Текст книги "СТАНЦИЯ МОРТУИС"

Автор книги: Георгий Лорткипанидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 37 страниц)

   Старик уже совсем близко от кладбища, но сумерки уже сгустились и заходить на кладбище, пожалуй, страшновато. Будь сейчас утро, он зашел бы туда. Ему по душе светлая тишина, нарушаемая лишь редкими всхлипываниями да птичьим гомоном. И он любит читать высеченные мастеровыми на мраморных надгробиях даты, эти даты уравнивают всех на свете – и больших, и малых, – но сейчас, увы, слишком темно, и старик решительно сворачивает к своему дому. Стороннему наблюдателю невдомек, что там его ждет не дождется мальчишка, который слишком мал для того, чтобы погибать в пожаре надвигающейся атомной войны. Но старый человек, и это тоже нелегко заметить со стороны, искренне считает что сделал все возможное, и что, следовательно, совесть у него чиста перед богом и людьми. Странные мысли посещают старика во время его ежевечерних прогулок...

   ...В последние недели сердце все чаще и чаще напоминает о себе. Чечетка, джига, вальс-бостон, блюз, – и в самое скверное время суток. Вероятно, мое сердце считает себя самым неутомимым солистом на свете. Боюсь, оно ошибается, манкируя мнением своего старого, издерганного жизнью хозяина. Странно, раньше я и не замечал, что оно бьется, разве что иногда в теплую погоду мерзли ноги. Впрочем, я не боюсь смерти. Раньше боялся, – а теперь перестал. Я сделал все, что было в моих силах, определил свою позицию. И своих не пустил по миру, – помогли старые, крепкие как пеньковая веревка, связи. Ведь в Москве оставаться нам никак уже было нельзя. Ну, можно было, конечно, попытаться, но то была бы жизнь в одиночестве, разве к такой мы привыкли, и, кроме того, там нам пришлось бы явственнее испытать на себе истинную цену дружбе лицемерных подлипал, а их столько набралось вокруг меня за последние годы! Будучи дальновиднее и опытнее всех членов моей семьи вместе взятых, я хорошо знал, где нам было бы лучше. К счастью, пеньковая веревка не подвела, да и ИМ удобнее было отправить меня не на каторгу, а в почетную южную ссылку. Что ж, на нечестную игру я не могу пожаловаться: в память о былых заслугах мне предоставили обширную квартиру в сравнительно благоустроенном районе Тбилиси, вблизи от Багебского кладбища – здесь, несмотря на близость к центру, относительно чистый воздух, – и подарили машину, – во всяком случае, пока я жив, отбирать ее у нас не станут. Да и зятек мой внакладе не остался: я пристроил этого симпатичного, но слабого человека на прилично оплачиваемую, но необременительную должность в русскоязычной тбилисской газете. В общем, я действительно сделал все что мог, и мне нечего боятся Станции Мортуис. Только бы не началась война. Жалко внучка. Всех жалко, конечно, – но его особенно. Он такой смышленый и неприспособленный. И потом, что там ни говори, он все-таки мой внук. Других у меня нет.

   Последние месяцы я влачу растительное существование. Почти не заглядываю в газеты, редко смотрю телевизор – я как-то растерял интерес к Остальному Миру. Но та информация, которая, несмотря ни на что, все же достигает до моих ушей и глаз, утверждает меня в старом мнении: ненависть приведет к войне. Неужели ОНИ не смогут остановиться? На Земле ничего не изменилось, абсолютно ничего. Для чего читать газеты и смотреть телевизор? Для того, чтобы ознакомиться с анатомией очередного международного кризиса? Не стоит тратить время зря, тем более, что его у меня осталось не так уж много...

   Честное слово, будь я помоложе – напился бы как безработный моряк. На меня давит груз прожитых лет, немилосердная память о людях и времени, которых уже не вернуть. Но человек пьющий, жалкое подобие хомо сапиенса, способен жить только настоящей минутой. Завтра он будет сожалеть, но – поздно, поздно! Писатель не выдержал и умер нетрезвым, но я не хотел бы брать с него в этом пример. А ведь он оказался прав: петушковый дом давно снесли. Боже, дай мне силы достойно встретить свою смерть. А лучше всего умереть от инфаркта глубокой ночью и никого не тревожа. Как мой отец. Как давно это было!

   Недавно я встретился со Старухой. Она гуляла в парке Победы с маленькой внучкой. Как смешно – у нас внучата, трудно поверить! Мы поговорили о том о сем, но разговор не получился. Как и прежде вежливые взаимные кивки, пара-другая фраз-голышей, дистанция. Антона уже нет и нам нелегко поминать старое доброе время. Но уходя я успел заметить: годы ничуть не изменили ее к худшему, она такая же стройная и тоненькая как тогда, разве что высохла да поседела, и будь я помоложе – никто бы меня не остановил. Я обязательно приударил бы за ней. И пусть бы все завертелось с самого начала.

   Странные мысли приходят мне в голову во время моих ежевечерних прогулок на свежем воздухе. Но всему свой конец, и вот уже я, кряхтя как отживший свое паровоз, поднимаюсь по лестнице на второй этаж и звоню в знакомую дверь. Еще одна страница календаря оторвана, еще одним днем ближе до Станции Мортуис...

   Х Х Х

   ...А потом, что было потом?

   – Потом начался обмен. Идеями, ископаемыми, техникой. Словом – обмен в самом высоком смысле.

   – Ну обмен техникой и полезными ископаемыми, – это понятно. Но обмен идеями? Мы ведь так сильно отличаемся от людей.

   – Не так сильно, как это кажется на первый взгляд. Но мы поняли это сравнительно недавно. Видишь ли, очень уж мы разнимся внешне. Это мешало. Но обмен все же происходил. На первых порах – очень осторожный. Тогда регуляне и представить себе не могли, что наступит время и книги написанные человеком займут в их библиотеках почетное место. И не просто книги, не справочники и учебники, а художественная литература и даже юмористические журналы.

   – Мы, регуляне, не могли, значит, представить, а люди могли?

   – Конечно же, нет. Они были такими же беспомощными, как и мы. Впрочем, надо признать, в гуманитарных областях знаний мы отставали. У нас была письменность – но не было писателей, были краски – но не было художников, были звуки – но не было музыки, были формулы – но не было диалектики. Мы от них многому научились. Стали мягче.

   – А с каких пор это у нас началось?

   – На самом деле мы всегда были к этому готовы. Прогресс нельзя остановить, поэтому наше "размягчение" было исторически обусловлено. Да и на поверхность мы рано или поздно выбрались бы. Но в эпоху первых контактов никто из наших и не помышлял о том, что с людьми можно общаться на равных, как с союзниками. И они отвечали нам взаимностью. На определенных условиях мы соглашались терпеть их, а они – нас. Тогда на Земле, как и сейчас, было двоевластие. Но о таком явлении, как взаимопроникновение культур, не могло быть и речи. За высказывание завиральных мыслей можно было запросто попасть в Великий Патриотический Фонд. Но контакт принес нам слишком много материальных выгод, нам удалось принципиально обновить фундамент нашей экономики, жизнь Регула стала гораздо разнообразней. Тебе сегодня смешно, но понятие меню вошло в наш обиход только после контакта. Турниры-Праздники приказали долго жить. Спустя некоторое время они превратились в ритуал, в некую освященную временем самобытную традицию. А потом и вовсе в спорт, что-то вроде твоего любимого хоккея с шайбой, – в состязание силы и ловкости, исключавшее несчастные случаи со смертельным исходом. Еды сегодня хватает на всех, а преступников мы стараемся перевоспитать.

   – Верно, мы отменили Фонд, но в какой-то, и может даже в излишней степени, мы стали зависеть от благорасположения людей. Можем ли мы быть уверены в их добросовестности? Не переплатили ли за меню и комфорт? Не оставили ли они нас в дураках?

   – Начнем с того, что полная, безграничная независимость была хуже. Худой Мир,– и то лучше Доброй Ссоры, а между нами ныне установлен Хороший Мир. Человечество ведь тоже очень много получило от нас, многому научилось. Благодаря достижениям нашей технологической мысли они сегодня лучше удовлетворяют свои постоянно возрастающие потребности. Не забывай, что до отмены Фонда как такового, в области культуры мы им ничего не могли предложить. Культуры у нас попросту не было. Вернее были ее зачатки, ведь своими истоками наша культура восходит к эпохе ожесточенных битв с Бедными Глупыми Богатыми Червями и их духовными наследниками. Но история наша была суровой, – суровой по необходимости, но все же очень суровой и жестокой, – и от данного факта некуда скрыться: потому зачатки эти не могли развиваться как положено. И мы сегодня котируемся на культурном рынке человечества только благодаря контакту. Но взаимопонимание с бывшими врагами пришло не сразу. Только когда выгоды от экономического сотрудничества стали очевидными для самого отсталого Мохнатого, когда материальный обмен, проще говоря – торговля, приобрел устойчивый характер, когда рядовой Мохнатый начал чувствовать себя личностью свободной от вековых догм, вот тогда и изменилось наше отношение к культурным ценностям человечества. Будучи передовой расой в технологическом отношении, мы уступали человечеству в философском понимании мира, но к счастью, нам хватило таланта осознать наше отставание. И тогда мы принялись наверстывать упущенное: у нас появились первые отечественные стихи и новеллы, симфонии и трактаты. Первые наши шаги в искусстве были робкими, детскими, мы часто падали и ушибались, но нас поддержали. Переводили на человеческие языки сочинения наших писателей, осмысливали в человеческих категориях поэтические находки наших поэтов, исполняли в филармониях произведения наших композиторов, допускали наших художников к участию в престижных вернисажах, извлекали из наших трактатов рациональное зерно. И наши первопроходцы почувствовали, что они не одиноки, что их талант может рассчитывать на признание не только у себя дома. Мы ощутили некую общность судеб с человечеством, поняли что находимся в одной лодке с расой людей, осознали как опасно бездумно раскачивать эту лодку. Кроме того, культурному обмену сопутствовали и другие благотворные перемены. Например, в один прекрасный день мы решились отменить Великий Патриотический Фонд – тебе прекрасно известно, что ныне весь Регул празднует эту дату как великий праздник. Отменив Фонд мы приоткрыли дверь в лучшее будущее. Но, повторяю, лед начал таять только под впечатлением прямых выгод от экономического сотрудничества.

   – И все-таки, неужели подвох со стороны правителей человеческой расы абсолютно исключен? Не стали ли мы более уязвимыми? И не грозит ли Регулу – так, между прочим, – опасность полного уничтожения

   – Абсолютно исключать такую возможность, разумеется, нельзя, таких гарантии нет в природе. Поэтому мы поддерживаем нашу обороноспособность на довольно высоком уровне. Но разве в природе есть какие-либо абсолюты кроме, разве что, некоторых физических констант? Разве можно полностью исключить возможность того, что, например, в нашу планету врежется шальная комета? И разве невозможен подвох с нашей стороны? Разве у Мохнатых отсохли клешни? И разве наши военные заводы демонтированы? Зато ныне права Мохнатого ограждены от произвола Лучших и Разумнейших законом. Мы познали вещи, о которых раньше не имели никакого представления, жизнь наша стала многомерной, – вот что действительно важно. Горячие и глупые головы найдутся и у нас, и у них. Общая задача регулян и людей – не допустить к власти реакционеров и экстремистов. И пока эта задача решается успешно. Конечно, между двумя цивилизациями сохраняются очевидные различия, в том числе и принципиальные, но подавляющему большинству разумных существ ясно: взаимное сотрудничество облегчает жизнь всем нам. Мы выиграли даже больше. Посуди сам. Разве тебе не показалась бы пресной собственная жизнь без любимых книг написанных не только регулянами, но и людьми, жизнь без театров, без футбола и шахмат, без вкусной еды? Ты хотел бы отказаться от всего этого? А ведь ничего подобного у регулян в незапамятные времена Эволюционной Эпохи не было. Нас было слишком мало, потому что мы поедали друг друга, и мы были грубы, потому что несмотря на внешнее единство не знали ничего, кроме кровавой борьбы и узаконенной междоусобицы.

   – Выходит, между регулянами и человечеством заключен неравный брак? Ты ведь сам сказал, что мы получили больше. Но если это действительно так, то человечество должно им тяготиться. Пробьет урочный час, и что будет с нами тогда?

   – Ну, может я не вполне ясно высказался. На деле человечество получило долгожданный гражданский мир. Само наше существование, постоянная потенциальная угроза со стороны Регула, скрепляет человеческую цивилизацию лучше всякого цемента, И у нас есть все основания полагать, что люди хорошо осознали это. Прежде на Поверхности бушевали истребительные войны, которые они называли Мировыми. Самой короткой и самой разрушительной была последняя, третья по счету. И прорвись Регул на Поверхность в эпоху предшествующую Третьей Мировой, неизвестно, согласились бы наши Лучшие и Разумнейшие разговаривать с расколотым на враждующие лагеря противником. Регул мог попытаться захватить всю Землю силой. Это было бы величайшим преступлением, но в ту пору мы, пожалуй, совершили бы его. И это стало бы величайшей глупостью, ибо взорвав материки и изменив лицо планеты, Регул не получил бы взамен ничего существенного: вся Земля утонула бы в торжествующей над прахом поверженного соперника деспотии. Нам следует благодарить судьбу за то, что мы немного опоздали, и еще за то, что панцыри не могут защитить нас от губительного солнечного излучения, – этот чисто физиологический фактор подрезал нашим империалистам клешни.

   – А как по-твоему, не появись мы, пережило бы человечество Четвертую Мировую Войну?

   – В рамках диалектической логики на твой вопрос невозможно ответить точно. Шесть десятилетии с лишним они держались. Даже достигли успеха в деле объединения Поверхности. А потом появились мы и ситуация резко изменилась. Вообще-то, человек существо малонадежное, чувствующее себя уверенно только когда видит перед собой очевидную угрозу. Тогда он мобилизуется на отпор. А так... Миротворцев у них хватало и до Третьей Мировой, не говоря уже о первых двух. Недавно мне попался на глаза раритет – их древний учебник по истории – там приведены любопытные факты... Но это тема другой беседы.

   – Но я хочу задать и обратный вопрос: Неужели если бы человечества не существовало, регуляне вынуждены были бы вечно терпеть произвол Лучших и Разумнейших, пополнять соотечественниками Великий Патриотический Фонд и обрекать себя на вечную темноту, бескультурье и отсталость? Можно ли, позволительно ли, утверждать подобное?

   – И на это тоже невозможно ответить однозначно. Возможно, наука и нашла бы какое-то позитивное решение. Но вряд ли можно сомневаться в том, что без контакта наш мир сегодня управлялся бы куда более жесткими законами, чем те, которые сформировали нас с тобой. Даже если бы такое решение и было найдено, и мы, в конце концов, выбрались бы на тропу культурного прогресса, – это произошло бы ценой невообразимо больших потерь. И потом: зачем гадать о том, что могло произойти, но не произошло, если в таком гадании нет нужды. И запомни: Хороший Мир – лучше Доброй Ссоры. Это главное. И надо ценить достигнутое и уважать чужие интересы. В прежние времена между Гордыми Мохнатыми Пауками царили подозрительность и вражда, еле прикрытые медоточивыми речами, а то и не прикрытые ими вовсе. А сегодня мы можем откровенно обсуждать любые вопросы, даже те, которые волнуют нас больше всего. Разве этого мало?...

   Х Х Х

   Мир огромен думал я уткнувшись носом в мокрую гальку Мир неисчерпаем а рядом плескались дети и низенькие волны раз за разом накатывались на меня и когда мне надоело лежать на животе я встал и победоносно оглядел весь широкий пляж Я увидел ее в голубом купальнике и больших черных очках Она с кем-то разговаривала и смеялась а я... Жизнь моя промелькнула передо мной за один-единственный миг Я ничего не знал и ничего не желал знать повернулся и вбежал в зеленую солоноватую воду и поплыл куда глаза глядят. Солнце взобралось на самую вершину купола и жгло по-летнему немилосердно а она не могла и не старалась меня удержать и не было на свете силы способной вернуть ее в прошлое и потому мне оставалась только плыть да плыть за горизонт к белому кораблику что серой мухой полз по моресклону И я несколькими мощными взмахами рук настиг белый кораблик Во имя человеколюбия кричал я захлебываясь от пены Во имя человеколюбия и огня спустите шлюпку и поднимите меня на борт Но капитан молчал презрев правила хорошего тона и морского братства во имя точного исполнения таможенных законов и я отправился в обратный путь и до сих пор не понимаю как это меня не поглотила пучина и выбрался на равнодушный солнечный берег а она стояла в голубом купальнике подставив полуобнаженную грудь солнцу и весело улыбалась прохожим не обращая на меня никакого внимания Но ей не удалось меня обмануть я заметил как она подсматривала за мной краюшком глаза наверно думая вот человек способный ради меня доплыть до горизонта и вернуться обратно Откуда было ей знать что капитан попросту отказался взять меня на борт. Я подарил ей лунный взгляд отвернулся и попросил у соседа газету В Ливане шла война, бомбили палестинские лагеря в Западном Бейруте а в пятом туре межзонального турнира Ларсен опять закончил партию вничью Молчание затягивалось и мне стало ясно что от ее взора ничего не укроется Она откинув мяч в аут и покачивая бронзовыми от загара бедрами ушла с волейбольной площадки и заняла привычное место за столиком в столовой спального корпуса Фламинго В ее честь из бассейна одна за другой стали вылетать рыбы Рыбы сладострастно шипели на великой сковородке любви и голода а громкоговорители на пляже не щадя своих потрепанных мембран пели Подари Мне Лунный Камень Но пробил час отдыха и их сразу отключили Подари Мне Лу... и пришла пора мне сдавать топчан местной капитанской дочке Капитанская дочка посмотрела сквозь меня как сквозь медузу я положил топчан на место и побрел прочь как окаянный Что поделаешь жаловался я Демиургу Спальный корпус Фламинго мне не по карману Она меня не любит Сволочь капитан чуть не утопил меня в этой луже Война в Ливане может кончиться только одним полным провалом Ларсена в межзональном состязании Канитель с топчанами сведет меня с ума Море кипело под Солнцем Я был совершенно одинок и немного несчастен Мимо меня толпой валили дымящиеся от загара трудяги с Колымы и Алдана Они поправляли себе здоровье и жадно впитывали в себя жаркие лучи полуденного Солнца и орали Банзай когда им выпадали дама семерка и туз а мне совершенно нечего было делать и я опять вернулся на пляж и в отчаянии кинулся в прохладную воду Я яростно поплыл в глубину рассекая плавниками волны Я дышал через жабры и разучился понимать человеческую речь Эх написать бы обо всем книгу с горечью подумалось мне Написать бы хорошую книгу Книгу О Ларсене и о Ливане О голоде и о любви О нахлебниках и о наследниках И о многом другом Например о том что это лето никогда не повторится и о том что каждый человек будь он трижды замужем или женат хоть немножко да и живет двойной жизнью и о том что каждый умирает в одиночку и о том что каждый заслужил немножко счастья и о том что каждый должен хоть раз но отдохнуть в спальном корпусе Фламинго Как жаль что я совсем не умею писать ведь никто другой не скажет того чего сказал бы я Сказал бы и умер ради бога Получилась бы здоровенная очень толстая книга Может книга Может липа А может просто бумажная салфетка Я поплыл обратно постепенно превращаясь в человека Кто-то сказал если писатель может не написать книгу он и не должен ее писать А я... Я не могу ее не написать Пусть липу Пусть бумажную салфетку Пусть даже учебник по сольфеджио для глубоководных моллюсков Не могу не написать и пускай страдают другие Или не читают Все равно я пишу... Пишу ли Неужели я не шучу Какой из меня писатель Лучше я буду играть в волейбол перед спальным корпусом Фламинго и возбуждать интерес скучающих дам И так каждое лето А мечты пускай останутся мечтами Но... Если я не могу ее не написать то у меня просто нет выбора Но какую прорву времени ухлопаю я на мое новое хобби Стану посмешищем для людей которые боятся как бы чего не случилось ни дурного ни хорошего И капитан никогда не возьмет меня на борт Но лучше утонуть Утонуть чем ничего не сказать И пускай закончится война в Ливане а Ларсен станет чемпионом и я украду один два три года у себя самого но я напишу напишу напишу и «кроме свежевымытой сорочки, скажу по совести, мне ничего не надо» Мне??? Год...Два...Три...

   1