Текст книги "Однажды рабби уйдёт"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

22

Моррис Гальперин чихнул раз, потом другой.

– Начинается простуда, Морри? – спросила его жена.

– Не-а. – Он шмыгнул носом. – Уже готов.

– Тогда тебе лучше не идти на совещание сегодня вечером. Прими пару таблеток от простуды и ложись спать.

– Я приму таблетки, но на встречу пойду. Вернусь домой – возьму ещё пару, а потом пойду спать.

– Твоё дело, – бросила жена. Затем заглянула в аптечку. – Осталось только две штуки.

– Я возьму бутылку в аптеке.

Совет выборщиков собирался каждую среду вечером на протяжении всего года, и Моррис Гальперин, как юридический советник города, был обязан присутствовать на заседаниях. Перед публичным слушанием в зале заседаний пятеро членов Совета уединялись на пятнадцать-двадцать минут в своём офисе – небольшой комнатке, в которой едва помещались пять столов – чтобы обсудить повестку дня предстоящего заседания и договориться о порядке рассмотрения дел. Обычно Моррис Гальперин присоединялся к ним, чтобы в случае необходимости дать юридический совет.

Когда Гальперин доехал до ратуши, ему показалось, что таблетки подействовали. Но как только он оказался в закрытой атмосфере офиса, тут же снова принялся чихать.

– Словили простуду, Моррис? – спросил Том Брэдшоу, председатель.

– Или простуда словила меня.

– Вы знаете, что вам нужно? Порция хорошего виски. – Брэдшоу полез в нижний ящик стола и вытащил бутылку и стакан. Налил его и передал Гальперину.

– Я, право, не знаю. Я уже принял несколько таблеток[83]83
  Ряд лекарственных препаратов несовместим с алкоголем.


[Закрыть]…

– Давай, выпей, дружище. Тебе сразу станет лучше.

И, похоже, действительно помогло. По крайней мере, вначале немного полегчало, но в зале заседаний Гальперина прошиб обильный пот, хотя было не так уж и жарко. Голова была тяжёлой, а кости ломило вовсю. Когда около десяти часов собрание закончилось, он решил не присоединяться к «ребятам», то есть к выборщикам и присутствовавшим старшим городским чиновникам, которые отправлялись выпить в «Корабельный камбуз». Он извинился, объявив, что идёт домой и ложится спать.

– Выпей побольше виски и ещё немного горячего чая, – убеждал Том Брэдшоу, – и утром всё как рукой снимет.

– Хорошо.

Направляясь к дому, он проехал мимо аптеки, уже закрытой, и вспомнил, что у него не осталось таблеток от простуды. Однако аптека в Линне работала допоздна, и, хотя ему и было не по пути, он решил, что результат стоит дополнительных пятнадцати минут езды.

Аптекарь знал его и задал вопрос, когда Гальперин попросил стакан воды, чтобы принять пару таблеток прямо сейчас:

– Вы отправляетесь домой, мистер Гальперин? Я имею в виду, вы не едете в Бостон или что-то в этом роде, а?

– Нет, я прямо домой и спать. А в чём дело?

– Они содержат антигистаминный компонент и могут вызвать у вас сонливость.

– Да? Нет, я еду домой.

***

Милли Хэнсон оторвала взгляд от книги из серии «Настоящая романтика», когда Тони Д’Анджело подошёл к шкафу в прихожей и снял пальто с вешалки.

– Куда ты идёшь, любовничек? – спросила она.

– Собираюсь раздобыть немного хлеба.

– Но у нас есть булочки, и магазины закрыты… О, ты говоришь о деньгах? Надолго уходишь?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Может быть, и не слишком.

Она знала, что лучше не спрашивать дальше. Любопытство гасилось смутным ощущением: раз Тони скрывает свои действия, то, вероятно, лучше ничего не знать. Милли услышала, как хлопнула дверца машины и завёлся мотор. Затем она поправила подушки, растянулась на диване и вскоре с головой погрузилась в проблемы, с которыми сталкивалась медсестра Мэри Мак-Тиг, пытаясь угодить своей пожилой и раздражительной пациентке леди Хавершем, и заставить её сына, красавчика лорда Хавершема, заметить бедную сиделку.

Тони миновал Ревир, Линн и выехал на Хай-стрит. Увидев плакат «Вы находитесь в Барнардс-Кроссинге», он замедлил ход и повернул направо. Затем он заметил знак «Глен-лейн» в небольшом просвете между деревьями и кустарником, выстилавшим дорогу. Если бы не знак, этот переулок можно было бы легко пропустить в темноте. Тони проехал по извилистой, петляющей аллее около сотни ярдов; затем, увидев просвет с одной стороны, свернул туда и припарковался. Выключил фары, закурил сигарету и устроился ждать.

***

Вскоре после выхода из аптеки Моррис Гальперин действительно начал испытывать сонливость. Попутные машины проносились мимо, а те, что ехали во встречном направлении, ослепляли его ярким светом фар. Несколько раз ему яростно сигналили – то ли потому, что он убрал ногу с педали газа и неожиданно затормозил, то ли потому, что съехал с полосы. Поэтому он решил добраться домой по Глен-лейн, а не по шоссе – это был короткий путь, и, что ещё важнее, он предполагал, что там не будет такого движения.

Он ехал, включив дальний свет, когда внезапно попал в выбоину. Когда капот автомобиля подскочил, Гальперину показалось, что на дороге лежит тело. Он резко нажал на тормоза и остановил машину. Затем опустил окно, высунул голову и оглянулся. На земле действительно кто-то лежал. Гальперин вылез из машины и пошёл назад. Он опустился перед телом на колени, не зная, что делать. Тихо, почти шёпотом он выдавил:

– Эй, друг, с вами всё в порядке? – Затем: – Вы меня слышите?

Если бы только здесь появился другой автомобиль, подумал Гальперин. Он мог бы его остановить. Тогда кто-то остался бы с бедолагой, пока другой отправился бы за помощью. Но в такой поздний час на это нечего было и рассчитывать. Ночью по Глен-лейн почти никто не проезжал.

Гальперин вновь уселся в машину и проследовал до конца Глен-лейн, где она переходила в Мейпл-стрит. Он думал, что сумеет позвонить кому-нибудь в дверь и попросить разрешения воспользоваться телефоном. Но во всех домах было темно, за исключением редких лучей света, пробивавшихся сквозь задёрнутые шторы на верхнем этаже.

Внизу, почти в конце улицы, где она пересекалась с Мейн-стрит, светились окна только в одном доме – доме рабби Смолла. Но Моррис не хотел идти туда. Ноги подкашивались – то ли из-за таблеток, то ли из-за виски. Конечно, он выпил всего один стакан, и то несколько часов назад, но разве виски не мог взаимодействовать с таблетками? Рабби ещё подумает, что он пьян.

Гальперин продолжал ехать по Мейпл-стрит, а затем, повернув на Мейн-стрит, увидел патрульный полицейский автомобиль. Он нажал на клаксон, патруль замедлил ход и остановился. Полицейский вышел и подошёл к машине Гальперина.

Осветив его лицо фонариком, офицер сказал:

– А, это вы, советник. Что случилось?

– На дороге на Глен-лейн, прямо за подъёмом, лежит тело. Я… я думаю, что он мёртв.

– Глен-лейн? Хорошо, проверим.

***

Сержант Драммонд присел на корточки возле тела на дороге и засунул короткие пальцы под воротник.

– Кажется, он мёртв, но точно не скажешь. Вот что, пока я всех вызываю, возьми сигнальные огни и перегороди дорогу. Лучше от обочины до обочины. Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь въехал в переулок и всё испортил.

– Правильно. – Офицер Ноуленд принялся рыться в задней части автомобиля. – Как насчёт другого конца?

– Я сам поставлю, как только передам вызов.

Но когда Ноуленд вернулся к машине, сержант всё ещё был там, освещая землю фонариком.

– Наехали и скрылись, ясно, как дважды два. Посмотри, сколько тут стекла. Это от фар. Нужно быть осторожным, ничего не трогать. Ребятки из лаборатории умудряются творить чудеса с вещами, которые подбирают. Ну ладно, теперь давай установим вспышки на другом конце. Они будут здесь через пару минут.

Когда они спустились вниз по склону, сержант провёл фонарём от одной стороны дороги до другой. И полицейские заметили машину, припаркованную у маленького разъезда.

– Вы думаете, это его машина? – спросил Ноуленд.

– Должно быть. Решил выйти отлить, наверное. – Он повернулся и помахал фонариком в сторону холма. – Похоже, за той кучей деревьев на вершине холма.

– Чёрт, серж, но вокруг сплошные кусты. Всё, что ему нужно было сделать – это открыть дверь, развернуться на сиденье и расстегнуть штаны.

Сержант Драммонд не собирался проявлять снисходительность к возражениям со стороны подчинённого, особенно такого, как Билл Ноуленд.

– Некоторые люди, – процедил он высокомерно, – не гадят в собственных гнёздах[84]84
  Намёк на известную поговорку: «Ни одна птица не гадит в собственном гнезде».


[Закрыть].

23

София Магнусон, присев на край кровати, наблюдала, как дочь расчёсывает волосы у туалетного столика. Обращаясь к изображению Лоры в зеркале, она промолвила:

– Мы за последние недели тебя почти не видели.

– Я была занята кампанией, – призналась Лора, не оборачиваясь, – но сейчас всё пойдёт на спад. Конечно, процесс ещё продолжается, но мы не особенно переживаем, поскольку выиграли первичные выборы. Здесь всегда был республиканский округ. Конечно, мы не можем расслабиться, и нам предстоит ещё много работы, но всё идёт хорошо, и мы больше не боимся.

– Ты говоришь «мы», как будто… как будто…

Она обернулась к матери.

– Как будто я сама баллотируюсь? Пожалуй, так и есть. Мы – команда, Джек Скофилд и я. Он бы никогда не выиграл праймериз без меня, и знает об этом. Он, вероятно, вообще сошёл бы с дистанции, если бы не я. И, безусловно, я без него тоже не смогла бы далеко продвинуться.

– Я не понимаю, – покачала головой мать. – Когда ты принялась за это… эту политическую работу, мы с отцом понимали: ты намерена получить практические знания о политике, чтобы дополнить то, чему училась в школе. Во всяком случае, ты нам заявила именно так. Твой отец считал, что таким образом ты сможешь встретиться с интересными молодыми людьми, и в конце концов ты успокоишься и… и…

– И выйду замуж?

– Для женщины есть карьеры и похуже, – спокойно произнесла София.

– О, мама, на дворе восьмидесятые годы.

– Но так считал твой отец. А он довольно консервативен. Как и большинство мужчин.

– Но ты не согласна?

– Ну, видишь ли, я понимаю, что всё изменилось. Я, естественно, не возражаю против твоей карьеры в политике, равно как не возражала бы против того, чтобы ты планировала карьеру в области права или медицины. Но ты должна признать, что политика – это… это риск. Можно работать, не покладая рук, а затем, проиграв выборы, оказываешься за бортом. И весь труд впустую.

– Конечно, – нетерпеливо перебила Лора. – Вот почему я пошла таким путём. Я не заинтересована в том, чтобы самой баллотироваться в правительство, потому что меня не интересует слава. Кроме того, женщина, баллотирующаяся на государственную должность, находится в крайне невыгодном положении. Её голос не подходит для политических речей. Когда она пытается выразить убеждённость, ей приходится кричать. Более того, в наши дни любая женщина, выставившая свою кандидатуру, не может не оказаться втянутой в «Женское освободительное движение»[85]85
  Женское освободительное движение (ЖОД, WLM) – политическое объединение женщин и феминистского интеллектуализма. Оно возникло в конце 1960-х и продолжалось до конца 1980-х гг., в первую очередь в промышленно развитых странах западного мира, что привело к большим переменам (политическим, интеллектуальным, культурным) во всём мире. Ветвь радикального феминизма ЖОД, основанная на современной философии, состояла из женщин с различным расовым и культурным происхождением, которые утверждали, что экономическая, психологическая и социальная свобода необходима женщинам для того, чтобы они перестали быть гражданами второго сорта в своих обществах. (Википедия).


[Закрыть], а я не собираюсь становиться его частью. Я просто хочу иметь возможность сделать что-то важное и стоящее.

– Ты имеешь в виду, что хочешь власти и влияния.

– Ну да. Почему бы и нет? Власть должна доставаться тем, кто может использовать её разумно.

Мать улыбнулась.

– А ты имеешь в виду тех, кто получает удовольствие, используя власть.

Лора вернула улыбку.

– Прекрасно. Так вот, у меня возникла идея прицепиться к какому-нибудь политическому кандидату, которого я могла бы направлять и которым могла бы управлять. О, я не имею в виду, что заранее всё так и планировала. Изначально я рассчитывала, что начну с помощи в кампании, а затем, возможно, стану незаменимой. Но потом я встретила Джека Скофилда, и всё стало на свои места. Он оказался идеальным кандидатом. Во-первых, он был одинок.

– То есть?

– Никаких политических покровителей, никакой группы влияния, которую он бы представлял, так что о конкуренции и речи не шло. Более того, он – холостяк, так что не было жены, с которой мне пришлось бы соперничать. Я могла сразу вмешаться и взять верх. И, что самое приятное, у него не было никакой должности, никакой платформы, никаких особых идей, которые он бы продвигал, никаких причин баллотироваться – кроме, может быть, смутного представления о том, что кампания обеспечит ему рекламу, и это поможет его юридическому бизнесу, не приносящему сейчас особых дивидендов.

– А также стремление к власти и влиянию? – предположила миссис Магнусон.

Лора, подумав, покачала головой.

– Нет, не похоже. Он не из тех, кто отдаёт приказы. Ему удобнее исполнять их. Может быть, даже не приказы, а предложения.

– Ты предлагала возглавить его кампанию, поддержать его деньгами?

Лора засмеялась.

– Ничего подобного. Мы просто поговорили, я выдвинула несколько предложений, и, прежде чем он узнал об этом, создала штаб-квартиру. Естественно, это повлекло за собой трату денег, что порядком его беспокоило. Знаешь, мама, люди, у которых не так много средств, склонны очень сильно беспокоиться об оплате счетов.

– У него вообще нет денег?

– О, несколько тысяч, которые он копит, как скряга. Когда я договаривалась, чтобы он где-то выступил, он соглашался, потому что это означало возможность пожертвований на кампанию. – Она хихикнула. – Вот так я и заставила его работать, не покладая рук.

Мать сочувственно улыбнулась.

– Но если он победит на выборах…

– Почти наверняка, раз уж мы выиграли первичные.

– Тогда он переедет в Бостон, так ведь? А ты?

– Тоже, ведь я управляю его бостонским офисом.

– То есть ты останешься с ним?

– Можешь держать пари. Я собираюсь продвинуть его в Вашингтон в качестве конгрессмена, а то и сенатора.

– Но если он холостяк, он может жениться и…

– Он женится на мне, естественно. Ты же не думаешь, что я позволю кому-то ещё вмешиваться в мои действия?

– Ты хочешь сказать, что он сделал тебе предложение?

Лора снова улыбнулась.

– В наши дни мужчины так не поступают. Вы как бы приходите к пониманию.

Мать нервно заломила руки.

– Лора, ты была… близка с ним?

– Конечно. Как же я могла согласиться без этого?

В нынешние времена не осталось ни скрытности, ни сдержанности, подумала миссис Магнусон. Будто пробуешь машину перед покупкой. Ну, похоже, в некотором роде это действительно так, подумала она, и, вероятно, это и к лучшему.

– Ты его любишь? – спросила она.

– То есть хочется ли мне щебетать, как птичка, когда я думаю о нём? Как я, будучи первокурсницей колледжа, щебетала из-за преподавателя математики? Нет, и не хотела бы в будущем. Но он мне очень нравится. Мы дополняем друг друга, и я ожидаю, что у нас будет хороший брак. И мы заведём детей. Они – не только политический актив, но и благодатный материал для предвыборных фотографий, – добавила она с озорной ухмылкой.

Миссис Магнусон колебалась. И наконец спросила:

– Он знает, что ты еврейка?

– Конечно.

– И это для него не имеет никакого значения?

– О, мама, в наши дни это вообще никого не волнует.

– Но теперь это может иметь какое-то значение для твоего отца, раз он является президентом здешнего храма.

– Церемонию проведёт рабби, если ты об этом. Я ясно дала понять Джеку с самого начала. Поскольку свадьбу готовит семья невесты, я чувствовала, что мы должны сделать это по-своему.

– Ты подразумеваешь, что он перейдёт в иудаизм?

– О нет. Я бы не позволила ему, даже если бы он пожелал. Это помешало бы ему политически. Я бы не позволила ему принять иную веру, как и сама бы не приняла.

– Тогда я не уверена, что рабби обвенчает вас, – с сомнением протянула София. – Я думаю, что есть какие-то еврейские правила, запрещающие подобные браки.

– Чепуха. Разве я не была подружкой невесты на свадьбе Тоби Бермана пару лет назад? Жених был христианином, и у них был рабби, даже с бородой, совершавший необходимый фокус-покус. Хотя припоминаю, что Тоби сказал, что им пришлось забрать его из какого-то места в Нью-Гемпшире.

– Хорошо, я поговорю об этом с отцом. Может, твоего молодого человека как-нибудь вечером стоит пригласить на ужин?

– Отлично,– восторженно ответила Лора. – Ты увидишь, он тебе понравится, и папе тоже.

– Надеюсь. Даже уверена. – Миссис Магнусон встала, собираясь уйти. У двери она вновь заколебалась. – Рассматривали ли вы возможность проведения чисто гражданской церемонии, с судьёй? Твой отец знаком с судьёй Пирсоллом из Верховного суда штата Массачусетс.

Лора сжала губы в тонкую линию. Мать отлично знала эту гримасу – дочь приняла решение, и его не изменить.

– Это моя свадьба, и правила устанавливаю я. И хорошо, что Джек понял это с самого начала.

24

Начальник полиции Ревира, Чезаре Орландо – для близких Чеззи – посчитал целесообразным ради гармонии в округе отчитаться лично перед шефом Лэниганом.

– Хью? Чеззи Орландо. Я подумал, что нужно сообщить тебе – мы разобрались с этим делом о наезде и побеге с места преступления. Я послал детектива Лэнса. Помнишь его? Он похож на гробовщика. Очень хорош в таких делах. Вызывает симпатию.

– Очевидно, в Ревире он нарасхват, – предположил Лэниган.

– Да ну, Хью. Мы – солидный город, а не маленький городок, как Барнардс-Кроссинг. Так вот, Лэнс пошёл по адресу. Это многоквартирный дом – жилое место гостиничного типа. Не слишком чистый, но довольно респектабельный. Не доставляет нам особых неприятностей, понимаешь? В основном – временные жители, но есть и старики, которые живут там годами.

– Ясно.

– И там обнаружилась бабёнка. Выглядит достаточно прилично. Не бросается в глаза. Тридцать пять или даже немного старше. Они жили вместе несколько месяцев, она и жертва, Тони Д’Анджело. В наши дни это – практически брак.

– У неё есть имя? – Лэниган потянулся к блокноту.

– О, я не сказал? Милдред Хэнсон. Но когда соседи звали её миссис Д’Анджело, она не исправляла их. Лэнс сказал, что она похожа на порядочную женщину. Он отвёл её в морг, и она тут же опознала тело.

– На него что-то есть?

– По её мнению, он приехал из Нью-Йорка.

– А чем он зарабатывал на жизнь?

– Она ничего определённого не знает, за исключением того, что он был как-то связан с политикой.

– А ты не знал его, Чеззи? – откровенно недоверчиво поинтересовался Лэниган.

– Он не работал на местном уровне. Он играл с большими мальчиками в Бостоне. Поэтому, несмотря на то, что это твоя работа, а не моя, я в качестве одолжения тебе позвонил парочке своих приятелей-итальянцев…

– Спасибо, Чеззи, ты милашка.

– Ну, я всегда говорил, что рука руку моет. Он был чем-то вроде мальчика на побегушках.

– Для кого?

– В основном на вольных хлебах, но много сделал для Большой Шишки.

– Что-нибудь ещё?

– Послушай, Хью, это не похоже на убийство, это банальный наезд. Да, я вот что хотел спросить. Твои люди обыскали его. Сколько у него было денег?

– Всего несколько баксов. Подожди минутку. Вот, двадцать семь долларов в кошельке и немного мелочи, пятьдесят два цента в правом кармане брюк. А в чём дело?

– Девушка намекнула, что у него то ли было при себе много денег, то ли они должны были появиться.

– Ясно. Где девушка сейчас? Где она живёт?

– Насколько я могу судить, остаётся по прежнему адресу.

– У неё есть деньги? Как она собирается жить?

– Она официантка. В «Голубой луне». Что-то вроде коктейль-бара.

– Хорошо, Чеззи, спасибо. Дай мне знать, если что-нибудь услышишь.

– Ты знаешь меня, Хью.

***

Нельзя сказать, чтобы детектив-сержант Данстейбл был лентяем или нытиком, но он терпеть не мог бесполезную работу. Поэтому, получив задание, он заявил:

– Боже, лейтенант, этот тип должен быть полным психом, чтобы чинить фару в местном гараже после того, как разбил её из-за наезда.

– А откуда ты знаешь, что он не псих? Может быть, он был пьян, и сбил парня, но решил, что просто наехал на кочку. Не забудь, это Глен-лейн, где выбоин больше, чем тротуаров. Поэтому он едет домой и ложится спать. А на следующее утро, когда проснулся, то увидел, что у него разбита фара.

– Да, но…

– Так что было бы чертовски смешно, если бы мы не удосужились проверить, и при этом на самом деле существует работник автозаправки, который помнит, как заменял чью-то фару. И когда один из избирателей позвонит Хью Лэнигану, что тот скажет? «Офицер Данстейбл сказал, что этот тип должен быть полным психом, чтобы чинить фару в местном гараже после того, как разбил её из-за наезда, поэтому я не стал проверять местные гаражи»?

– Просто мысли вслух, лейтенант.

В первом же гараже владелец покачал головой и сказал:

– Речь идёт о наезде, да? Слушай, парень должен быть болваном, чтобы чинить фару там, где он только что совершил наезд.

– Как вы узнали?

– Билл Ноуленд упомянул об этом в кафе сегодня утром.

– М-да? Что ж, это рутина, но мы имеем права упускать шанс, – сухо ответил сержант.

– Попробуйте у Гейтли, – крикнул ему вслед владелец.

При проверке четвёртого гаража сержант Данстейбл напал на золотую жилу. Мистер Глоссоп из «Авторемонта и заправки Глоссопа» бросил на него взгляд из-под выбеленных солнцем бровей и сообщил:

– Да, я вчера установил фару.

– Вы уверены, что это было вчера?

Глоссоп убрал каблуки со стола и сел. На его длинном обветренном лице отразилось раздражение.

– Конечно, я уверен, что это было вчера. Я что, часто меняю фары?

– Кому-то из ваших знакомых?

Глоссоп покачал головой.

– Чёрный «шевроле», семьдесят третьего года, немного побитый, но водителя я не знаю.

Помощник Глоссопа, Том Блейкли, крупный рыжий молодой человек, оформлявший рядом с ними квитанцию об оплате заправки кредитной картой, вмешался в разговор:

– Я знаю его, сержант.

– Правда? Как его зовут?

– Ну, на самом деле я не знаю его, но видел, где он живёт. Минутку, серж.

Он вышел, чтобы получить подпись клиента на квитанции, а Глоссоп продолжил рассказ.

– Этот тип приехал поздно вечером и сказал, чтобы я заправил бак. Я заметил разбитую фару и спросил, не хочет ли он заменить её. – Он посмотрел на потолок. – Наверно, я провернул что-то вроде рекламного трюка. Я как бы намекнул, что вы, ребята, проводите проверку, чтобы убедиться, что все машины должным образом оборудованы, а сейчас темно, и у него работает только одна фара... Почему вся выгода должна доставаться «Сирсу»[86]86
  «Сирс» – американская сеть универмагов.


[Закрыть]?

– Конечно, лучше сразу решить все вопросы на месте.

Глоссоп кивнул.

– Вот и я так думаю. Ну, он вылез, подошёл, посмотрел и сказал что-то вроде того, что, мол, камень отлетел от колеса, так что валяйте. И я открутил ободок и вынул то, что осталось от фары, горловину, знаете ли…

– Что вы сделали с этой, с горловиной?

– Там, в мусорном баке.

Том Блейкли вернулся.

– Как я уже сказал, серж, на самом деле я его не знаю, но часто видел его. Кажется, он новичок в городе. Почти такой же высокий, как я, может быть, шесть футов, но гораздо худее. Он живёт на Мейпл-стрит, в конце, недалеко от Глен-лейн. Я видел его машину, припаркованную там. Последний дом, кажется. У него наклейка на заднем стекле, «Северо-восточный университет», так что, думаю, он учится в Бостоне.

Сержант подошёл к мусорному баку и неуверенно сунул туда руку. Затем вернулся и сказал:

– Я хочу позвонить по вашему телефону в участок. Мне нужно, чтобы кто-нибудь приехал сюда и забрал этот мусорный бак.

– Как это – забрал? – рассердился Глоссоп.

– Ненадолго. Мы вернём его. Я просто хочу, чтоб его опустошили.

– А нам что делать?

– У нас есть картонная коробка, её и возьмём, – вставил Блейкли.

– Что ты забыл на Мейпл-стрит? – полюбопытствовал.

– О, там живёт моя знакомая, – улыбнулся Блейкли.

Несколько позже в участке сержант доложил шефу Лэнигану:

– Парень живёт на Мейпл-стрит, угол Глен-лейн. Зовут Крамер. Доставить его сюда?

– Нет, подождём, пока не получим ответ из дорожной полиции. Если фара совпадёт с осколками, тогда и займёмся им. Хорошая работа, сержант.

Сержант Данстейбл ухмыльнулся.

– Просто нормальная работа сыщика.