Текст книги "В субботу рабби остался голодным"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава XX

Когда Марвин в пятницу утром позвонил Шварцу, он был в приподнятом настроении.

– Только что говорил с рабби. Конечно, не прыгал от радости – просто сказал, что ему, наверное, будет интересно знать, что комитет единодушно проголосовал «за».

– И что он на это?

– Ничего.

– Черт возьми, Марвин, он же должен был хоть что-то сказать?

– Говорю тебе – ничего не сказал. Только «ясно» или что-то в этом роде. Нет, представляешь себе? «Ясно» – и все!

– Он был расстроен?

– Не могу сказать, но раз он ничего не сказал, думаю, он понимает, что проиграл. Так что теперь – вперед на всех парах!

– Не уверен, Марв. Я тут немного подумал и теперь смотрю на это дело иначе.

– Что ты имеешь в виду?

– Как бы оно не обернулось против нас. Если он в воскресенье вынесет этот вопрос на правление…

– …то Вассерман, а может, и Беккер станут на его сторону, а потом перетянут и еще кого-нибудь… Да, тут ты прав. И что нам делать, по-твоему?

– Что нам делать? Нам нужен консенсус, Марв. Может, мне поговорить кое с кем из членов правления до заседания? Ты что делаешь завтра вечером?

– Вообще-то Мици хотела пойти на этот иностранный фильм, что идет в «Стрэнде»…

– Да это полное дерьмо – мы с Этель видели его на прошлой неделе в городе. Может, зайдешь, а я позову кое-кого из ребят…

– Идет. Ты хочешь показать им макет?

– Именно.

Гости вернулись из кабинета в столовую, где Этель Шварц уже поставила на стол кофе, мороженое и восхитительное маленькое французское печенье.

– Знаешь, Морт, – сказал Хэл Берковиц, – что у меня не укладывается в котелке, так это с чего бы именно рабби лезть из кожи вон, лишь бы не дать тебе построить эту твою капеллу. Я имею в виду, что это не просто шикарное здание, но это ведь и его…

– Правильно, – вмешался Эбнер Зюсман. – Это его рабочее место, можно сказать. Я вот в пятницу вечером был у брата в Ричмонде и встретил там их рабби. Мы в основном говорили о делах, и я рассказал им, как я переделал свою лавку. После обеда мы все поехали на службу, и когда вошли в храм, рабби говорит: «А как вам моя лавка?».

– Я вот что думаю, – сказал Берковиц. – Наш рабби считается, таким традиционалистом, а между тем здание, которое у нас сейчас, похоже на что угодно, только не на синагогу. Так вот этот проект Морта, который мы сейчас видели, как раз и придает ему вид настоящей синагоги…

– Да это все вообще-то не главное, – заметил Нельсон Блумберг. – А главное, по-моему, то, что у нас сейчас появился шанс сделать гигантский скачок. Мы можем сделать из нашего храма настоящую достопримечательность Северного побережья. Не хочу корчить из себя эстета – хотя в производстве одежды, должен вам сказать, ты либо развиваешь в себе чувство стиля, либо у тебя будут проблемы, – но как по мне, эта капелла Морта – то, о чем будут говорить. Это здание, которое можно увидеть на картинке в журнале. Для меня оно, если хотите, символ прогресса. И что оказалось на пути этого прогресса? Призрак! Нет, даже не призрак, а труп – мертвое тело этого Хирша, который даже не был членом конгрегации! У нас есть нечто, означающее прогресс для всей общины, нечто здоровое и живое, а рабби суется тут со своими выкрутасами, разводит какие-то дурацкие антимонии про могилы, похороны и смерть. Это просто гнусно – сводить все к этому!

– Нел все правильно сформулировал, – сказал Нейт Шац. – Ситуация довольно паршивая. Эта идея – построить дорогу, чтобы удовлетворить всех: Горальского, вдову, храм, – это то, до чего рабби вроде бы должен был и сам додуматься. А что происходит? Марв и Морт все ему расписывают, а рабби вместо благодарности заявляет, что он это запрещает. И мы должны это проглотить? В общем, я так скажу: дело сделано, и мы начинаем строить дорогу. Пусть подает в отставку – мне наплевать.

– Он тебе что-то сделал? – спросил Джерри Фельдман. – Чего ты так раскипятился?

– А того. Он ведет себя так, как будто он слишком хорош для таких, как мы. Я с ним встречаюсь на заседаниях правления, так он когда здоровается, а когда и не здоровается. Моя жена устроила бридж и пригласила его жену, а та отказалась от всего угощения и сказала, что будет только чай. Если они слишком благородные, чтобы с нами есть, значит, он слишком благородный, чтобы быть у нас раввином.

– Ну, я не стал бы осуждать человека за верность своим принципам, – сказал Фельдман. – Если человек хочет есть кошерное, особенно если он раввин, я не вижу здесь ничего страшного. Моя мать всегда соблюдала кашрут в доме – два комплекта посуды и все такое. Если бы она пришла к нам в дом, она бы тоже не стала с нами есть. Но с другой стороны… Послушайте, может, это и к лучшему? Лично я предпочел бы человека, который был бы лидером и выглядел, как лидер. Человека, который держал бы конгрегацию в руках и создавал ей репутацию.

– Эбнер, в твоем магазине бывает масса народу, и ты, наверное, слышишь, о чем они болтают. Как, по-твоему, люди относятся к рабби?

Зюсман неопределенно повертел рукой.

– Comme ci, comme ça[32]32
  Comme ci, comme ça (франц.) – по-разному, и так и этак.


[Закрыть]. Некоторые говорят, что он чересчур замкнутый, что рабби не должен быть таким высокомерным. Другие – что когда они приходят в храм в пятницу вечером, то хотят услышать проповедь, а не какую-то несерьезную болтовню, которую он придумал по дороге. Но не думайте, что у него нет поклонников, – очень даже есть. Многим нравится его манера говорить – здравый смысл и никакой воды. Кому-то – вот Джерри, например, – не нравится, что он одевается, как бухгалтер, который получает семьдесят пять долларов в неделю, но с другой стороны, это работает и на него – пробуждает материнские инстинкты, если вы понимаете, о чем я. Конечно, в моем магазине бывают в основном женщины, а они вечно на что-нибудь жалуются: он, видите ли, не интересуется их работой, и в половине случаев, когда он должен присутствовать на заседаниях женской общины, они даже не надеются, что он явится. Но вы же знаете женщин. Если бы он выглядел, как супермен, то что бы ни вытворял, они все равно бы его обожали. С другой стороны, женщины, конечно же, сильно влияют на своих мужей.

– А как насчет тех, которые явно за него?

– Да, конечно, у него есть друзья, но их так мало, что вряд ли это можно назвать группой сторонников. Я имею в виду, что он не тот тип, чтобы лезть из кожи вон, сколачивая себе группу поддержки. И уж точно его не назовешь магнетической личностью, вроде кое-кого из этих горлохватов. Знаете, мой отец был президентом в одном храме и важной шишкой в другом, так что я немножко разбираюсь в раввинах. Если нанимаете смышленого, то первое, что он делает на новом месте, – это, так сказать, определяет характер местности: кто тут имеет вес, а кто нет. А потом сколачивает свою партию – клику, можно сказать. И всем известно, что это друзья рабби, понимаете? И каждый раз, когда рабби чего-то захочется, ему не надо лично просить об этом правление – надо только шепнуть одному из этих своих крутых приятелей, какому-нибудь малому с кучей бабок, который раскошелился на строительный фонд или из которого в случае надобности можно выудить крупное пожертвование. Этот малый потом разговаривает с другими друзьями рабби, и когда один из них встает на заседании правления и говорит, что, мол, по его мнению, нужно сделать то-то и то-то, ты и моргнуть не успеешь, как его уже кто-то поддерживает, и не успеешь сказать гут шабес[33]33
  Гут шабес (идиш) – хорошей субботы.


[Закрыть], как предложение уже принято. Такой рабби практически заправляет организацией.

– Действительно…

– Уж это-то никак не про нашего рабби – никакой группы за ним нет.

– А как же Вассерман? А Беккер, а док Картер?

Зюсман помотал головой.

– Это не группа. Вассерман поддерживает его потому, что сам его нашел, а Беккер – потому, что рабби выручил его партнера, когда тот вляпался в историю пару лет назад, и он чувствует себя обязанным. Знаете, как раввин обычно сколачивает организацию? Он ходит в гости к нужным людям и приглашает их к себе. Он любезничает с их женами и помогает их детям. Я знал одного – он всегда помогал детям своих друзей готовить уроки, когда приходил в гости, – уроки не для еврейской школы, а для обычной. А другой играл с детьми в бейсбол, хотя был даже с бородой. Вы можете себе представить, чтобы наш рабби играл в бейсбол?

Все расхохотались.

– Ну, хорошо, – сказал Шварц, – значит, собрание единодушно решило…

Когда все расходились, Марвин Браун задержался.

– Ты знаешь, Морт, если это не пройдет, мы будем выглядеть, как последние кретины.

– Марв, старина, дело в шляпе. Нел Блумберг подбросил нам ценную идею, когда сказал, что рабби сопротивляется прогрессу. Вот на этот мотив мы и будем петь: рабби – против прогресса.

– Я не про рабби, я думаю о Горальском. Насколько твердо старик тебе пообещал?

– Достаточно твердо. Камнем преткновения был Бен, но теперь, после всего этого, он наверняка будет на нашей стороне.

– Ты про что?

– Когда он звонил мне насчет кладбища, то упомянул, что отец заинтересован в капелле, но сказал, что у нас с этим ничего не выйдет, если мы не решим проблему с Хиршем. Так вот, если мы ее решим и при этом подчеркнем, что из-за этого нам пришлось чуть ли не подраться с рабби, неужели у старика хватит наглости сказать, что он передумал?

– Может быть, но ты знаешь, как оно бывает. Старикашка может вильнуть в сторону – например, скажет, что впишет это в свое завещание… Почему нет? – спросил он, увидев, что Шварц качает головой.

– Потому, дружище, что я только что решил назвать это Мемориальной капеллой Ханы Горальской. Уловил? Мы построим ее в память его жены, матери Бена. Так неужели старик не захочет увидеть ее еще при жизни? Неужели не захочет присутствовать на закладке первого камня, на церемонии окончания строительства, а потом стать первым, кого вызовут для Чтения во время первой службы в капелле?

Марвин Браун усмехнулся.

– Знаешь, Морт, ты сам хитрый, как лис. Похоже, мы обвели рабби вокруг пальца.

Глава XXI

В субботу, во время утренней службы, рабби почувствовал сухость и першение в горле. Домой он пришел разбитым и без аппетита пообедал. Он собирался вернуться в храм и провести вторую половину дня в своем кабинете, но все кости так ломило, что он прилег в гостиной на кушетку и задремал. После короткого сна он почувствовал себя лучше и отправился в храм на вечернюю службу, но домой вернулся с ознобом и пылающей головой.

Когда Мириам открыла ему дверь, поток теплого воздуха ударил его, словно порыв ветра. В носу у рабби защипало, и он громко чихнул.

– Ты что, простудился, Дэвид?

– Да нет, не думаю, – сказал он, но она стала на цыпочки и поцеловала его в лоб.

– Горячий. У тебя, наверное, температура.

– Да нет, все в порядке. – И он снова чихнул.

Мириам все-таки пошла в ванную и через минуту вернулась, встряхивая термометр профессиональным движением кисти. Не обращая внимания на невнятные протесты мужа, она поставила ему термометр и вскоре объявила:

– 101,4[34]34
  По Фаренгейту (по Цельсию – 38,5).


[Закрыть]. У тебя лихорадка. Немедленно раздевайтесь, Дэвид Смолл, и в постель!

– Ты делаешь из мухи слона. Просто небольшая простуда. Утром я буду в полном порядке.

– Нет, не будешь, если не позаботишься о себе.

Она заставила его выпить воды, апельсинового сока и принять аспирин, но когда вечером снова поставила ему градусник, оказалось, что температура поднялась до 102 (39 °C).

– Я позвоню доктору Зигману, – сказала Мириам.

– Ой, ну зачем? Это всего лишь простуда, что он тут сделает? Я не хочу, чтобы ты звонила.

– Почему?

– Потому что он не возьмет с меня денег, но все равно решит, что надо зайти.

– Я могу спросить его, хочет ли он тебя видеть. – По тону ее голоса он понял, что спорить бесполезно.

– С ним на прошлой неделе было то же самое, – сообщила Мириам, вернувшись в спальню. – Он говорит, что сейчас вокруг полно таких больных. Это вирусная инфекция, но тянется недолго – всего несколько дней. Все, как я сказала: постельный режим, принимать аспирин, много питья и не выходить на улицу, пока у тебя не продержится нормальная температура в течение двадцати четырех часов.

– Как – несколько дней? У меня же завтра заседание правления!

– Никаких заседаний. Ты останешься в постели как минимум до понедельника. Один раз правление как-нибудь обойдется без твоих мудрых советов.

– Но завтра особенное заседание. Я просто должен там быть.

– Завтра и поговорим. Но даже не надейся, что я тебя пущу.

Заседание правления начиналось в десять часов, но многие пришли раньше, так как привезли детей в религиозную школу, где занятия начинались в девять. До этого, в восемь тридцать, был утренний миньян, на который по воскресеньям, как правило, приходил рабби. После службы он посещал школьные классы, а к десяти приходил на заседание правления. Это была особая привилегия: из всех раввинов в округе его одного допускали на заседания правления, поэтому он старался не пропускать их.

Но в это воскресенье рабби не появился ни в миньяне, ни в классах религиозной школы. В это время он сидел дома за завтраком в халате и шлепанцах и ел яйца с тостами – Мириам считала это самой подходящей диетой для больного.

В храме никто особенно не комментировал отсутствие рабби: ему и раньше несколько раз случалось пропускать миньян. Однако Мортимер Шварц и Марвин Браун увидели в этом особый знак.

– Все ясно, правда? – сказал Шварц. – Он все обдумал и понял, что у него мало шансов. Если он ввяжется в драку, что неизбежно, и проиграет, то ему придется либо подать в отставку, либо уступить. Он не хочет ни того, ни другого, поэтому решил просто не прийти.

– И что нам теперь делать?

– Знаешь, Марв, я думаю, можно внести кое-какие изменения. Если рабби не будет на заседании, ты можешь представить отчет комитета. Это, возможно, будет подходящий момент попросить об увеличении вашего бюджета. Только не нужно упоминать о Хирше. Просто скажешь, что нужно построить дорогу.

В этот момент Арнольд Грин – секретарь, ведавший перепиской правления, – знаком подозвал Шварца.

– Что такое, Арни?

Грин отвел президента в угол и вручил ему письмо.

– Прочти это. Это лежало в почтовом ящике, когда, я пришел. Судя по штемпелю, оно пришло, должно быть, в субботу. Это от рабби. Я решил, что прежде чем прочесть его на правлении, надо поговорить с тобой.

Шварц быстро пробежал письмо, сложил его и сунул обратно в конверт. Когда он заговорил, его голос звучал напряженно.

– Слушай, Арни, я не хочу, чтобы это зачитывалось на сегодняшнем заседании. Я хочу, чтобы ты забыл, что вообще получал это письмо, понял?

– Но я должен читать всю поступающую корреспонденцию.

– Это письмо ты не обязательно должен был получать. Оно адресовано мне, и я хочу, чтобы ты пообещал, что ни словом о нем не обмолвишься.

– Но что все это значит?

– Черт, я знаю не намного больше тебя, но пока я все выясню, конгрегация может просто расколоться пополам. Ты же помнишь, что было, когда встал вопрос о продлении его контракта? Хочешь, чтобы это повторилось?

– Нет, конечно. Но если рабби посылает письмо правлению, он может удивиться, почему его не прочли.

– Но сегодня его нет. Не волнуйся – я зачитаю письмо. Просто пусть оно недельку полежит.

– Ну, если ты так хочешь…

– Да, я так хочу. А теперь давай начинать заседание.

– У рабби небольшой грипп, – пояснил доктор Зигман, когда члены правления расселись по своим местам. – Я сам переболел на прошлой неделе. Думаю, к середине недели он уже будет на ногах.

– Я тоже только пару дней как выздоровел, – сообщил Боб Файн. – Собирался вызывать вас, док, но когда ваша Ширли сказала Майре, что и у вас то же самое, я решил, что раз вам нечего мне прописать, то почему бы не сэкономить пару баксов?

Доктор Зигман рассмеялся.

– Придется поговорить с Ширли – зачем она выдает мои секреты?

Сидя в самом конце комнаты, Марвин Браун все же ухитрился поймать взгляд президента. Шварц чуть-чуть кивнул и открыл заседание. Секретарь зачитал протокол и попросил представить отчеты комитетов. Марвин Браун не подал отчета, но когда была объявлена повестка дня, он поднял руку, и ему дали слово.

– Я не знаю, может быть, надо было сказать об этом во время слушания комитетских отчетов, но я собираюсь внести предложение, поэтому решил сказать сейчас. Дело в том, что перед тем как внести это предложение, я хотел бы дать короткое пояснение.

– Ты должен внести свое предложение, а потом, если оно будет поддержано и президент предложит его обсудить, ты дашь свои пояснения, – сказал Эл Беккер, прошлогодний президент, сторонник строгого соблюдения регламента.

– Да, все правильно, Эл, но если никто не поддержит моего предложения, то у меня не будет возможности его объяснить.

– Так это будет означать, что объяснение и не нужно.

– Что ж, хорошо, но тогда если я откажусь от поста председателя кладбищенского комитета и вы спросите меня, почему, я скажу вам, что причина заключается в том пояснении, которое вы не дали мне сделать.

– Послушайте, ребята, зачем так все усложнять? – вмешался Шварц. – Ты абсолютно прав в отношении процедуры, Эл, но это звучит так, как будто Марв выступает с какой-то претензией. Я думаю, надо его выслушать. Если я решу, что он говорит не по существу, я могу признать это нарушением повестки дня.

– В том-то и дело, – возразил Беккер. – Как ты можешь определить, что он говорит не по существу, если он еще не изложил никакого существа?

– Эй, дайте ему сказать!

– Я не пытаюсь запретить ему говорить, я просто сказал, что мы должны придерживаться правил. Но если вы так хотите, ребята, – пожалуйста.

– Давай, Марвин.

– В общем, я хотел сказать примерно следующее. Я терпеть не могу продавать то, что невозможно продать. Это неблагодарное занятие. Я по профессии торговец, а успех торговли зависит от уверенности в себе. Так вот, эти ассигнования, выделенные кладбищенскому комитету… Должен сказать вам, друзья, что тут я теряю уверенность в себе. Мне кажется, что большинство из вас не имеют ни малейшего представления о том, насколько важно кладбище для конгрегации. Большинство из вас относится к этому, как к чему-то несерьезному. Нет, я не против того, чтобы вы насвистывали похоронный марш, когда я выхожу со своим отчетом. Я способен понять шутку не хуже любого из вас, но меня беспокоит то, что вы несерьезно относитесь к самому вопросу. Все эти шпильки насчет того, что я держу вас на крючке, насчет страхования, пока вы живы, и участка на кладбище, когда вы померли, – все это прекрасно. Но иногда следует взглянуть на дело реально, и я считаю, что сейчас – как раз такой момент.

– Так что ты хочешь, Марв?

– Я хочу, чтобы вы задумались над тем, что это кладбище может значить для такой прогрессирующей организации, как наша. Община растет. Наступит день – и он не так уж далек, – когда в Барнардс-Кроссинге появится еще один храм, а может, и несколько. И их членами будут не только новоприбывшие. Может быть, один из храмов будет реформистским, и я не сомневаюсь, что многие из наших захотят туда перебежать. Но если у них здесь будет собственный семейный участок на кладбище, если на нем будет похоронен кто-то из членов семьи – муж, жена, отец, ребенок, – разве не подумают они десять раз, прежде чем уйти от нас? Теперь подумайте о деньгах. Кладбище может стать золотой жилой. Мы берем за участок в четыре раза больше, чем стоит участок на городском кладбище. Через десять-пятнадцать лет мы сможем уменьшить членские взносы, а если все будет нормально, то и расшириться.

Ну и с какими же проблемами я столкнулся? Во-первых, большинство членов нашей конгрегации – люди молодые. Они даже еще и не думают о том, что в один прекрасный день им, не дай Бог, может понадобиться участок на кладбище. И их можно понять: человеку предлагается выложить сто пятьдесят с лишним баксов, то есть целую кучу денег, за участок, который, как он считает, ему не понадобится, – и я, замечу, могу ему этого только пожелать. Мало того, многие из наших членов работают на те или иные крупные корпорации, и знают, что их в любой момент могут перевести в другой город. Так что – они будут сюда возвращаться, чтобы их тут похоронили? В общем, у меня в связи с этим возникли кое-какие идеи. Я думаю, что участки надо продавать в рассрочку. Члены конгрегации будут платить всего десять долларов в год – можно одновременно с членскими взносами. И я считаю, что в договор нужно внести пункт о том, что они могут в любое время продать нам участок обратно, не теряя денег. Мне даже такая идея пришла в голову: можно продавать участки по типу страховых полисов, то есть если человек умирает до того, как он выплатил всю сумму, его вдова больше ничего не платит.

– Это и есть твое предложение, Марв?

– Нет. Я рассказал все это только для того, чтобы вы видели: ваш комитет думает о своих делах денно и нощно. Потенциальные клиенты выдвигали примерно те самые возражения, о которых я упомянул. Но, – Браун обвел взглядом присутствующих, чтобы удостовериться, что его внимательно слушают, – самый убедительный из их аргументов звучал так: «Приходите, когда у вас будет кладбище. Сейчас у вас просто запущенный луг». И это правда. Это все, что мы имеем сейчас: луг, обнесенный провисшим сетчатым забором со стороны шоссе и полуразрушенной каменной изгородью с другой стороны. У нас там нет капеллы. У нас нет цветов и кустарников, которые придали бы кладбищу чуть более пристойный вид. У нас нет даже нормальной изгороди, нет дороги, которая обеспечивала бы доступ ко всем участкам кладбища, особенно к дальним. Вот это сейчас главная проблема.

– Мы все это запланировали, но мы же решили, что все эти работы будут оплачиваться из доходов!

– Да, но чтобы заработать большие деньги, нужно чуть-чуть потратиться. Не забывайте – товар продает упаковка.

– Да у вас бюджет в две тысячи долларов…

– И на сколько его хватит? Он весь уйдет только на стрижку газона и оплату смотрителя с неполным рабочим днем.

– Так что ты хочешь – вложить двадцать пять тысяч долларов во второй Форест-Лон[35]35
  Форест-Лон (Лесная поляна) – мемориальный парк в Лос-Анджелесе, самое большое в мире кладбище, где похоронены Уолт Дисней и многие другие голливудские знаменитости.


[Закрыть], ради того чтобы продать пару участков по сто пятьдесят баксов?

– По-моему, это несправедливо по отношению к Марву, – заметил Шварц.

– Я скажу вам, чего я хочу: я хочу достаточно денег, чтобы построить приличную дорогу. Тогда я смогу продавать участки в любой части кладбища, а не только вблизи того угла, где в заборе дыра. Именно с этой целью мы разработали план, приемлемый и с практической, и с экономической точек зрения. Мы хотим построить кольцевую дорогу, которая обеспечит доступ ко всем частям кладбища. Для этого мне нужно, чтобы наш бюджет был увеличен до пяти тысяч долларов, и мы начнем работу. Мы можем разметить всю дорогу и подсчитать, во что обойдется ее вымостить. Если самая низкая цена, которую запросят подрядчики, превысит пять тысяч, – а это вряд ли, – то, думаю, правление возьмет расходы на себя. Вот это и есть мое предложение.

Секретарь поднял глаза от наспех набросанных заметок.

– Выдвинуто предложение. Кто-нибудь поддерживает?

– Поддерживаю это предложение!

– Конечно, поддерживаю!

– Хорошо. Было выдвинуто и поддержано предложение об увеличении бюджета кладбищенского комитета до пяти тысяч долларов с целью строительства дороги…

– Напиши – кольцевой дороги.

– Хорошо… кольцевой дороги в пределах кладбища; любые дополнительные суммы, которые могут понадобиться…

После заседания Мортон Шварц разыскал Марвина Брауна.

– Должен признать, Марв, – ты всех положил на лопатки. Я было подумал, что еще немного – и ты подашь заявление об отставке.

Марвин усмехнулся.

– Для меня это всего лишь один из видов коммерции.

– Да уж, техникой ты, конечно, владеешь. А главное – все получилось в тему. – Шварц хихикнул. – Хотел бы я посмотреть, как теперь выкрутится рабби!