Текст книги "Лира Орфея"

Автор книги: Геннадий Скобликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

А летели они сейчас, если он не ошибался, уже где-то над Судаком, и справа темнел скорее всего Карадаг, и за ним на берегу залива кучкой огней уютно ютился Коктебель, или, как он на карте, – Планерское, где и ждала его эта самая туристическая база...

Самолет давно уже сбавлял высоту (в ушах давно уже до боли давил острый свист) – и теперь Крымские горы были не так далеко внизу, они смотрелись заметно светлее окружающей их прозрачной ночной темноты, и он без труда различал их все там, под собой.

Воздух внизу, над горами, был прозрачно-синим, а выше, над самолетом, – черное в звездах небо...

Слишком долго не открывался Симферополь.

А когда показались его огни – море огней в знакомой котловине, сердце его опять заколотилось. И он лихорадочно стал искать глазами какие-нибудь знакомые ориентиры, чтоб успеть увидать сверху хотя бы тот район, где когда-то была их часть, был ее дом, были те самые улицы...

И почти невозможно было поверить в реальность, что где-то вон там, вон в той россыпи огней, сейчас могла быть она. Действительно, никогда не предполагал он, что будет так волноваться...

Он удивился, что теперь и в Заводском аэропорт, куда почему-то и приземлился их самолет, и, выйдя к троллейбусной остановке, долго стоял и курил и все оглядывался, оглядывался, стараясь узнать старое Заводское – и ничего тут, конечно, не узнавал. И дышал, дышал, дышал таким знакомым и таким особо памятным ему ночным крымским воздухом.

Время было около двенадцати. Он сел в троллейбус и поехал в город, на железнодорожный вокзал – больше ему в этот час ехать было некуда, ночь предстояло провести на вокзале. Приехал, постоял-покурил на знакомой площади, оставил чемодан и плащ в автомате камеры хранения и пошел походить по городу...

Был соблазн, но он не пошел и не поехал сейчас же туда, на ту их далекую окраину, чтоб постоять ночью одному у того дома, где когда-то жила она (теперь-то, конечно, она там вряд ли жила, давно, наверное, имеют нормальную квартиру), – а потом и походить по тем улицам, где, бывало, подолгу бродили они. Он знал, что завтра утром он скорее всего поедет туда (да и куда же ему еще было ехать, где наводить справки?), не без волнения пройдет по их улице, наверное, постоит покурит перед их домом, прежде чем зайти во двор... Но идти туда сейчас, ночью – это было бы все-таки ложной красивостью, а ему теперь, конечно, только этого одного и недоставало! И он не поддался возникшему было соблазну, остался в центре и долго, часов до двух, пока совершенно не опустел город, бродил по знакомым и все-таки с трудом узнаваемым улицам.

Был он сейчас уже совсем спокоен. И думалось ему о самом разном своем.

Остаток ночи он провел на вокзале. Хотелось поспать, но свободных лавочек, чтоб лечь, ни в залах ожидания, ни на улице не было, и он то дремал немного сидя, то опять ходил по привокзальной площади или перрону и курил, курил...

Рано утром он поехал на их окраину. Улица к их части, когда-то каменистая, неровная – «улица рок-н-ролл», теперь была выровнена, заасфальтирована, хорошо озеленена и вообще могла бы называться проспектом. Он с трудом узнавал ее. И так же неузнаваемо все было в районе их части, и ему некоторое время пришлось постоять, чтоб осмотреться и найти памятные былые ориентиры.

Военный их городок был на месте, но их ли часть занимала его, или тут квартировала какая другая, он не знал. Да и не к спеху было ему знать, сюда он зайдет попозже. И тем же бывшим переулком (который тоже показался ему мало похожим на прежний) он пошел от своей части к их дому.

Да, конечно, наивно было бы думать, чтоб проходили годы, а тут оставалось бы все неизменным, специально бы для тебя, чтоб ты так вот приехал и увидел все таким, каким памятно оно тебе. Нет, время идет – и идет и везде, и всегда, и ему нет никакого дела ни до нашей памяти, ни до наших привязанностей, ни до наших даже самых дорогих нам святынь.

Хоть и не все, но многое и тут изменилось, недоставало одной какой-то улочки, какого-то переулка, исчезла торговая палатка, появились новые, правда, тоже одноэтажные, дома. И он оглядывался и оглядывался по сторонам все с большей и большей нарастающей внутренней тревогой, будто боялся неточности своей памяти, боялся, что вдруг случится, что и их дома не окажется на своем месте или он его просто не найдет.

Но дом был на своем месте, и он его, естественно, нашел. Узнал – и не узнавал. Не было того старого темного высокого деревянного забора и калитки в нем – его заменила выдвинутая на улицу новая невысокая ограда с кирпичными тумбами, а за нею перед домом был разбит палисадник, так что теперь и нельзя было бы, как раньше, постучать с улицы в ее окно...

Он не боялся быть узнанным кем-то, и долго-долго стоял на противоположной стороне улицы перед их домом и курил. Потом решительно пошел к калитке.

Тут же во дворе ему встретилась незнакомая полная женщина, и он спросил у нее, живут ли еще тут такие-то и такие-то.

– О, нет, они уже давно тут не живут, – сказала женщина, пытливо приглядываясь к нему. – Как еще Лида замуж вышла. А вы... вы-то сами им кто будете?

– Когда-то учились вместе. Вот приехал, навещаю одноклассников.

– Нет, не живут. Да их и в городе, должно, нет. Она же с мужем уехала, давно уже кажется, к китайской границе. Он офицер. И мать ее тоже с ними.

– Понятно, – сказал он, хотя как раз ничего и не было понятно: почему он, ее муж – о ф и ц е р? Разве?..

– Они сначала жили отдельно, – продолжала женщина, – а потом, когда мужа перевели к китайской границе, они забрали и мать с собой. Она и продала свою половину.

– А сестра ее? Во дворе, во времянке жили.

– Тоже не живут тут. Квартиру получили. Недалеко от Куйбышевского рынка. Подождите, если надо, я сейчас адрес ее спрошу.

– Да, пожалуйста.

Появилась еще одна женщина, и они, поговорив между собой, сообщили ему адрес Зинаиды.

– Спасибо, – поблагодарил он их.

– Пожалуйста, пожалуйста. Разве жалко...

Женщины все еще с интересом, пристально смотрели на него, о чем-то переговаривались. А он окинул в последний раз обновленный дом, с палисадником и новой оградой, и пошел в сторону города, по адресу Зинаиды.

Дом был пятиэтажный, угловой, большой. Он нашел во дворе нужный подъезд, поднялся по лестнице до нужной площадки, позвонил в нужную дверь. Вышла Зинаида, он сразу узнал ее. Высокая, стройная, в отличие от Лиды – чернявая. И был приятно удивлен: с годами Зинаида стала красивее, интеллигентнее.

Он назвал себя; увидел, что « сестра Лиды помнит его. И сбивчиво, стараясь говорить покороче, стал спрашивать о Лиде: он хотел бы хоть вкратце узнать – где она, как она... Но пришел он, видимо, не в час, потому что Зинаида слушала его и все время как-то опасливо оглядывалась на дверь, за которой слышалось движение, голоса людей.

– Извините, но я не могу пригласить вас в квартиру, – сказала она. – К нам только что приехали знакомые, едут отдыхать... Вы сколько будете еще в Крыму?

– Только что прилетел. Еду в Планерское, на двадцать четыре дня. Потом опять заеду в Симферополь.

– Если хотите, позвоните тогда, хорошо? – Она назвала ему домашний телефон. – Тогда и поговорим. А сейчас, извините, мне просто некогда. Гости...

– Но где сейчас Лида? Как она?

– Жили в Семипалатинской области. А в этом году муж добился перевода в N. У нее двое детей. Мама живет с ними, очень больная. И сама сестра часто болеет. Извините, мне надо идти. Звоните, пожалуйста, когда будете назад ехать. Эти три недели нас тоже не будет дома, завтра мы уезжаем в Судак.

Он поблагодарил, попрощался и медленно пошел вниз по лестнице. Жалко было, что такой вот, наспех, состоялся у них разговор. Только и узнал, что двое детей, что переехали в N. И теперь уже до конца отпуска...

И вот три недели его отдыха на турбазе «Приморье». Ни в какие организованные – «по местам» – туристские походы он не ходил. Сам бродил по окрестным волошинским местам, сам ездил в Старый Крым, в Судак, в Феодосию... Подобралась компания – и они вместе купались, загорали, пили вино. Вечерами он заглядывал на танцплощадку, но, правда, ни разу долго пробыть там не мог. И уходил в темноте к морю, подальше от людского шума, и подолгу сидел где-нибудь один на берегу.

А она – Лида? Она тоже, в то же самое время, была тут, рядом, в Крыму, – в Судаке. И тоже не знала о его приезде сюда. Хотя и были минуты (действительно, как в кино), когда их там, в Симферополе, разделяла всего лишь обычная квартирная дверь. «Видно, не судьба...» – напишет она ему потом, спустя еще целые годы.

Но тогда ничего этого он не знал и решил на обратном пути побывать в N. Тем более, что, понадеясь на наш русский авось, билет домой на Урал он заблаговременно не заказал, и теперь взять его на нужные числа было практически невозможно; а на N билеты были свободно, и оттуда можно было, наверное, без особого труда улететь через Москву на Урал.

И вот он опять в Симферополе, звонит домой Зинаиде.

– Пожалуйста, приезжайте, – говорит она. – Когда вам удобно. Буду ждать.

Приезжает. В магазине их дома хорошего вина не оказалось, покупает бутылку шампанского, плитку шоколада. Поднимается по лестнице. Звонит.

Зинаида – в строгом темном платье, высокая, стройная, элегантная. Да, годы ей на пользу, и это при том, он же помнит, что у мужа ее действительно тяжелейший характер.

– Пожалуйста, проходите.

Он проходит, осматривается. Приятно видеть такую перемену: жили они когда-то во дворе в убогой времянке, а теперь вот – двухкомнатная квартира, хорошо обставленная.

И – новое лицо. Высокая полная девушка с веселым встречным взглядом.

– Не узнаете?

Он смотрит, стараясь припомнить.

– Татьяна. Записки вам в часть от Лидки носила.

– Танюшка?

– Танюшка.

Все трое смеются.

– Ну и время, никогда бы вас не узнал.

– А я вас сразу узнала.

– Проходите, садитесь, – приглашает Зинаида. – Садитесь.

Сели. Смотрят друг на друга.

Сегодня Зинаида совсем не такая, как в прошлый раз. Тогда спешила побыстрей закончить разговор, была какая-то настороженная. Теперь же – приветливая, спокойная, неторопливая. Кажется, готова к хорошему разговору.

А с Танюшкой-Татьяной с первых взглядов контакт, и ему приятно ее дружелюбие, он рад ему.

Что ж! затем и пришел... Все интересует его, что касается Лиды, все. Так что рассказывайте, пожалуйста, что найдете возможным. Ему все интересно, любые мелочи о ее жизни, о ней.

И они рассказывают ему. Рассказывает Зинаида. Танюшка или уточняет что-то, или бросает реплики.

Да, вышла Сестра замуж (Зинаида все время называет Лиду не по имени – Сестрой), сначала жили тут, потом мужа перевели в Семипалатинскую область, несколько лет прожили там. Двое детей у них, дочка и сын, дочка во второй класс пошла, сын в первый. Мама живет с ними, давно тяжело болеет... Потом муж подал рапорт, и в этом году их перевели в N. Три месяца, как переехали. Квартиру пока не получили, живут у старшины во времянке. А там у них хорошая квартира была, трехкомнатная...

Он еще три недели назад, в первый свой визит, понял, что ошибался все эти одиннадцать лет, и теперь спросил:

– Разве Лида не за Женю вышла?

– За Женю? – Зинаида удивленно смотрит на него. – Нет. А вы считали, что за Женю?

– Да, я подумал тогда, что демобилизовался Женя, и Лида...

– Нет, нет, с Женей у них ничего больше не было.

– Ясно... И когда же они поженились?

– Перед Новым годом. Под самый Новый год.

– Разве не раньше?

– Нет. Как раз под Новый год свадьба была.

– Ясно...

Значит, и тогда, думал он, не совсем так все было, как написала ему она. Написала, что замужем, еще в ноябре. Впрочем, какое это теперь имело значение...

Танюша принесла альбом. Он подсел к ней на диван, и они стали вместе смотреть фотографии. Их, где была Лида, оказалось в альбоме немного, и все любительские – серые, тусклые, так что он даже хорошо всмотреться в ее лицо не мог. Понравилась ему больше всех одна, зимняя, из казахстанских: Лида в теплом пальто, в белом пуховом платке, на улице, в хорошем веселом настроении – берет губами с ладошки пушистый снег...

Внимательно всматривался он и в ее ребятишек.

И на фотографии, где был ее муж, тоже достаточно задержался. Что ж: парень как парень, вполне возможно, что и отличный парень. И кажется, крепкий, твердый мужик. Может, как раз такого-то и нужно было...

Да, и этого он тоже долго не понимал в них, слишком долго: одной лирики с ними мало, ей цены нет, куда больше почитаются и твердость и сила...

Зинаида поставила на стол три бокала. Он попросил принести и четвертый. Открыл шампанское, налил во все четыре. Выпили за Лиду, ее бокал стоял на столе.

– И как это тогда у вас не получилось... – вернулась к прошлому Зинаида.

– Так вот и не получилось, – откликнулся он. – Я виноват...

Помолчали.

– Чем она занимается? Где работает?

– Разное приходилось. Окончила курсы машинисток. А раньше, там, в Семипалатинске, кладовщицей на складе запчастей работала.

– Ясно...

– Теперь вот не знаю, куда устраиваться будет.

– ...да, – вспомнил он, потому что все эти годы его беспокоило и это: – А она – поет? Выступает где-нибудь?

– Ну, что вы, какое пение! – удивилась Зинаида. – Какое там пение! Да и разве он пустит ее! Такой ревнивый... Нет, давно не поет, давно уже, как поженились. Да и болеет часто она...

– Ясно... Можно, я закурю?

– Да, пожалуйста.

Зинаида принесла, поставила перед ним пепельницу. Он закурил.

Они еще какое-то время поговорили о Лиде, о ее муже.

– Страшно ревнивый, – повторила опять Зинаида. – А вообще-то он такой – хозяйственный, все домой, домой. ...Ну, а вы как живете? Женаты?

– Как же. Жена, дочка. Тоже во второй класс пошла. – Он коротко рассказал о себе.

– И как это у вас тогда не получилось... – повторила опять Зинаида. – Теперь вы назад, домой?

– Да, домой. На Урал. Но сначала я полечу в N.

Старшая сестра Лиды не ожидала такого и теперь смотрела на него растерянно, почти испуганно. Зато Танюшка, эта огонь-девка, – явно одобрительно, восхищенно.

– Не надо бы вам этого делать, – заговорила Зинаида. Она оставалась такой же растерянной и напуганной. – Правда, не надо бы. И потом... Мы еще даже адреса их не знаем, письма пишем до востребования...

– Ну, адрес – это ж дело нетрудное, – засмеялся он. – Какие ж мы газетчики, правда, Танюш, если человека в городе не разыщем. – Татьяна, как и он тогда тоже, работала в газете.

Татьяна взглядом откровенно одобряла его. Зинаида же была все так же озабочена. Она, похоже, жалела, что вот назвала тогда город, где живет теперь Лида.

– Да вы, пожалуйста, не беспокойтесь, – стал успокаивать он ее. – Я же ничего не сделаю такого, отчего Лиде было бы плохо. Вы ж должны это понимать.

И он поднялся. Время было прощаться, уходить.

– Что ж, спасибо за все, до свидания. Передайте Лиде поклон от меня.

Татьяна выразительно посмотрела на него.

– До свидания, Танюша. Когда-нибудь еще заеду, можно?

– Конечно, можно. Обязательно.

Зинаида проводила его на площадку.

– Вы серьезно хотите в N?

– Да. Я уже билет взял.

Она просительно смотрела на него. Она не хотела, чтоб он летел туда. Она боялась этого его шага, он это видел.

– Зачем я вам только сказала!..

– Вы жалеете?

– Да, не надо бы говорить.

– Но почему?

– Не надо вам туда...

Он, кажется, начинал что-то понимать.

– Тогда я даю вам слово, – решил и он, – я не побеспокою Лиду. Просто прилечу, похожу по городу, чтоб представлять, где она теперь живет, и улечу. Честное слово.

Он говорил это совершенно искренне. Но Зинаида явно не верила ему: зачем же тогда лететь?..

– Честное слово, – повторил он. – Не беспокойтесь, пожалуйста. И не жалейте, что все рассказали мне. Я не побеспокою Лиду. Можно, я буду иногда звонить вам, справляться?

– Да, звоните, конечно.

И она все так же смотрела на него: и хотела б поверить его честному слову – и не могла, не верила.

– Пожалуйста, не переживайте, не беспокойтесь, – в последний раз, искренне, убеждал он ее. – Все будет хорошо, я не побеспокою Лиду. Даю вам честное слово...

А вечером он был дома у бывшего своего ротного. Дмитрий Прохорович так и оставался в этом городе, был он теперь в звании подполковника. Они просидели весь вечер на кухне, за бутылкой «Столичной» – и говорили, говорили и говорили. Да, они рады были друг другу, оба не забывали друг о друге все эти годы, и разговор их был – людей близких, во многом и хорошо понимавших друг друга. Хотя, конечно же, обнаружились тоже и свои расхождения в чем-то. Но они оба понимали, что это неизбежно, что за каждым из них свой новый опыт и свое понимание вещей, а потому и не обостряли разговора. Они любили друг друга и оба радовались встрече.

– Что ты скажешь, секретарь! Все-таки ваш призыв самый памятный, – признавался их бывший ротный. – После пошли ребята потрудней.

– А я, Дмитрий Прохорович! Я так хорошо всегда службу свою вспоминаю. Хорошая у нас рота была, правда?

– Хорошая.

– А часть?!

– И часть.

– С комбатом, майором Разуваевым, связь поддерживаете?

– Каждый год заезжает. Останавливается, когда на отдых едет. Полковник теперь Николай Григорьевич, учебным заведением командует, орден за него получил.

– Поклон ему от меня.

– Обязательно. Он вас тоже всех помнит...

А утром, в 6 Москвы, «АН-24» уносил его в N.

Ну конечно же, о чем тут и говорить – он хотел бы встретиться с нею. За этим, собственно, он и решил лететь в этот N. И слово, данное им в успокоение Зинаиде, в любом другом случае, наверное, вряд ли сдержало бы его.

Если бы...

Если бы он теперь, именно после визита к Зинаиде и Танюше, вдруг не почувствовал, что по-серьезному – он не имеет на эту их встречу права. Ни прошлым своим, ни настоящим, ни будущим. И что по этой же самой причине не сумеет объяснить он и Лиде, зачем же прилетел он теперь. А пустые, без завтра, визиты, зачем они больше нужны. Да и кроме того, и Зинаида, наверное, тоже переживает не зря: может, и действительно не даст ничего хорошего ей в семье эта их встреча...

И он не стал даже пытаться разыскивать ее в N. Поездил посмотрел город, походил по улицам рядом с ее местом работы, где, он знал, она обязательно каждый день проходила, – и даже с волнением рассчитывал на случайную встречу. Но разыскивать ее он не стал. И в тот же день, после полудня, он улетел дальше из N.

И вот прошли с того дня еще годы. А он так и оставался со своей тяжестью – то ли боли, то ли вины. И с этим действительно надо было ему что-то делать.

(Хотя, конечно, и он при желании мог хоть частично оправдать сам себя, подходя к делу и строго и объективно. Ну, хотя бы сослаться на опубликованную в «Литературке» статью известного нашего физика академика Г. Наана – на его положение о действии в распаде союза двух второго закона термодинамики (энтропийного принципа). «Существует ряд точных его формулировок, – пишет известный физик. – Но в рамках нашей темы можно воспользоваться неточной, описательной, зато более понятной: само по себе (если ничего не предпринимать) все может только портиться, ухудшаться, распадаться. Для того, чтобы построить здание, телевизор или семью и обеспечить их нормальное функционирование, нужны определенные целеустремленные (со знанием дела) усилия. Для того, чтобы они развалились, не нужно делать ровным счетом ничего. Надо просто подождать. Все случится само собой, и случится обязательно. Это закон природы, ничьих специальных усилий совершенно не требуется, искать еще какого-то виновника (помимо естественного хода вещей) не надо. – Итак, главный виновник распада семей, «отказов» в браке – второй закон термодинамики. – Ну, а соучастники? Это, естественно, Он и Она. Их роль проще всего понять с точки зрения одного из разделов современной математики – теории игр. Брак «выигрывается» только при наличии общих целей партнеров. Вот почему стратегия этой игры может быть успешной, только если она разрабатывается не врозь, а вместе. Любой выигрыш является выигрышем двух, проигрывают всегда тоже вместе. Бороться надо не против партнера, а вместе с ним, против незримого третьего, берущего на заметку все ошибки партнеров. Этот незримый третий, не оставляющий их ни на минуту вдвоем, – закон энтропии. Или, если это латинское слово почему-либо не нравится, – естественный ход событий. – ...Повторяю: ...виновников трое: Он, Она и второй закон термодинамики. Причем они – и Он и Она – виноваты в одинаковой степени: вместо того, чтобы вместе бороться против невидимого третьего, они начали обвинять или подозревать друг друга и тем самым превратились в  с о ю з н и к о в  коварного невидимки...»

При желании, конечно, и он всегда мог бы найти себе оправдание. Но разве именно оправдания он все эти годы искал...)