Текст книги "Великий перелом"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 43 страниц)

Танки Расы продолжали ползти вперед даже во время его атаки на Больших Уродов. На этот раз тосевиты допустили ошибку – начали наступление, не имея достаточных ресурсов, а когда оно выдохлось – недостаточно быстро перешли к обороне. Командиры Расы, научившиеся на Тосев-3 проворству, заставят теперь тосевитов заплатить за это.

В этом секторе и зенитный огонь был не особенно силен. Большие Уроды, вероятно, потеряли большое количество зенитных орудий, когда началась контратака Расы. Поднимаясь выше в небо, чтобы вернуться на базу в Канзас и снова запастись боеприпасами, Теэрц решил, что такой легкой боевой операции у него не было с времен первых дней завоевания, задолго до того, как он попал в японский плен.

Неожиданное, невозможно яркое и расширяющееся сияние заставило мигательные перепонки скользнуть на глаза в тщетной попытке защитить их. Истребитель накренился, задергался и закрутился в воздухе, полностью утратив стабильность движения по всем трем осям. Управление отказало и не реагировало ни на какие действия Теэрца.

– Нет! – закричал он. – Во второй раз не хочу!

Он попытался дотянуться до кнопки катапультирования. Истребитель врезался в склон холма чуть раньше, чем Теэрц успел на нее нажать.

* * *

…реальным.

Пенни Саммерс отпрянула от него, потрясенная и задыхающаяся. Она глубоко вздохнула и сказала:

– Как ты думаешь, что это была за чертовщина?

– Ты тоже это видела? – спросил Ауэрбах почти неслышным голосом.

Его сердце колотилось, как у чистокровной лошади в день дерби в Кентукки.

– Конечно же. – Пенни снова накинула на него одеяло. – Как будто кто-то зажег новое солнце прямо перед палаткой. – Она посмотрела вокруг. – Но теперь оно затухает.

– Да.

Сверхъестественное свечение длилось всего несколько секунд. Когда Ауэрбах увидел его, он подумал, что сводит счеты с жизнью. Было бы крайне приятно уйти вот так вот, но он радовался, что пока жив.

– Что это такое было?

Прежде чем ответить, Пенни вытерла подбородок уголком одеяла, затем сказала:

– Не знаю, что и думать. Возможно, какая-то штука этих проклятых ящеров.

– Да, – снова сказал Ауэрбах. Он наклонил голову набок. На улицах палаточного города раненых началось необыкновенное волнение. Он слышал, как кричали ящеры, и их крики были похожи на шипение пара, вырывающегося из котлов с плохо сделанными швами.

– Что бы там ни было, они этим явно возбуждены.

* * *

– Не хотите взглянуть на это? – тихо спросил Лесли Гровс, откидывая голову все дальше назад по мере того, как облако, верх которого теперь раздался в стороны, подобно шляпке гриба, поднималось в небеса все выше – оно уже было гораздо выше любой вершины Скалистых гор. Он покачал головой в благоговейном ужасе и удивлении. Горевший неподалеку истребитель ящеров, ранее ставший бы поводом для праздника, теперь не стоил внимания. – Не хотите ли просто посмотреть на это?

– Я слышал, как это выглядит, – ответил генерал Брэдли. – Я был на развалинах Вашингтона, так что знаю, на что они способны. Но я не представлял себе самого взрыва. Пока не увидишь… – Он не стал продолжать. Продолжения не требовалось.

– …и не услышишь, – добавил все же Лесли Гровс.

Они находились в нескольких милях от Денвера; никому не захочется находиться слишком близко от атомной бомбы во время взрыва. Но даже здесь грохот был таким, словно наступил конец света. Земля буквально подпрыгнула под ногами Гровса. Затем пронесся ветер, и все стихло.

– Я надеюсь, мы отвели людей достаточно далеко, чтобы взрыв не повредил им, – сказал Брэдли. – Трудно судить, конечно, поскольку у нас нет достаточного опыта применения такого оружия.

– Да, сэр, – сказал Гровс. – Что ж, мы учимся постоянно, и я ожидаю, что к окончанию войны мы узнаем очень многое.

– Очень боюсь, что вы правы, генерал, – сказал Брэдли, нахмурившись. – Теперь посмотрим, где и как ответят ящеры. Цена, которую мы должны заплатить за остановку их наступления, – это какой-то город, охваченный пожаром. Молюсь, чтобы в конце концов эта сделка оказалась оправданной.

– И я тоже, сэр, – ответил Гровс, – но если мы не удержим Денвер, то не сможем оставить за собой и остальную часть США.

– Я говорю себе то же самое, – сказал Брэдли. – И это позволяет мне заснуть ночью.

Он сделал паузу. Лицо его стало таким угрюмым и строгим, что Гровс смог легко представить себе, как будет выглядеть Брэдли в восемьдесят лет, если доживет.

– Позволяет мне заснуть, – повторил он, – но не позволяет мне оставаться спокойным.

* * *

Атвар уже привык получать дурные вести в своем кабинете на борту «127-го Императора Хетто» или в командном центре флагманского корабля. Получать их в этой тосевитской комнате, более или менее приспособленной для представителей Расы, было непривычно. Мебель и электроника знакомы, но форма окон, тосевитский городской пейзаж, на который он смотрел, сами размеры комнаты, напоминавшие ему, почему Раса назвала тосевитов Большими Уродами, – все кричало, что это не его мир, это чужой мир.

– Возле Денвера, так? – сказал он грустным голосом и просмотрел цифры возможных потерь на экране компьютера. Цифры были предварительными, но выглядели неприятно. Американцы, сражаясь на заранее подготовленных позициях, уже потеряли множество своих самцов. И вот теперь, когда он думал, что прорыв близок…

– Благородный адмирал, они обманули нас, – сказал Кирел. – Они повели наступление в этом секторе, но настолько неудачно, что оно захлебнулось, и тогда они оставили удерживать фронт совершенно недостаточные силы. Когда же местный командир попробовал использовать то, что счел их грубой ошибкой, то…

– Это и была грубая ошибка. Несомненно, ошибка, – сказал Атвар. – Это была наша ошибка. Они хитры, Большие Уроды, полны обмана и предательства. Они не просто отступили и заманили нас, они применили ядерное оружие. Мы должны были предупредить об этом наших самцов. Мы этого не сделали. Они сделали то, что казалось очевидным, хотя и обманным тактическим маневром, – и снова обманули нас.

– Истинно так, – сказал Кирел таким же усталым и полным боли голосом, как у командующего флотом. – Как же нам отомстить за это? Разрушение их городов, похоже, не удержит их от использования ядерного оружия, которое они изготавливают.

– Вы предлагаете провести изменения в политике, командир корабля? – спросил Атвар.

Это был очень опасный вопрос, подразумевавший приказ Кирелу отказаться от любых таких предложений. Дело было не в том, как адмирал сформулировал его. Он имел в виду нечто более серьезное.

И потому голос Кирела звучал настороженно, когда он ответил:

– Благородный адмирал, может быть, нам следует быть более мудрыми в выборе ответных действий и уничтожать тосевитские воинские формирования, противостоящие нам на фронтах. Это могло бы дать больший эффект, чем разрушение гражданских центров, и уж наверняка не меньший.

– Вот это уже похоже на дело.

Атвар вывел на экран карту боев в Соединенных Штатах. При этом с экрана пришлось убрать данные потерь, хотя из памяти они не исчезли. Он показал на узкий полуостров, выступающий в море в юго-восточном регионе не-империи.

– Здесь! Местность Флорида нам подойдет. Не только потому, что здесь бои идут на ограниченном участке, где ядерное оружие будет особенно эффективным, но и еще потому, что мы одновременно отомстим темнокожим тосевитам, которые изменнически притворялись верными нам.

– Вы позволите, благородный адмирал? – спросил Кирел, подходя к компьютеру.

После разрешающего жеста Атвара он изменил масштаб карты для более детального обзора фронтовой обстановки во Флориде.

– Вот здесь, между городом под названием Орландо и еще одним, меньшим, который называется… разве город может называться «Апопка»?

Его рот раскрылся от неожиданного удивления. То же произошло и с Атваром. На языке Расы «апопка» означало «создавать дурной запах». Главнокомандующий наклонился вперед, чтобы изучить карту.

– Похоже, это именно то, во что складываются буквы, не так ли? И тем не менее это подходящее место для возмездия.

– Истинно так – Кирел показал позицию на карте. – Вот здесь американцы сосредоточили большое количество бронетанковых войск.

– Сбросим бомбу туда, где вы показали, – конечно, после того, как наши самцы отступят немного, но не настолько, чтобы это стало очевидно. Может быть, мы сможем поймать тосевитов на один из их же собственных трюков.

– Благородный адмирал, будет исполнено, – сказал Кирел.

* * *

Нье Хо-Т’инг был доволен, что маленькие чешуйчатые дьяволы прекратили показывать свои порнографические фильмы о Лю Хань. Они не преуспели в разрушении ее авторитета, и, после того как ей вернули дочь, уже не имело смысла изображать ее потаскухой.

Как бы то ни было, но в результате ее авторитет только вырос. Это произошло частично благодаря действиям Нье, который разъяснил, что эти фильмы показывают вовсе не характер Лю Хань, а лишь отвратительную эксплуатацию маленькими чешуйчатыми дьяволами женщины, которая оказалась в безвыходной ситуации.

Такое толкование для жителей Пекина оказалось убедительным. На центральный комитет, однако, оно произвело меньшее впечатление. О, члены ЦК соглашались с аргументами Нье, потому что они способствовали благоприятному течению переговоров, и, несомненно, считались с Лю Хань. Но они не могли забыть того, что видели. Поскольку осудить ее они не могли, то с подозрением стали относиться к Нье за связь с женщиной, делавшей такие вещи.

– Нечестно, – пробормотал на ходу Нье.

Эта жалоба осталась незамеченной в хутуне, по которому он шел. Вокруг болтали женщины, вопили дети, лаяли собаки, продавцы расхваливали снадобья и овощи, музыканты старались заработать свою денежку… Только пулеметная очередь могла бы привлечь здесь чье-то внимание. Впрочем, даже пулеметная очередь – если не слишком близко – осталась бы незамеченной в Пекине тех дней.

Нье вышел на Лю Ли Чьян, улицу Фабрики Глазированных Плиток.

Здесь можно было приятно провести свободное время – если бы он им располагал, – потому что здесь процветало множество магазинов, торгующих старыми книгами и курьезами.

Хотя он родился в эпоху умирания Китайской Империи и в тонкостях постиг марксистско-ленинскую мысль, он по-прежнему сохранял уважение к антиквариату, хотя сам этого почти не осознавал.

Теперь, однако, вместо того чтобы зайти в одну из таких лавочек, он задержался возле одного из уличных киноустройств, сооруженных маленькими дьяволами. Вместо того чтобы со злобой смотреть, как Лю Хань позволяет мощному пестику какого-то мужчины проникать в себя, толпа глазела на мать всех взрывов.

Гладкий китаец, объяснявший показываемое, – тот самый пес, который когда-то с таким сладострастием описывал падение Лю Хань, – говорил:

– Вот так Раса уничтожает тех, кто сопротивляется ей. Этот взрыв имел место в американской провинции, называемой Флорида, где глупые иностранные дьяволы сверх меры провоцировали милостивых служителей Империи. Пусть это послужит предостережением всем, кто осмеливается обижать наших хозяев здесь, в Китае.

После показа огненного облака от взрыва самой бомбы картина изменилась – стали показывать вызванные взрывом разрушения. Пушка танка, согнутая, словно свечка, поднесенная слишком близко к огню. Земля, которая выглядела так, словно жар бомбы расплавил ее, превратив в стекло. Повсюду обгорелые трупы. И не только трупы – некоторые обгоревшие куски мяса были еще живы, они извивались, стонали и кричали на своем неразборчивом языке.

– Не хотел бы, чтобы это случилось со мной, – воскликнул старик с длинными белыми усами, спускающимися ниже подбородка.

– Это произошло и с маленькими чешуйчатыми дьяволами, – сказал Нье Хо-Т’инг. – Американцы применили против них такую же бомбу. Эта бомба – месть чешуйчатых дьяволов, но и люди тоже способны делать такие же.

Это радовало его, хотя американцы были капиталистами.

– Иностранные дьяволы, может быть, и научились делать такие бомбы, если правда то, что вы сказали, – ответил на это старик. – Но могут ли их делать китайцы? – Он сделал паузу, чтобы очевидный ответ появился сам собой. – Поэтому лучше, если мы будем делать то, что приказывают маленькие дьяволы, так ведь?

Несколько человек кивнули. Нье посмотрел на них и на старика.

– Маленькие дьяволы никогда прежде не применяли бомбы такого типа здесь и даже не угрожали применить, – сказал он, – и если мы не будем сопротивляться, они станут править нами точно так же, как японцы, – устрашением и жестокостью. Этого мы хотим?

– Маленькие чешуйчатые дьяволы оставят вас в покое, если их оставите в покое вы, – сказал старик.

Нье решил разузнать, кто он, и принять меры к его уничтожению: старик явно был коллаборационистом и зачинщиком.

Кое-кто снова кивнул. Но одна женщина сказала:

– А как насчет той бедной девочки, которую они заставили делать все эти ужасные вещи перед их камерами? Что она им сделала плохого?

Старик уставился на нее. Он открыл рот, словно смеющийся маленький дьявол, но зубов у него было много меньше, чем у империалистов со звезд. Пока он искал ответ, Нье Хо-Т’инг направился к дому-общежитию, в котором жил.

Войдя внутрь, он увидел в столовой первого этажа Хсиа Шу-Тао, который пил чай с красивой продажной девицей. У той на шелковом зеленом платье был сделан разрез – через него виднелось золотистое бедро. Хсиа посмотрел на Нье и кивнул без тени смущения. Его самокритика не подразумевала клятвы в воздержании, просто он обязался удерживаться от приставаний к женщинам, не заинтересованным в нем. Что касается девицы, то для нее сделка носила чисто коммерческий характер. Тем не менее Нье нахмурился. Его помощник явно пренебрегал своими обязанностями.

Но сейчас Нье думал о других вещах. Он поднялся по лестнице и пошел к комнате, которую делил с Лю Хань и ее дочерью, наконец-то освобожденной от маленьких чешуйчатых дьяволов. Поднимаясь по лестнице, он тихо вздохнул. Все шло не так, как представляла себе это Лю Хань. По своему опыту Нье знал, что в жизни мало что получается сразу. Пока он не нашел подходящего момента сказать об этом Лю Хань.

Он потянул дверь на себя. Она оказалась запертой. Он постучал.

– Кто там? – настороженно спросила Лю Хань изнутри.

Теперь она просто так дверь не открывала – после того дня, когда Хсиа Шу-Тао пытался изнасиловать ее. Но, услышав знакомый голос, она подняла брус, впустила Нье и шагнула в его объятия для краткой ласки.

– Ты выглядишь усталой, – сказал он.

Она выглядела изможденной и беспокойной. Но он считал, что лучше выразиться помягче.

Ее дочь сидела в углу и играла с тряпичной куклой, набитой соломой.

– Как ведет себя Лю Мэй сегодня?

К его удивлению и ужасу, Лю Хань заплакала.

– Я родила ее, а она по-прежнему боится меня. Получается так, словно она должна стать маленьким чешуйчатым дьяволом, а не человеческим существом.

Лю Мэй принялась вытаскивать соломинки из куклы, уже далеко не новой.

– Не делай этого, – сказала Лю Хань. Дочь не обратила ни малейшего внимания. Тогда она произнесла то же самое на языке маленьких дьяволов, добавив покашливание.

Дочь послушалась. Лю Хань с усталым видом повернулась к Нье.

– Ты видишь? Она понимает их язык, а не китайский. Она даже не может произносить правильно звуки китайского языка. Что я могу с ней поделать? Как я могу ее воспитывать, если она такая?

– Терпение, – сказал Нье Хо-Т’инг. – Ты должна помнить о терпении. Диалектика доказывает, что коммунизм победит, но ничего определенного не говорит о том, когда. Маленькие чешуйчатые дьяволы ничего не знают о диалектике, но их долгая история дает им терпение. Лю Мэй находилась у них всю свою жизнь, и они изо всех сил старались сделать ее своей. У тебя она находится всего несколько дней. Ты не должна ожидать, что она изменится за один день.

– Этим – я понимаю. – Лю Хань постучала пальцем по лбу. – Но мое сердце разрывается, когда она отодвигается от меня, будто я монстр, и всякий раз, когда мне нужно говорить с нею, я пользуюсь языком, который выучила, потому что я была рабыней.

– Как я сказал, ты не смотришь на проблему рационально, – ответил Нье. – Одна из причин в том, что ты мало спишь. Лю Мэй нельзя назвать обычным человеческим ребенком, но она просыпается ночью, как любой другой. – Он зевнул. – Я тоже устал.

Лю Хань не просила его помогать в уходе за ребенком. Уход за ребенком – женская работа. В определенном смысле Нье воспринимал женщин и их место в жизни как само собой разумеющееся – подобно Хсиа Шу-Тао.

Впрочем, Лю Хань была с ним согласна. Она сказала:

– Я хотела бы, чтобы мне было легче с ней. Я не то, чего она хочет. – Ее губы скривились в горькой досаде. – Она хочет этого маленького дьявола, Томалсса. Это он сделал ее такой. Надо заставить его заплатить за это.

– Здесь мы ничего не сможем сделать, пока мы не узнаем, что он снова спустился на поверхность мира, – сказал Нье. – Даже Народно-освободительная армия не может добраться до корабля чешуйчатых дьяволов высоко в небе.

– Маленькие дьяволы терпеливы, – задумчиво проговорила Лю Хань. – Он не будет вечно оставаться на своем корабле. Он спустится, чтобы украсть еще одного ребенка, чтобы превратить его в маленького чешуйчатого дьявола. Когда он…

Нье Хо-Т’инг не хотел, чтобы она так смотрела на него.

– Думаю, ты права, – сказал он, – но он сможет проделать это не в Китае. Мир гораздо больше, чем мы обычно думаем.

– Если он спустится, то только в Китай, – сказала Лю Хань с чисто мужской уверенностью. – Он говорит по-китайски. Я не думаю, что он говорит на каком-либо еще человеческом языке. Если он ограбит какую-то бедную женщину, то это произойдет только в Китае.

Нье только развел руками.

– Логично, должен сказать. Что мы должны сделать с ним?

– Наказать его, – тут же ответила она. – Я вынесу вопрос на центральный комитет и добьюсь официального одобрения.

– Центральный комитет не одобрит акт личной мести, – предостерег он. – Получить согласие на внесение в повестку вопроса о спасении твоего ребенка тоже было довольно трудно, но это…

– Думаю, предложение будет одобрено, – настойчиво сказала Лю Хань, – я не намереваюсь представить это как акт личной мести, но как символ того, что угнетение человечества маленькими дьяволами нельзя терпеть.

– Представляй это, как хочешь, – ответил Нье. – Все равно это личная месть. Мне жаль, Лю Хань, но я не чувствую, что могу обеспечить тебе поддержку в этом вопросе. Я и так уже потратил слишком много политического капитала ради Лю Мэй.

– Я все равно внесу предложение, – сказала ему Лю Хань. – Я уже обсуждала его с несколькими членами комитета. Думаю, что оно пройдет, поддержишь ты его или нет.

Он опешил. Они так хорошо работали вместе, в постели и вне нее, но всегда он был доминирующим партнером.

А почему нет? До нашествия маленьких чешуйчатых дьяволов, когда все пошло кувырком, он уже был начальником штаба армии, а она была всего лишь крестьянкой, а потом – примером угнетения чешуйчатых дьяволов. Все, чем она стала в революционной борьбе, произошло благодаря ему. Он устроил ее в центральный комитет, чтобы обеспечить себе дополнительную поддержку.

Как она может выступить против него?

По-видимому, она добилась необходимой поддержки для принятия ее предложения. Добилась тихо, за его спиной. До Хсиа Шу-Тао такие сведения тоже не дошли.

– Хороша! – сказал он с неподдельным восхищением. – Очень хороша.

– Да, это так, – сказала она утвердительно. Затем выражение ее лица несколько смягчилось. – Спасибо тебе за то, что устроил меня на место, где у меня есть возможность показать, какой я могу быть.

Она была очень хороша. Она даже старалась не обидеть его, убедиться, что он не сердится. И она это сделала как мужчина, словами, а не с помощью своего тела. Он не думал, что она больше не любит его: просто это был другой способ показать, на что она способна.

Он улыбнулся. Она смотрела с настороженным удивлением.

– Мы вдвоем пойдем далеко, если будем вместе, – сказал он.

Она подумала над этим, затем кивнула. Только позже он задумался: поведет ли он ее своей дорогой, или же она поведет его по своей?

* * *

Поезд со стоном остановился. Уссмак никогда еще не ездил на таком средстве передвижения. На Родине рельсовый транспорт перемещался быстро, ровно и почти бесшумно: благодаря магнитной левитации поезда на самом деле не соприкасались с рельсами, вдоль которых они двигались. Здесь было по-другому. Он чувствовал каждую крестовину, каждый стык, на котором подбрасывало медленно идущий поезд. У его танка был более мягкий и ровный ход, когда он двигался по пересеченной местности, чем у этого поезда на его полотне.

Он издал тихое, означающее досаду, шипение.

– Если бы я был посообразительнее, то никогда бы не вонзил свои зубы в это существо, Лидова. Увы, вот что имбирь делает с самцом!

Один из самцов, набитых вместе с ним в отделение вагона, самец-стрелок Ойяг сказал:

– По крайней мере, вы смогли укусить одного из вонючих Больших Уродов. Большинство из нас просто выжали и использовали.

Из уст остальных прозвучал согласный хор. Для них Уссмак был героем именно потому, что смог нанести удар по СССР даже после того, как местные Большие Уроды забрали его в свои когти. Это была честь, без которой он вполне мог обойтись. Тосевиты знали, за что он попал в этот поезд, и обращались с ним хуже, чем с другими. Как сказал Ойяг, у Советов просто кончились вопросы, которые можно задать большинству плененных самцов. Уссмак стал исключением.

Двое Больших Уродов с автоматическим оружием открыли дверь в отделение.

– Выходи! Выходи! – орали они на уродливом русском языке.

Это было слово, которое Уссмак выучил. Он знал немного русских слов, но некоторые его товарищи находились в плену уже давно. Они переводили приказания для тех, кто вроде него был новичком.

Он вышел. В коридоре было холодно. Тосевиты стояли вдоль внешней стенки, не допуская скопления самцов и возможного нападения на охрану. Но никто не оказался таким безрассудно храбрым, чтобы попробовать. Никто, имевший опыт проживания в СССР, не сомневался, что Большие Уроды с радостью пристрелят любого самца, который доставит им хоть малейшую неприятность.

Наружная дверь в дальнем конце вагона была открытой. Уссмак направился к ней. Он привык жить в тесноте с другими самцами – ведь он был членом танкового экипажа, – но даже немножко прогуляться было приятно.

– Может быть, они будут кормить нас получше, чем в этом поезде? – с надеждой проговорил он.

– Молчать! – закричал один из вооруженных охранников по-русски.

Уссмак знал это слово и замолк.

Если в коридоре было просто холодно, то снаружи холод стоял страшный. Уссмак принялся вертеть глазами, осматриваясь и раздумывая над тем, что это за местность. Она определенно отличалась от разрушенной Москвы, куда его доставили после того, как он сдал свою базу самцам СССР. В той поездке он тоже кое-что повидал, но тогда он был коллаборационистом, а не пленником.

Темно-зеленые тосевитские деревья во множестве росли вокруг открытого пространства, на котором остановился поезд. Он слегка приоткрыл рот, чтобы язык его почувствовал запах. Он был острым и пряным и почти напомнил ему об имбире. Ему захотелось имбиря – чтобы только отвлечься от неприятностей. Он больше не будет пытаться напасть на Больших Уродов. Он не будет и думать об этом.

Крики и жесты Больших Уродов погнали его вместе с жалкой толпой остальных самцов через ворота в изгороди, сделанной из большого количества когтистого материала, который тосевиты используют вместо режущей проволоки, – и дальше, к нескольким довольно грубо сделанным зданиям из нового сырого дерева. Другие, более старые здания располагались дальше вглубь и тоже отделялись от новых проволокой с когтями. Большие Уроды в грязных и поношенных одеждах смотрели на него и его товарищей с пространства между этими старыми зданиями.

Подробностей Уссмак рассмотреть не успел. Охранники кричали и размахивали руками, показывая, куда идти дальше. У некоторых было автоматическое оружие; другие держали больших рычащих животных, у которых рты были полны больших острых желтых зубов. Уссмак видел таких тосевитских зверей и раньше. Один такой со взрывчатым материалом, привязанным к спине, вбежал под его танк, взорвал себя сам и подорвал гусеницу боевой машины. Если Большие Уроды смогли натренировать их на это, то – он был уверен в этом – могут научить их гоняться и кусать самцов Расы, которые выйдут из строя.

Он не собирался выходить из строя, ни в буквальном, ни в переносном смысле слова. Вместе с остальными самцами он вошел в здание, куда их гнали. Вертя глазами, он так же быстро осмотрелся внутри здания. По сравнению с коробкой, в которой его держали в московской тюрьме, по сравнению с набитым до предела отделением вагона, в котором его везли в это место, оно было просторным и роскошным. По сравнению с любыми другими жилыми помещениями, даже с тосевитскими бараками в Безансоне, где ему тоже пришлось пожить, оно служило синонимом убогости.

Внутри имелось небольшое открытое пространство с металлическим устройством посередине. Охранник взял железную кочергу и открыл дверцу этого устройства, затем бросил несколько черных камней в огонь, который горел там. Только теперь Уссмак понял, что это устройство, должно быть, печь.

Вокруг стояли ряды и ряды нар, в пять и шесть этажей, сделанные по размерам Расы, а не Больших Уродов. Когда самцы поспешили занять места, впечатление о просторе барака исчезло. Здесь они также оказались в отчаянной тесноте.

Охранник что-то закричал Уссмаку. Он не знал, чего от него хотят, но начал двигаться – что, вероятно, удовлетворило Большого Урода. Он занял нары на третьем этаже во втором ряду от печки. Он надеялся, что устроился достаточно близко. Послужив в Сибири, он испытывал благоговейное уважение к тосевитской погоде.

Место для спанья на нарах было из голых досок, с единственным вонючим одеялом – вероятно, сотканным из шерсти какого-то местного животного, с неудовольствием подумал он, на случай, если печь не даст достаточно тепла. Это показалось Уссмаку вполне возможным. Почти ничего тосевиты не делали так, как следовало бы, исключая то, что причиняло страдания. Это у них выходило отлично.

Ойяг вскарабкался на нары над ним.

– Что они будут делать с нами, благородный господин? – спросил он.

– Я этого тоже не знаю, – ответил Уссмак.

Как бывший водитель танка он по рангу стоял выше самца-стрелка. Но даже те самцы Расы, у которых раскраска тела была более замысловатой, чем у него, теперь часто удостаивали его почетного обращения. Никто из них не поднимал мятежа или не командовал базой, сместив законного руководителя.

«Они и не знают, как я жалею, что сделал это, – с досадой думал Уссмак, – и еще больше жалею, что сдал базу советским войскам, когда она была в моих когтях».

От этого сожаления пользы было не больше, чем всегда.

Барак постепенно наполнялся самцами. Когда последние прибывшие заняли нары – расположенные так далеко от печки, что Уссмаку стало их жаль: каково им придется, когда наступит ночь? – еще один самец и два Больших Урода вошли в дверь и остановились, ожидая, чтобы их заметили.

Уссмак с интересом рассматривал пришедших. Самец Расы вел себя так, словно он здесь что-то значит, хотя раскраска его потускнела и ободралась, не позволяя судить о ранге. Стоявшие рядом с ним тосевиты представляли интересный контраст. На одном была одежда, типичная для охранников, угнетавших Уссмака с момента пленения. Другой был одет в потрепанную одежду, такую же, как у самцов, наблюдавших через изгородь из проволоки с когтями за прибытием Уссмака и его товарищей. У этого дополнительно росли волосы на лице, что делало его, по мнению Уссмака. еще более неопрятным, чем прочие тосевиты. Самец сказал:

– Я – Фссеффел. Когда-то я был командиром звена бронетранспортеров. Сейчас я старший самец Барака-Один Расы.

Он сделал паузу. Большой Урод с шерстью на лице заговорил по-русски с тем, кто был одет в одежду официального покроя. «Переводчик», – сообразил Уссмак. Он решил, что Большой Урод, понимающий его язык, может оказаться полезным, а поэтому с ним стоит познакомиться.

Фссеффел продолжил:

– Самцы Расы, вы находитесь здесь, чтобы работать на самцов СССР. С данного момента это будет вашей единственной функцией. – Он сделал паузу, чтобы все поняли и для перевода тосевита. – То, как хорошо вы будете работать, как много вы произведете, будет определять, как хорошо вы будете питаться.

– Это варварство, – прошептал Ойяг Уссмаку.

– Ты ожидал, что Большие Уроды будут вести себя, как цивилизованные существа? – прошептал в ответ Уссмак.

Он сделал знак Ойягу замолчать – Фссеффел продолжал говорить.

– Вы выберете себе старшего самца в этом Бараке-Три Расы. Этот самец будет вашим посредником в делах с русскими самцами народного комиссариата внутренних дел, тосевитской организации, ответственной за управление этим лагерем. – Он снова сделал паузу. – Призываю вас разумно отнестись к выбору. – Он добавил усиливающее покашливание. – Если вы не сделаете выбора, он будет сделан вместо вас, более или менее случайным образом. В Бараке-Два Расы так и случилось. Результат получился неудовлетворительный. Я призываю вас воздержаться от такого поведения.

Уссмак подумал, что же за неудовлетворительный результат имел в виду Фссеффел. Все виды возможных неприятностей он уже переживал: голод, пытки, наказания. До мятежа он о таких вещах не задумывался. С тех пор его границы познания расширились – и не в лучшую сторону.

Ойяг удивил его, закричав:

– Уссмак!

Через мгновение уже половина самцов в бараке называла его имя. Они хотят, чтобы он стал их старшим самцом, понял он без всякой радости. В этом случае ему придется постоянно общаться с Большими Уродами, чего он желал менее всего на свете. Но подходящего повода отказаться он не видел.

Большой Урод с волосистым лицом сказал:

– Пусть самец по имени Уссмак выйдет вперед, чтобы все увидели его.

Он говорил на языке Расы так же бегло, как любой тосевит, которого слышал Уссмак. Когда Уссмак спустился с нар и подошел к двери, Большой Урод сказал:

– Я приветствую вас, Уссмак. Мы будем вместе в каждый из остальных дней. Я – Давид Нуссбойм.

– Я приветствую вас, Давид Нуссбойм, – сказал Уссмак.

* * *

Бриз по-прежнему доносил чуждую вонь Каира к обонятельным рецепторам на языке Атвара. Но это был приятный слабый бриз, и командующий флотом был готов терпеть тосевитскую вонь, тем более что добился успеха и нанес Большим Уродам мощный удар.

Он вывел ситуационную карту Флориды на один из компьютеров в его тосевитском жилище.

– Мы сломили здесь американцев, – сказал он Кирелу, показывая на карту. – Бомба проделала брешь, и мы хлынули в нее. Теперь они бегут перед нами, как в первые дни после начала завоевания. Наше обладание полуостровом кажется гарантированным.