ряды черных! Даже не ногти, а более темное тело под ними. Он никогда не обращал на это внимания. «Иметь одну черную прапрабабушку – не значит еще быть негром! Платить двести долларов? За что? Никогда! Вымогательство! Грабеж! Пусть только шофер подъедет к первому полисмену. Пусть подъедет!» – мысленно твердил профессор, вспоминая все неприятности с момента высадки в гавани. Вспомнил он и о своем заграничном паспорте, неспособном защитить его от американских расистских законов.

– Джонсон, через пятьсот метров мельница, – тихо сказал шофер.

Профессор молча вынул пачку денег, отсчитал двести долларов и бросил на переднее сиденье, рядом с шофером, чтобы не касаться руками этого негодяя.

– Эх, мало взял с тебя! – сказал шофер, сгребая бумажки и запихивая их в карман брюк. – За доставку заплатишь особо сто монет. Помни!

Машина круто свернула за угол. По глухим переулкам они выехали за город на шоссе. Джонсон чувствовал себя очень и очень неспокойно. Если уж Аллену Стронгу нужно было вызывать его так срочно, то почему же он не встретил его на вокзале? Это просто невежливо.

Большая зеленая машина поравнялась с ними.

– Вы не к доценту Стронгу? – крикнул мужчина, сидящий за рулем.

– А что? – насторожившись, спросил профессор Джонсон.

– Я выехал за гостем Аллена Стронга, но опоздал к поезду. Пересаживайтесь ко мне.

– Нет, нет! – отказался профессор, опасаясь попасть «в потеху».

– Тогда поезжайте за мной, – сказал водитель зеленой машины, обгоняя их, и свернул вправо, на шоссе, обсаженное деревьями. Туда же свернуло такси.

– Куда вы, куда? – испуганно закричал Джонсон.

– В колледж при Институте Карнеджи, – буркнул шофер.

Среди деревьев виднелись многоэтажные здания, клумбы и асфальтовые дорожки. Профессор Джонсон впервые, с тех пор как слез с парохода на американскую землю, облегченно вздохнул.

6

Зеленая машина остановилась у дома. Мужчина, сидевший за рулем, вышел, попросил Джонсона не беспокоиться о багаже, приказал шоферу вытащить чемодан, сам расплатился за такси и, подхватив тяжелый чемодан, пошел вперед.

Профессору пришлось ждать в кабинете не больше одной минуты. Дверь отворилась, и высокий худощавый мужчина с бледным лицом вошел в кабинет, протягивая руку Джонсону. Он радушно улыбался, обнажая редко сидящие крупные желтые зубы. Его новый, с иголочки, серый костюм источал острый запах духов. Яркий галстук примазанные фиксатуаром светлые, слегка желтоватые волосы удивили профессора. Не таким «блестящим молодчиком» ожидал увидеть профессор Джонсон скромного ученого, доцента Стронга.

«Какой странный взгляд», – подумал Джонсон, всматриваясь в небольшие темные глаза хозяина, и тут же решил, что глаза слишком близко сидят возле длинного и острого носа. Джонсон схватил протянутую руку и, пожимая ее, сказал:

– Наконец-то! Боже, как я измучился по дороге! – В своей ладони он ощутил вялую, как тряпка, безразличную к его пожатию руку. Он помолчал, вздохнул и добавил: – Я представлял вас себе иным.

– Да? – спросил хозяин. – Признаюсь, я тоже не ожидал, что вы окажетесь черным.

– Что вы, я белый, это только загар! – И Джонсон сжал пальцы в кулак, чтобы не было видно ногтей.

– Только дикарь, расист расценивает человека по его оболочке, а для нас, людей науки, не важно, какая рука подпишет договор, – учтиво сказал хозяин, – белая или черная. Итак, сядем. Я вас слушаю!

– Наоборот, я вас слушаю.

– Нет, так дело не делается. Я хотел бы знать ваши условия, – настаивал хозяин.

– Но ведь предложение приехать исходило от вас!

В дверь постучали.

– Нельзя! – крикнул сердито хозяин и, обращаясь к Джонсону, сказал: Да, приглашение исходит от нас, но ведь вы приехали не на прогулку, а с определенным деловым предложением?

– Я? Наоборот, ведь вы писали, что хотите сделать мне блестящее деловое предложение. Вот ваше письмо, мистер Стронг.

– Так вы не Трумс! – крикнул хозяин, пробежав письмо глазами.

– Нет, я профессор Джонсон с острова Барбадос.

– Какого же черта вы выдали себя за Трумса?

– Я ни за кого не выдавал себя! – начал опять терять терпение профессор.

– Ну, а моему шоферу в зеленой машине?

– Он спросил меня, не еду ли я к мистеру Стронгу. Я сказал «да», и он привез меня к вам, мистер Стронг.

– Я не мистер Стронг, я профессор Лифкен.

– А почему же вы выдавали себя за Стронга?

– Потому, что все деловые разговоры должны идти через меня. А зачем вы приехали?

– Меня вызвал мистер Стронг.

– Причина?

– Не знаю.

– Не врите! – крикнул Лифкен вставая.

– Профессор Лифкен! – сказал Джонсон, также поднимаясь. – Оставьте этот тон: я британский подданный.

Дверь распахнулась. В комнату вошла красная, пышущая гневом Дебора Стронг, сжимая в руке платок.

– Профессор, – задыхаясь, сказала она, – он был и уже улетел… Аллен что-то подписал и получил от него кучу денег. Я подслушала у двери. Они заперлись наверху в его кабинете и шептались. Вы всегда были нашим добрым гением… Что делать? – Миссис Стронг всхлипнула.

– Кто был? Кто дал деньги? Кто улетел? Да говорите толком!

– Ну, как вы не понимаете… Мистер Трумс!

– Прилетел? – вскочил Лифкен. – Где он?

– Уже улетел…

– И вы мне – ни слова!

– Простите, профессор, но я же вам говорила: они заперлись наверху.

– Но почему же вы, миссис Дебора, сразу не прибежали и не сказали мне? Какая оплошность! Что вы наделали!

– Вы понимаете, Аллен запер дверь и меня не выпускал. И сам заперся наверху. Он просто с ума сошел. Что же мне делать?

– Ждите меня здесь, – сказал Лифкен, направляясь к двери.

– Я тоже пойду к Стронгу, – сказал Джонсон.

– Вы никуда не пойдете, ждите меня здесь!

– Я не буду ждать!

– Я заставлю вас!

– Вы не имеете права! – запротестовал Джонсон.

– Права?! – удивился Лифкен. – О каких правах говорите вы, черный? Вы забыли, где находитесь. Вы находитесь в Америке, а не на вашем цветном острове. Рекомендую полное послушание… А вы, миссис Дебора, оставайтесь здесь с этим мулатом, не выпускайте его, если не хотите, чтобы ваш муж имел неприятность. У него их и так будет достаточно.

– Одна с цветным? Никогда! Пусть ваш шофер также будет здесь!

Лифкен отдал распоряжение шоферу, вынул из несгораемого шкафа какую-то бумажку и исчез за дверью. Шофер стоял у двери, навалившись на нее спиной.

– В чем дело, миссис Стронг, в чем дело? – спросил дрожащим, прерывающимся голосом совершенно растерявшийся Джонсон.

– Аллен всегда чудил. Это ужасно! – воскликнула Дебора, садясь в кресло в дальнем углу. – Что вам надо от моего мужа?

– Ничего. Я сам бы желал знать, чего он хочет от меня. Зачем он меня вызвал сюда? Сколько унижений, сколько оскорблений и ради чего? Не знаю. Это возмутительно! Я сам скажу ему об этом. И как только он может работать с таким… Лифкеном!

– Профессор Лифкен такой добрый, такой отзывчивый человек! Он всю жизнь носится неизвестно почему с Алленом, – продолжала Дебора свои мысли вслух. – Он даже ставит свое имя на его трудах. Он так помогает мужу, а тот не ценит, совсем не ценит!

– Я знаю профессора Лифкена по научной литературе, – сказал профессор Джонсон. – Я сам веду в высшей школе острова Барбадос курс энтомологии, фитопатологии и микробиологии и знаю восемнадцать ранних работ доцента Аллена Стронга и двадцать три труда, авторами которых являются профессор Лифкен и доцент Стронг… Но как странно Лифкен отнесся ко мне! Ведь я белый, белый!

– Белый? – недоверчиво воскликнула миссис Стронг и демонстративно отвернулась в сторону.

Профессор Джонсон замолчал и подошел к окну. Он стал внимательно смотреть в окно, но если бы его спросили, что он видит, то не мог бы ответить. Джонсон смотрел и не видел.

Затем профессор прошелся по комнате. Шофера кто-то вызвал из комнаты. Профессор не стал мешкать и быстро вышел. За ним с криком «куда вы?» поспешила Дебора.

7

Профессор Лифкен вбежал в коттедж доцента Стронга.

– Стронг! Где вы? – нетерпеливо крикнул Лифкен.

– Я знал, что вы придете, Лифкен, – раздался спокойный голос Аллена Стронга. – Поднимитесь ко мне наверх.

Лифкен быстро, перескакивая через ступеньки, взбежал по лестнице. Теперь они молча стояли друг против друга. Стол разделял их.

– Что все это значит, Стронг? – строго спросил Лифкен.

– О чем вы, собственно? – холодно осведомился Стронг.

– Я требую строгого соблюдения обязательства, выданного вами много лет назад! – гневно проговорил Лифкен. – Какое право вы имеете вести помимо меня секретные переговоры с Трумсом? Почему вы скрыли от меня изобретение вами инсектицида? О, я все знаю!

– Соблюдать наши взаимные обязательства? – сказал Стронг. Он говорил тихо, но в голосе его накипала ярость. – Вы подлец, Лифкен, позвольте вам наконец сказать это! Вы продали за десять тысяч долларов секрет явления, которое газеты назвали тогда «Эффектом Стронга». Ради того чтобы вы сохранили это явление в тайне, я обещал вам тогда в погибшем оазисе, как плату за ваше молчание, работать на вас, лишь бы вы молчали. Я сделал вас профессором, сам оставаясь в тени. Я работал на вас, как негр, потому что боялся, что разглашение тайны может привести к мировой катастрофе. А вы? Вы нарушили наше соглашение. Я считал себя героем, мучеником науки, а вы предали меня.