Текст книги "Экономика в одном уроке (ЛП)"

Автор книги: Генри Хэзлитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава ХII. Стремление к экспорту

Страх перед импортом присущ всем нациям, превосходит его лишь патологическое стремление к экспорту. Трудно найти что-нибудь более противоестественное. В долгосрочной перспективе импорт и экспорт взаимно уравновешиваются (рассматриваемые оба в широком смысле, включая такие «невидимые» позиции, как расходы туристов, расходы на морские перевозки и все другие позиции в платежном балансе страны). За громкими словами о защите производителей и проникновении на внешние рынки стоит обыкновенный товарооборот.

С одной стороны, чем больше товаров мы отправляем в другие страны, тем больше товаров мы можем ввезти. Экспорт оплачивает импорт, но верно и обратное. Чем больше у нас объём экспорта, тем больший объём импорта мы должны иметь, чтобы поддерживать его – если ожидается, что наши товары когда-то будут оплачены. Без импорта мы не можем позволить себе экспорт, поскольку у иностранцев не будет средств в долларах США, чтобы покупать наши товары. Так что чем меньше наш импорт, тем меньше будет их импорт – а вместе с ним и экспорт от нас. Так что как только мы принимаем решение сократить объём нашего импорта, мы по сути принимаем решение также сократить и объём нашего экспорта. А когда мы принимаем решение увеличить объём нашего экспорта, мы в сущности принимаем решение также и об увеличении нашего импорта.

Обоснование этого элементарно. Американский экспортёр продаёт свои товары британскому импортёру и получает платёж в английских фунтах стерлингов. Но он не может использовать английские фунты, чтобы выплатить заработную плату рабочим, купить жене одежду или приобрести билеты в театр: в США требуются доллары, чтобы платить на внутреннем рынке, а долларов у него нет. Поэтому английские фунты будут бесполезны для него, пока он не использует их сам – но на что? Наиболее выгодной будет сделка с английским экспортёром и продажа ввозимых товаров на местном рынке за доллары США. Он мог бы продать свои фунты стерлингов за доллары, обменяв одну валюту на другую – но кто у него их купит? Британские фунты в США могут быть нужны только другому американскому импортёру, планирующему использовать их для приобретения английских товаров. То есть, купив у нас товар, английские производители подталкивают нас к тому, чтобы мы покупали товары у них. Что бы ни предпринимал держатель британских фунтов в США, он не получит доллары до тех пор, пока американский экспорт не будет оплачен равным объёмом американского импорта из Англии.

Нет никакого смысла обсуждать технические детали всего этого: их можно найти в любом учебнике по международным отношениям. В этом нет никаких особых таинств, да и в сущности в этом нет практически никаких различий по сравнению с расчётами при внутренней торговле. Каждый из нас, желая что-то купить, должен вначале что-то продать, даже если для большинства из нас речь идёт скорее об услугах, чем о товарах. Внутренняя торговля в основе своей осуществляется путём обмена чеками, «билетами Центрального Банка» и другими формами требований друг к другу. И за всем этим стоит обыкновенный товарооборот.

Надо отметить, что при международном золотом стандарте при несбалансированности импорта и экспорта этот вопрос нередко регулируется отгрузками золота. Но его в такой же мере можно регулировать отгрузками хлопка, стали, вина, парфюмерии или любого другого товара. Основное различие заключается в том, что пока существует золотой стандарт, спрос на золото является бесконечно растяжимым во времени – золото принимается в качестве международных денег и его можно хранить сколь угодно долго. Ни одно государство не воздвигает искусственных препятствий на получение золота, по сравнению с барьерами на получении всего остального (нежелание вывозить золото – отдельная история).

Но те же самые люди, сохраняющие ясный и здравый ум, когда вопрос касается внутренней торговли, как только речь заходит о внешней торговле, могут стать невообразимо бестолковыми. В этой области они могут с самым серьёзным видом защищать или уступать в принципах, которые сочли бы безумием применительно к своему бизнесу. Типичным примером этого является убеждённость в том, что правительство обязано предоставлять долларовые займы другим странам для наращивания экспорта из США, вне зависимости от реальности возврата этих денег. Должно быть сразу же понятно, что если мы предоставляем займы иностранным государствам «чтобы они могли покупать наши товары» и эти займы не возвращаются, то мы попросту отдаём им товары даром.

Никто не будет оспаривать это утверждение, когда оно применяется в частном порядке. Если автомобильная компания предоставляет займ частному лицу в размере 5000 долларов на покупку автомобиля и займ не возвращается, то автомобильная компания не становится богаче от того, что автомобиль был «продан». Она просто дарит автомобиль хорошему человеку. Если себестоимость производства автомобиля составляет 4000 долларов и лишь половина займа возвращается, в этом случае компания теряет 1500 долларов.

Если эти расчёты верны для к частной компании, то почему же тогда явно разумные люди сбиваются с толку, когда речь идёт о торговле на уровне государства? Причина в том, что в последнем случае сделку необходимо отслеживать более тщательно. Одна группа действительно может получить прибыль, тогда как остальные получат убытки.

Верно, например, что компании работающие на экспорт, в результате займов другим странам получат прибыль. Но займы даёт государство, и убытки от правительственного кредитования в конечном итоге будут выплачены через повышенные налоги, взимаемые с каждого. Так что на каждый дополнительный доллар, появляющийся у иностранных покупателей для приобретения американских товаров, у внутренних покупателей в конечном итоге будет на доллар меньше – и тоже для приобретения американских товаров. Предприятиям, работающим на внутреннем рынке, будет нанесен ущерб в такой же степени, в какой для экспортной деятельности появится выгода.

В равной степени неразумно и стимулирование экспорта субсидиями, подарками и уступками другим государствам. Экспортная субсидия – ещё более наглядный пример предоставления иностранцам товаров «за просто так», поскольку они продаются по цене ниже их себестоимости. Так пытаются разбогатеть, раздавая вещи даром.

Несмотря на всё это, правительство Соединенных Штатов в течение многих лет было вовлечено в реализацию программы оказания «экономической помощи» иностранным государствам, бóльшая часть которой состояла из прямых подарков (правительство – правительству) и скидок на многие миллионов долларов. Здесь нас интересует лишь один аспект этой программы – наивная вера многих из её спонсоров в то, что это разумный или даже необходимый метод «наращивания экспорта», благодаря которому поддерживается процветание и занятость в США. Ни одна нация не может стать богатой, раздавая вещи даром. Истину скрывает то, что напрямую отдаются не сами экспортные товары, а деньги, на которые они закупаются. Таким образом, отдельные экспортёры наживаются на государственных потерях (если их прибыль от экспорта больше той доли налогов, которые они выплачивают на эту программу).

И вновь мы встречаемся с ещё одним проявлением ошибки, при которой учитывается только непосредственное воздействие политики на некую отдельную группу, и людям не хватает терпения и разума, чтобы проследить долгосрочные последствия той же политики на всех.

Если мы выясним долгосрочные последствия для каждого, то придём к выводу, прямо противоположному доктрине, доминирующей в представлениях большинства правительственных деятелей на протяжении столетий. Он заключается в том, на что столь чётко указывал Джон Стюарт Милль: реальная прибыль от внешней торговли для любой страны заключается не в её экспорте, а в импорте. Только при наличии развитого импорта потребители могут приобретать товары зарубежного производства по более низкой цене, чем товары отечественного производства, или могут купить товары, которые отечественные производители не выпускают. Единственная причина, побуждающая страну вообще что-то экспортировать – это необходимость оплачивать свой импорт.

Глава XIII. Паритетные цены

1

Та же история вполне может относиться и к идее «паритетных» цен на сельскохозяйственную продукцию. Я не помню день, когда она впервые появилась, оформленная в виде законодательного акта, но с началом Нового курса в 1933 году она стала принципом внутренней политики США, воплощённым в законе. Год шёл за годом, абсурдные последствия воплощения этой идеи становились очевидными, но их также оформляли в законодательном порядке.

Аргумент в поддержку паритетных цен заключается в следующем. Сельское хозяйство – основополагающая и важнейшая среди отраслей. Его необходимо сохранять любой ценой, ибо процветание каждого зависит от процветания фермера: если у последнего не будет покупательной способности для приобретения промышленной продукции, промышленность зачахнет. В 1929 году цены на сельскохозяйственную продукцию резко упали, тогда как на промышленную продукцию они снизились в меньшей мере. В результате этого фермеры перестали покупать промышленную продукцию и депрессия распространялась всё дальше и дальше. Почему бы не привести цены на фермерскую продукцию к паритету с ценами на товары, приобретаемые фермерами? Такой паритет существовал с 1909 по 1914 год, в период процветания фермеров. Утверждалось, что те же ценовые отношения должны быть восстановлены и после 1929 года.

Рассмотрение всех нелепостей, скрытых в этом правдоподобном утверждении, заняло бы у нас слишком много времени и увело бы далеко в сторону от основной темы. Нет никаких здравых оснований для того, чтобы брать определённые ценовые отношения, существовавшие в конкретный год или период, и расценивать их как неизбежно более «правильные», чем действующие в любое другое время. Период с 1909 по 1914 год, как основа для паритета, не был выбран случайно. С точки зрения относительных цен, это был один из самых благоприятных периодов для сельского хозяйства США за всю историю. Но даже если те цены и были «нормальными» в своё время, нет никаких оснований полагать, что они должны сохраняться и по прошествии многих лет. За этот срок произошли огромные перемены в условиях производства и спроса.

Если бы в этой идее была хоть какая-то логика или искренность, она была бы универсально применима. Если ценовые соотношения между сельскохозяйственной и промышленной продукцией за период с августа 1909 по июль 1914 года были «правильными» и их надо поддерживать постоянно, то почему бы тогда не поддерживать постоянно ценовые соотношения всех товаров в США? В первом издании этой книги, вышедшем в 1946 году, я использовал следующие данные, иллюстрирующие ту абсурдность, к которой привёло бы следование этому принципу:

Шестицилиндровый туристический автомобиль «Шевроле» в 1912 году стоил 2150 долларов. Несравнимо улучшенный шестицилиндровый седан «Шевроле» в 1942 году стоил 907 долларов, однако при сопоставлении этой цены на основе «паритета» с ценами на сельскохозяйственную продукцию этот автомобиль должен был бы стоить 3270 долларов.

Цена за фунт алюминия с 1909 по 1913 год включительно составляла в среднем 22.5 цента. В 1946 году она равнялась 14 центам, но при «паритете» она должна была бы составить 41 цент.

Сложно, да и спорно было бы пытаться доказать, что эти цены «верны» в сегодняшних условиях, учитывая не только сильную инфляцию в период с 1946 по 1978 год (потребительские цены выросли более чем в 3 раза), но и качественные различия этих двух автомобилей. Изменились и производственные технологии, и технологии добычи сырья и производства сельскохозяйственной продукции. После приведённого выше сравнения в издании этой книги 1946 года я привлёк внимание читателя к тому факту, что рост производительности труда вызвал снижение цен на зерно и хлопок. Я приводил следующую цитату: «На некоторых крупных фермах, которые были полностью механизированы и где используются линии поточного производства, требуется от 1/3 до 1/5 использовавшегося ранее труда, чтобы обеспечивать такой же объём выработки, какой существовал несколько лет назад» [007]. Всё это игнорируется защитниками «паритетных» цен.

Как нетрудно догадаться, этот экономический план вовсе не проникнут заботой об интересах общества, а является средством субсидирования фермеров. Когда цены на сельскохозяйственную продукцию становятся выше паритета, со стороны фермерского блока в Конгрессе никогда не раздаются требования снизить цены до уровня паритета или вернуть государству из выданных ранее субсидий сумму в размере превышения. «Выравнивание цен» действует только в одном направлении.

2

Опуская все эти соображения, вернёмся к главной ошибке, которая нас интересует. Довод заключается в том, что если фермер продаёт свою продукцию по более высоким ценам, то он может приобретать больше промышленных товаров, а следовательно, делать промышленность процветающей и обеспечивать занятость. Иногда это действительно так, но всё зависит от того, какова природа высоких цен. Если они являются результатом общего оживления экономики, если они следуют за расширением объёмов промышленного производства (а не за счёт инфляции или государственного вмешательства), то они действительно могут означать процветание как для фермеров, так и для всех остальных. Но перед нами – завышение цен на фермерскую продукцию в результате правительственного вмешательства под предлогом того, что «сейчас трудные времена».

Вмешательство может осуществляться несколькими способами. Более высокие цены могут быть установлены волевым решением, что маловероятно. Или они могут быть вызваны готовностью правительства осуществлять закупки всей фермерской продукции, предлагаемой по паритетным ценам. Либо же, правительство предоставляет фермерам средства для того, чтобы они не выходили на рынок со своим урожаем, пока не установятся более высокие цены. Или они могут быть вызваны вводимыми правительством ограничениями на размер урожая. Для нас это не столь важно. Пока мы просто допустим, что каким-то способом был достигнут рост цен.

Итак, фермеры получают более высокую цену за свой урожай. Несмотря на сокращение объёмов производства, их «покупательная способность» при этом возрастает. На какое-то время они становятся более преуспевающими и покупают больше промышленной продукции. Это то, что видно.

Но существует и другое следствие, не менее неизбежное. Предположим, что пшеница, которая продавалась бы по 2.5 доллара за бушель, теперь продаётся по 3.5 доллара. Фермер с каждого бушеля получает на один доллар больше. Но именно из-за этой перемены городской житель теперь платит на один доллар больше за тот же самый бушель пшеницы через возросшую цену хлеба. И если «покупательная способность» фермера возрастает на один доллар при приобретении промышленной продукции, то у городского рабочего она ровно на столько же снижается при приобретении любой другой продукции. По нетто-балансу в целом ничего не меняется. Предприятия ровно столько же теряют на городских продажах, сколько они приобретают на продажах в деревне.

Естественно, меняется сфера продаж. У производителей сельскохозяйственных инструментов и компаний, занимающихся их рассылкой по каталогам, дела идут лучше. Но в городских магазинах объём продаж снижается.

Но разрушительное действие твёрдых цен этим не ограничивается. Эта политика приводит не только к отсутствию чистой прибыли, но и к чистым убыткам. Она не означает лишь перемещение «покупательной способности» к фермерам от городских потребителей, она означает волевое сокращение производства фермерской продукции с целью повышения цен. В конце концов начинается физическое уничтожение того, что было произведено – как, например, сжигание кофе в Бразилии.

Выдвигаются предложения и о том, чтобы сгладить последствия, предоставив равную защиту каждому: как фермерам, так и покупателям их продукции. Но это неразрешимо и невозможно. Даже если мы предположим, что проблему можно решить технически – будет невозможно защищать или субсидировать каждого честно или равно. Нам придётся предоставить каждому одинаковый процент тарифной защиты или субсидии, и у нас никогда не будет уверенности в том, что каким-то группам мы не произвели выплаты дважды, а какие-то группы вообще пропустили.

Даже если бы нам удалось решить эту фантастическую задачу… кто выиграет от того, что все в равной степени субсидируют друг друга? В чём заключена выгода, когда каждый теряет через дополнительные налоги ровно столько же, сколько приобретает через субсидию или «защиту»?

Но мы можем решить этот вопрос довольно просто: прекратить действие и системы паритетных цен и системы протекционистских тарифов. Они ничего не выравнивают и ничего уравновешивают. «Взаимопомощь» лишь означает, что фермер А и промышленник В получают прибыль за счёт Забытого Человека С.

Глава XIV. Спасение отрасли «икс»

1

Все кулуары Конгресса заполнены руководителями отрасли «икс». Отрасль «икс» больна. Отрасль «икс» умирает. Ей даже не нужны деньги. Спасти её могут только таможенные пошлины, справедливые цены и субсидии. Если позволить ей умереть, то рабочие будут выброшены на улицу, обслуживающие их квартировладельцы, бакалейщики, мясники, магазины одежды и местные кинотеатры разорятся, депрессия будет распространяться всё более широкими кругами… Но если отрасль «икс» при помощи быстрых действий Конгресса спасти – о, тогда! Она будет приобретать оборудование у других отраслей; больше людей будет занято; больше работы будет у мясников, пекарей и производителей неоновых вывесок. И всё более расширяющимися кругами будет распространяться Процветание!

Перед нами обобщённая форма случая, который мы только что рассматривали. В нём отраслью «икс» было сельское хозяйство. Но существует множество других отраслей «икс». Два наиболее примечательных примера: угольная и сереброплавильная отрасли. Конгресс, пытаясь спасти сереброплавильную отрасль, своими действиями нанёс неисчислимый ущерб. Казначейство США приобретало серебро по ценам, многократно превышающим рыночные, и складировало его в подвалах. Тех же самых политических целей можно было бы в равной степени и с меньшей степенью ущерба и издержек достичь, выплачивая прямую субсидию владельцам рудников или их рабочим, но Конгресс и налогоплательщики никогда не одобрили бы такого безумия. Поэтому его скрыли за обоснованием «ведущей роли серебра для благосостояния государства».

Для спасения угольной отрасли Конгресс принял акт Гаффи, в соответствии с которым владельцам угольных шахт запрещалось продавать продукцию ниже определённых минимальных цен, фиксировавшихся правительством. Впрочем, правительство очень быстро обнаружило (вследствие существования тысяч шахт, отгрузок в тысячи разных мест назначения железной дорогой, грузовиками, кораблями и баржами), что в Америке 350 тысяч разных цен на один и тот же уголь [008].

Иногда отрасли начинают защищать, исходя из интересов военно-промышленного комплекса. Может доказываться и то, что та или иная отрасль будет разрушена налогами или уровнем заработной платы, диспропорциональными в сравнении с другими отраслями, как в случае коммунальных предприятий, которые оказывают услуги населению по определённым тарифам и ставкам, что не позволяет им получать прибыль. Доводы в пользу спасения отрасли «икс» во всех случаях одни и те же: если позволить ей сократиться или погибнуть под воздействием свободной конкуренции (всегда называемой отраслевыми защитниками не иначе как «попустительской», «действующей по законам волчьей стаи», «перегрызающей горло»), то она потянет вниз за собой всю экономику, а вот если ей дать искусственно выжить, то она поможет всем остальным.

2

То, что мы сейчас обсуждаем, является ничем иным, как обобщённым случаем аргументации, приводимой в пользу паритетных цен на фермерскую продукцию или тарифной защиты для промышленных предприятий. И доводы против такой политики применимы, конечно же, не только к фермерской, но и к любой другой продукции – точно так же, как доводы, обнаруженные нами против тарифной защиты отдельной отрасли, относятся и к любым другим отраслям.

Помимо «справедливых цен» и тарифов, существуют и другие схемы для спасения отраслей «икс», и мы их кратко разберём. Первое: утверждается, что отрасль «перепродана» и необходимо сделать так, чтобы другие фирмы или компании не могли в неё проникнуть. Второе: доказывается, что правительству необходимо выкупить долги в отрасли «икс», разместить там государственные заказы или поддержать её прямыми субсидиями.

Но если отрасль «икс» действительно «перепродана» по сравнению с другими отраслями, то зачем ей запретительное законодательство, предотвращающее проникновение туда нового капитала и новых рабочих? Капитал не стремится в отрасли, где идёт отчаянная борьба на всё уменьшающемся жизненном пространстве. Инвесторы никогда в здравом уме не ищут предприятия с высокими рисками потерь и с минимальной отдачей. То же самое относится и к рабочим, когда у них есть какая-либо лучшая альтернатива: они не пойдут работать в отрасли, где заработные платы снижаются из-за отчаянного демпинга со стороны других рабочих, а перспективы занятости исчезают (в том числе и из-за отсутствия притока капитала). Нет никакого смысла в том, чтобы поддерживать отрасль «икс» – разве что для того, чтобы в очередной раз убедиться, что она начнёт выигрывать за счёт других отраслей.

Те же самые результаты последуют за любой попыткой спасти отрасль «икс» прямой раздачей денег из государственной казны. Налогоплательщики потеряют ровно столько же, сколько приобретут работники отрасли «икс». Также должно быть ясно и то, что другие отрасли потеряют как раз те деньги, которые отрасль «икс» получит. Они и оплатят налоги, собираемые для поддержки отрасли «икс», поскольку у потребителей, ранее покупавших что-либо в этих отраслях, станет меньше денег – а всё для того, чтобы отрасль «икс» стала больше.

Итогом субсидий окажется не только перераспределение богатства и сокращение других отраслей. В результате раздачи денег (не столь важно, каким способом) и капитал, и труд вымываются из отраслей, в которых они используются наиболее эффективно, в направлении отраслей, где они используются менее эффективно. Средний жизненный уровень становится ниже.