Текст книги "Экономика в одном уроке (ЛП)"

Автор книги: Генри Хэзлитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

2

Рассматриваемый вопрос станет яснее, если от фермерства мы перейдём к другим сферам бизнеса. И там выдвигаются предложения о том, чтобы государство брало на себя риски, «слишком высокие для частной индустрии». Подразумевается, что бюрократам надо разрешить рисковать деньгами налогоплательщиков, при том, что сами они, будь затронут вопрос об использовании их собственных средств, никогда бы на подобный риск не пошли.

Такая политика наносит ущерб в самых разнообразных формах. Возникает фаворитизм – займы предоставляются друзьям или в обмен на взятки. Скандалы становятся постоянными. Она ведёт к взаимным обвинениям каждый раз, когда деньги налогоплательщиков выбрасываются на предприятия, в итоге обанкротившиеся. При этом усиливаются требования по установлению социалистического строя. Вопрос ставится так: если правительство планирует брать на себя риски, то почему оно не получает прибыль? «Разве это справедливо, чтобы государственные займодатели брали на себя только риски, в то время, как частному капиталу по разрешению свыше позволяется иметь и прибыль?»…

Как и в случае с сельским хозяйством, одно из последствий предоставления займов такого типа заключается в том, что капитал тратится впустую и в итоге начинается сокращение объёмов производства. Имеющийся капитал направляют в наиболее сомнительные проекты, в руки тех, кто является наименее компетентным и заслуживающим доверия, чем тот, кто получил бы его в ином случае. Точно так же, худшие предприятия поддерживаются за счёт лучших. Точно так же, в любой момент объём реального капитала (в отличие от денежных знаков, выдаваемых печатным станком) ограничен: то, что дают A, не может быть дано B, и наоборот.

Когда люди инвестируют свой собственный капитал, они действуют осмотрительно: они хотят вернуть вложенные ими средства. Поэтому большинство займодателей тщательно рассматривает каждое предложение, прежде чем идёт на риск вложения денег. Они взвешивают перспективы прибыли и риск убытка. Безусловно, иногда они ошибаются, но, как правило, допускают ошибок меньше, чем правительственные займодатели. Так происходит в силу нескольких причин. Прежде всего, деньги являются их собственными или добровольно им вверенными, и они тщательно следят за ними. Правительство же при предоставлении займа использует деньги, ранее принадлежавшие другим людям, изъятые у них в форме налогов вне зависимости от их личного желания. Частные средства будут инвестированы лишь в том случае, когда возвращение денег, включающее процент или прибыль, ожидается с очень высокой вероятностью: подразумевается, что тот, кому предоставили займ, будет производить вещи, которые нужны людям. Правительственные же деньги скорее всего будут даны в долг с некоей расплывчатой общей формулировкой, типа «обеспечения занятости»; и чем менее производительны работы, чем больший объём занятости они требуют относительно ценности конечного продукта, тем более благосклонно будут восприняты идеи об инвестициях.

Но мало того. Частные займодатели проходят жёсткий отбор испытания рынком. Если они допускают ошибки, то они теряют деньги, и в конечном итоге у них не остаётся средств для предоставления займов. Только в том случае, если их прошлая деятельность была успешной, у них появляется больше денег, которые они могут предоставить в долг в будущем. Таким образом, частные займодатели (за исключением сравнительно небольшой части людей, получивших средства в наследство) проходят жестокий отбор, при котором выживают наиболее расчётливые, умные и опытные. Правительственные же займодатели – это люди, которые прошли экзаменовку для несения гражданской службы (что-то вроде олимпиады среди учащихся средних школ), где научились отвечать расплывчато на гипотетические вопросы. Они умеют приводить правдоподобные доводы в пользу предоставления государственных займов и столь же правдоподобные разъяснения, почему не их виной было то, что займы были утеряны.

Как бы то ни было, итоговый результат оказывается почему-то одним и тем же: частные займы позволяют использовать имеющиеся ресурсы и капитал намного лучше, чем правительственные.

3

Факты против предоставления правительством гарантий по займам и закладным частному бизнесу и частным лицам практически столь же красноречивы, хотя и менее очевидны, как и факты против прямых правительственных займов и закладных. Сторонники правительственных гарантий по закладным точно так же забывают, что предоставляемое в долг является в конце концов реальным капиталом, ограниченным в предложении, и что поддержка избранного В за счёт некоего невидимого А наносит ему ущерб. Правительственные гарантии по домам неизбежно означают худшие условия размещения займа, чем если бы дома строили в кредит на основе спроса и предложения, – как строительных материалов, так и кредитов, – а интенсивная «забота государства о каждом» стимулирует людей «покупать» дома, которые те не могут себе позволить.

Помимо всего прочего, подобная политика ведёт к переизбытку предложения домов в сравнении с другими вещами. Вначале государственные гарантии вызывают избыточное строительство, заодно повышая стоимость строительства для всех (включая покупателей домов с гарантированными закладными), а затем оказывается, что строительная промышленность сориентирована на чрезмерное и дорогостоящее расширение, а покупатели не способны оплатить не только новые, но и уже построенные дома. Своей «поддержкой» государство вызывает недостаток многих нужных (и не произведённых) вещей, делает частные дома более дорогими, а заодно ещё и вызывает неоправданные инвестиции в строительство.

 Глава VII. Проклятие машин

1

Среди наиболее живучих экономических заблуждений – вера в то, что машины порождают безработицу. Тысячи раз опровергнутая, эта вера вновь и вновь восстаёт из пепла, ничуть не теряя присущей ей опрометчивости и энергичности. Как только где-нибудь в течение длительного времени сохраняется массовая безработица, машины непременно подвергаются остракизму. Эта ошибка до сих пор лежит в основе многих действий профсоюзов. Общественность терпит эти действия, так как верит профсоюзам и настолько сбита с толку, что затрудняется понять, в чём состоит ошибка.

Вера в то, что машины вызывают безработицу, ведёт к нелепым выводам. Получается, что не только технологические усовершенствования наших дней вызывают безработицу. Уже первобытный человек приложил усилия к её возникновению, как только начал совершенствовать орудия труда.

Не возвращаясь более к тем далёким временам, посмотрим, что написал Адам Смит в книге «Благосостояние народов», опубликованной в 1776 году. Первая глава этой выдающейся книги называется «О разделении труда», и уже на второй странице автор сообщает нам, что рабочий человек, незнакомый с использованием оборудования в производстве булавок, «мог с трудом изготовить одну булавку за день и, конечно, никак не мог бы произвести двадцать булавок, но при помощи современного оборудования он производит 4800 булавок в день». Так что, увы, уже во времена Адама Смита «современное» оборудование лишало работы 4800 производителей булавок на каждого оставшегося в отрасли. Проклятые машины оставляли без работы 99.98% от возможной численности производителей булавок.

Тогда промышленная революция ещё пребывала в младенчестве. Рассмотрим некоторые эпизоды этой революции, например то, что произошло в чулочной промышленности. Вязальные машины по мере внедрения безжалостно разрушались ремесленниками (более 1000 только во время одного из бунтов), изобретателям угрожали, вынуждая их бежать во имя спасения своей жизни. Уильям Фэлкин в работе «История производства трикотажной продукции с использованием машин и оборудования» (1867) сообщает нам, что бóльшая часть из 50 000 английских вязальщиков чулок и членов их семей «не могли преодолеть голод и нищету, вызванные внедрением машин, в течение 40 лет». Но бунтовщики, полагая, что внедрение машин ведёт к увольнению людей, явно в этом заблуждались. В конце XIX века в чулочной промышленности Англии приходилось по меньшей мере 100 человек на каждого занятого в начале века.

Акрайт изобрел хлопкопрядильное оборудование в 1760 году. Подсчитано, что в то время в Англии было 5200 прядильщиков, использовавших прялки, и 2700 ткачей – в общей сложности 7900 человек, занятых в производстве текстильных изделий из хлопка. Оппозиция выступала против внедрения изобретения Акрайта на том основании, что оно лишало рабочих средств к существованию, сопротивление оппозиции было подавлено силой. В 1787 году, 27 лет спустя после появления изобретения Акрайта, парламентское расследование показало, что реальное число рабочих, занятых хлопкопрядением и хлопкоткачеством, возросло с 7 900 до 320 000, то есть рост составил 4400%.

Если читатель познакомится с книгой Давида Уэллса «Последние экономические перемены», опубликованной в 1889 году, то он обнаружит там некоторые отрывки, которые, за исключением упоминаемых дат и итоговых цифр, вполне могли бы принадлежать перу современного технофоба. Процитируем некоторые из них:

«В течение 10 лет, с 1870 по 1880 год включительно, британский торговый флот увеличил объём перевозок в несколько раз. В частности, только объём зарубежных перевозок составил 22 млн. тонн. Однако число людей, занятых в обеспечении этого огромного объёма, в 1880 году снизилось в сравнении с 1870 годом до уровня около 3000 человек (2990 человек, если быть точным). Чем это обусловлено? Внедрением паровых подъёмников и зерновых элеваторов на пристанях и доках, использованием силы пара и т.д.

В 1873 году бессемеровская сталь в Англии, где её цена не была повышена за счёт протекционистских пошлин, составляла 80 долларов за тонну, в 1886 году она производилась и реализовывалась с прибылью уже менее чем за 20 долларов за тонну. За этот же период средняя производственная мощность бессемеровского конвертора возросла в четыре раза, что повлекло за собой не рост, а сокращение занятости рабочей силы.

В 1887 году мощность существовавших и эксплуатировавшихся в мире паровых двигателей, по расчётам Статистического бюро в Берлине, была эквивалентна 200 млн. лошадиных сил, или около 1 млрд. человек, то есть по меньшей мере в 3 раза больше совокупной рабочей силы всей планеты».

Должно быть, последняя цифра заставила г-на Уэллса задуматься и удивиться тому факту, что к 1889 году машины не вытеснили людей из производства и в мире всё ещё сохранялась какая-то занятость. Но он лишь сделал вывод о том, что «при таких условиях промышленное перепроизводство может стать хроническим».

Во время депрессии 1932 года игра по возложению ответственности за безработицу на машины началась заново. В течение нескольких месяцев призывы некоей группы, называвшей себя технократами, распространялись по стране со скоростью лесного пожара. Я не стану утомлять читателя изложением фантастических цифр, выдвигавшихся этой группой, или их опровержением, показывающим, каковы были реальные факты. Достаточно сказать, что технократы вернулись к ошибке в её первозданном виде, «машины против людей», правда, в силу своего невежества они преподносили эту ошибку как принадлежащее им новое и революционное открытие. Это была просто ещё одна иллюстрация пословицы о том, что не помнящие прошлого обречены на его повторение.

Призывы технократов ушли в прошлое, но их доктрина, известная и до них, не исчезла. Она отражается по требованию профсоюзов в сотнях правил по искусственному созданию рабочих мест для обеспечения занятости и сохранения численности рабочей силы, независимо от реальной потребности; эти правила и действия дозволяются и даже одобряются из-за царящей путаницы по этому вопросу в общественном мнении.

Корвин Эдвардс, выступавший в марте 1941 года свидетелем от министерства юстиции США перед Временным национальным экономическим комитетом (более известным под аббревиатурой ВНЭК), привёл бесчисленное количество таких примеров. Так, профсоюз электриков Нью-Йорка обвинялся в отказе устанавливать электрооборудование, произведённое за границами штата Нью-Йорк, если только оно не разбиралось и не собиралось вновь на месте установки. В городе Хьюстоне, штат Техас, водопроводчики и их профсоюз договорились о том, что готовые к установке трубы будут монтироваться профсоюзом только в том случае, если резьба с одного конца трубы будет сначала срезаться, а затем вновь нарезаться, но уже на рабочем месте. Многие местные профсоюзы маляров вводили ограничения на применение распылителей, и в большинстве случаев это диктовалось соображениями искусственного создания рабочих мест за счёт использования менее производительного способа нанесения краски кистью. Местные представители профсоюза водителей грузового транспорта требовали, чтобы в каждом грузовике, который въезжает на территорию Нью-Йорка, дополнительно к имевшемуся водителю находился бы ещё и местный водитель. Во многих городах профсоюзы электриков выдвигали требование, чтобы на любом строительстве, независимо от объёмов использования электроэнергии, на полный день нанимался электрик-монтёр, которому при этом запрещалось бы выполнять какую-либо работу по проводке электросети – только следить и консультировать. Это правило, согласно г-ну Эдвардсу, «часто ведёт к найму на работу человека, целый день читающего или раскладывающего пасьянс и не делающего по специальности ничего, кроме включения и выключения кнопки в начале и в конце рабочего дня». Он не только не работает, но и теряет квалификацию.

Примеры по искусственному созданию рабочих мест можно приводить и из многих других сфер деятельности. Так, профсоюзы железнодорожной индустрии настаивают на том, чтобы пожарники были задействованы на тех типах локомотивов, где они совершенно не требуются. Профсоюзы театральных работников настаивают на использовании рабочих сцены даже в тех спектаклях, где нет декораций. Профсоюзы музыкантов настаивали на найме так называемых «дублирующих музыкантов» или даже целых оркестров в случаях, когда требовалось лишь звучание фонограммы.

К 1961 году не было никаких признаков того, что люди поняли эту ошибку. Не только профсоюзные лидеры, но и правительственные официальные лица называли «автоматизацию» основной причиной безработицы. Автоматизация производства обсуждалась так, как если бы она была чем-то принципиально новым в мире. На самом же деле, она была лишь новым наименованием продолжавшегося технологического прогресса и новых достижений в создании трудосберегающего оборудования.

2

Но оппозиция трудосберегающему оборудованию не ограничивается, даже сегодня, лишь неучами от экономики. Не далее как в 1970 году появилась книга столь высоко ценимого автора, что впоследствии он получил Нобелевскую премию в области экономики. В книге он выступал против внедрения трудосберегающих машин в развивающихся странах на том основании, что они «снижают спрос на рабочую силу» [006]. Из этого утверждения следует логический вывод: для максимального увеличения количества рабочих мест труд должен быть как можно менее эффективным и производительным. Так что же, бунтовщики-луддиты в Англии, в начале XIX века громившие чулочновязальные машины, паровые ткацкие станки и настрижное оборудование, в конечном счёте, были правы?…

Можно привести массу цифр, свидетельствующих, сколь глубоко заблуждались технофобы прошлого. Но от этого не будет никакой пользы, пока мы не поймём глубинные причины этих заблуждений. Ибо статистика и история бесполезны применительно к экономике, если они не дополняются исследованием фактов. Нам нужно понимание того, почему и как последствия от внедрения оборудования и других трудосберегающих устройств, хорошие или плохие, должны были наступить. В ином случае технофобы будут утверждать (что они фактически и делают, когда им указывают на то, что пророчества их предшественников оказались нелепыми), что современные условия отличаются от того, что было в прошлом: «сегодня мы уже не можем позволить себе разрабатывать трудосберегающие машины». Как писала г-жа Элеонора Рузвельт в своей статье от 19 сентября 1945 года, распространённой по основным газетам США для одновременной публикации: «В настоящее время мы достигли такой точки, когда трудосберегающие машины хороши лишь до тех пор, пока они не лишают работы занятых на ней людей».

Если бы действительно верным было то, что внедрение трудосберегающего оборудования является причиной постоянно растущей безработицы и нищеты, то вытекающий из этого логический вывод был бы революционным не только для технической сферы деятельности, но и для всей концепции цивилизации. Мы должны были бы тогда рассматривать как бедствие не только весь последующий технический прогресс – все предыдущие достижения технического прогресса нам пришлось бы считать не менее ужасными. Каждый день мы пытаемся сократить усилия, необходимые для достижения поставленных целей. Каждый работодатель (в равной мере это относится и к малому, и к крупному предпринимательству) постоянно пытается достичь наилучших результатов более эффективным путём, каждый рабочий старается минимизировать необходимые усилия для выполнения своей работы. Наиболее честолюбивые из нас настойчиво пытаются добиться повышения результативности в заданный период времени. Технофобы, будь они логичны и последовательны, должны были бы отказаться от завоеваний прогресса, расценивая их как бесполезные и ошибочные. Зачем же для перевозки груза из Чикаго в Нью-Йорк пользоваться железной дорогой, если можно задействовать гораздо больше людей, раздав им рюкзаки?

В подобных теориях логика отсутствует, но поскольку на практике их всё-таки придерживаются, они наносят огромный вред. Попытаемся разобраться, что же на самом деле происходит при внедрении технических усовершенствований и трудосберегающих машин. В зависимости от конкретных условий, доминирующих в той или иной отрасли, в каждом случае детали будут различаться. Но мы рассмотрим гипотетический пример.

Предположим, производитель одежды узнаёт о существовании оборудования, при помощи которого можно изготавливать тот же объём продукции при вдвое меньших затратах труда. Предприниматель устанавливает прогрессивное оборудование и увольняет половину рабочих.

На первый взгляд это выглядит как очевидное снижение занятости. Но для производства и установки внедрённого оборудования требовался труд, и здесь, наоборот, мы видим рабочие места, которые в ином случае не появились бы. Мы должны иметь в виду возможность того, что даже первым эффектом от внедрения трудосберегающего оборудования наряду с увольнениями будет и рост занятости, ибо производитель одежды, как правило, планирует получить экономию средств от приобретения оборудования в долгосрочной перспективе. Для того, чтобы получить это оборудование, он раздаёт деньги! Пройдет ещё несколько лет, прежде чем новое оборудование «окупит себя».

После того, как применение оборудования обеспечило экономию, достаточную для компенсации его стоимости, у производителя одежды становится больше прибыли, чем прежде (мы полагаем, что он продаёт свою продукцию по такой же цене, как и его конкуренты, а не дешевле). Здесь может создаться впечатление, что занятость в целом снизилась, выиграл же лишь производитель, капиталист. Но именно благодаря этой дополнительной прибыли впоследствии выигрывает общество. Производитель должен использовать эту дополнительную прибыль по меньшей мере одним из трёх способов, а возможно, он воспользуется всеми тремя: 1) использует дополнительную прибыль для расширения своей деятельности путём приобретения ещё какого-то оборудования, 2) инвестирует дополнительную прибыль в какую-нибудь другую отрасль, 3) истратит дополнительную прибыль по своему усмотрению. Какое бы направление он ни выбрал, его действия повышают занятость, а не снижают её.

Как только производитель в результате своей экономии получает прибыль, которой раньше у него не было, каждый доллар, сэкономленный на прямой заработной плате, он начинает теперь платить в виде косвенной заработной платы: либо производителям нового оборудования, либо рабочим другой отрасли, куда он инвестирует свой капитал, либо производителям нового дома или машины, которые он приобретает (либо производителям драгоценностей для его жены) и так далее. В любом случае, даже если он складывает все деньги в банк, он в косвенной форме предоставляет в точности столько же рабочих мест, сколько перестал предоставлять напрямую.

На этом дело не заканчивается, да и не может закончиться. Если предприимчивый производитель достигает большей экономии в сравнении со своими конкурентами, то он либо будет расширять свои операции за их счёт, либо и сами конкуренты начнут приобретать такое же оборудование. Следовательно, производителям этого оборудования будет предоставлено ещё больше работы. Далее, обострённая конкуренция и оснащение производства будут приводить к снижению цен на производимые товары. Сверхприбылей у тех, кто внедряет новое оборудование, не будет. Норма прибыли производителей, использующих это оборудование, будет даже снижаться, в то время, как производители, не внедрившие его, могут вообще остаться без прибыли. По мере того, как товары становятся дешевле, выигрывать от внедрения нового оборудования начинают потребители.

Вернёмся к нашим чулкам, костюмам и пальто. По мере того, как они становятся дешевле, их покупает всё большее и большее количество людей. И поскольку для изготовления такого же количества чулок, костюмов и пальто, как и раньше, требуется меньше рабочих, а производится их больше, то, следовательно, для их производства требуется… столько же рабочих. А если спрос на пальто, используя терминологию экономистов, «эластичен», то есть если падение цены на пальто вызывает расходование населением большей общей суммы на приобретение этого вида продукции, то всё большее и большее число людей будет занято в производстве этой продукции. Мы уже видели, как это было в истории – и увидим ещё неоднократно.

Во многих случаях новая занятость даже не зависит от эластичности спроса на тот или иной конкретный товар. Предположим, что при том, что цена на пальто была снижена, – допустим, со 150 до 100 долларов, – дополнительно ни одно пальто не было продано. Результатом этого станет то, что в то время, как покупатели обеспечены новыми пальто в той же мере, что и ранее, теперь у каждого из них после покупки остаётся 50 долларов, которые они потратят на что-нибудь другое, чем повысят занятость в других областях.

Итак, в конечном итоге ни механизация, ни технологические усовершенствования, ни автоматизация, ни связанные с ними экономия и повышение производительности труда – не лишают людей работы.