Текст книги "Однажды рабби уйдёт"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

32

Пол Крамер предстал перед судом в понедельник утром в Салеме. Сержант Данстейбл присутствовал и как офицер, производивший арест, и как сопровождавший обвиняемого из участка в Барнардс-Кроссинге. Помощник окружного прокурора Чарли Вентуро настаивал на высокой сумме залога на том основании, что произошло серьёзное преступление, убийство. Джон Скофилд, выступая в качестве защитника обвиняемого, утверждал, что у Пола не было никаких приводов в полицию, что он учится в университете, и нет никаких оснований предполагать, что он окажется недоступен для суда.

Судья кивнул и, обращаясь к Полу, сказал:

– Я назначаю суд на двадцатое ноября. Я освобождаю вас под подписку о невыезде. Вам придёт уведомление о суде по почте, но даже если вы его не получите, я сообщил дату, до которой оставляю вас на свободе, и в этот день вы должны быть здесь. Вы всё поняли?

– Да, сэр, то есть ваша честь.

Скофилд был чрезвычайно доволен собой, поскольку обогнал Вентуро, пусть и в незначительном деле. И не мог не выразить своё удовольствие сопернику, когда они покинули зал суда:

– Я обошёл тебя на этот раз, Чарли.

Вентуро, по своему многолетнему опыту и не ожидавший большего, улыбнулся и заметил:

– Где-то выиграл, где-то проиграл. Ты выиграл, поэтому покупаешь напитки. – Позже, когда они сидели в кафе, он спросил: – Как ты сюда угодил, Джек?

Скофилд ответил:

– Парень сам позвонил мне. Он говорит, что встретил меня на какой-то вечеринке, где я остановился на несколько минут во время кампании.

– Он заплатил?

– Нет, но когда его родители вернутся домой, я поговорю с ними. Я уверен, что они оплатят мою работу.

Вентуро кивнул.

– Что ж, имея частную практику, порой приходится работать именно так.

Сержант Данстейбл вернулся в Барнардс-Кроссинг и доложил Лэнигану, который не выказал ни удивления, ни возмущения.

– Естественно. Мальчик не преступник. Они отпускали без залога и в худших случаях. Чёрт, да им бы иначе просто сажать людей некуда было бы.

Он отметил дату судебного разбирательства в своём календаре и выкинул прошедшие события из головы. Несмотря на сомнения, высказанные рабби Смоллом, он чувствовал, что дело в шляпе.

Но на следующий день дежурный сержант просунул голову в дверь кабинета Лэнигана и сообщил:

– Тут хотят что-то рассказать про дело о наезде на Глен-лейн, шеф.

– Хорошо, пусть он заходит.

– Это не он, это она.

– Тогда пусть заходит она.

Сержант убрал голову, а затем отошёл в сторону, чтобы впустить молодую женщину в джинсах и толстовке с рукавами, закатанными до локтей. Явно обесцвеченные светлые волосы были завиты в афро-стиле и откинуты назад так, чтобы обнажить оба уха, в которых звенели гагатовые серьги. Бесцветная помада придавала губам влажный розовый оттенок. Глаза были тщательно обведены синим сверху и зелёным снизу, а края век окаймлены чёрным. Джинсы соблазнительно туго обтягивали зад, и, пока она шла к стулу перед столом Лэнигана, груди, не стеснённые бюстгальтером, покачивались под толстовкой.

– Я пришла сказать вам, что вы не правы в отношении Пола Крамера. Он этого не делал.

– Да ну? Откуда вы знаете?

– Я была с ним в тот вечер. Примерно с четверти восьмого. И он ни разу не выходил из дома.

Лэниган, бездельничавший в своём вращающемся кресле, наклонился вперёд и сел прямо. Он пристально посмотрел на неё.

– Как тебя зовут?

– Фрэн Кимбалл.

– А ты живёшь…?

– На Элм-стрит.

– Элм-стрит? Том, нет, Тед Кимбалл?

– Мой отец. Но больше не живёт с нами.

– Три, четыре года назад?

– Больше шести, – ответила она.

– Ну ладно. Итак, ты заявляешь, что была с Полом Крамером в ту ночь. Что ты имеешь в виду? До каких пор?

– До следующего утра, когда мы вместе пошли в университет.

– Вы были там всю ночь? Ты провела с ним ночь?

– Ага.

– Твоя мать знала?

– Конечно же, нет. Меня прикрыла моя подруга, Бет Мак-Аллистер. Видите ли, у меня был на следующий день экзамен, то есть у нас обоих, я хотела сказать, Пола и меня.

– В Северо-Восточном?

– В яблочко. Я старшекурсница, изучаю управление бизнесом. Пол – просто второкурсник, но мы взяли один и тот же курс в американской литературе, потому что так требуется. Мы сидим рядом, потому что наши имена близки. В алфавитном порядке, вы понимаете: Кимбалл, Крамер. И иногда он меня подвозит. Ну вот, в тот день, в среду, мы ехали домой и говорили об экзамене, который нам предстоял, и он сказал, что готов. Он мозг…

– Мозг?

– Я хотела сказать, он много учится. Я собиралась подготовиться по плану курса. Это книга, в которой что-то вроде плана всего прочитанного. Но когда я вернулась домой, то обнаружила, что её нет. Плана этого. Оставила в университетском шкафчике. Естественно, я позвонила Полу и спросила, могу ли одолжить у него справочник, а он сказал, что у него его нет, что он им не пользуется. Он просто читает подряд всё, что нужно.

– Вы только представьте себе, – пробормотал Лэниган.

– Поэтому я спросила, не могу ли я пойти к нему домой, чтобы мы позанимались вместе. Он говорил мне, что утром его родители отправились в длительное путешествие по стране, так что я знала, что всё будет в порядке, потому что он останется один.

– Это он предложил тебе провести с ним ночь?

– О нет. Он ужасно молод, ему не больше девятнадцати.

– А тебе?

– Мне двадцать два.

– Так это ты предложила ему провести ночь вместе?

– Да, типа того. Я не планировала, сами понимаете. Так получилось. Видите ли, я не говорила маме, что иду к нему домой, потому что она начинает задавать всевозможные вопросы – например, кто там ещё будет, когда я вернусь… Я сказала ей, что иду к Бет. Когда я пришла к Полу, то позвонила Бет и попросила её прикрыть меня…

– Как это – прикрыть тебя?

– Ну, понимаете, если звонит мама, Бет отвечает, что я в ванной или вышла на минуту, и что она скажет мне перезвонить. Потом она звонит мне в дом Пола – я дала ей номер, понимаете – и я перезваниваю.

– И она звонила?

– М-м... Но потом, около десяти, я позвонила ей, я имею в виду, маме, и сказала, что остаюсь у Бет и в университет поеду оттуда.

– Понимаю. И это было около десяти часов?

– Или около. Да, потому что Пол хотел включить телевизор для десятичасовых новостей. – Она наморщила лоб, пытаясь сосредоточиться. – Да, как раз перед десятью, когда я вернулась от телефона, новости только начинались. Понимаете, к тому времени я увидела, что предстоит масса работы, и мы провозимся до полуночи. Он мне излагал всё, что требовалось прочитать, а я записывала. Он знал всё назубок. Потрясающе!

– Хорошо. А когда вы закончили?

– Должно быть, около часа. Да, верно.

Лэниган откинулся на спинку стула и смерил девушку взглядом. Затем произнёс:

– А когда вы закончили, ты предложила ему лечь с ним в постель в качестве оплаты, или это подразумевалось с самого начала?

– Да ничего подобного, – возмутилась Фрэн. – Мы просто отправились в постель. Не как оплата, а потому, что он был… ну… хорош. Конечно, он ужасно молод, но хорошо выглядит, и здорово… здорово…

– Понимаю. Итак, на следующее утро...

– Мы встали. В холодильнике было немного апельсинового сока, он приготовил кофе и тосты, и мы отправились в университет.

– Вы вместе подошли к машине?

– Точно.

– Машина была заперта?

Она снова нахмурилась, пытаясь вспомнить.

– Да, всё верно, я подошла к пассажирской двери и подождала, пока он не сядет и не потянется, чтобы открыть мне её. Потом он снял этот крючок, который у него на руле, и мы тронулись.

– Ясно. Ну хорошо, а что заставило тебя прийти сегодня?

Она явно удивилась.

– Ну как, когда я услышала... Естественно, я должна была прийти и сказать...

– Он просил тебя?

– О нет. Он очень расстроился, когда я сказала ему, что собираюсь. Он не хотел вмешивать меня. Был вроде как смущён. Понимаете, он ужасно молод.

Шеф Лэниган поджал губы, размышляя о ситуации. Что он на самом деле имел? История девушки, которую она могла бы выдумать вместе с Полом Крамером. В конце концов, они были сокурсниками и, по её собственному признанию, любовниками.

Лэниган встал и подошёл к карте города, прикреплённой к стене. Несколько минут он изучал рисунок, а затем ткнул пальцем:

– Вот Элм-стрит. И ты живёшь прямо здесь, насколько я помню.

– Да, возле Лорел-стрит.

– И ты ушла из дома…?

– Около восьми часов.

– И пошла по Лорел к Мейпл…

– Нет. Я спустилась с Элм к Мейну, а затем повернула на Мейн к Мейпл.

– Почему ты сделала круг, когда могла дойти до дома Крамера прямо по Лорел?

Фрэн даже растерялась из-за такой глупости.

– Бет живёт на Гейтскилл-Сёркл, так что мне пришлось идти в этом направлении, что тут странного?

– А, понял. А ты не встречала кого-то из знакомых? Не останавливалась с кем-нибудь поболтать?

Она немного подумала, а затем так энергично покачала головой, что серьги зазвенели.

– Нет.

Лэниган кивнул.

– Следовательно, никто не знал, что ты той ночью была в доме Крамера.

– Ну, Бет Мак-Аллистер знала, – возразила девушка.

– Вообще-то нет. Всё, что у неё было – телефонный номер, по которому она так и не звонила. И твоя мать не знала, и никто не видел, как ты входила или выходила на следующее утро?

Она снова покачала головой и затем добавила с лёгкой похотливой улыбкой:

– Ну, Пол видел.

– Догадываюсь. Хорошо. Я хотел бы попросить тебя сделать заявление, чтоб я его напечатал, а ты – подписала.

– Ой! А мама узнает об этом?

– Зависит от обстоятельств. Возможно.

– Потому что я бы не хотела. Я… ну, вы понимаете, о чём я. С другой стороны, я не хочу, чтобы Пол отправлялся в тюрьму или куда-то ещё, когда он этого не делал. То есть это мой гражданский долг, правильно?

33

Хотя Магнусон и сказал, что из соображений вежливости должен переговорить с рабби Смоллом, в глубине души он думал, что рабби, вероятно, согласится провести церемонию. Их краткое знакомство оставило у него впечатление о рабби Смолле как о разумном человеке. Магнусон сделал ему одолжение, о котором тот не просил, добившись значительного повышения зарплаты. И рабби знал это. Что ж... по правилам Магнусона, если ты сделал кому-то одолжение, тебе должны ответить взаимностью. Принимая услугу, человек брал на себя обязательство, долг, и каждый, кто не отвечал добром, был неблагодарным существом и не джентльменом.

Поэтому, отправляясь на встречу с рабби, он ожидал полного успеха и предполагал, что обсуждение коснётся лишь деталей.

– У меня возникла проблема, – начал он.

– Если я могу помочь...

– Моя дочь выходит замуж...

– О, мазель тов! Когда запланирована свадьба? Это местный мальчик?

– Да, он здешний…

– Причина, по которой я спрашиваю, – продолжил рабби, – заключается в том, что, если это вообще возможно, мне бы хотелось встретиться с будущими невестой и женихом…

– Он республиканский кандидат на пост сенатора от нашего округа.

– Но это…

– Джон Скофилд, – заключил Магнусон.

До рабби дошло: именно поэтому Лэниган ожидал, что евреи будут поддерживать Скофилда. Но он всего лишь тихо произнёс:

– Я и не знал, что он еврей.

– Он – нет.

– А, понял. Он планирует обратиться.

– Боюсь, что нет, рабби. Об обращении не может быть и речи.

Рабби ненадолго замолчал.

– Значит, вы планируете гражданскую церемонию? – по-прежнему тихо спросил он.

– Лора настаивает на том, чтобы церемонию проводил рабби. Я понимаю, что вы не можете сделать это в храме, – поспешно продолжил он, – но, по сути, с самого начала мы планировали провести её в доме или в нашем саду, если погода позволит.

– Это абсолютно невозможно, – категорически отрезал рабби.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что, если это религиозная свадьба, то она должна быть между двумя евреями. Если один из брачующихся не является евреем, то религиозная свадьба, еврейская религиозная свадьба состояться не может, равно как если оба – не евреи. Это противоречие в терминах.

– Но… но… послушайте, рабби, я знаю, что это религия, и религия важна. Но когда пара приходит навестить вас по поводу вступления в брак, вы задаёте им вопросы об их верованиях и обычаях, или просто говорите: «О, поздравляю, мистер Гольдштейн и мисс Коэн. Когда вы планируете свадьбу? Будете ли вы венчаться в храме?» И при этом оба могут быть отъявленными атеистами.

– Верно.

– Но тогда…

Рабби вздохнул.

– К сожалению, посторонние, особенно наши злейшие враги, похоже, лучше понимают ситуацию, чем многие евреи. По крайней мере, они понимают, что это вопрос этнической принадлежности, и еврей – это еврей, даже если он никогда не переступает порог синагоги. Мы племя, семья, если хотите, потомки Авраама, Исаака и Иакова. В некоторых примитивных племенах брак всегда заключается с кем-то за пределами племени. Антропологи называют это экзогамией. У других племён практика состоит в том, чтобы вступать в брак только внутри своего племени. Эндогамия. Так вот, мы эндогамны. Это традиция, закон нашего племени. Потому что мы верим, что мы – как племя, учтите – заключили договор с Богом. И этот контракт требует от нас исповедовать иудаизм, нашу религию. Когда один из нас вступает в брак с чужаком, мы требуем, чтобы этот чужак не просто обязался присоединиться к нам и выполнить нашу часть соглашения, но и чтобы он стал одним из нас – путём принятия в племя.

Иудаизм – это система морали и этики, а также церемоний, ритуалов и литургических практик, которые в первую очередь призваны укрепить нас в соблюдении нашего этического кодекса. Основой этого этического кодекса являются заповеди, данные нам Богом, результат нашего договора с Ним на Синае. Некоторые евреи соблюдают эти заповеди буквально, – он улыбнулся, – можно сказать, скрупулёзно[100]100
  Игра слов: рабби употребил слово «religiously», которое можно перевести и как «религиозно».


[Закрыть]. Некоторые выполняют лишь часть заповедей, а есть и такие, которые вообще не обращают на них внимания. Но обязательства остаются.

Существуют и язычники, исполняющие заповеди, но это не делает их евреями. Они приходят к соблюдению другим путём. Возможно, они считают, что заповеди ведут к хорошей жизни, возможно, полагают их разумными. Но поскольку они разработали эти заповеди самостоятельно, то точно так же могут их изменить. А мы не можем, потому что заключили договор с Богом, и это те условия, которые мы приняли. Когда вы заключаете с кем-то деловой контракт, а ваш партнёр не выполняет все условия договора, это означает не аннулирование договора, а лишь невыполнение своих обязательств. И когда речь идёт о группе, общности, а не отдельном человеке, она не распадается, когда один из членов группы уходит.

Католик, который не верит в принципы своей церкви и не следует им, не является католиком. Но еврей, не соблюдающий заповеди и никогда не посещающий синагогу, остаётся евреем. И имеет право жениться на дочери главного раввина Израиля. Вполне вероятно, раввину это не понравится. Он может попытаться предотвратить этот брак. Он может даже отречься от своей дочери, но не станет оплакивать её, как мёртвую; это может быть лишь в том случае, если она выйдет замуж за язычника.

Магнусон покачал головой.

– Я не понимаю вас, рабби. Вы бы предпочли, чтобы она заключила гражданский брак…

– Я бы предпочёл, чтобы она вышла замуж за еврея.

– Я знаю, но в контексте нынешней ситуации это должен быть гражданский брак? И дети, очевидно, будут – по еврейскому закону – незаконнорождёнными?

– О нет, – потрясённо ответил рабби. – Дети будут евреями, как дети еврейской матери. Вот если бы всё было наоборот, то есть, если бы отец был евреем, а мать – язычницей, тогда они были бы язычниками, даже если бы были воспитаны как евреи и соблюдали все заповеди от и до. Фактически, даже если брак вообще не заключат, они не будут незаконнорождёнными, согласно еврейскому закону. Только в случае прелюбодеяния или инцеста.

– Ну, в моём случае это не обсуждается. Лора полна решимости быть обвенчанной рабби. Я вас не понимаю. Разве половина буханки хлеба не лучше, чем ничего?

– Ваша половина буханки похожа на частичную беременность, – отрезал рабби. – Я не могу участвовать в свадебной церемонии.

– Подозреваю, что не все рабби придерживаются ваших взглядов, – отпарировал Магнусон.

– Ни один ортодоксальный или консервативный рабби не совершит церемонию. Я слышал, что это делают некоторые рабби-реформаторы, но никого из тех, кого я знаю, здесь нет.

– Я уверен, что смогу найти того, кто проведёт церемонию, – мрачно пробурчал Магнусон, – даже если мне придётся привезти его издалека. Что ещё я могу сделать?

– Вы можете уйти в отставку, – тихо промолвил рабби.

– Уйти в отставку?

– Как президент храма, – твёрдо уточнил рабби.

– Почему я должен уйти в отставку? – Магнусон покраснел от злости.

– Потому что это вопрос чести, – ответил рабби. – Как президент храма, вы фактически являетесь лидером консервативной еврейской общины и планируете совершить некий поступок, противоречащий консервативному иудаизму. Если бы ваша дочь отправилась в Нью-Гемпшир или Вермонт, или где бы ни жил этот угодливый рабби, и там вышла замуж, я бы сочувствовал вам и понял бы. Нельзя вечно контролировать поведение своих детей. Но вы планируете привезти другого рабби сюда, в Барнардс-Кроссинг, в мой район и, стоит отметить, в ваш район, чтобы осуществить что-то, что я считаю неправильным. Я не могу закрыть на это глаза, особенно если так действует президент храма. Я должен запретить это. – Он не собирался заходить так далеко, но увлёкся собственной риторикой.

Что касается Магнусона, он почувствовал внезапное облегчение, в каком-то смысле оказавшись на знакомой почве. Несколько раз, захватывая другие компании, он обнаруживал, что предыдущий владелец, сохранивший акции компании, менеджер или какие-то старшие сотрудники не одобряли внесённые им изменения. Иногда доходило до ожесточённой борьбы в Совете директоров. Он льстил себе надеждой, что разбирается в политике руководства. Магнусон встал и потянулся к дверной ручке.

– Нет, рабби, я не собираюсь уходить в отставку. – Он начал открывать дверь, когда у него появилась другая мысль. – И в сложившихся обстоятельствах я бы предпочёл, чтобы вы больше не приходили на заседания правления.

34

– Ты собираешься позвонить окружному прокурору? – мрачно спросил лейтенант Эбан Дженнингс, когда Лэниган закончил рассказывать ему о Фрэн Кимбалл. Дженнингс был высоким и худощавым, с водянисто-голубыми глазами и крупным адамовым яблоком, усердно ходившим туда-сюда при волнении.

– Хорошо, давай просто подумаем. Откуда мне знать, что она говорит правду?

– Девушка не будет лгать о такой вещи, Хью. Ни одна девушка не признается, что провела ночь с каким-то парнем, если её не заставили, не говоря уже о том, чтобы добровольно это сделать.

– Ха, Эбан, всё изменилось с тех пор, как ты бегал за девчонками. Со времени возникновения противозачаточных таблеток это для них ничего не значит. Женское освободительное движение. Они даже лгут об этом не хуже мужчин. Возьми какого-нибудь важного парня, скажем, актёра кино, рок-певца или крупного политика. И девушка может утверждать, что переспала с ним, хотя этого и не было – просто, чтобы улучшить своё положение.

– У меня не сложилось впечатления, что этот Пол Крамер – звезда.

– Возможно, и нет. Но вполне могу представить, что эта девчонка Кимбалл готова оказать ему услугу. Она сказала, что он – мозг. И яркая личность. Ладно, предположим, что он обещает помочь ей с учёбой в обмен на то, что она придёт ко мне и навешает лапши на уши, уверяя, что провела с ним всю ночь. Мы не в состоянии проверить её историю. Мы не можем спросить её маму. Сама она скажет, что была с подружкой, – он взглянул на свои записи, – Бет Мак-Аллистер. И если мы спросим эту Мак-Аллистер, всё, что она нам скажет – ей дали номер телефона для звонка, который, имей в виду, ей так и не понадобился.

– Ну, можно расспросить её мать.

– О чём?

– Просто спросить её, была ли девица дома ночью в среду.

Лэниган покачал головой.

– Скорее всего, нет. Я уверен, что она подумала бы об этом. Хорошо, берёмся за девчонку Мак-Аллистер. И скорее всего, она не будет фыркать, если мы не будем слишком сильно давить на неё. И предположим, что она признается, что прикрыла свою подружку Кимбалл. «Она дала мне номер телефона, чтобы позвонить». «Какой номер?» «Не помню. Я где-то записала, но не сохранила бумажку».

– Но предположим, что нам сказали правду.

– Это значит, что водителю сбившей машины пришлось продолжить движение по Глен-лейн, остановиться на углу, выйти из машины, подойти к месту, где была припаркована машина Крамера, разбить фару, а затем собрать осколки, уложить их в свою машину, развернуться, вернуться туда, где лежало тело, выбросить осколки и скрыться. Объясни, зачем кому-то делать такую глупость?

– Ну, он мог ненавидеть Крамера.

– Очевидно, он ненавидел его очень сильно. Подумай о том, как он рисковал. И Крамер – новичок в городе. Он здесь всего лишь с начала учёбы. Вероятно, даже не знает никого в округе.

Дженнингс поднял очки на лоб и вытер глаза носовым платком.

– Да не так уж рискованно. Он подъезжает к Глен-лейн и останавливается. Если кто-то увидит его, он скажет, что увидел тело на дороге. Так что если он наклоняется, чтобы рассыпать осколки вокруг тела, и кто-то подходит, тогда вполне естественное объяснение – он просто хотел проверить, жив ли тот, кого сбили. – Он засунул в карман носовой платок, изогнувшись в кресле, чтобы достать до заднего кармана. – Я согласен, что это не совсем обычно, но… – он умолк от внезапно осенившей его мысли. Кадык нервно подёргивался. – Слушай, Хью, а что, если парень, то есть водитель, был обижен на девушку? Предположим, у него были чувства к девушке. Он ревнует, понимаешь?

– Так почему же он хотел повесить наезд на Крамера?

– Ну, как всегда, ты видишь парня со своей девушкой и…

– А как он узнал, что она с Крамером?

– Может, девчонка Мак-Аллистер упоминала об этом, а может быть, он видел, как Кимбалл входила в дом.

– Возможно, – протянул Лэниган.

Воцарилась тишина. Наконец Дженнингс буркнул:

– Эй, ты же понимаешь, что если история девушки правдива, нам опять придётся начинать с самого начала.

Лэниган мрачно кивнул.

– И ни малейшей зацепки.

– Моррис Гальперин, – предложил Дженнингс.

– Городской юрист? Продолжай. На него что-то есть?

– Ну, он был там. Он сообщил о наезде, – медленно произнёс Дженнингс. И внезапно разволновался: – Тем вечером я был на Совете выборщиков, и он тоже сидел там. Выглядел скверно. Сильно простуженный. Затем выборщики вместе с кем-то из городских чинуш отправились в «Корабельный Камбуз» за пивом, и я пошёл за ними. И они смеялись над Гальпериным. Кажется, Том Брэдшоу дал ему выпить хороший стакан крепкого виски для простуды, а кое-кто заметил, что на собрании Гальперин был как не в своей тарелке.

– И?

– Так, может быть, стакан подействовал. Может быть, наш юрист был подшофе.

– Как? От одного стакана?

– А почему нет, если стакан большой, и если он не привык к спиртному, и если он скверно чувствовал себя и мог принять несколько таблеток. Или, может, он остановился где-то и ещё выпил. Но точно не ехал домой, это сто процентов – что ему делать на Глен-лейн, если он направляется домой? Совсем не по пути. Итак, предположим, он пьян и сталкивается с парнем, не ожидая увидеть кого-нибудь посреди дороги в Глен-лейн, особенно в этот час.

– Да, но почему он хочет разбить чью-то фару и обвинить другого?

– Потому что наезд со смертельным исходом может разрушить его карьеру.

– Любой может попасть в аварию. Я думаю, что если бы с Гальпериным это случилось, он бы сообщил в полицию.

– Но если он ехал под действием… или думал, что он…

– Ну... Но он действительно сообщил об этом в полицию. Сказал патрульным.

– Конечно, потому что увидел их и думал, что они, в свою очередь, могли заметить его. Но он не выходил из машины. Он просто сказал, что на дороге лежит тело. И, естественно, они сразу же отправились посмотреть.

– Хм. – Лэниган прикусил нижнюю губу. – Проверка не повредит. Но я не могу просто противостоять ему, городскому юристу. Всё нужно устроить должным образом. Я могу вызвать его для заявления. И пока его машина будет находиться на стоянке, ты успеешь хорошенько её осмотреть.

Дженнингс усмехнулся.

– Если бы я оказался там, когда он подъезжал, и если бы на парковке было много машин, я мог бы пригласить его припарковаться прямо в гараже.

– Хорошо, давай попробуем. А пока я должен позвонить окружному прокурору и рассказать ему об этой девице Кимбалл.

– А зачем?

– Он должен уведомить защитника, а тот уже пусть делает то, что ему в голову взбредёт.