Текст книги "В субботу рабби остался голодным"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава XVI

Фирма «Горалтроникс», отделенная от 128-го шоссе широким ухоженным газоном, представляла собой двухэтажное здание площадью в два с половиной акра, за которым находилась стоянка на четыреста машин. Президент корпорации, мистер Бенджамин Горальский, сидел в своем современно обставленном офисе со скромным серым ковровым покрытием и изучал визитную карточку.

– Следователь, – вслух прочел он, щелкнув пальцем по имени посетителя. – То есть детектив. Я видел вас на похоронах. Вы не очень-то похожи на детектива, мистер Бим.

В кресле для посетителей, по другую сторону изогнутого куска тикового дерева, который служил Горальскому столом, сидел низенький, толстый человечек с круглым красным лицом, напоминающим головку эдамского сыра. Когда он смеялся, его темные глазки почти исчезали, а смеялся он охотно.

– Думаю, детектив, который выглядит, как детектив, немногого стоит, – сказал он с улыбкой. – Но я не детектив – во всяком случае, не из тех, про кого вы читали. У меня нет пистолета, и я не ношусь, как угорелый, спасая красивых блондинок. Я просто задаю вопросы.

– И вы хотите задать мне несколько вопросов об Айзеке Хирше. Почему именно мне?

– Во-первых, мистер Горальский, вы были на похоронах. С остальными ясно: это были друзья вдовы, коллеги покойного или должностные лица из синагоги. Но мне непонятно, почему там был такой крупный и важный деловой человек, как вы. К тому же в разгар рабочего дня.

– Пойти на похороны – это то, что мы называем мицва, то есть благодеяние, доброе дело. Рабби объявил о похоронах сегодня утром во время миньяна – это наша ежедневная служба – и попросил прийти всех, кто сможет. Строго говоря, похороны – тоже служба, так что там должно присутствовать не менее десяти мужчин. Другие не могли пойти – им надо было работать. А я сам себе хозяин, вот я и пошел. Кроме того, там похоронена моя мать, и я воспользовался случаем, чтобы навестить ее могилу.

– Понятно.

– Но что все это значит? Ваша компания всегда проводит подобные расследования перед тем, как выплатить страховку?

– Только когда есть сомнения, мистер Горальский.

– Какие сомнения?

– Ну, когда человек заезжает в свой гараж, выключает фары, закрывает за собой дверь в гараж, а потом его находят мертвым от отравления выхлопными газами, то всегда возникают сомнения.

– Самоубийство?

– Айзек Хирш застраховался на сумму в двадцать пять тысяч долларов меньше года назад. Во всех наших полисах есть пункт о двухлетней отсрочке выплаты в случае возможного самоубийства и пункт о выплате в двойном размере, если смерть наступает в результате несчастного случая. Вот смотрите: у Хирша маленький, тесный гараж. Справа – бак для мусора. Для того чтобы дверь могла закрыться, Хиршу надо было въехать до упора, пробираясь между этим баком и стеной гаража. Это очень узкое место – я сам измерял: с каждой стороны – чуть больше фута. Представили себе? Для пьяного это, пожалуй, слишком виртуозное вождение. Потом он гасит фары, но оставляет мотор работать. Протискивается из-за руля на пассажирское место, потому что со стороны водителя не выйти – слишком узко, а он был маленький и толстый, вроде меня; опускает гаражную дверь, потом возвращается и снова усаживается на пассажирское место, где его и нашли. И вот, если учесть, что большинство людей, заехав в гараж, выключают мотор почти автоматически и что при этом он не забыл выключить фары и опустить гаражную дверь, то будет довольно трудно отнестись к этому как к несчастному случаю. Если он набрался так, что забыл выключить мотор, то как он ухитрился так безошибочно втиснуться в гараж, почему не забыл выключить фары и закрыть за собой дверь гаража?

– Почему же тогда полиция назвала это несчастным случаем?

– Полиция! Этот парень жил в городе, занимал какую-то важную должность в Годдардовской лаборатории, – а она тут считается какой-то крутой конторой, – так зачем им лишние проблемы? Я так понимаю, что они назвали бы это самоубийством практически только в том случае, если бы он оставил письменное заявление о своих намерениях, заверенное нотариусом.

– Понятно. Так чего вы хотите от меня?

– Всего, мистер Горальский. Всего, что вы можете мне рассказать.

Зажужжал межофисный коммуникатор. Горальский нажал кнопку.

– Да?

– К вам мистер Стивенсон из «Халвордсен энтерпрайзиз», – раздалось из динамика на столе.

– Сейчас выйду. – Горальский повернулся к Биму, заметно возбужденный. – Извините, мистер Бим, это важно. Мне вам нечего рассказать, совершенно нечего.

Глава XVII

– Что-то стряслось? – спросила миссис Хирш доктора Сайкса. Перед этим он позвонил из лаборатории и сказал, что узнал кое-что важное и хотел бы немедленно ей об этом сообщить. Она провела его в гостиную, еще не приведенную в порядок после вечерних посетителей.

– Не то чтобы стряслось, миссис Хирш, но я решил, что вам следует знать. Тот краснолицый толстяк, который был на похоронах, – помните, вы сказали, что он все время ел вас глазами?

– Да, помню.

– Ну, так его зовут Бим, Чарльз Бим. Он был у нас в лаборатории, когда я вернулся с похорон. Это следователь из страховой компании, которая продала вашему мужу полис.

– А что он делал на похоронах?

– Уместный вопрос. Думаю, он вел расследование.

– Что вы хотите этим сказать, доктор Сайкс? Что тут расследовать?

– Дело в том, что страховой полис, приобретенный вашим мужем, как и все полисы в наше время, содержит пункт о самоубийстве. А также пункт о смерти от несчастного случая.

– Мне это известно.

– Очень хорошо. Если это было самоубийство, они не выплачивают ничего; если несчастный случай – платят вам пятьдесят тысяч долларов. Это куча денег, так что, естественно, они хотят быть уверены, что это не самоубийство.

– Ну да, конечно, я их не осуждаю, но это не было самоубийством. Полиция тоже проводила расследование, и они официально признали, что это несчастный случай.

– Боюсь, что все не так просто. Полиции ведь не придется раскошеливаться. Причина смерти нужна им только для протокола. Естественно, если у них нет убедительных доказательств, они записывают в протокол: «несчастный случай». Это меньше травмирует семью.

– Но зачем Айку накладывать на себя руки? У него не было никаких причин. Ему нравилось здесь. Мы с ним прекрасно ладили.

Сайкс ничего не ответил.

– Они должны доказать, что это самоубийство, так ведь? Они ведь не могут просто сказать, что это было самоубийство, и отказаться платить?

– Конечно, не могут.

– И что?

– Послушайте, миссис Хирш, в таких случаях принято проводить расследование, и если они решат, что это самоубийство, они откажутся выплачивать страховку, и тогда вы можете подать иск о взыскании этой суммы. Если же у них нет неопровержимых доказательств, они могут предложить вам частичную выплату – скажем, семьдесят пять процентов от суммы страховки или пятьдесят процентов – в зависимости от того, насколько они убеждены в своей правоте.

– Но я не обязана принимать такое предложение.

– Вы не обязаны, да, но прежде чем принять то или иное решение, вам следует взвесить все имеющиеся факты.

– Что вы хотите этим сказать?

– Собственно, поэтому я и пришел. – Тщательно подбирая слова, Сайкс произнес: – Я не собирался вам этого говорить, миссис Хирш, и не сказал бы и сейчас, если бы не считал, что вам нужно это знать, так как это поможет вам принять решение в важном вопросе. Дело в том, что вашего мужа собирались уволить, и он знал об этом.

– Уволить? Но почему? Я думала, он на хорошем счету.

Сайкс испытывал очевидную неловкость.

– Хотел бы я, чтобы это было так, – сказал он тихо. – Тем более что, судя по всему, что я слышал, ваш муж был неплохим специалистом, когда был моложе. Когда он участвовал в Манхэттенском проекте, некоторые весьма важные персоны очень хорошо отзывались о его работе. Но с тех пор, как он пришел к нам в лабораторию, – а возможно, еще до этого, – он стал совсем другим. За то время, что он у нас проработал, – сколько это, меньше года? – он сделал полдюжины ошибок. Я каждый раз покрывал его перед начальством, но последний раз он допустил слишком серьезную ошибку. Это была работа для одного из самых важных наших клиентов, и я сделал все, что мог, чтобы его защитить, но босс уперся. Айк должен был явиться к нему в понедельник утром.

– Но что же он такого сделал?

– Я вряд ли смогу вам объяснить, так как вы не математик. Но если в общих чертах, то его исследование вроде бы доказало возможность совершенно нового производственного процесса, позволяющего делать кое-что – извините, я не могу выразиться яснее, – гораздо качественнее и с меньшими затратами. Информация просочилась наружу, и акции компании пошли в гору. А потом мы обнаружили, что ваш муж допустил ошибку. Естественно, клиент был вне себя. Скверно то, что эта компания готовилась к слиянию с другой, и это выглядело, как махинации с акциями.

– И Айк знал об этом?

Доктор Сайкс промолчал.

– О, Айк, бедняжка мой! Наверное, он знал и хотел это от меня скрыть. Наверное, он боялся, что нам придется снова собирать вещи и переезжать. Мы столько раз переезжали – из-за его пьянства, вы же знаете, – и он знал, что я начинала подумывать: мы уже достаточно намотались и вполне могли бы остаться здесь. Он знал, что мне здесь нравится…

Она вдруг запнулась, словно ей пришла в голову внезапная мысль.

– Как вы думаете, это не из-за того, что он боялся, что уже не справится с работой, доктор Сайкс? Я имею в виду – вы сказали, что он делал ошибки, а он не привык делать ошибки. Если он решил, что у него уже не такой ясный ум – из-за алкоголя, например… Но мне было все равно! Он должен был это знать. Что бы там ни было, для меня он всегда был самым умным…

– Я уверен, что он знал это, миссис Хирш, – сказал Сайкс.

Она села прямо и расправила плечи.

– Хорошо. Так что мне делать?

– Ничего. Вам ничего не надо делать. Когда получите сообщение от страховой компании, тогда и решите. Если я могу чем-то помочь… – Сайкс поднялся. – Если я могу что-то сделать для вас, Пат, – что угодно, – вам достаточно лишь позвонить.

Она кивнула.

– Да, я знаю. Вы были нам настоящим другом.

Глава XVIII

– Поссел? Что такое поссел?

– То же, что трефное – некошерное, нечистое.

– Что вы такое говорите, мистер Горальский? Как это наше кладбище может быть нечистым?

– Оно нечистое, потому что там похоронен самоубийца. Самоубийц хоронят в углу, у стены, в самом конце. А вы похоронили самоубийцу прямо на виду, и теперь все это место – поссел.

– Мы не хоронили никаких самоубийц, Бен. Кто вам это сказал?

– Слушайте, мистер Шварц, со мной это не пройдет. Вчера вы похоронили на своем кладбище Айзека Хирша. Я был там. Я видел. А сегодня ко мне приходит следователь страховой компании, и теперь ясно как дважды два, что этот тип совершил самоубийство. Я сказал об этом отцу, и он ужасно расстроился.

– С чего ему-то расстраиваться?

– С чего? Да с того – если вы забыли, – что там похоронена моя мать! Она всю жизнь была порядочной, набожной женщиной. Она соблюдала кашрут в доме и все правила и предписания, а теперь она лежит в оскверненной земле! И меня это не должно волновать? Моего отца это не должно расстраивать?

– Но послушайте, Бен… мистер Горальский, я ничего не знаю об Айзеке Хирше. Я впервые услышал его имя. Этими вопросами занимается кладбищенский комитет. Я уверен, что этому есть какое-то объяснение. Разве рабби не отслужил там службу?

– Конечно, отслужил. И произнес надгробное слово, и благословил! А ведь всего несколько дней назад, накануне Йом-Кипура, я собственными ушами слышал, как он угрожал моему отцу: если он не будет принимать лекарства и умрет, то будет считаться самоубийцей, и его похоронят в углу без благословений и надгробного слова. А теперь появляется этот Айзек Хирш, который даже не член храма, – а кладбище вроде бы предназначалось только для членов, – и его жена даже не еврейка, и рабби хоронит его со всеми почестями! Вы говорите – есть объяснение? Думаю, что есть. Объяснение заключается в том, что вам, ребята, надо было продать участок на кладбище, и из-за пары сотен баксов, или сколько там он стоит, вам наплевать, что будет с остальными, которые там похоронены.

– Я уверяю вас, Бен, ничего подобного не было. Марвин Браун, председатель нашего комитета, никогда бы такого не допустил. Это, наверное, какая-то ошибка.

– То есть мой отец не знает, что кошерное, а что не кошерное?

– Нет, конечно, но этот страховой следователь мог ошибиться.

– Как это он мог ошибиться? Он мне все изложил ясно, как божий день. Хирш заезжает в свой гараж и закрывает дверь. Потом садится в машину и наклюкивается с невыключенным мотором. Так что это – самоубийство или как?

– Ну, конечно, похоже на то, но… Послушайте, если мы можем что-то сделать…

– Если?

– Ну хорошо, скажите – что мы должны сделать?

– Убрать его оттуда.

– То есть эксгумировать тело? Бен, мы не можем этого сделать. Вы не можете от нас этого требовать. Будет скандал. Нам понадобится согласие вдовы. Город будет…

– Слушайте, Шварц, – прервал его Горальский холодно и бесстрастно. – Вы тут убалтывали моего отца по поводу строительства капеллы, и он уже наполовину вам пообещал. Лично я думаю, что конгрегация так же нуждается в новой капелле, как в погроме, но если старик хочет – пусть. Но я вам говорю прямо здесь и сейчас: если вы не уладите это дело с кладбищем, то на деньги, которые вы от нас получите, вы не поставите даже брезентовой палатки.

– Морт, я такой же горячий поклонник нашего рабби, как и ты, но ты не можешь не согласиться, что свое дело он знает. Я имею в виду – если он похоронил Хирша, значит, там все о’кей.

– Ты не понимаешь, Марвин. Ты так и не понял, – устало сказал Шварц. – Рабби, скорее всего, вообще не вникал в эти дела. Может, у него были подозрения насчет самоубийства, а может, и нет. Даже если были – что он сделал бы в этом случае? Он позвонил бы своему приятелю, шефу полиции, и тот, естественно, дал бы ему официальное заключение: смерть в результате несчастного случая. Значит – зеленый свет! И я на его месте поступил бы точно так же. И если мы его спросим, я уверен, он скажет: все было правильно и кошерно. И не будет он признавать свою ошибку.

– Так что нам теперь делать? Мы же не можем выкопать тело…

– Вообще-то… Если вдова не будет возражать…

– Забудь об этом, Морт. Даже если она согласится – а она не согласится, если я хоть сколько-нибудь разбираюсь в людях, – нам придется получать разрешение отдела здравоохранения в Дербери, где находится кладбище, и отдела здравоохранения в том месте, где он будет перезахоронен. Слишком много волокиты и слишком много шуму.

– Вообще-то это была идея Бена Горальского, Марв. Я все это ему говорил.

– А другие идеи у тебя есть?

– Видишь ли, – осторожно начал Шварц, – вполне возможно, что такое будет случаться и впредь, особенно если учесть, что хоронить мы стараемся как можно быстрее: достаточно через пару дней после похорон найти записку, и то, что казалось естественной смертью, нате вам – самоубийство. Так что я считаю, что для таких случаев нам нужен какой-то механизм. Скажем, какой-то ритуал очищения, выполненный рабби, чтобы вернуть кладбищу кошерность. Рабби может все это красиво обставить, устроить настоящее шоу… В чем дело? – спросил он, увидев, что Марвин медленно качает головой.

– Я не думаю, что рабби станет это делать.

– Черт побери, если правление ему прикажет, он сделает!

– Не знаю. Не уверен, что правление может приказывать что-либо подобное. Мне кажется, что решать тут должен рабби. И скажу тебе еще: я не уверен, что мне самому нравится эта идея.

– Почему?

– Потому что я не думаю, что кладбищу это пойдет на пользу.

– То есть как это?

– Слушай, Морт, ты архитектор, так что вряд ли разбираешься в психологии коммерции. Продать участок на кладбище довольно трудно. Это товар, как мы говорим, «неосязаемый» – такой же, как страхование. В нашей конгрегации все люди довольно молодые – они не склонны думать о таких вещах, как участок на кладбище. Но хороший торговец способен их убедить. Иногда он взывает к их чувству лояльности по отношению к храму, иногда – к чувству ответственности перед женой и семьей, а иногда достаточно бывает их пристыдить. Но в любом случае их нужно убедить в том, что твой товар безупречен, что в нем нет изъяна. Если с твоим товаром что-то не так и потенциальный покупатель об этом узнает, он моментально за это ухватится и использует это против тебя. Так что если станет известно, что с нашим кладбищем что-то не так, что оно, скажем, не стопроцентно кошерное, то, думаю, с тремя четвертями из тех, кого мне уже удалось уболтать, можно тут же распрощаться.

– Ну, так они купят немного позже…

– Морт, ты говоришь так, как будто тебе не известно, что значит кладбище для нашей конгрегации. Вспомни – храм купил эту землю в прошлом году, когда президентом был Беккер. И что бы ты ни имел против Беккера, не забывай, что он бизнесмен. Он сделал меня председателем комитета, потому что считал, что тот, кто может продавать страховки, сможет продавать и участки на кладбище. И то и другое, как я сказал, – «неосязаемый товар». Он даже любил подшучивать надо мной на эту тему. «Марв, – говорил он, – ты продаешь им страховки, то есть вроде как ставишь на то, что они будут жить, а они ставят на то, что умрут. А когда продаешь им участок на кладбище, ты, сукин сын, обеспечиваешь себе выигрыш в любом случае, держа их на крючке!». И я даже использовал эту мысль, когда обрабатывал кое-кого из потенциальных клиентов, – вроде как в шутку.

– Согласен, ты хороший коммерсант, Марв. Поэтому я и оставил тебя председателем, когда назначал комитеты. Но к чему это ты?

– Я хотел только, – уклончиво ответил Марвин, – чтобы ты понял, что может значить кладбище для конгрегации.

– Но если мы не сделаем что-то прямо сейчас, мы можем потерять Горальских!

На Марвина это не произвело впечатления.

– Конечно, неплохо иметь при храме такого крупного магната, как Бен Горальский, но только если не приходится ползать перед ним на брюхе всякий раз, как он…

– Слушай, Марвин, если я тебе кое-что скажу, ты никому не проболтаешься? Представь: старик практически железно пообещал мне дать деньги на новую капеллу, причем не просто крупное пожертвование, а всю стоимость – может быть, сто пятьдесят тысяч долларов!

Марвин присвистнул.

– Сто пятьдесят штук?!

– Если не больше.

Марвин вытащил из кармана карандаш.

– Тогда у меня, похоже, есть идея. – Он пошарил еще, извлек из внутреннего кармана какой-то рекламный проспект и с досадой отшвырнул его.

– Что ты ищешь? Бумагу? – Шварц пододвинул к нему блокнот.

– Спасибо. – Марвин начертил большой квадрат и в нижнем правом углу поставил крестик. – Вот кладбище, а вот место, где похоронен Хирш. Хорошо: Горальский утверждает, что самоубийцу нужно хоронить в дальнем углу. Делаем угол. – Он начертил внутри квадрата овал, охватывающий всю территорию, кроме углов. – Если мы проложим кольцевую дорогу внутри кладбища, могила Хирша останется за ее пределами и – в углу. Что скажешь?

Шварц изумленно смотрел на чертеж.

– Марвин, ты гений! Ты это только что придумал?

– Ну, в общем-то эта мысль у меня уже возникала, только по другому поводу. Помнишь, пару заседаний назад я говорил, что нам внутри кладбища нужна дорога? Правление отвергло это предложение, потому что тогда они не хотели ввязываться в такие расходы. Но я много об этом думал, пытался найти такой вариант, чтобы дорога обеспечила доступ ко всем частям кладбища и в то же время съела как можно меньше земли. И вот этот вариант показался мне самым подходящим.

– Но разве кольцевая дорога не окажется дороже?

– А нам не надо делать ее всю целиком. Даже при нашем теперешнем бюджете на те деньги, которые мне уже утвердили, мы можем разметить ее и сделать для начала только один угол – тот, где лежит Хирш. А закончим, когда правление выделит больше денег.

– Черт возьми, Марв, я думаю, это решит проблему! Я же говорю – ты гений!

Но Марвин, казалось, колебался.

– А что делать с рабби?

– В каком смысле?

– Мы скажем ему?

Шварц подумал.

– Думаю, лучше сказать – хотя бы для того, чтоб уж наверняка знать, что трюк удастся.

Глава XIX

– Вы, конечно, шутите! – воскликнул рабби. – Это же просто какое-то средневековье! При нацизме совершались, наверное, сотни самоубийств, и вы отказали бы этим людям в ритуальном погребении?

– Но вы сами грозили старику Горальскому именно этим, как говорит его сын, – сказал Шварц.

– Грозил? Я просто пугал взрослого человека букой. Он может подтвердить, что это было не всерьез. Я всего лишь пытался убедить его принимать лекарства. Я же вам рассказывал об этом в храме.

– Да, но Бен Горальский явно принял это всерьез.

– В тот момент – вряд ли, – сказал рабби. – Но так или иначе, какие у вас основания утверждать, что Хирш самоубийца? Вывод полиции – смерть в результате несчастного случая. Я не поленился обсудить это лично с шефом полиции, и он считает, что практически все факты подтверждают этот вывод. Мы что, должны быть бесчувственнее в своих действиях по отношению к умершему и оплакиваемому человеку, чем гражданские власти?

– А если в конце концов будет решено, что это было самоубийство? – спросил Марвин Браун.

– Решено кем?

– Ну, судом.

– Даже в этом случае можно предположить, что у него либо было временное помрачение рассудка, либо он не мог противостоять навязчивой идее, а значит, по еврейскому Закону он не может считаться самоубийцей.

– Да, но если все-таки он был самоубийцей – просто предположим, что был? – упорствовал Марвин. – Тогда разве не должны мы – или вы – что-то с этим делать?

– Зачем вообще что-то с этим делать? Он был похоронен – это сам по себе акт очищения. «Земля Божья и все, что в ней». Само погребение очищает. Когда посуда становится трефной, вы очищаете ее, закопав в землю. Вы хотите сказать, что тело этого человека оскверняет землю Божью? Если это так, то где пределы этой земли? Границы ли это нашего кладбища, то есть искусственно проведенная линия, зарегистрированная в документах, или же эта земля простирается бесконечно, пока не достигнет океана?

– Тогда, может быть, есть какая-то молитва…

– То есть что-то вроде фокуса? Я должен, как фокусник, сделать несколько пассов над могилой? Вы это имели в виду, мистер Браун?

– Но послушайте, рабби, – сказал Шварц. – Мы все практичные люди, надеюсь, и перед нами стоит практическая проблема. Меня не волнует осквернение кладбища, и Марвина оно тоже не волнует. Но Бен Горальский, а также, очевидно, его отец, воспринимают это серьезно. Назовите это суеверием, если хотите, или невежеством, – факт тот, что это их беспокоит. Так вот, рабби, мы с Марвином – практичные люди. Как председатель кладбищенского комитета Марвин озабочен тем, чтобы эта история, если она выплывет наружу, не сказалась на продаже участков, а я заинтересован в том, чтобы сохранить для нашей организации Горальских. И мы выработали, как мне кажется, практическое решение этой неприятной маленькой проблемы, а от вас мы хотим всего лишь получить некоторую информацию. Речь идет о строительстве кольцевой дороги внутри кладбища. Вот такой… – Шварц извлек чертеж. – Вот здесь похоронен Хирш. Если мы оставим его за пределами дороги и отныне будем продавать участки только во внутренней части, будет ли это согласовываться с правилами? Хирш фактически даже выиграет: поскольку мы не сможем использовать землю в углах, то, конечно, ее нужно будет озеленить – посадить какой-нибудь кустарник, деревья… Мы хотим знать: не противоречит ли это правилам?

Рабби поднялся. Он по очереди посмотрел на каждого из своих собеседников, словно не в силах поверить, что они не шутят.

– Разве человек – собака, – спросил он тихо, но едва сдерживая негодование, – чтобы перекидывать его тело туда-сюда, как вам заблагорассудится? Разве служба, которую я отслужил на его могиле, – это какие-то шаманские заклинания, не имеющие ни значения, ни смысла? На прошлой неделе я вместе с другими раввинами направил петицию в Государственный департамент с просьбой выразить протест по поводу осквернения еврейских могил русским правительством. А теперь вы хотите, чтобы я участвовал в осквернении одной из могил на нашем собственном кладбище ради удовлетворения предрассудков какого-то взбалмошного и невежественного старика и его не менее взбалмошного и невежественного сына? Может быть, назначить нашим ритуалам цену и продавать их тем, кто больше даст?

– Минуточку, рабби, мы не оскверняем никаких могил. Мы не собираемся трогать могилу Хирша.

Рабби еще больше понизил голос.

– Женщина иной веры приходит к нам и просит похоронить умершего мужа на нашем кладбище, потому что он был евреем. Она считает это последним доказательством своей верности и любви – дать ему возможность покоиться среди своих, – а вы предлагаете отделить его могилу от остальных? И не считаете это осквернением? Она добровольно заплатила деньги – подумайте только, в три или четыре раза больше, чем стоит участок на городском кладбище! – и все это для того, чтобы ее муж оказался отделенным, причем явно отделенным, от остального кладбища как… как что-то нечистое?

– Мне наверняка удалось бы ее уговорить, – сказал Марвин.

– Это чисто административный вопрос, – заверил Шварц.

– Вы торговец, мистер Браун, и успешный торговец, – сказал рабби. – Вполне возможно, что вам удастся убедить вдову, оплакивающую мужа, согласиться с вашим планом. Но меня вы не убедите. И я считаю это чем-то большим, нежели просто административный вопрос, мистер Шварц. Я не буду в этом участвовать.

– Что ж, мне жаль, что вы это так воспринимаете, рабби. – сказал Шварц. – Я на это смотрю как на практическое решение практической проблемы. Меня больше заботят живые, чем мертвые. Меня больше волнует значение для конгрегации членства Горальских, чем то, по какую сторону дороги будет находиться могила Айзека Хирша, который даже не был членом нашей конгрегации.

– Я не могу этого одобрить и так и скажу на правлении, если об этом зайдет речь.

Шварц улыбнулся.

– Мне жаль, что мы не получили вашего одобрения, рабби, но боюсь, что мы будем продолжать и без него. И это не будет обсуждаться на правлении. Это вопрос, в котором кладбищенский комитет имеет все полномочия.

– Конечно, он будет поставлен на голосование в комитете, – заметил Марвин.

– Поставлен или не поставлен, но я запрещаю это.

– Послушайте, рабби, во-первых, мы даже не обязаны были к вам приходить. Мы просто хотели, чтобы все было честно и открыто.

– Но вы пришли, и я запрещаю это.

Шварц пожал плечами. Затем он поднялся, и они с Брауном вышли. Рабби так и остался стоять у стола, разгневанный и озадаченный.

– Что значит – он запрещает? – спросил Марвин. – Он может что-то сделать?

– Например?

– Ну, не знаю, созвать какой-нибудь совет раввинов…

– Не говори глупостей. Наш храм – совершенно самостоятельная организация, а рабби – всего лишь один из служащих. Он сам достаточно часто напоминает нам об этом. Единственное, что он может сделать, если ему что-то не нравится, – это подать в отставку.

– Было бы неплохо, после всего, что я только что услышал.

– Что, не нравится он тебе?

– Думаю, можно сделать лучше, – сказал Марвин спокойно.

– Да? Что ты имеешь в виду?

– Понимаешь, я бизнесмен. За последние несколько лет на меня работала куча людей – агенты, конторские служащие. У меня есть правило касательно служащих. Мне плевать, хорошо ли они работают, плевать, что какой-то агент бьет все рекорды, – если он не умеет подчиняться приказам, он вылетает с работы.

– Правильно, Марв. Скажи, а кто у тебя в комитете?

– Саммер Померанц, Бакки Лефковиц и Айра Дорфман. Конечно, ни один из них никогда ни черта не делал, но они члены комитета.

– Это трое. С тобой – четверо. Назначить мне еще одного, чтобы было нечетное число?

– Ты же входишь в комитет по должности. Получается пятеро.

– Прекрасно. Значит, все, что нам с тобой нужно, – это еще один голос. Слушай, Марв, почему бы тебе не употребить власть? Расскажи им, что считаешь нужным, и сделай все, чтобы они проголосовали за дорогу. На всякий случай – вдруг рабби окажется слишком шустрым.

– Нет проблем. Они знают, что я один тяну все, и против меня никогда не пойдут.

– Вот и хорошо. А когда голоса будут у тебя в кармане, можешь позвонить рабби и сказать, что провел голосование и твой комитет единогласно высказался за строительство дороги.

– Отлично, Морт. Это удержит его от всяких фокусов.

– Держи меня в курсе. Но действуй быстро. Я не хочу давать рабби шанс стать нам поперек дороги.