Текст книги "Великий перелом"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 43 страниц)

Штаб-квартира полковника Мортона Норденскольда размещалась в здании, которое все до сих пор называли «Первый Национальный Банк Ламара». Еще в 20-х годах здесь произошло внушительное ограбление: жители Ламара еще вспоминали о нем. Правда, коренных жителей Ламара осталось немного – город наполняли солдаты и беженцы.

Перед банком не было часовых. Довольно далеко от этого места стояла пара манекенов из портновской мастерской Фельдмана, одетых в армейскую форму, от касок до ботинок, – они охраняли дом-приманку. Командование надеялось, что бомбардировщики ящеров нанесут удар по этому дому вместо настоящего штаба. Пока что налетов не было.

Внутри здания, где разведка не могла их обнаружить, двое настоящих часовых вытянулись по стойке смирно, когда Ауэрбах вошел в дверь вместе с Рэйчел и Пенни.

– Да, сэр, вы можете видеть полковника немедленно, – ответил один из них на его вопрос.

– Благодарю, – сказал Ауэрбах и направился в кабинет Норденскольда.

Позади него один из часовых повернулся к другому и сказал, не слишком понижая голос:

– Посмотри-ка на этого удачливого сукина сына, разгуливает с парочкой лучших баб в городе.

Ауэрбах хотел было вернуться и отчитать его, затем решил: звучит не так уж плохо – и направился в кабинет полковника.

* * *

Тосевитский детеныш издавал визжащие звуки, которые раздражающе действовали на слуховые диафрагмы Томалсса. Детеныш тянулся к ручке невысокого ящика, с третьей попытки ухватился за нее и попытался встать прямо. Сил у него оказалось недостаточно, и он снова шлепнулся на спину.

Томалсс с любопытством смотрел, ожидая, что будет дальше. Иногда после такой неудачи детеныш вопил, что раздражало даже больше, чем визг. Иногда он находил падение забавным и издавал надоедливые звуки смеха.

На этот раз, к удивлению Томалсса, он не издавал ни того ни другого. Он просто тянулся и старался сделать это снова, целеустремленно и упорно, как никогда раньше. Затем детеныш снова упал, ударившись подбородком о пол. На этот раз он начал выть, оповещая криком мир, что ему больно.

Его крики раздражали всех самцов, работавших неподалеку в звездном корабле, кружившемся на орбите Тосев-3. Это было плохо. Ученый боролся за то, чтобы оставить детеныша и по-прежнему изучать его, вместо того чтобы возвращать самке, из тела которой он появился. Ему нужны были союзники в этой борьбе.

– Замолчи, плохое существо! – зашипел он на маленького тосевита.

Детеныш, конечно, не обратил на это никакого внимания и продолжат сотрясать воздух жутким воем. Томалсс знал, что надо делать: он наклонился и осторожно, чтобы не проткнуть тонкую кожу без чешуи своими когтями, поднял его за туловище.

Через некоторое время тревожный шум затих. Детенышу нравился физический контакт. Молодняк Расы, вылупившись из яйца, убегал от всего, что крупнее, инстинктивно понимая, что их могут поймать и съесть. В самом начале своей жизни Большие Уроды были такими же не способными к движению, как некоторые из существ, живущих в известковых раковинах в небольших морях на Родине. Когда детеныши попадали в неприятности, самки, извергнувшие их из себя (удивительный и ужасный процесс), должны были спасать и защищать их. Поскольку такой самки не имелось, ее работа досталась Томалссу.

Щека детеныша потерлась о его грудь. Это всегда вызывало у него сосательный рефлекс. Детеныш повернул голову и прижал мягкий сырой рот к коже ящера. В отличие от тосевитской самки Томалсс не выделял питательной жидкости. Понемногу детеныш стал понимать это.

– Неплохое существо, – проговорил Томалсс и издал одобрительное покашливание.

Слюна маленького тосевита разрушительно действовала на краску, покрывающую его тело. Он повернул вниз один глаз, чтобы осмотреть себя. Конечно, чтобы прилично выглядеть, ему следует удалить это пятно. Он не собирался демонстрировать экспериментально, что краска для тела не токсична для Больших Уродов, но так получилось.

Он повернул вниз второй глаз и стал рассматривать детеныша обоими глазами. Детеныш в свою очередь смотрел на него. Его глаза были маленькими, плоскими и темными. Самец задумался, что же происходит в мозгу маленького тосевита. Детеныш никогда не видел ни себя, ни кого-либо из своего рода. Может быть, он думает, что они выглядят так же, как ящеры? Это узнать невозможно, пока не разовьются его способности к речи. Но и его ощущения к этому времени тоже изменятся.

Он стал рассматривать абсурдно подвижный рот, углы которого поднялись кверху. Среди тосевитов это было выражение дружеских чувств, значит, он добился успеха в том, чтобы заставить детеныша забыть о его боли. Затем он заметил, что ткань, которую он обернул вокруг его середины, стала мокрой. У тосевитов не было контроля над функциями тела. Из расспросов следовало, что Большие Уроды учатся такому контролю целых два или три местных года – четыре или шесть по счету Томалсса. Когда он принес детеныша на стол, чтобы очистить и наложить новую защитную ткань, ничего хорошего он не увидел.

– Какое безобразие, – сказал он, добавив сочувственное покашливание.

Детеныш завизжал, затем издал звук, который был похож на сочувственное покашливание. Он имитировал звуки, которые издавал Томалсс, все чаще и чаще, не только сочувственные и вопросительные покашливания, но временами целые слова. Иногда ученый думал, что детеныш издает эти звуки преднамеренно. Тосевиты делают это, часто подолгу – в этом никакого сомнения.

Когда детеныш стал чист, сух и доволен, он посадил его обратно на пол. Он бросил испачканную ткань в воздухонепроницаемое пластиковое ведро, чтобы предотвратить распространение аммиачной вони, затем полил очистительной пеной свои руки. Он находил, что жидкие выделения тосевитов особенно отвратительны – представители Расы извергали аккуратные чистые сухие комочки.

Детеныш встал на четыре конечности и снова пополз к ящикам. Его передвижение на четырех было гораздо более уверенным, чем раньше: еще пару дней назад он был способен только пятиться. Детеныш попытался выпрямиться – и тут же снова упал.

Раздался звон коммуникатора, призывая к вниманию. Томалсс поспешил на зов. Экран засветился, появилось изображение Плевела, помощника администратора восточного региона главной континентальной массы.

– Я приветствую вас, господин, – сказал Томалсс, стараясь скрыть нервозность.

– Я приветствую вас, исследователь-аналитик, – ответил Ппевел. – Я полагаю, что тосевитский детеныш, судьба которого теперь обсуждается с китайской стороной, известной под названием «Народно-освободительная армия», по-прежнему здоров?

– Да, господин, – сказал Томалсс.

Он повернул один глаз от экрана, стараясь увидеть детеныша, но не смог. Это обеспокоило его. Маленькое существо стало гораздо более подвижным, чем прежде, и это означало, что у него гораздо больше шансов попасть в неприятность… Из-за этого он пропустил часть слов Ппевела.

– Извините, господин.

Ппевел слегка повернул глаза кверху, что означало раздражение.

– Я сказал, вы готовы отдать детеныша по первому требованию?

– Высокорожденный господин, конечно, я готов, но я протестую, потому что эта уступка не только не нужна, но и разрушит исследовательскую программу, необходимую для успешного управления этим миром после его завоевания и усмирения.

Томалсс снова посмотрел по сторонам в поисках детеныша и по-прежнему не обнаружил его. И испытал чуть ли не облегчение. Как он может вернуть детеныша китайцам, если даже не знает, куда он делся?

– Определенного решения по этому вопросу пока не принято, если это вас беспокоит, – сказал администратор. – Когда оно будет принято, то быстрое исполнение будет обязательным.

– При необходимости все может быть сделано быстро, – ответил Томалсс, надеясь, что облегчение в его голосе не будет заметно. – Я понимаю маниакальную настойчивость, которую проявляют Большие Уроды, настаивая на быстроте исполнения.

– Если вы понимаете это, то имеете преимущество над большинством самцов Расы, – сказал Ппевел. – Тосевиты прошли тысячелетия технического развития за относительно небольшое количество лет. Я слышал бесконечные рассуждения о причинах: необычная география, извращенные и отталкивающие сексуальные привычки, распространенные у Больших Уродов…

– Последний тезис является центральным в моих исследованиях, высокочтимый господин, – отвечал Томалсс. – Тосевиты определенно отличаются в своих привычках от нас, а также от жителей Работева и Халесса. Моя гипотеза состоит в том, что постоянное сексуальное напряжение, если использовать неточное определение, подобно огню, постоянно подогревающему их и стимулирующему к изобретательности в других областях.

– Я видел и слышал столько гипотез, что не стоит их запоминать, – сказал Ппевел. – Когда я найду такую, которая будет подкреплена доказательствами, я буду рад. Наши специалисты в последнее время слишком часто соревнуются с тосевитами не только в быстроте, но и в неточности.

– Высокочтимый господин, я хочу обращаться с тосевитским детенышем педантично, чтобы собрать такие доказательства, – сказал Томалсс. – Не изучив Больших Уродов на всех стадиях их развития, можем ли мы надеяться, что поймем их?

– Над этим стоит поразмыслить, – ответил Ппевел, отчего Томалсс преисполнился надежд: никто из администраторов долгое время не давал ему столько оснований для оптимизма. Ппевел продолжил: – Мы…

Томалсс хотел услышать продолжение, но его отвлек вой – тревожный вой детеныша Больших Уродов. Странно, что он звучал издалека.

– Извините меня, господин, но, похоже, у меня появились трудности, – сказал исследователь и отключил связь.

Он поспешил по коридорам лабораторного отдела, отыскивая место, куда детеныш попал на этот раз. Он нигде не мог найти его и встревожился – может быть, детеныш заполз в ящик? Может быть, поэтому его визг казался далеким?

Вой раздался снова. Томалсс стремительно выскочил в коридор – детеныш вполне мог отправиться в дальнее путешествие.

Томалсс едва не столкнулся с Тессреком, исследователем привычек и особенностей мышления Больших Уродов. В руках, не особенно аккуратно, Тессрек нес капризного тосевитского детеныша. Он швырнул его Томалссу.

– Вот. Это ваш. На будущее, следите за ним лучше. Он забрел в мою лабораторию, и, уверяю вас, мы этому не обрадовались.

Как только Томалсс взял детеныша, тот перестал вопить: он попал к тому, кого знал и кто заботился о нем. Томалсс мог быть тем, что тосевиты называли словом «мать». Тосевитское слово значило гораздо больше, чем его эквивалент на языке Расы.

Тессрек продолжил:

– Чем скорее вы отдадите это существо Большим Уродам, тем скорее станут счастливыми все в этом коридоре. Не будет больше ужасных звуков, жутких запахов, все вернется к миру, тишине и порядку.

– Окончательное решение о детеныше еще не принято, – сказал Томалсс.

Тессрек всегда хотел избавиться от маленького тосевита. Сегодняшняя прогулка детеныша только добавила масла в огонь.

– Избавление от него улучшит мое положение, – сказал он, оставив открытым рот в знак одобрения собственной шутки. Затем он снова стал серьезным и продолжил: – Если он вам нужен, держите его у себя. Я не могу отвечать за его безопасность, если он заберется в мою лабораторию еще раз.

– Как любой детеныш, он невежествен в отношении правильного поведения, – холодно сказал Томалсс. – Если вы будете игнорировать этот очевидный факт и умышленно злоупотреблять этим, то я не могу отвечать за вашу безопасность.

Чтобы подчеркнуть решимость, он повернулся и унес детеныша обратно в комнату. Одним глазом он наблюдал, как Тессрек смотрит ему вслед.

Глава 4

Маленькая уродливая гусеничная машина для перевозки боеприпасов со звуком «пут-пут-пут» остановилась возле немецких «пантер» в лесу, севернее Лодзи. Передний люк французской машины – трофея триумфальной кампании 1940 года – открылся, и наружу выбрались двое мужчин. Они закричали:

– Эй, парни! Мы привезли вам подарки.

– Самое время, – сказал Генрих Ягер. – У нас осталось всего по несколько снарядов в каждом танке.

– А имеем дело с ящерами, – добавил Гюнтер Грилльпарцер. – У них броня настолько прочная, что нужно долго долбить в одно и то же место, прежде чем удастся ее пробить.

Подвозчики снарядов заулыбались. На них были такие же комбинезоны, как и у танкистов, но не черные, а полевые, серого цвета, полагавшиеся солдатам на самоходных орудиях. Один сказал:

– Здесь для вас новые игрушки – идею переняли у ящеров и стали выпускать для себя.

Этого было достаточно, чтобы вокруг них собралась толпа танкистов. Ягер бесстыдно воспользовался преимуществами высокого звания, чтобы протолкаться вперед.

– Что там у вас? – потребовал он.

– Мы сейчас покажем, – ответил парень и повернулся к товарищу. – Давай, Фриц.

Фриц снял белоснежный брезент, закрывавший кузов. Он нагнулся, поворчал немного – видно, возился с чем-то тяжелым – и вытащил снаряд самого странного вида, какой только видывал Ягер.

– Что за чертовщина? – спросили одновременно не меньше полудюжины танкистов.

– Расскажи им, Иоахим, – сказал Фриц. – Я не смогу правильно объяснить.

– Подкалиберный бронебойный снаряд, – с важностью сказал Иоахим. – Алюминиевая рубашка сбрасывается сразу после выхода снаряда из ствола, и дальше летит один только сердечник. Он из вольфрама…

– В самом деле? – Ягер насторожил уши. – У меня брат – танковый инженер, он рассказывал, что вольфрама не хватает даже для резцов. А теперь его применили для противотанковых снарядов?

– Я ничего не понимаю в резцах, герр оберст, – сказал Иоахим, и Фриц торжественно покачал головой – мол, он тоже. – Но я знаю, что эти снаряды должны дать вам вдвое большую пробивную способность, чем обычные бронебойные снаряды.

– Должны дать вам! – передразнил Карл Мехлер, заряжающий Ягера.

Заряжающие от природы наделены пессимистическим взглядом на мир; когда танк движется, они почти ничего не видят и не понимают. Их место – на дне башни, они выполняют то, что прикажет наводчик и командир. Если вы заряжающий, вы никогда не знаете, что происходит вокруг, пока снаряд не попадет в вашу машину. Секунду назад вы еще живы и здоровы, а в следующую разорваны на дымящиеся куски.

Мехлер продолжил:

– А каковы они в деле?

Фриц и Иоахим посмотрели друг на друга. Фриц сказал:

– Их не отправили бы в фронтовые части, если бы считали, что они не будут действовать так, как обещано, согласны?

– Никто никогда ничего не знает, – сумрачно сказал Мехлер. – Какой-нибудь бедный сопляк все равно должен стать подопытным кроликом. На этот раз мы вытянули короткую соломинку.

– Хватит, Карл, – сказал Ягер.

Упрек был мягким, но заряжающий умолк. Ягер повернулся к подвозчикам снарядов.

– А обычных бронебойных вы не привезли, на случай, если эти окажутся не такими прекрасными, какими их считают ребята на полигонах?

– Ох, нет, герр полковник, – ответил Иоахим. – Что подвезли на поезде, то мы и доставили.

Ропот в толпе танкистов не был похож на мятежный, но и радости в нем тоже не прозвучало.

– Ладно, у нас осталось по несколько снарядов прежнего образца. Мы хоть знаем, на что они годятся и с чем не справляются. Скажите мне только одну вещь, прямо сейчас, вы, двое! Может новый снаряд пробить лобовую броню танка ящеров?

Оба подвозчика печально покачали головами.

– Этого я и боялся, – ответил Ягер. – Дело обстоит так: каждая машина ящеров, которую нам удается подбить, обходится нам примерно в шесть – десять танков. Было бы еще хуже, если бы наши экипажи не превосходили ящеров в умении. Но мы потеряли так много ветеранов, что это наше преимущество постепенно уходит. Это положение могло бы изменить орудие, которое позволило бы нам встречаться с ними лицом к лицу.

– Круче всего изменили бы положение бомбы, которые они сбросили на Бреслау и Рим, – вклинился в разговор Гюнтер Грилльпарцер. – И я знаю, где ее надо взорвать.

– Где же? – спросил Ягер с любопытством. До сих пор его наводчик не проявлял интереса к стратегии.

– Лодзь! – быстро ответил Грилльпарцер. – Прямо в центр города. Взорвет всех ящеров и всех собравшихся там жидов, вот так вот!

На руках у него были перчатки, поэтому, вместо того чтобы щелкнуть пальцами, он просто плюнул в снег.

– Не возражал бы избавиться от ящеров, – согласился Ягер. – А евреи… – Он пожал плечами. – Анелевич сказал, что он не позволит ящерам провести контрнаступление из города, и он добился этого. За это он заслуживает доверия, если уж интересно мое мнение.

– Да, герр полковник.

Круглое мясистое лицо наводчика стало печальным. Впрочем, на лице Грилльпарцера большую часть времени сохранялось печальное выражение. Он знал, что с командиром полка лучше не спорить, но думать о евреях с теплотой и добротой был не способен.

Ягер посмотрел на остальных танкистов. Никто не возразил ему, не высказался против, но никто и не сказал доброго слова о евреях в лодзинском гетто. Это обеспокоило Ягера. Он не испытывал симпатии к евреям, но его охватил ужас, когда он узнал, что немецкие войска делали с ними в захваченных рейхом областях. Он не хотел знать об этом, но, столкнувшись с подобными фактами, не стал делать вид, что слеп. Большинство германских офицеров, к его стыду, никаких угрызений совести не испытывали.

Правда, именно сейчас ему не было нужды думать об этом.

– Разделим, что нам привезли, – сказал он своим людям. – Если получим дохлую свинью, будете есть свиные котлеты.

– Это барахло способно всех нас превратить в дохлых свиней, – проворчал Карл Мехлер, тяжело дыша.

Тем не менее он получил свою долю новых снарядов и уложил их в зарядные ящики «пантеры».

– Они ненормальные какие-то, – проговорил он, вылезая из танка. – Выглядят странно. Раньше ничего такого у нас не было.

– Разведка сообщает, что одна из причин, которая приводит ящеров в бешенство, состоит в том, что мы продолжаем получать новые изобретения, – сказал Ягер. – Сами ящеры не изменяются – или изменяются незначительно. Вы хотите быть такими, как они?

– Конечно, нет, сэр, но я не хочу изменений к худшему, – сказал Мехлер. – Эти штуки выглядят, как сосиски, торчащие из булки, будто какой-то инженер решил пошутить над нами.

– Внешний вид ни при чем, – ответил Ягер. – Если эти новые снаряды не будут действовать так, как ожидается, то чьи-то головы полетят с плеч. Правда, испытывать их придется нам.

– Если эти новые снаряды не будут действовать, как ожидается, то покатятся наши головы, – сказал Карл Мехлер. – Может быть, потом покатятся и еще чьи-то, но мы этого уже не увидим.

Мехлер был прав, и Ягер мог только бросить ему укоризненный взгляд. Пожав плечами, заряжающий забрался в башню. Через мгновение за ним последовал Грилльпарцер. Ягер тоже забрался в танк и откинул люк башни, чтобы стоя наблюдать за окрестностями. Водитель Иоганнес Дрюккер и второй наводчик Бернхард Штейнфелъдт заняли свои места в передней части боевого отделения «пантеры».

Заработал мощный бензиновый двигатель Майбаха. Из выхлопной трубы повалил вонючий дым. Все собравшиеся на поляне «пантеры», «тигры» и Pz-IV ожили. Ягер подумал: словно множество динозавров вздохнули в холодное зимнее утро.

Дрюккер поерзал «пантерой» вперед и назад, включая по очереди первую передачу и задний ход, чтобы разломать лед, который намерз за ночь между катками в параллельных рядах. Проблема со льдом была единственным недостатком подвески, которая обеспечивала плавный ход даже на неровной местности. Временами даже этот прием с ерзаньем не мог освободить катки. Тогда приходилось разводить костер и расплавлять лед, только после этого можно было сдвинуться с места. Вражеская атака в такие моменты была смертельно опасной [5]5
  Про ходовую часть «пантеры» мы уже писали. Созданная на грани технических возможностей того времени, она обеспечивала этому переутяжеленному танку превосходную подвижность, но ценой очень низкой надежности. Достаточно сказать, что «пантера» проходила без ремонта в среднем 80 км. Ломалось все. – Прим. ред.


[Закрыть].

Но сегодня немцы были охотниками, а не дичью – по крайней мере, в данное время. Танки выползли с поляны. Их сопровождали несколько самоходных установок и пара колесно-гусеничных транспортеров с пехотинцами. Некоторые пехотинцы были вооружены ручными противотанковыми ракетами – еще одна идея, позаимствованная у ящеров. Ягер подумал, не следует ли обратить на них внимание своего экипажа, но потом решил не беспокоить ребят. Они и так прекрасно делали свое дело.

Против поляков, против французов, против русских танки вермахта всегда шли впереди пехоты, пробивая огромные дыры в обороне противника. Поступи так в поединке с ящером – и твоя голова наверняка покатится под гусеницы. Единственная тактика, которая время от времени позволяла оттеснить их, – комбинированные операции с применением разных родов оружия. Но даже в этом случае земляне нуждались в большом численном преимуществе.

Следов противника пока не наблюдалось. Ягер вспоминал, сколько раз ему повезло. Слава богу, он сумел подбить танк ящеров из пятидесятимиллиметрового орудия Pz-III еще тогда, когда ящеры только спустились на Землю, и если это не удача, значит, удачи на свете не существует. С тех пор прошло почти два года, он все еще жив и все еще не изувечен. Немногим так повезло в жизни.

По мере продвижения вперед лес редел. Ягер обратился по радио ко всем машинам:

– Остановимся на опушке леса, чтобы осмотреться.

Вырвись сразу на открытый простор – и получишь бойню.

Пехотинцы в зимних белых маскхалатах соскочили со своих транспортеров и как призраки двинулись по покрытому снегом полю. У двоих за спинами были пусковые ракетные установки, также окрашенные в белый цвет, остальные были вооружены автоматами МП-40. Ягер слышал, что Гуго Шмайссер не участвовал в разработке этого оружия, но тем не менее автомат этот назывался «шмайссер».

Из-за амбара застрочил пулемет, взбивая фонтанчики снега. Солдаты вермахта на открытой местности залегли. Танки выпустили по амбару два разрывных снаряда, чтобы выгнать ящеров. Не прошло и десяти секунд, как один из этих танков загорелся, пламя и дым вырывались из люков, плясали над башней.

У Ягера пересохло во рту.

– Танк ящеров! – закричал он в микрофон рации.

Все и так уже все поняли, но он должен был сказать это.

– Бронебойный, – приказал Гюнтер Грилльпарцер Карлу Мехлеру. – Дай мне новый снаряд – посмотрим, на что они способны.

– Если они вообще на что-нибудь способны, – мрачно сказал Мехлер, но вложил снаряд с алюминиевой рубашкой в ствол длинной семидесятимиллиметровой пушки «пантеры».

Грилльпарцер со звоном закрыл затвор.

– Дальность? – спросил Ягер.

– Далеко, – ответил наводчик. – Больше пятнадцати сотен метров.

Ягер хмыкнул. Впереди он не видел подходящих мест для укрытия танков, но это не означало, что их нет вообще. Даже если танк противника один, то ударить по нему с флангов скорее всего означало, что машины Ягера будут подбиты одна за другой. Башни у танков ящеров имели силовой привод, предмет зависти Ягера.

С другой стороны, прятаться бессмысленно. Даже если он натолкнулся на последнюю машину из арьергарда ящеров, она может вызвать на его голову огонь артиллерии или даже атаку вертолета, а то и двух. Вертолеты ящеров с их ракетами были сильнейшим противотанковым орудием, а с пехотой разделывались, как с семечками.

Амбар загорелся – единственный результат попадания разрывных снарядов, выпущенных немцами. Это дало им передышку: дым скроет танки от глаз ящеров, по крайней мере пока они меняют позицию. Нет, из всех возможных вариантов зайти во фланг танку ящеров – в конце концов лучше, чем оставаться на месте.

Он взял правее амбара и приказал «тигру» повернуть налево, а Pz-IV, идущему справа, велел двигаться прямо. И обратился к водителю своей машины:

– Давай, Ганс! Пора отрабатывать наше жалование. Вперед!

– Яволь!

Иоганнес Дрюккер вывел машину на открытое пространство. Pz-IV выстрелил в танк ящеров. Его орудие было немногим хуже, чем пушка «пантеры», но на дальних дистанциях все же серьезно уступало ей.

Снаряд свалил дерево позади Pz-IV. Когда ящеры промахивались, причиной обычно было их плохое зрение. Вражеский танк выехал на открытую местность. «Тигр» выстрелил в него. Попадание было точным, но танк ящеров продолжал двигаться. Просто нечестно, до чего же крепкими они были!

Заговорила их пушка. С «тигра» слетела башня, и снаряды внутри нее взорвались, когда она ударилась о землю в пяти или шести метрах от подбитого танка. Шасси запылало. Экипаж из пяти человек, видимо, погиб на месте. Пехотинец выпустил противотанковую ракету в машину ящеров. Он попал точно в переднюю часть машины, но броня у ящеров – Ягер слышал, это была не просто сталь – выдержала удар кумулятивной боеголовки. Пулемет стал нащупывать дерзкого пехотинца.

– Дальность? – снова спросил Ягер.

– Меньше пяти сотен метров, – ответил Гюнтер Грилльпарцер.

– Водитель, стоп, – сказал Ягер. – Огонь!

Из-за того, что он стоял, высовываясь из башни, вместо того чтобы закрыться внутри, звук выстрела обрушился на него, словно конец света. Из жерла орудия вырвался язык пламени.

Пламя и дым вырвались и из танка ящеров.

– Есть! – закричал экипаж Ягера.

Ягер услышал, как затвор защелкнулся за новым снарядом. Длинное семидесятимиллиметровое орудие ударило снова – еще одно попадание! На машине ящеров открылись люки. Пулемет с «пантеры» бил короткими точными очередями. Через несколько мгновений три ящера, выбравшиеся из машины, лежали на земле, их, так похожая на человеческую, красная кровь заливала снег. Вражеский танк продолжал гореть.

Гюнтер Грилльпарцер сказал очень серьезно:

– Герр полковник, это хорошие боеприпасы. Они принесут нам много пользы.

– Даже если они выглядят так странно? – поддразнил его Ягер.

– А и пусть.

* * *

Западный ветер нес желтую пыль из Гоби. Тонкий слой пыли лежал на всем, вы чувствовали ее вкус, облизнув пару раз свои губы. Нье Хо-Т’инг привык к этому. Привычка, рожденная жизнью в Пекине и вблизи него.

Майор Мори тер глаза. Пыль беспокоила его. На приличном китайском он спросил Нье:

– Итак, чего же вы теперь от меня хотите? Еще таймеров? Я слышал, что вы хорошо использовали последнюю партию.

– Нет. На этот раз – нет, – ответил Нье.

Его первой мыслью было, что японский майор – дурак, если думает, что против ящеров можно применить один и тот же трюк дважды. Но восточный дьявол не мог быть дураком хотя бы потому, что сохранял свои войска длительное время, против него сражались и ящеры, и Народно-освободительная армия, и войска, лояльные гоминдановской реакционной клике, и китайские крестьяне.

Так что же? Губы Нье раздвинулись в улыбке, которая изобразила скупое удивление. Наиболее вероятным объяснением был расчет майора Мори на то, что китайские партизаны повторят трюк еще раз – и в результате будут раздавлены. Мори это выгодно.

– Хорошо, а что же в таком случае? – спросил Мори.

Хотя под его командованием вряд ли было больше людей, чем в партизанском отряде, он проявлял обычное японское высокомерие. Глядя на него, можно было подумать, что под властью японцев находятся вся северо-восточная часть Китая и береговые анклавы – и при желании они продолжат наступление, даже если не смогут удержать завоеванное.

– Сейчас были бы полезны артиллерийские снаряды, – сказал Нье задумчиво.

– Может быть, но от нас вы их не получите, – сказал Мори. – У нас еще осталось несколько семидесятимиллиметровых орудий, хотя я не скажу вам, где они.

Нье Хо-Т’инг знал, где японцы прячут эти орудия. Он даже собирался их захватить, но потом решил, что от этого хлопот будет больше, чем пользы, поскольку японцы, скорее всего, направят их против ящеров, а не против его людей.

Он сказал:

– Солдаты могут заменить кули и перетаскивать семидесятимиллиметровые орудия из одного места в другое. Как вы сказали, их легко прятать. Но у японской армии была и более крупная артиллерия. Чешуйчатые дьяволы уничтожили эти большие орудия, а иначе вам все равно пришлось бы бросить их. Но у вас должны были остаться какие-то боеприпасы к ним. Так ведь?

Прежде чем ответить, Мори изучал его некоторое время. Восточному дьяволу еще не исполнилось и сорока, может быть, он был на пару лет старше Нье. Кожа чуть темнее, черты лица несколько резче, чем у китайца. Это беспокоило Нье не больше, чем врожденная уверенность Мори в своем превосходстве. «Варвар», – с презрением подумал Нье, уверенный, что Китай – единственный оплот культуры и цивилизации. Но даже и варвар может быть полезен.

– А если и так? – спросил Мори. – Вы хотите получить эти снаряды. Что вы нам дадите за них?

«Капиталист, – подумал Нье. – Империалист. Если ты думаешь только о прибыли, то не заслуживаешь даже этого». Вслух он, однако, сказал:

– Я могу сообщить вам имена двух людей, которых вы считаете надежными, но на самом деле это гоминдановские шпионы.

Мори улыбнулся: улыбка была не из приятных.

– На днях гоминьдан предложил мне продать имена трех коммунистов.

– Это меня не удивляет, – сказал Нье. – Мы знали, что имена японских сторонников стали известны гоминьдану.

– Мерзкая война, – сказал Мори.

В данный момент эти двое слишком хорошо понимали друг друга. Затем Мори спросил:

– И когда вы заключите сделку с маленькими дьяволами, кого вы продадите им?

– Гоминьдан, конечно, – ответил Нье Хо-Т’инг. – Когда война с вами и чешуйчатыми дьяволами кончится, реакционеры и контрреволюционеры останутся. Нам придется бороться с ними и дальше. Они думают, что это они будут бороться с нами, но историческая диалектика показывает, что они ошибаются.

– Это вы ошибаетесь, если думаете, что японцы не смогут навязать Китаю правительство по своему желанию – если, конечно, исключить из общей картины маленьких чешуйчатых дьяволов, – сказал майор Мори. – Сколько бы наши и наши войска ни встречались в бою, вы всегда будете занимать второе место.

– А что станет с ценой на рис? – спросил Нье с неподдельным замешательством. – Постепенно вы устанете от побед дорогой ценой и от потерь в областях, которые вы считаете подчиненными, и тогда вы уберетесь прочь из Китая. Единственная причина, по которой вы сейчас побеждаете, в том, что вы стали использовать машины иностранных дьяволов (под ними Нье разумел европейцев) – раньше нас. Когда у нас будут свои собственные фабрики…

Мори откинул голову и расхохотался – умышленная попытка оскорбить.

«Давай-давай, – подумал Нье. – Смейся. В один прекрасный день революция пересечет море и высадится на ваши острова». В Японии много сельского пролетариата, эксплуатируемых рабочих, которые не могут предложить на рынке ничего, кроме своего труда, они так же безлики и взаимозаменяемы для крупных капиталистов, как винтики и шестеренки. Они – сухой фитиль, горючее для пламени классовой войны. Но – не сейчас. В первую очередь надо разбить ящеров.

– Мы договорились о цене за один такой снаряд? – спросил Нье.

– Пока нет, – ответил японец. – Информация полезна, да, но нам также требуется продовольствие. Посылайте нам рис, лапшу, сою, свинину или кур. За это мы вам дадим столько стопятидесятимиллиметровых снарядов, сколько вы можете взять, для чего бы вы их ни предназначали.