Текст книги "Великий перелом"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 43 страниц)

– Погасите окурки, – закричал сержант в комбинезоне, хотя никто не курил.

Двое солдат втащили шланги по лестницам, составлявшим часть рамы пусковой установки. Заработали насосы. В один из баков пошел жидкий кислород, в другой – чистый спирт.

– С древесным спиртом мы получили бы чуть большую дальность, но со старым добрым этанолом легче обращаться, – сказал Годдард.

– Да, сэр, – сказал Ханрахан, снова кивая. – Поэтому вся команда получит выпивку, когда мы все сделаем. Ей-богу, мы заслужили это. А ящеры у Гринвилла получат подарочек.

«Девяносто миль, – подумал Игер. – Может, чуть больше».

Как только она взлетит – если только не сотворит какой-нибудь глупости вроде взрыва на пусковой установке, – то пересечет Миссисипи и весь штат за пару минут. Он покачал головой. Если это не научная фантастика, то что же это?

– Заправлено! – пропел водитель грузовика с пусковой установкой – перед ним были приборы, которые позволяли ему видеть, что происходит с ракетой.

Солдаты отсоединили шланги, спустились и исчезли. Заправщики уехали обратно в глубь леса.

Пусковая установка у основания имела поворотный стол. Гироскоп азимута установили на запланированный курс – на восток, к Гринвиллу. Водитель высунул из окна кулак, подняв большой палец кверху: ракета была готова к полету.

Годдард повернулся к капитану Ханрахану.

– Вот – вы видите? Я вам здесь не нужен. Я мог бы оставаться в Хот-Спрингсе, играя в блошки с сержантом Игером.

– Да, когда все идет хорошо, получается здорово, – согласился Ханрахан. – Но если что-то не заладится, полезно иметь парня, который до тонкостей обдумал всю штуку, понимаете, что я имею в виду?

– Раньше или позже, но вы будете все это делать без меня, – сказал Годдард, рассеянно почесывая горло сбоку. Сэм посмотрел на него, подумав, что же он имел в виду. Возможно, оба смысла – он знал, что он больной человек. Ханрахан понял высказывание буквально.

– Как скажете, доктор. Теперь вот что я скажу – нам надо убраться отсюда?

Но вначале Ханрахан подключил провод. Таща его за собой, он вприпрыжку побежал под покров леса, где его ждала остальная часть команды. Годдард шел медленными, но уверенными шагами. Сэм держался рядом с ним. Когда они покинули поляну, Ханрахан вручил Годдарду пульт управления.

– Вот, сэр. Вы хотите оказать нам честь?

– Благодарю, я это уже делал прежде. – Годдард передач пульт Сэму. – Сержант, может быть, теперь ваша очередь?

– Я? – проговорил Сэм удивленно.

Почему бы и нет? Не требуется знать атомную физику, чтобы понять, как работает пульт. На нем была одна большая красная кнопка, в самом центре.

– Благодарю вас, доктор Годдард. – И он сильно надавил на кнопку.

Из-под основания ракеты вырвалось пламя, вначале голубое, затем желтое, как солнце. Рев двигателя ударил в уши Игеру. Казалось, что ракета неподвижно зависла над пусковой установкой. Сэм нервно подумал, достаточно ли далеко они стоят – когда взрывается одна из этих малюток, то зрелище получается внушительным. Но она не взорвалась. Наконец она перестала висеть, а взлетела как стрела, как пуля, как нечто ни с чем не сравнимое. Рев постепенно затих.

Защитный экран в основании пусковой установки уберег траву от пламени. Водитель побежал к кабине грузовика. Пусковая установка снова приняла горизонтальное положение.

– Теперь надо убираться отсюда, – сказал Ханрахан. – Идемте, я отведу вас к лошадям.

Он пошел быстрым шагом. Игера не требовалось подгонять. И Годдарда тоже, хотя он тяжело дышал, когда они добрались до солдата, охранявшего животных. Игер едва успел поставить ногу в стремя, как над головой загудело звено вертолетов и принялось обстреливать поляну, с которой была запущена ракета, и окружающий лес снарядами и небольшими ракетами.

Ни один снаряд не лег рядом с ними. Сэм улыбнулся Годдарду и капитану Ханрахану, когда вертолеты улетели на восток – в сторону Миссисипи.

– Они нас не любят, – сказал он.

– Эй, не ругайте меня, – сказал Ханрахан. – Это ведь вы пустили эту ракету.

– Да, – сказал Игер почти мечтательно. – И как оно?

* * *

– Это невыносимо, – заявил Атвар. – Одно дело, когда по нам бьют ракетами дойч-тосевиты. Но теперь и другие Большие Уроды овладели этим искусством, что ставит нас перед серьезными трудностями.

– Истинно так, благородный адмирал, – сказал Кирел. – Эта ракета взорвалась совсем близко от корабля «Семнадцатый Император Сатла» и наверняка уничтожила бы его, если была бы лучше нацелена. – Он сделал паузу, затем постарался увидеть в случившемся и светлую сторону: – Подобно немецким ракетам, она очень неточна – это оружие скорее для ударов по площади, чем для точечного попадания.

– Если они будут запускать их в большом количестве, то это уже не имеет значения, – взорвался Атвар. – Немцы взорвали звездный корабль, хотя я не верю, что их разведка поняла это: иначе они усилили бы удары. Но таких потерь мы никак не можем себе позволить.

– Так же, как не можем надеяться полностью предотвратить их, – сказал Кирел. – Мы израсходовали последние наши противоракетные средства, а системы ближнего боя имеют лишь ограниченные возможности по сбиванию цели.

– Я слишком болезненно воспринимаю эти факты. – На поверхности Тосев-3 Атвар чувствовал себя некомфортно, небезопасно. Его глаза нервно поворачивались то туда, то сюда. – Я знаю, что мы находимся на большом расстоянии от ближайшего моря, но что будет, если Большие Уроды установят свои ракеты на корабли, которые они используют с такой назойливостью? Мы не в состоянии потопить их все. Корабль, вооруженный ракетами, может уже приближаться к Египту, в то время как мы ведем этот разговор.

– Благородный адмирал, это действительно возможно, но мне кажется маловероятным, – сказал Кирел. – У нас достаточно забот для обсуждения, чтобы придумывать новые.

– Тосевиты используют ракеты. Тосевиты используют корабли. Тосевиты возмутительно изобретательны. Это не кажется мне придуманной заботой, – сказал Атвар, добавив усиливающее покашливание. – Весь этот североафриканский регион имеет более здоровый для нас климат, чем любой другой на этой планете. Если бы весь Тосев-3 был таким, он был бы гораздо более приятным миром. Я не хочу, чтобы наши будущие поселения здесь были в опасности от ударов Больших Уродов с моря.

– И никакой другой самец, благородный адмирал. – Кирел не принял подразумеваемой критики Атвара. – Одним из способов усилить наш контроль над территорией был бы захват местности к северо-востоку от нас, известной под названием Палестины. Я сожалею, что Золрааг не добился лояльности местных мятежных самцов: если бы они выступили против англичан, уменьшились бы потребности в наших собственных ресурсах.

– Истинно, – сказал Атвар, – но лишь отчасти. Тосевитские союзники легко становятся и тосевитскими врагами. Посмотрите на мексиканцев; посмотрите на итальянцев; посмотрите на евреев и поляков. Неужели все эти Большие Уроды – евреи?

– Они евреи, благородный адмирал, – ответил Кирел. – Как эти евреи появляются в таких далеких друг от друга местах – это выше моего понимания, но это так.

– Это в самом деле так, и, где бы они ни появлялись, они везде создают неприятности, – сказал Атвар. – Поскольку евреи в Польше оказались ненадежными, я не питаю больших надежд, что и в Палестине мы сможем на них положиться. Например, они не вернут Мойше Русецкого Золраагу, что заставляет меня сомневаться в их добропорядочности. Однако во многом они стараются приписать свой провал групповой солидарности.

– Тем не менее мы можем использовать их, хотя и не можем им доверять, – высказал Кирел сентенцию, которую Раса использовала в отношении многих видов Больших Уродов после нашествия на Тосев-3. Командир корабля вздохнул. – Жаль, что евреи обнаружили поисковое устройство, которое Золрааг спрятал в комнате, где проходила встреча, иначе мы могли бы отыскать здание, в котором оно было установлено, и отобрать у них Русецкого.

– Действительно жаль, учитывая, что устройство было настолько миниатюрным, что их грубая технология не может даже приблизиться к тому, чтобы повторить его, – согласился Атвар. – Они должны быть такими же подозрительными по отношению к нам, как мы к ним. – Его рот открылся в кривой ухмылке. – И еще у них плохое чувство юмора.

– Истинно так, благородный адмирал, – сказал Кирел. – То, что обнаруженное ими устройство привело непосредственно к крупнейшей британской базе в Палестине, было разочарованием.

После прихода на Тосев-3 самцы Расы говорили это же самое и о множестве других вещей.

* * *

Когда Мордехай Анелевич покидал Лодзь – как некогда Варшаву, – он вспомнил, что евреи, прежде многочисленные, оставались в меньшинстве. Многие из них теперь были вооружены и могли создать свою милицию, которая располагала более мощным вооружением, но они были немногочисленны.

Поэтому перспектива сотрудничества с поляками – особенно в сельской местности – заставляла его нервничать. Большинство поляков либо бездействовали, либо аплодировали, когда нацисты загоняли евреев в гетто больших городов или уничтожали их в поселках и деревнях. Большинство поляков ненавидели ящеров не за то, что они изгнали немцев, а за то, что вооружили евреев, которые помогали им.

И теперь, когда в Лодзь пришло сообщение о том, что польскому крестьянину срочно требуется поговорить с ним, Мордехай боялся, не идет ли он прямо в ловушку. Затем он задумался: кто бы мог подготовить ее – если она вообще существовала. Его скальп могли захотеть получить поляки. А также ящеры. А также и немцы – если они хотели лишить евреев боевого лидера. И евреи, которые больше боялись нацистов, чем ящеров, могли пожелать отомстить тому, кто отправил Давида Нуссбойма к русским.

Когда пришло предложение встретиться, Берта Флейшман разложила по косточкам все эти возможности.

– Не ходи, – убеждала она. – Подумай, какими большими неприятностями это нам может грозить и как немного может быть хорошего.

Он рассмеялся. Легко было смеяться, находясь внутри бывшего еврейского гетто в Лодзи, среди своего народа.

– Мы не вырвались бы из-под власти нацистов, если бы боялись рисковать, – сказал он.

Он переубедил ее, и вот теперь он находился здесь, где-то севернее Лодзи, неподалеку от места, где ящеры пропустили немцев.

И глубоко раскаивается, что пошел. Здесь, где на полях работали исключительно поляки, каждый бросал на чужака подозрительный взгляд. Сам он не выглядел типичным евреем, но в предыдущих путешествиях он убедился, что сойти среди них за поляка не сможет.

– Четвертая грунтовая дорога на север от этого жалкого городишка, повернуть на запад, пятая ферма по левой стороне. Спросить Тадеуша, – сказал он сам себе

Он надеялся, что правильно посчитал дороги. Вот эта узкая тропинка считается дорогой или нет? Непонятно. Его лошадь иноходью направилась к пятому крестьянскому дому по левой стороне.

Крупный здоровенный светловолосый мужик в комбинезоне накладывал вилами свекольную ботву в кормушку для коров. Он и бровью не повел, когда подъехал Мордехай с немецкой винтовкой за спиной. Винтовка «маузер», такая же как у Анелевича, лежала возле коровника. Парень в комбинезоне при необходимости мог бы тут же взять ее в руки. Он воткнул вилы в землю и оперся на них.

– Вам что-нибудь надо? – спросил он низким голосом, настороженным, но вежливым.

– Я ищу Тадеуша, – ответил Анелевич. – Я должен передать ему привет от Любомира.

– К черту приветы! – сказал поляк, скорее всего Тадеуш, с громким раскатистым смехом. – Где те пять сотен злотых, что он мне должен?

Анелевич соскочил с коня: это был пароль. Он потянулся. В спине что-то хрустнуло. Он потер поясницу со словами:

– Побаливает.

– Я не удивляюсь. Вы ехали, как увалень, – беззлобно сказал Тадеуш. – Послушайте, еврей, у вас, должно быть, множество тайных связей. Во всяком случае я не слышал ни о каком другом обрезанном, которого мог искать немецкий офицер.

– Немецкий офицер? – на мгновение вытаращил глаза Мордехай. Затем его голова снова заработала. – Танкист? Полковник?

Он не настолько доверял этому большому поляку, чтобы называть имена.

Голова Тадеуша закачалась вверх и вниз, при этом его густая золотистая борода то открывала, то закрывала верхнюю латунную застежку комбинезона.

– Именно такой, – сказал он. – Он сам хотел встретиться с вами, но тогда он бы спалился.

– Спалился… Попался ящерам? – спросил Мордехай, по-прежнему стараясь понять, о чем идет речь.

Теперь голова Тадеуша стала качаться из стороны в сторону.

– Не думаю. О нем расспрашивал какой-то другой вонючий нацист. – Поляк плюнул на землю. – Черт с ними со всеми, так я скажу.

– Послать их всех к черту легко, но мы должны иметь дело с некоторыми из них, хотя – видит бог – я не желал бы этого, – сказал Анелевич. С севера и с востока донесся гул артиллерийской канонады. Мордехай показал в ту сторону. – Слышите? Это немцы, вероятно, бьют по железной дороге или по лодзинскому шоссе. У ящеров трудности с доставкой военных грузов, они уже черт знает сколько времени не могут вырваться с ними из города – и к этому приложили руку мы.

Тадеуш кивнул. Его поразительно яркие голубые глаза, затененные бесформенной шапкой из почти бесцветной ткани, были весьма проницательными. Мордехай подумал: был ли он крестьянином до войны? Нет, скорее кем-нибудь вроде армейского майора. Во время германской оккупации польские офицеры должны были проявлять недюжинную изобретательность, чтобы сделаться невидимыми.

Его подозрения усилились, когда Тадеуш сказал:

– Не только у ящеров будут трудности с доставкой военных грузов. Начнут голодать и ваши люди.

– Это так, – заметил Мордехай. – Приверженцы Румковского заметили это – он собирает все запасы, предвидя тяжелые времена. Ублюдок будет лизать сапоги любому, кто стоит над ним, но он умеет чуять опасность, надо отдать должное этому старому пачкуну.

Тадеуш без труда понял в польской речи пару слов на идиш.

– Не худшая для человека способность, – заметил он.

– Да уж, – неохотно ответил Анелевич. Он постарался повернуть разговор к прежней теме. – Как вы думаете, кто этот нацист? Если бы я знал больше, то попробовал бы сообразить, почему этот офицер-танкист пытается предупредить меня. Что вы знаете?

«Что вы согласитесь сказать мне?» Если Тадеуш был польским офицером и аристократом, который так низко пал, то вполне возможно, что он в полной мере чувствует презрение к евреям. С другой стороны, если он настоящий крестьянин, он может быть даже более склонным к простой, но более явной ненависти, струящейся в его жилах. И тем не менее, если это в самом деле так и было, прежде всего он не передал бы послание Ягера. Мордехай не мог позволить своему укоренившемуся недоверию к полякам проявиться вновь.

Тадеуш почесал бороду, прежде чем ответить.

– Имейте в виду, я узнал это через четвертые или даже пятые руки. Я сам не знаю, насколько можно этому доверять.

– Да, да, – нетерпеливо ответил Анелевич. – Просто расскажите мне, что вы узнали, а я постараюсь связать все обрывки в единое целое. Этот немец вряд ли мог приспособить полевой телефон, чтобы позвонить прямо в Лодзь, так ведь?

– Иногда случаются довольно странные вещи, – сказал Тадеуш, и Мордехай кивнул в ответ на это, вспомнив телефонные звонки из-за пределов города. – Ладно, вот все, что мне сказали. То, что должно произойти – я не знаю, что именно, – произойдет в Лодзи и коснется это вас, евреев. Говорят, там прислали одного необыкновенного эсэсовца с множеством зарубок на оружии, чтобы выполнить эту работу.

– Это самая безумная вещь, какую я когда-либо слышал, – сказал Мордехай. – Мы сейчас не воюем с нацистами, хуже того – мы помогаем им, спаси нас бог. Ящеры оказались не в состоянии устроить контратаку из Лодзи, и это не потому, что они не пытались.

Вначале ему показалось, что Тадеуш смотрит презрительно, и только потом он понял, что во взгляде поляка сквозила жалость.

– Я могу назвать две причины, почему нацисты делают то, что делают. Во-первых, вы – евреи, и во-вторых, вы еще раз евреи. Вы ведь знаете о Треблинке? – Не дожидаясь ответа Анелевича. он закончил: – Их не беспокоит то, что вы делаете, их беспокоит то, что вы существуете.

– Что ж, я не стану спорить, – ответил Анелевич. На поясе у него была польская армейская фляжка. Он отцепил ее с пояса, отвинтил пробку и протянул Тадеушу. – Вот, смойте вкус этих слов с вашего языка.

Кадык поляка задвигался, он сделал несколько больших глотков. «Shikker iz ein goy», – пронеслось в голове Мордехая: иноверец – это пьяница. Но Тадеуш остановился до того, как фляжка опустела, и вернул ее хозяину.

– Худшее яблочное бренди, которое я когда-либо пил. – Он похлопал себя по животу: звук получился таким, словно кто-то колотил по толстой твердой доске. – Впрочем, даже и худшее лучше, чем никакое.

Мордехай глотнул из фляжки. Самогон обжег пищевод и взорвался в желудке, как снаряд.

– Да, одним перегаром от него можно смывать краску, не так ли? Но пока он действует, вы получаете то, что надо. – Он почувствовал, как запылала его кожа, сердце забилось чаще. – Ну, и что же я должен делать, если этот эсэсовец появится в городе? Пристрелить его на месте? Не самая плохая идея.

Тадеуш слегка окосел. Он принял порядочную дозу на пустой желудок и, возможно, не сразу понял, насколько крепким было зелье. С людьми, которые много пьют, иногда такое случается: привыкнув пить крепкие напитки, они не сразу замечают действие очень крепких. Брови поляка сдвинулись вместе, когда он попытался собраться с мыслями.

– Так, что же еще говорил ваш нацистский приятель… – вслух задумался он.

– Он мне не приятель, – с негодованием сказал Анелевич.

Возможно, он был несправедлив. Если бы Ягер не считал, что между ними что-то есть, он не стал бы посылать сообщение в Лодзь, даже в искаженном виде. Анелевич должен с уважением отнестись к его поступку, что бы он ни думал о мундире, который носит Ягер. Он сделал еще один осторожный глоток и подождал, пока мозги Тадеуша снова придут в рабочее состояние. Через некоторое время так и произошло.

– Теперь я вспомнил, – сказал поляк, просветлев лицом. – Правда, я не знаю, насколько этому можно верить. Как я уже сказал – это прошло через множество ртов, прежде чем дошло до меня. – Он громко и отчетливо икнул. – Только Бог, Святая Дева и все святые знают, каким путем оно добиралось.

– Ну? – сказал Мордехай, понукая Тадеуша двигаться вперед, не отклоняясь в сторону.

– Ладно, ладно. – Поляк сделал отталкивающий жест. – Если по дороге ничего не переврали, я должен сказать следующее: когда вы встретитесь с ним в следующий раз, не верьте ни единому слову, потому что он должен будет солгать.

– Он послал мне сообщение, что будет лгать? – Анелевич почесал в затылке. – Что бы это означало?

– Слава богу, это не моя проблема, – ответил Тадеуш.

Мордехай посмотрел на него, повернулся, вскочил на лошадь и, не говоря больше ни слова, поехал в сторону Лодзи.

Глава 8

Лесли Гровс не помнил, когда в последний раз он был так далеко от Металлургической лаборатории. Поразмышляв, он сообразил, что не разлучен с лабораторией с того дня, когда принял груз плутония, украденный вначале у ящеров, а затем у немцев – на корабле британских королевских военно-морских сил «Морская нимфа». С тех пор он постоянно жил, дышал, ел и спал с атомным оружием.

И вот теперь он находился здесь, далеко к востоку от Денвера, за многие мили от забот о чистоте графита и поперечном сечении поглотителя нейтронов (когда он изучал физику в колледже, никто даже и не слышал о нейтронах) и еще о том, чтобы не выпустить радиоактивный пар в атмосферу. Если ящеры засекут радиацию, второго шанса уже не будет – и Соединенные Штаты почти наверняка проиграют войну.

Но были и другие возможности проиграть войну – и без атомных бомб ящеров, которые могут свалиться ему на голову. Вот почему он находился здесь.

– Вроде отпуска, – пробормотал он.

– Мне неприятно говорить вам, но если вы хотите в отпуск, генерал, то вы подписали контракт, неправильно поняв его, – сказал генерал-лейтенант Омар Брэдли.

Улыбка на длинном лошадином лице превращала упрек в шутку: он знал, что Гровс в одиночку делает работу целого взвода.

– Да, сэр, – ответил Гровс. – Знаете, то, что вы мне показали, произвело на меня потрясающее впечатление. Надеюсь, оно покажется ящерам таким же беспощадным, как это кажется нам.

– Вам, мне и всем Соединенным Штатам, – ответил Брэдли. – Если ящеры разгромят эти заводы и захватят Денвер, у нас у всех будет множество неприятностей. Если они подойдут настолько, что смогут открыть по вашим предприятиям артиллерийский огонь, мы огребем еще большие неприятности. Наша работа состоит в том, чтобы не допустить этого, израсходовав как можно меньше жизней. Жители Денвера повидали уже достаточно.

– Да, сэр, – снова сказал Гровс. – Еще в сорок первом году я видел в кинохронике, как женщины, дети и старики шагают из Москвы с лопатами на плечах, чтобы рыть противотанковые рвы и окопы и задержать наступление нацистов. Я никогда не думал, что такое может однажды случиться здесь, в Штатах.

– И я тоже. Никто так не думал, – сказал Брэдли.

Он казался несговорчивым и изнуренным, это впечатление усиливалось миссурийской гнусавой речью и тем, что вместо обычного офицерского личного оружия он имел при себе винтовку М-1. Он был метким стрелком, еще с тех времен, когда ходил на охоту с отцом, и никому не давал забыть об этом. Доходили слухи, что он успешно использовал свою М-1 в первом контрнаступлении против ящеров в конце 1942 года.

– Мы сделали тогда больше, чем Красная Армия, – сказал Брэдли. – Мы не просто месили грязь. Линия Мажино в подметки не годится нашей работе. Эта глубокая защитная зона, примерно такая, как линия Гинденбурга в прошлой войне. – Он снова сделал паузу, на этот раз чтобы откашляться. – Не то чтобы я сам видел линию Гинденбурга, но, черт возьми, я тщательнейшим образом изучил отчеты.

– Да, сэр, – сказал Гровс в третий раз. Он слышал, что Брэдли очень переживает из-за того, что не был «там» во время Первой мировой войны. Он поднялся на парапет и посмотрел вокруг. – Несомненно, ящеры разобьют себе морду, если попрут против этого.

Голос Брэдли прозвучал сурово.

– Не «если», а гораздо хуже – «когда». Мы не сможем остановить их неподалеку от наших укреплений. Ламар потребовалось эвакуировать на следующий день, вы знаете?

– Да, я слышал об этом, – сказал Гровс: холодок прошел по его спине. – Но, глядя на все это, я чувствую себя лучше, чем в момент получения сообщения.

Было сделано все возможное по превращению прерии в настоящую защитную территорию. Окопы и глубокие широкие противотанковые рвы охватывали Денвер к востоку па целые мили. Широкие полосы колючей проволоки могли воспрепятствовать пехоте ящеров, но не броне.

Огневые точки защищали бетонные колпаки. В некоторых из них находились пулеметы, другие предназначались под «базуки».

Вместе с противотанковыми рвами высокие бетонные зубья и крепкие стальные столбы предназначались для того, чтобы направить бронированные силы ящеров в сторону позиций ракетчиков. Если бы танк попытался форсировать препятствия, вместо того чтобы обойти их, он подставил бы более слабую броню на днище противотанковым орудиям, ожидающим именно такого поворота событий. Просторы прерий выглядели невинными, но в действительности были нашпигованы минами; ящерам предстояло заплатить высокую цену за попытку пересечь их.

– Выглядит грандиозно, ничего не скажешь, – заметил Брэдли. – Но я беспокоюсь о трех вещах. Хватит ли у нас людей для этих укреплений, чтобы они стали максимально эффективными? Достаточно ли у нас боеприпасов, чтобы заставить ящеров завопить «караул!», когда они обрушатся на нас со всем, что есть у них? И достаточно ли у нас продовольствия, чтобы содержать наши войска в укреплениях день за днем, неделя за неделей? Единственный ответ, который я могу дать на любой из этих вопросов, – «надеюсь».

– Принимая во внимание, что на любой ваш вопрос – или на все сразу – можно ответить «нет», все-таки это лучше, чем могло бы быть, – сказал Гровс.

– Но все же не слишком хорошо. – Брэдли поскреб подбородок, затем повернулся к Гровсу. – На ваших предприятиях приняты соответствующие предосторожности?

– Да, сэр, – ответил Гровс. Он был уверен, что Брэдли и так все знал. – Как только начались бомбежки Денвера и окрестностей, мы ввели в действие наш план дезинформации. Мы разжигали костры возле наиболее важных зданий и под покровом дымовой завесы закрывали их брезентом, раскрашенным так, что с воздуха они выглядят как руины. До настоящего времени мы не имели прямых попаданий, так что, похоже, наш план себя оправдал.

– Хорошо, – сказал Брэдли. – Он оправдался даже в большей степени. Ваши предприятия – вот то, ради чего мы будем биться до последнего человека, защищая Денвер, и вы это знаете не хуже, чем я. О, мы будем сражаться за него в любом случае – видит бог, мы не хотим, чтобы ящеры распространили свою власть на пространстве Великой равнины, – но здесь, с учетом Металлургической лаборатории, мы не имеем права потерпеть поражение.

– Да, сэр, я понимаю это, – сказал Гровс. – Физики рассказали мне, что в ближайшие две недели мы получим еще одну маленькую игрушку. Хотелось бы отогнать ящеров от Денвера без нее, я думаю, но если дело дойдет до выбора: использовать ее или потерять город, то…

– Я надеялся, что вы мне сообщите что-то вроде этого, генерал, – ответил Брэдли. – Как вы сказали, мы сделаем все, чтобы удержать Денвер, не обращаясь к ядерному оружию, потому что ящеры отыграются на мирном населении Но если дело дойдет до выбора между потерей Денвера и возможностью его сохранения, я знаю, что надо выбрать.

Самолеты ящеров визжали в воздухе. Зенитки били по ним. Время от времени они подбивали истребитель-бомбардировщик, но слишком редко. На их стороне была лишь слепая удача. Бомбы падали на американские укрепления: взрывы терзали Гровсу уши.

– Что бы они там ни разрушили, понадобится порядочно поработать лопатами, чтобы восстановить все снова. – Омар Брэдли выглядел несчастным. – Вряд ли это честно по отношению к бедным трудягам, которые проделали всю эту тяжелую работу, а теперь видят, как плоды их трудов разлетаются дымом.

– Разрушать легче, чем строить, сэр, – ответил Гровс.

«Вот почему легче стать солдатом, чем инженером», – подумал он. Вслух он этого не сказал. Легкая грубость в разговоре с подчиненными может временами подстегнуть их работать лучше. Если же вы рассердили своего начальника, он может понизить вас в самый неподходящий момент.

Гровс поджал губы и мечтательно кивнул. В определенном смысле это тоже было инженерным делом.

* * *

Людмила Горбунова держала руку на рукоятке автоматического пистолета системы Токарева.

– Вы используете меня неверно, – сказала она командиру партизанского отряда, упрямому худому поляку, который отзывался на имя Казимир.

Для верности она сказала это сначала по-русски, потом по-немецки и затем на том, что, по ее мнению, было польским языком.

Он смотрел на нее злобно.

– Конечно, нет, – сказал он. – Ты по-прежнему в одежде.

Она выхватила из кобуры пистолет.

– Свинья! – закричала она. – Идиот! Вытащи мозги из штанов и послушай! – Она ударила рукой по лбу. – Боже мой! Если бы ящеры догадались провести вокруг Хрубешова голую проститутку, они заманили бы тебя и каждого из твоих бабников в лес и там прикончили.

Вместо того чтобы ударить ее, он сказал:

– Ты очень красива, когда сердишься.

Видимо, он позаимствовал эту фразу из плохо переведенного американского фильма. Она едва не пристрелила его на месте. Вот что она получила, оказав услугу «культурному» генералу фон Брокдорф-Алефельдту: банду партизан, у которых не хватило ума очистить от деревьев посадочную полосу и которые не имели ни малейшего представления, как использовать квалифицированного специалиста.

– Товарищ, – сказала она, стараясь воспринимать все как можно проще, – я – пилот. И у меня здесь нет исправного самолета. Если использовать меня в качестве солдата, то я могу сделать меньше, чем в другом качестве. Вы не знаете о каком-нибудь еще самолете, на котором я могла бы летать? Казимир сунул руку под рубашку и почесал живот. Он был волосат, как обезьяна. «И не намного умнее», – подумала Людмила. Она не ожидала ответа и пожалела, что не сдержалась, – но не слишком сильно. Он все-таки ответил:

– Я знаю отряд, который или имеет, или знает, или может добыть какой-то немецкий самолет. Если мы доставим вас к ним, вы сможете на нем летать?

– Я не знаю, – сказала она. – Если он исправен, я, наверное, смогу летать на нем. Непохоже, что вы много знаете. – Через мгновение она добавила: – Об этом самолете, я имею в виду. Какого он типа? Где он? Он в исправном состоянии?

– Я не знаю, о чем вы говорите. Я не знаю, существует ли он вообще. А вот где? Это я знаю. Довольно далеко отсюда, на северо-запад от Варшавы, недалеко от места, где снова действуют нацисты. Если вы захотите отправиться туда, это, наверное, можно организовать.

Она задумалась: существует этот самолет или же Казимир просто хочет отделаться от нее? И старается загнать ее еще дальше от Родины. Он хотел, чтобы она ушла, потому что была русской. В его отряде было несколько русских, но они не показались ей идеальными образцами советских людей. С другой стороны, если самолет действительно есть, она сможет сделать с ним что-то полезное. Здесь она убила зря слишком много времени.

– Хорошо, – оживленно сказала она, – ладно. Какие проводники и пароли понадобятся мне, чтобы добраться до этого таинственного самолета?

– Мне понадобится некоторое время для подготовки, – сказал Казимир. – Ее можно ускорить, если вы…

Он замолк: Людмила подняла пистолет и прицелилась ему в голову. У него хватило выдержки – и голос его не дрогнул:

– С другой стороны, может, и обойдется.

– Хорошо, – снова сказала Людмила и опустила пистолет.

Она не снимала его с предохранителя, но Казимир об этом не знал. Она даже не особенно сердилась на него. Он мог не быть «культурным», но он понимал слово «нет», когда смотрел в дуло пистолета. Некоторые мужчины – тут же вспомнился Георг Шульц – нуждаются в куда более серьезных намеках, чем этот.

Возможно, пистолет, направленный в лицо, убедил Казимира, что и в самом деле лучше быстро избавиться от Людмилы. Два дня спустя она в сопровождении двух провожатых – еврея по имени Аврам и поляка по имени Владислав – направилась на северо-запад в старой телеге, которую тянул старый осел. Людмила колебалась, не стоит ли ей избавиться от летного снаряжения, но, посмотрев, во что одеты поляк и еврей, отказалась от этого намерения. Владислав вполне мог сойти за красноармейца, хотя за спиной у него была немецкая винтовка «маузер-98». А крючковатый нос Аврама и густая седеющая борода казались совершенно неуместными под козырьком каски, похожей на перевернутое ведро для угля, которое уже никогда не понадобится неизвестному солдату вермахта.