Текст книги "Великий перелом"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 43 страниц)

Он включил радиопередатчик:

– Командир полета Теэрц вызывает разведку базы во Флориде.

Спутниковая связь соединила его с вызываемым так быстро, словно он находился в соседней комнате.

– Разведка, база Флориды, говорит Ааатос. Ваше сообщение, командир полета Теэрц?

Теэрц подробно доложил о том, что засек радар, затем сказал:

– Если хотите, у меня достаточно топлива, чтобы добраться до стартовой площадки, нанести удар по пусковой установке или по другим тосевитским сооружениям, которые я увижу, и затем вернуться на базу.

– Вы инициативный самец, – сказал Ааатос.

Для Расы эта фраза не обязательно означала комплимент, хотя Теэрцу хотелось воспринимать это именно так. Ааатос продолжил:

– Пожалуйста, подождите, пока я посоветуюсь со своими руководителями.

Теэрц ждал, хотя каждое следующее мгновение повышало вероятность того, что ему придется заправляться в воздухе. Но Ааатос исчез ненадолго:

– Командир полета Теэрц, вам разрешен удар по тосевитским сооружениям. Накажите Больших Уродов за их наглость.

– Будет исполнено, – сказал Теэрц.

Компьютер на борту истребителя зафиксировал место, где радар впервые засек управляемый снаряд. Он связался с картографическими спутниками, которые Раса запустила на орбиту Тосев-3, и проложил Теэрцу курс к стартовой площадке.

Он знал, что у Расы отчаянно не хватает антиракетных снарядов. Они истратили множество их против ракет, которые запускали немцы в Польше и во Франции. Теэрц не представлял себе, сколько их осталось – если они вообще остались, – но ему не требовалась раскраска тела командующего флотом, чтобы сообразить: если Раса должна будет использовать их здесь, в Соединенных Штатах, оставшиеся резервы исчезнут еще быстрее.

Он полетел низко над лесом, западнее большой реки – и дальше над поляной, откуда, если не врут его приборы, американский управляемый снаряд начал свой полет. Вскоре он обнаружил на поляне выжженный участок мертвой травы. И это все, что он нашел. Пусковая установка – или что там использовали Большие Уроды, возможно, направляющие рельсы – уже была спрятана под кронами деревьев.

Имей он неограниченное количество боеприпасов, он обстрелял бы все пространство вокруг поляны. Но сейчас… Он доложился на базу во Флориде.

Ответил Ааатос:

– Возвращайтесь сюда для полного доклада, командир полета Теэрц. Мы найдем другие возможности заставить Больших Уродов заплатить.

– Возвращаюсь на базу, – подтвердил Теэрц.

Если американские тосевиты начнут использовать управляемые снаряды, у Расы в будущем появится множество шансов нанести удар по их установкам. Имел ли в виду Ааатос именно это, Теэрц не знал.

* * *

Высоко подняв белый флаг перемирия, Джордж Бэгнолл вышел на поляну в сосновом лесу, к югу от Пскова. Снег похрустывал под его валенками. Огромные шлепающие боты напомнили ему веллингтоновские сапоги, но только сделанные из фетра; при всем своем уродстве они чудесно защищали ноги от холода. Что касается тела, то на нем был кожаный, на меху комбинезон королевских ВВС.

На дальней стороне поляны появился ящер. Инопланетянин также нес белую тряпку, привязанную к палке. На нем тоже были валенки, несомненно, снятые с мертвого русского солдата. Несмотря на валенки, несмотря на множество слоев одежды под шинелью вермахта, сидевшей на ящере, как палатка, существо выглядело страшно замерзшим.

– Говорите ли вы по-русски? – произнесло оно с шипящим акцентом. – Или же по-немецки?

– По-немецки я говорю лучше, – ответил Бэгнолл. Затем решил проверить наудачу: – Вы говорите по-английски?

– Не понимаю, – сказал ящер и перешел на немецкий. – Мое имя – Никеаа. Мне предоставлено право вести переговоры от имени Расы.

Бэгнолл назвал себя.

– Я – инженер британских королевских воздушных сил. Мне поручено вести переговоры ради немецких и советских солдат, защищающих Псков и его окрестности.

– Я думал, что британцы далеко отсюда, – сказал Никеаа, – но, может быть, я не так хорошо знаю тосевитскую географию, как мне казалось.

Что имелось в виду под словом «тосевитская», стало ясно из дальнейшего.

– Британия не так близко от Пскова, – согласился Бэгнолл. – Но большинство человеческих стран объединилось против вашего рода, и поэтому я здесь.

«И как бы я хотел оказаться в любом другом месте!»

Его бомбардировщик доставил сюда радиолокационную станцию и специалиста, который должен был объяснить русским, как с ней работать, но почти сразу после посадки самолет разбомбили, и пилот не смог вернуться в Англию. Он и его товарищи находились здесь уже год. И хотя они нашли себе дело – стали посредниками между красными и нацистами, которые по-прежнему ненавидели друг друга не меньше, чем ящеров, – это было занятие, с которым хотелось покончить как можно скорее.

Никеаа сказал:

– Очень хорошо. Вы имеете полномочия. Вы можете говорить. Ваши командиры попросили об этом перемирии. Мы согласились в данный момент, чтобы узнать причины этой просьбы. Вы мне скажете это немедленно.

Немецкое слово «зофорт» («немедленно») прозвучало как длинное угрожающее шипение.

– За долгое время боев здесь мы захватили пленных, – ответил Бэгнолл. – Некоторые из них ранены. Мы делали для них все, что могли, но ваши доктора лучше знают, что делать и как обращаться с ними.

– Истинно так, – сказал Никеаа.

Он двинул головой вверх и вниз, изображая кивок. В первое мгновение Бэгнолл воспринял жест как естественный. Затем он сообразил, что ящер научился этому движению вместе с немецким и русским языками. Его уважение к образованию Никеаа приподнялось на ступеньку.

То, что он сказал ящеру, было, несомненно, правдой. Насколько он знал, военные в Пскове относились к пленным ящерам гораздо лучше, чем немцы к пленным русским, и наоборот. Ящеров было трудно захватить в плен, и они представляли собой большую ценность. Нацисты и красные соперничали из-за них.

– Что вы хотите в обмен на возврат этих раненых самцов Расе? – спросил Никеаа и издал странный кашляющий звук, видимо, пришедший из его собственного языка. – У нас тоже есть пленные немцы и русские. У нас нет здесь британцев. Мы не причиняем вреда этим пленным после того, как захватываем их. Мы отдадим их вам. Мы отдадим их десять к одному, если вы согласны.

– Этого недостаточно, – сказал Бэгнолл.

– Тогда мы отдадим двадцать за одного, – сказал Никеаа.

Бэгнолл слышал от тех, кто имел дело с ящерами, что чужаки не умеют торговаться. Теперь он сам убедился в этом. Люди на переговорах так легко не соглашаются.

– Этого все еще недостаточно, – сказал он. – Кроме солдат, мы хотим получить сотню ваших книг или фильмов и две машины для просмотра фильмов вместе с работающими батареями для них.

Никеаа в тревоге отшатнулся.

– Вы хотите, чтобы мы раскрыли вам свои секреты? – Он снова издал тот же кашляющий звук. – Этого не будет.

– Нет-нет, вы неправильно поняли, – поспешно сказал Бэгнолл. – Мы знаем, что вы не передадите нам никаких военных руководств или чего-то подобного. Мы хотим получить ваши романы, ваши рассказы, научные труды, которые не научат нас создавать оружие. Дайте нам это, и мы будем довольны.

– Если вы не сможете использовать их немедленно, зачем они вам?

Человеку трудно истолковать интонации ящера, но Бэгнолл подумал, что в голосе Никеаа чувствовалась подозрительность. Чужак продолжил:

– Обычно тосевиты ведут себя не так.

Да, он был подозрительным.

– Мы хотим больше узнать о вашем роде, – ответил Бэгнолл. – Эта война непременно кончится, и тогда ваш и мой народы будут жить бок о бок.

– Да. Вы будете подвластными нам, – сухо ответил Никеаа.

Бэгнолл покачал головой.

– Не обязательно. Если бы ваше завоевание было таким легким, как вы думали, сейчас оно уже закончилось бы. Вам придется обращаться с нами почти как с равными, по крайней мере – до окончания войны, а может быть, и после нее. Так же, как нам с вами. Я знаю, что вы изучали нас долгое время. А мы только начинаем изучать вас.

– У меня нет полномочий решить такой вопрос самостоятельно, – ответил Никеаа. – К этому требованию мы не готовы, и поэтому я должен проконсультироваться со своими начальниками, прежде чем ответить.

– Раз вы должны, значит, так надо, – сказал Бэгнолл.

Он уже замечал – и не только он один, – что ящеры не способны принимать быстрые решения.

Он попытался голосом выразить разочарование, хотя и сомневался, что Никеаа поймет его интонации. Требование было непростым. Если ящеры передадут книги, фильмы и читающие устройства, половина добычи отправится в Москву, а вторая – в… нет, не в Берлин, он разрушен, в какой-то другой немецкий город. Половина достанется НКВД, половина – гестапо. Бэгнолл жаждал победы человечества над ящерами, но временами его пугал энтузиазм, проявленный нацистами и большевиками, пожелавшими помочь англичанам и американцам в изучении завоевателей. Он видел, как действуют люди Гитлера и Сталина, и это чаще ужасало его, чем удивляло.

Никеаа сказал:

– Я доложу ваши условия и сообщу ответ, когда мои начальники решат, каким он должен быть. Может быть, нам следует встретиться через пятнадцать дней? Я надеюсь, что к этому времени будет выработано решение.

– Я не ожидал такого длительного срока, – сказал Бэгнолл.

– Не следует принимать поспешных решений, особенно таких важных, – сказал Никеаа.

Было ли это упреком? Бэгнолл терялся в догадках. Ящер добавил:

– Мы ведь не тосевиты, чтобы мчаться сломя голову. Да, это упрек. Или просто пренебрежение.

– Пусть через пятнадцать дней, – сказал Бэгнолл и направился в лес, где его ожидал эскорт – смешанный, состоящий из двух групп, русской и немецкой.

Бэгнолл обернулся – Никеаа спешил к своим. От выдоха Бэгнолла образовалось облачко тумана. Для пилота Кена Эмбри и специалиста по радарным установкам Джерома Джоунза «свои» остались слишком далеко от Пскова.

Капитан Мартин Борк держал лошадь Бэгнолла. Этот служащий вермахта бегло говорил по-английски; Бэгнолл думал, что он связан с разведкой, но не был уверен в этом. Борк спросил по-английски:

– Удалось договориться об обмене?

Очевидно, он ожидал ответа на этом же языке, которого русские не знали. Удерживать союзников от того, чтобы они не вцепились друг другу в горло, было непростым делом. И Бэгнолл ответил на немецком, который многие в Красной Армии понимали:

– Нет, мы не договорились. Ящерам надо поговорить со своим начальством, прежде чем они решат, давать нам книги или нет.

Русские восприняли это как должное. В их понимании выйти хотя бы на дюйм за пределы приказа было опасно. Если все кончится провалом, вся вина ляжет на тебя. Борк презрительно фыркнул – в вермахте приветствовалась большая инициатива.

– Что же, ничего не поделаешь, – сказал он, повторив затем по-русски: – Ничево.

–  Ничево, да, – сказал Бэгнолл и вскочил на лошадь.

Ехать верхом было не так приятно, как в теплом автомобиле, но хотя бы ноги и бедра не мерзли. До Пскова он ездил на лошади всего раз пять. Теперь он чувствовал себя готовым участвовать в скачках. Разумом он понимал, что до дерби ему еще далеко, но успехи в освоении верховой езды поощряли его воображение.

Переночевав в холодном лагере, к полудню он вернулся в Псков и сразу направился в Кром, средневековый каменный замок, чтобы доложить о задержке генерал-лейтенанту Курту Шиллу и командирам партизан Николаю Васильеву и Александру Герману, совместно управлявшим в городе. Среди офицеров, как он и ожидал, находился и Кен Эмбри. Служащий королевских ВВС, относительно беспристрастный, он играл роль смазки между офицерами вермахта и Красной Армии.

После доклада Бэгнолл и Эмбри направились в деревянный домик, в котором они жили вместе с Джеромом Джоунзом. Когда они подошли поближе, то услышали грохот бьющейся посуды и громкие сердитые голоса двух мужчин и женщины.

– О, черт, это же Татьяна! – воскликнул Кен Эмбри.

– Точно, – сказал Бэгнолл.

Они перешли на бег. Тяжело дыша, Бэгнолл добавил:

– Какого черта она не оставляет в покое Джоунза после того, как переключилась на этого немца?

– Потому что так было бы удобнее для всех, – ответил Эмбри.

Со времени, когда Эмбри был пилотом, а Бэгнолл бортинженером «ланкастера», они постоянно состязались в цинизме и остроумии. На этот раз верх одержал Эмбри.

Бэгнолл, однако, был лучшим бегуном и на пару шагов опередил товарища. Он охотно отказался бы от этой победы. Но, раз уж так случилось, он распахнул дверь и ринулся внутрь – и Эмбри вместе с ним.

Георг Шульц и Джером Джоунз стояли лицом к лицу и кричали друг на друга. Татьяна Пирогова собиралась швырнуть тарелку. Судя по осколкам, предыдущая попала в Джоунза, и это не означало, что следующая не полетит в голову Шульца. Бэгнолла порадовало, что Татьяна бросается посудой, вместо того чтобы снять с плеча снайперскую винтовку Мосина-Нагана с оптическим прицелом [4]4
  Никогда так не называлась. Просто Наган, уступив в конкурсе на новое оружие для российской армии русскому оружейнику Мосину, поднял скандал, утверждая, что тот украл у него схему винтовки. Несколько судов, разбиравших это дело, признали неправоту бельгийца – что не мешает западным авторам называть знаменитую трехлинейку «винтовкой Мосина-Нагана». Они действительно похожи внешне, «мосинка» и «наган», но имеют существенные конструктивные отличия – большие, чем, скажем, «наган» и «маузер». Косвенным, но убедительным доказательством заслуг Мосина является то, что винтовка Нагана так и не была принята на вооружение ни в одной стране, включая его родную Бельгию, а винтовка Мосина заслуженно считается одной из лучших в мире по боевым качествам и абсолютно уникальной – по эксплуатационным. – Прим. ред.


[Закрыть].

Она была поразительной женщиной: светловолосая, голубоглазая, прекрасно сложенная – в общем, если лицо и тело для вас главное, лучшего и не найти. Не так давно она начала обхаживать Бэгнолла, и ее любовная связь с Джоунзом была не единственной причиной, по которой он отклонил ее притязания. Лечь с ней в постель – все равно что с самкой леопарда: процесс забавный, но позволить себе повернуться к ней спиной никак нельзя.

– А ну заткнитесь, – закричал он вначале по-английски, затем по-немецки и наконец по-русски.

Трое спорщиков и не подумали утихомириться, вместо этого они начали орать на вошедшего. Он подумал, что прекрасная Татьяна швырнет тарелку в него, но она этого не сделала.

Хороший знак, подумал он. И хорошо, что теперь они кричат на него. Поскольку он, слава богу, не спал ни с кем из троих, возможно, ссора станет менее острой.

За его спиной подал голос Кен Эмбри:

– Что за чертовщина здесь творится?

Он сказал это на той же смеси русского и немецкого, которой пользовался при переговорах генерал-лейтенанта Шилла с командирами русских партизанских отрядов. Их споры тоже частенько доходили чуть ли не до драки.

– Этот ублюдок продолжает спать с моей женщиной! – кричал Георг Шульц, тыкая пальцем в Джерома Джоунза.

– Я – не твоя женщина! Я отдаю свое тело, кому захочу! – так же горячо кричала Татьяна.

– Да не нужно мне твое тело! – вопил Джером Джоунз на сносном русском языке: он учил этот язык в студенческие годы в Кембридже.

В свои двадцать с лишним лет он был худощавым парнем с умным лицом, ростом почти с Шульца, но далеко не такого плотного телосложения.

– Христос и все святые! Сколько раз я тебе должен это повторять!

Его живописная клятва Татьяну ни в чем не убедила. Вышло только хуже. Она плюнула на пол:

– Вот тебе Христос и все святые! Я – советская женщина, свободная от суеверий и чепухи. И если я захочу тебя, человечек, то ты будешь мой.

– А как же я? – спросил Шульц – как и остальные, во всю мощь своих легких.

– Здесь быть посредником приятнее, чем в генеральских ссорах, – тихонько сказал Бэгнолл Кену Эмбри.

Эмбри кивнул, затем бесстыдно улыбнулся.

– Интереснее слушать, не так ли?

– …спала с тобой, – отвечала Татьяна, – так что нечего жаловаться. И сейчас это делаю, хотя последний раз, когда ты лег на меня, ты назвал меня «Людмила»!

– Я? – сказал Шульц. – Да в жизни…

– Было, – сказала Татьяна с такой уверенностью, что спорить было бессмысленно, – и с очевидной злобной радостью. – Ты все мечтаешь об этой мяконькой советской летчице, по которой сохнешь, как щенок с высунутым языком. А если я подумаю о ком-то еще, у тебя трагедия! Если ты считаешь, что я плохо обращаюсь с твоим петухом, он может убираться к черту.

Она повернулась к Джоунзу, слегка качнув бедрами, и облизала губы. Бэгнолл не мог видеть, что она делает, но это не означало, что он был невосприимчив к этому. Так же, как и Джером. Он сделал полшага к Татьяне, затем с заметным усилием остановился.

– Нет, черт возьми! – закричал он. – Вот так я и влип в первый раз.

Он замолчал, взгляд его был задумчивым. Затем он перевел разговор на другую тему.

– Я не видел Людмилу несколько дней. Она еще не вернулась из последнего полета, да?

– Да, – ответил Шульц и покивал головой, – она улетела в Ригу и должна вскоре вернуться.

– Не обязательно, – сказал Бэгнолл, – генерал Шилл получил ответ на послание, которое доставляла она, и сказал, что комендант Риги воспользовался преимуществами ее легкого самолета для какого-то своего дела.

Ему было трудно сохранить невозмутимое выражение лица: Людмила Горбунова серьезно интересовала его, хотя и без взаимности.

– А, это хорошо, это очень хорошо, – сказал Шульц, – я не слышал об этом.

Татьяна попыталась разбить тарелку об его голову, но он был проворен и успел отбить удар. Тарелка пролетела через комнату, грохнулась о деревянную стену и разбилась. Татьяна обругала его по-русски и на ломаном немецком. Высказав все и кое-что повторив, она прокричала:

– Раз никому до меня дела нет, идите вы все к чертовой матери!

Выскочив из дома, она хлопнула дверью. Соседи могли бы подумать, что в дом попал артиллерийский снаряд.

И тут Георг Шульц удивил Бэгнолла – он рассмеялся. А затем эта деревенщина – подумать только! – процитировала Гете:

– Die ewige Weibliche – вечная женственность… – Он покачал головой. – Не понимаю, как я попался…

– Должно быть, любовь, – невинно предположил Кен Эмбри.

– Боже упаси! – Шульц обвел взглядом осколки разбитой посуды. Его взгляд остановился на Джероме Джоунзе. – Черт бы побрал вас, англичан.

– В ваших устах это просто комплимент, – ответил Джоунз.

Бэгнолл подошел поближе к оператору радара. Если Шульц что-то затеет, пусть знает, что Джерома одного не оставят.

Но немец только покачал головой, словно медведь, отгоняющий пчел, и вышел из дома. Он хлопнул дверью не так сильно, как Татьяна, но все же осколки посуды подпрыгнули на полу. Бэгнолл глубоко вздохнул. Происшедшее было все же лучше, чем драка, но и забавного в нем не было. Он хлопнул Джерома Джоунза по спине.

– Какого дьявола вы спутались с этим ураганом, который ходит в облике человека?

– Прекрасная Татьяна? – теперь Джоунз покачал головой, причем печально. – У нее не просто облик человека. У нее облик женщины – и в этом вся проблема.

– И она не хочет бросить вас, несмотря на то, что у нее есть этот лихой нацист? – спросил Бэгнолл.

«Лихой» – в отношении Георга Шульца не совсем подходящее определение. Больше сгодилось бы «способный», хотя и «опасный» тоже было бы правильно.

– Это именно так, – проговорил Джоунз.

– Почаще посылайте ее подальше, старик, и до нее в конце концов дойдет, – посоветовал Бэгнолл. – Вы ведь хотите избавиться от нее, не так ли?

– Большую часть времени – да, конечно, – ответил Джоунз. – Но временами, когда я… вы понимаете… – Он обвел взглядом усыпанный осколками пол и замолчал.

Бэгнолл закончил вместо него:

– Вы имеете в виду, когда вы возбуждены.

Джоунз печально кивнул. Бэгнолл посмотрел на Кена Эмбри, тот посмотрел на него. Они дружно застонали.

* * *

Нашествие ящеров превратило в руины сотни городов, но некоторым пошло на пользу. Например, Ламару, штат Колорадо. Городок в прерии, центр незначительного графства – таким он был до нашествия чужаков, теперь он превратился в центр обороны. Люди и грузы поступали в него, а не из него, как обычно.

Капитан Ранс Ауэрбах размышлял над этим, наблюдая за кусками баранины, шипящими на гриле в местном кафе. Топливом служил сухой конский навоз: вокруг Ламара было немного лесов, мало угля, а природный газ отсутствовал вовсе. Однако лошадей было множество – а сам Ауэрбах носил нашивки капитана кавалерии.

Официантка с мясистыми, как у борца-рекордсмена, руками поставила три кружки домашнего пива и большое блюдо вареной свеклы. Она мельком взглянула на баранину.

– Ух-ух, – сказала она не только себе, но и Ауэрбаху. – Рассчитали почти точно – будет готово через пару минут.

Ауэрбах подвинул одну кружку вдоль по стойке к Рэйчел Хайнс, которая сидела слева от него, другую – Пенни Саммерс, сидевшей справа, и поднял свою.

– За гибель ящеров! – сказал он.

– К черту их! – согласилась Пенни и выпила.

Она говорила с сильным среднезападным акцентом и вполне могла сойти за уроженку Ламара; техасский же протяжный выговор Ауэрбаха незамедлительно выдавал в нем пришельца. Но и Пенни, и Рэйчел родились не в Ламаре. Ауэрбах и его люди спасли их обеих из Лакина, штат Канзас, когда его отряд атаковал базу ящеров.

После секундного колебания Пенни Саммерс повторила, как эхо:

– За гибель ящеров! – и тоже отпила пива.

Теперь она все делала тихо и медленно. При побеге из Лакина ее отца изрубили в куски у нее на глазах. С тех пор она никак не могла опомниться.

Официантка обошла стойку и стала длинной вилкой накладывать куски баранины на тарелки.

– Ешьте, люди, – сказала она. – Ешьте как следует – неизвестно, когда вам снова выпадет такой шанс.

– Что правда, то правда, – сказала Рэйчел Хайнс и набросилась на баранину с ножом и вилкой.

Ее голубые глаза загорелись, когда она проглотила большой кусок. Она тоже изменилась после побега, но не ушла в себя, как Пенни. Теперь она носила ту же форму цвета хаки, что и Ауэрбах, только вместо капитанского значка на ней был один шеврон. Она стала неплохим солдатом, научилась ездить верхом, стрелять, не слишком много болтала, и остальные кавалеристы отдавали ей должное тем – и это было истинным комплиментом, – что по большей части относились к ней, как к мальчику.

Она вонзила зубы в мясо, нахмурилась и переложила вилку в левую руку, чтобы воспользоваться ножом.

– Как поживает палец? – спросил Ауэрбах.

Рэйчел посмотрела на свою руку.

– По-прежнему отсутствует, – доложила она и протянула руку так, что он мог рассмотреть промежуток между средним пальцем и мизинцем. – Этот сукин сын сделал мне так больно, что я обезумела. Но думаю, что могло быть и похуже, по-настоящему я не пострадала.

Немногие люди, которых знал Ауэрбах, могли бы говорить о ранении так безразлично. Если бы Рэйчел родилась парнем, то была бы лучше большинства из них.

Ауэрбах сказал:

– Предположительно этот Ларссен перебегал к ящерам с материалом, о котором они вроде бы не знают. К тому же он убил двух человек. Когда мы его схватили, то, что он нес, оказалось при нем. Жаль только, что и мы понесли потери, когда охотились за ним.

– Интересно, что такое он знал? – задумалась Рэйчел Хайнс.

Ауэрбах пожал плечами. Его солдаты неоднократно задавали тот же вопрос, когда получили приказ из Денвера поймать Ларссена. Он не знал ответа и мог делать только очень приблизительные предположения, которыми не делился с подчиненными. Некоторое время назад он возглавлял кавалерийский эскорт, который доставил в Денвер Лесли Гровса, и Гровс перевозил груз – он не говорил, что именно, – с которым обращался бережней, чем со святым Граалем. Если это не имело отношения к атомным бомбам, которые пару раз сбросили на ящеров, Ауэрбах был бы очень удивлен.

Пенни Саммерс сказала:

– Я потратила много времени в молитвах, чтобы все вернулись с задания целыми. Я делаю это каждый раз.

– Это не самое худшее из дел, – сказал Ауэрбах, – но выходить наружу, чтобы готовить еду, ухаживать за ранеными или делать еще что-то по вашему желанию, тоже не вредно.

С тех пор, как Пенни попала в Ламар, она проводила большую часть времени в маленькой меблированной комнатке перенаселенного жилого дома, размышляя и перечитывая Библию. Вытащить ее на ужин с бараниной было своего рода достижением.

По крайней мере, так он думал, пока она не отодвинула тарелку и не сказала:

– Я не люблю баранину. У нее странный вкус, и она очень жирная. В Лакине мы ее почти не ели.

– Вам надо поесть, – сказал ей Ауэрбах, зная, что это прозвучало по-матерински. – Просто необходимо.

И правда: Пенни была тонкой, как прутик.

– Эй, это все-таки еда, – сказала Рэйчел Хайнс. – Я теперь не возражаю даже против свеклы. Я просто ем все подряд, я перестала беспокоиться о диете после того, как надела форму.

Форма сидела на ней так, что армейские бюрократы, которые ее разработали, могли бы только удивляться. И она вовсе не была полной. Если бы она не относилась ко всем окружающим совершенно одинаково, то половина людей в отряде передралась бы за нее. Были моменты, когда сам Ауэрбах боролся с соблазном. Но даже если бы она и проявила к нему интерес, это создало бы массу проблем.

Он снова взглянул на Пенни. За нее он тоже считал себя ответственным. А переживал за нее даже больше. С Рэйчел – что вы видите, то и есть, он не мог себе представить, чтобы она что-то скрывала. Что касается Пенни, у него возникло ощущение, что под ее теперешним несчастьем скрыто нечто иное. Он пожал плечами. Возможно, опять разыгралось воображение. И не в первый раз.

К его удивлению, она снова взяла тарелку и начала есть, без особой охоты, но с такой настойчивостью, будто заправляла автомобиль. Он промолчал, чтобы ничего не испортить.

Рэйчел Хайнс встряхнула головой. Она уложила волосы в короткий пучок, чтобы он лучше помещался под каской.

– Сбежать, чтобы передать наши секреты ящерам! Я не могу представить этого, но это факт. И множество людей в Лакине неплохо относились к ящерам, как будто они были новыми членами совета графства или что-то в этом роде.

– Это правда!

Лицо Пенни Саммерс перекосило выражение свирепости и жестокости, Ауэрбах не видел такого со времени прибытия в Ламар.

– Джо Бентли из универсального магазина, так вот он подлизывался к ним из-за своих товаров, и когда Эдна Уилер как-то обозвала их тварями с вытаращенными глазами, которых только на ярмарке уродов показывать, разве он не побежал к ним – так быстро, как только несли ноги? А на следующий день их с мужем и двумя детьми вышвырнули из дома.

– Это так, – кивнула Рэйчел. – В самом деле так. А Мел Сикскиллер, я полагаю, не выдержал, что люди все время обзывают его полукровкой, и стал рассказывать ящерам всякие сказки, и они поверили ему. А у многих потом были неприятности. Да, некоторые обращались с ним плохо, но вы бы не стали подлизываться к ящерам из-за личной обиды.

– А мисс Проктор, учительница домашней экономики в школе? – сказала Пенни. – Как она называла ящеров? «Волна будущего», вот так, словно мы ничего не должны делать против них – не важно, каким образом. И потом она ходила и проверяла, чтобы мы чего-нибудь не натворили.

– Да, она проверяла, – сказала Рэйчел. – И…

Они разговаривали еще пять или десять минут, вспоминая коллаборационистов маленького родного городка.

Ауэрбах сидел молча, допивая пиво и доедая свою порцию (он не возражал против баранины, но мог долгое время обходиться без свеклы), и слушал, слушал. Он никогда не видел Пенни Саммерс такой оживленной, ее тарелка давно опустела – похоже, она не замечала, что делает. Жалобы на старых соседей взбодрили ее кровь, как ничто другое.

Мускулистая официантка подошла к ним.

– Хотите еще пива или просто хотите посидеть, занимая место?

– Благодарю, мне еще одну, – сказал Ауэрбах.

К его удивлению, Пенни кивнула даже раньше, чем Рэйчел. Официантка удалилась, затем вернулась с новыми кружками.

– Благодарю, Ирма, – сказал Ауэрбах.

Она посмотрела на него так, будто впервые услышала слова благодарности за хорошую работу.

– У вас были рейды на Лакин с того времени, как вы нас вывезли оттуда, капитан? – спросила Рэйчел.

– Да, конечно, – ответил Ауэрбах. – Разве вы не участвовали? Нет, не участвовали, я вспомнил. Мы всыпали им тогда – очистили город. Я думал, что мы сможем удержать его, но потом они бросили против нас много бронетехники… – Он развел руками. – Что тут можно было сделать?

– Она не это имела в виду, – сказала Пенни. – Я знаю, что именно она имела в виду.

Ауэрбах уставился на нее. Она действительно ожила.

– И что же она имела в виду? – спросил он в надежде поддержать разговор и, более того, увлечь ее в мир за пределами четырех стен, в которых она закрылась.

Это сработало: глаза Пенни вспыхнули.

– Она хочет спросить: вы свели счеты с Квислингами? – спросила она.

Рэйчел Хайнс кивнула, показывая, что ее подруга права.

– Нет, мы этого не сделали, – сказал Ауэрбах. – Мы не знали, с кем надо расправиться, и были слишком заняты ящерами, чтобы рисковать недовольством местных жителей, если по ошибке накажем не тех, кого надо.

– Мы в ближайшее время не вернемся в Лакин? – спросила Рэйчел.

– Насколько я знаю, нет, – сказал Ауэрбах. – У полковника Норденскольда могут быть и другие идеи, но он мне об этом не говорил. И если он получит приказ откуда-то сверху…

Он снова развел руками. Командные связи на уровне выше полка были нарушены. Местные командиры имели куда больше самостоятельности, чем кто-либо мог представить себе до того, как ящеры разнесли большинство путей сообщения.

– Полковнику надо поговорить с партизанами, – сказала Рэйчел. – Раньше или позже, но эти ублюдки должны получить то, что им причитается.

Она говорила ровным тоном, как любой кавалерист: Ауэрбах и не подумал, что для женщины это брань, пока не повторил предложение мысленно. Что ж, Рэйчел все-таки кавалерист, так что все в порядке.

– Это надо сделать обязательно, – сказала Пенни Саммерс, энергично кивая. – Обязательно.

– Звучит довольно забавно – про американских партизан, – сказала Рэйчел. – Я имею в виду, мы ведь видели в кинохронике, как русские прятались в лесах до прихода ящеров, но чтобы что-то подобное возникло у нас…

– Для вас это, может быть, и странно, но вы ведь из Канзаса, – ответил Ауэрбах. – А я пробирался сюда из Техаса, а лейтенант Магрудер – из Виргинии. Для вас американские партизаны – это что-то древнее, времен Гражданской войны. – Он коснулся своего рукава. – Хорошо, что эта форма не такая голубая, как должна быть.

Рэйчел пожала плечами.

– Для меня то, что относится к Гражданской войне, просто история из книг, только и всего.

– Но не для южан, – сказал Ауэрбах. – Мосби и Форрест для нас – живые люди даже теперь.

– Я не знаю, кто они, но верю вашим словам, – сказала Пенни. – Дело в том, что если мы можем что-то сделать, мы обязаны. Может полковник Норденскольд связаться с партизанами?

– О да, – сказал Ауэрбах, – и вы знаете, как?

Он подождал, пока она покачает головой, затем прижал палец к носу и улыбнулся.

– Почтовые голуби, вот как. Вовсе не радио, которое могли бы перехватить ящеры, о голубях они и понятия не имеют.

Он знал, что говорит лишнее, но надежда увидеть Пенни Саммерс оживленной и деятельной заставила его сказать чуть больше, чем следовало.

Она спрыгнула со стула.

– Пойдемте и поговорим с полковником прямо сейчас.

Все было так, словно где-то внутри у нее щелкнул выключатель и все, что было обесточено в течение последних месяцев, сразу вернулось к жизни. На это стоило посмотреть. «Женщина-дьявол! – подумал Ауэрбах, а еще через мгновение: – И к тому же штатская».