Текст книги "В субботу рабби остался голодным"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Он всегда был здоров?

– Он никогда не болеет. Годами не ходит к врачам. В том-то и проблема: он считает себя вечным, и когда случается вот такое, то не находит нужным что-либо предпринимать.

– Ему ведь уже, наверное, порядочно лет.

– Восемьдесят четыре, – сказал Горальский с гордостью.

– Тогда, может быть, он и прав, – предположил рабби. – Во всяком случае, спорить с ним бесполезно. Если в этом возрасте он здоров и не имеет дела с врачами, то, возможно, он просто инстинктивно умеет о себе заботиться.

– Может быть, рабби, может быть… Ну, во всяком случае, спасибо за попытку. Я отвезу вас и миссис Смолл в храм.

– А вы не собираетесь на службу?

– Нет. Думаю, сегодня мне лучше побыть здесь – так будет вернее.

Глава V

Небольшой фургон с эмблемой «Торговый центр Джексона. Алкогольные напитки» подъехал к дому Левензонов, который находился через дорогу от Хиршей. Из него вышел водитель с небольшим пакетом подмышкой, остановился перед входной дверью и, нажав кнопку звонка, подождал. Потом позвонил еще, нервно барабаня пальцами по алюминиевой крышке книжки с квитанциями. Увидев Айзека Хирша, вышедшего из своего дома и направившегося к машине, он окликнул его и перешел через улицу.

– Вы живете в этом доме, мистер?

– Совершенно верно.

– Вы знаете… – Он вгляделся в имя, написанное на пакете. – Чарльза Левензона?

– Конечно. Вон его дом.

– Да я знаю. – В голосе водителя вдруг зазвучало отчаяние. – Послушайте, это моя последняя доставка сегодня, и я уже и так задержался. А завтра у меня вся развозка на другом конце города. У них дома никого нет, а я терпеть не могу оставлять товар там, где его всякий может взять… Ну, вы понимаете. Вы бы не могли взять это и передать мистеру Левензону завтра, когда увидите его?

– Почему бы и нет?

– О’кей. Распишитесь здесь.

Усевшись в машину, Хирш ущипнул за живот игрушечного гнома, висевшего перед ветровым стеклом, отчего тот закачался на своей резинке.

– Мы как будто слышали какое-то бульканье, герр Эйнштейн?

Маленькая фигурка с косматой головой кивнула, словно в знак согласия.

– Надо бы посмотреть, что там такое. – И, подкрепляя слова действиями, он осторожно развернул упаковку и извлек из нее бутылку. – Ого, сколько водки, притом неплохой! – Хирш поднес приложенную к бутылке карточку к лампочке на приборной панели и прочел: «Чарли Левензону по случаю дня рождения». – Очень трогательно, правда, Эйнштейн, дружище? Меня прямо так и подмывает выпить за здоровье нашего приятеля и соседа Чарли Левензона. Но сначала давай подумаем. Уже прошло шесть месяцев, как мы пили последний раз. Что ты там говоришь? Почти восемь месяцев? Да, пожалуй, ты прав. Так или иначе, не пили уже давненько. С одной стороны, жалко портить рекорд, но с другой стороны, только неотесанный деревенщина откажется выпить за здоровье старого доброго Чарли. Ты, кажется, что-то сказал? Говоришь, если начну, то не смогу остановиться? В чем-то ты прав, старина, но как это узнать, если не проверять себя при каждом удобном случае? В конце концов, мы ничего такого не просили и сами не искали. Мы просто занимались своим делом, собирались ехать в лабораторию, а тут оно само появляется – падает с неба, можно сказать. Так что я назвал бы это знаком свыше, тем более в такой вечер. А что, если мы немножко злоупотребим этим, а? Что тут страшного? Завтра суббота, и можно спать, сколько влезет. Ты говоришь, Левензон хватится своей бутылки? В том-то и штука, старина: Чарли сейчас в храме и вернется поздно. А поскольку сейчас Йом-Кипур, его вряд ли потянет выпить. Точнее, ему не следует этого делать. Так что все, что от нас требуется, – это завтра, до того как он вернется из храма, купить другую бутылку, и он даже не догадается. Слушай, давай проголосуем. Кто за? Кто против? Принято!

Хирш открутил крышечку и сделал пробный глоток.

– Я был прав, Эйнштейн, дружище, – это настоящая водка. – Он отхлебнул еще и закрыл бутылку. – Да, сэр, прямо-таки прочищает мозги. А на сегодняшний вечер, как и всегда, нам нужна ясная голова. – И он завел мотор.

По дороге Хирш несколько раз тормозил, чтобы выпить за здоровье Чарли, пока не услышал сзади громкий сигнал автомобиля. Он резко повернул машину вправо. Колесо заскрежетало о бордюр, и он резко повернул влево. Снова раздался сигнал, мчащаяся за ним машина на секунду притормозила впритирку к его борту, и ее водитель обругал Хирша.

– Знаешь что, Эйнштейн? Движение тут, на 128-м, немножко не для нас. Старые-то мозги ясны, как стеклышко, но вот рефлексы слегка замедлились… Что, если мы на минутку остановимся – вон там, впереди, есть перекресток, – а уж потом прибудем в лабораторию, как ни в чем не бывало?

Хирш протащился несколько сотен ярдов и остановил машину. Повертел в руках оберточную бумагу от бутылки. Потом с раздражением разорвал бумагу и картонную коробку и царственным жестом выбросил их в окно.

– Главное – вовремя остановиться. Если вовремя остановишься, то никаких проблем. – Он выключил мотор и фары. – Лучше подождать с полчасика, а может, и чуть-чуть вздремнуть, а тогда уж в лабораторию. Вот увидишь, дружище Эйнштейн: если прежний опыт что-то значит, то когда я проснусь, старые мозги будут работать, что твой компьютер.

Глава VI

Смоллы прибыли в храм точно ко времени. Мириам вошла через центральный вход вместе с последними прихожанами, а рабби поспешил к боковой двери, которая вела в малый зал, и по узкой лестнице поднялся в комнату для облачения, примыкающую к алтарю. Комната была завалена всякой всячиной: здесь были старые молитвенники, корзинки флористов, украшавших алтарь, кипы нот, принадлежавших кантору, а также два мотка кабеля, оставленных электриками еще три года назад, во время строительства. Рабби повесил пальто и шляпу и надел ермолку и белое облачение, представлявшее собой некий консервативный компромисс между ортодоксальным китлом и саваном. Затем, опершись на шкафчик (стульев в комнате не было), он переобулся, сменив уличные башмаки на белые парусиновые туфли на резиновой подошве – еще один современный компромисс, позволяющий обойти древний запрет Мишны[18]18
  Мишна – записанный и кодифицированный во II в. н. э. Устный Закон (еврейское право), полученный Моисеем на горе Синай одновременно с Торой.


[Закрыть] на ношение кожаной обуви в течение дня молитв. Наконец, накинув на плечи свой талес, рабби посмотрелся в зеркало и открыл дверь, которая вела к алтарю.

С каждой стороны Ковчега[19]19
  Ковчег Завета – ларь, в котором хранились Скрижали Завета (две каменные плиты, на которых были начертаны Десять заповедей, данных Моисею Богом). В современной синагоге – место для хранения свитков Торы, часто на помосте, с которого раввин читает проповедь.


[Закрыть] стояло по два обитых красным бархатом кресла с высокими спинками. В дальних сидели вице-президент и кантор, ближние предназначались для самого рабби и президента конгрегации Мортимера Шварца. Рабби вышел вперед, обменялся рукопожатием с президентом, затем перешел на другую сторону Ковчега, чтобы пожать руку кантору и Илаю Кану, вице-президенту. Вернувшись к своему креслу, он обвел взглядом прихожан, кивая тем, с кем встречался глазами.

– Вы поспели почти в последнюю минуту, рабби, – заметил Шварц – высокий, моложавый мужчина лет пятидесяти, с редкими, черными с проседью волосами, зачесанными назад, словно с целью подчеркнуть высокий лоб. У него было длинное узкое лицо, тонкий нос с высокой переносицей и маленький рот с пухлыми губками, будто вытянутыми для поцелуя. Шварц был архитектором, и кое-что в его одежде – длинные концы воротничка рубашки, галстук с массивным узлом – намекало на его связь с искусством. Он был приятным, даже красивым мужчиной, и его манера держать себя, все его движения – не нарочитые, но контролируемые – говорили о том, что он это сознает. В отношениях с рабби Шварц соблюдал своего рода вооруженное перемирие, что выражалось в шутливом поддразнивании, иногда перераставшем в неприятную язвительность.

– Когда речь идет о собрании «Хадассы» или одного из комитетов женской общины, тогда еще понятно, – продолжал он. – Этель говорит мне, что они даже и не надеются, что вы об этом вспомните. У них есть такой неофициальный «комитет по доставке рабби» – в его обязанности входит напоминать вам о датах собраний, а если нужно – то и сходить за вами. Она считает, что это даже добавляет собранию остроты: явится рабби вовремя или нет? Удобная забывчивость – можно время от времени пропускать собрания. Но «Коль-нидрей», рабби! Как вам еще удалось найти свободное место на стоянке?

– А мы с Мириам собираемся возвращаться домой пешком. В этих вопросах я немножко старомоден.

– Так вы пришли пешком? Что ж вы мне не сказали – я бы договорился, чтобы вас подвезли.

– Меня подвезли. По правде говоря, даже с шиком – в «линкольн-континентале», кажется. Бен Горальский позвонил мне, когда я уже собирался выходить из дому, и настоял, чтобы я заехал к его отцу. Сказал – вопрос жизни и смерти. Так что я, понятно, не мог отказаться. А потом Бен привез меня сюда.

Шварц забеспокоился.

– Что-то случилось со стариком? Наверное, что-то серьезное, раз они послали за вами?

Рабби ухмыльнулся.

– Он не хотел принимать лекарства.

Насупленные брови Шварца выразили неодобрение по поводу неуместной веселости рабби. В отношениях между ними проявление чувства юмора должно было быть односторонним.

– Это серьезный вопрос. Что, ему действительно так плохо?

– Я думаю, всякий раз, как человек в таком возрасте заболевает, это серьезно. Но мне кажется, с ним будет все в порядке. – И рабби вкратце описал свой визит.

Неодобрительное выражение не исчезло с красивого лица президента. Наоборот – он насупился еще больше.

– Вы хотите сказать, что угрожали старику Горальскому, что его похоронят, как самоубийцу? Вы, должно быть, оскорбили его.

– Не думаю. По-моему, ему даже понравилось парировать мои доводы. Он понял, что это была скорее шутка с моей стороны.

– Очень надеюсь.

– А откуда такой чрезмерный интерес к мистеру Горальскому? Он, конечно, член конгрегации, но сравнительно новый член, и притом довольно вздорный.

– Да, они здесь новички. Когда они к нам присоединились – кажется, около года назад, когда старая леди умерла и они выкупили на кладбище большой центральный участок? Но с такими деньгами, как у них… Нет, это важные птицы. Мне ведь не надо вам объяснять, рабби, что когда руководишь такой организацией, как эта, нужны деньги. И если денег нет, – а у какой синагоги они есть? – то самое лучшее, что можно сделать, – это заполучить прихожан, у которых они водятся.

– Я что-то слышал об этом. Но из них двоих деньги водятся наверняка у сына – Бена.

Лицо Шварца просветлело, и он посмотрел прямо перед собой, на прихожан. Потом, наклонившись к рабби, сказал:

– Вы так считаете, да? На самом же деле все находится в руках отца, а сын – по крайней мере, пока жив отец, – всего лишь мальчик на побегушках.

– Значит, отец готов давать деньги, а сын нет?

– Вы плохо представляете себе всю картину, рабби, – Шварц развел руки, изображая картину. – Деньги они оба готовы давать. Когда у людей такая куча денег, как у них, они согласны что-то отдать. Этого от них ждут. Это такая же часть их статуса, как «Континенталь» и шофер в униформе. Так вот, старик всю свою жизнь был благочестивым евреем. Как вам известно, он посещает миньян почти всегда, когда позволяет погода. Так что для такого человека, как он, естественнее всего отдавать деньги в храм. А Бен? Бен – бизнесмен до мозга костей. А когда бизнесмен решает, что пора заняться благотворительностью, он рассматривает это как сделку. Он покупает кавод, почет, и, естественно, хочет получить за свои доллары как можно больше. Если он потратит свои деньги на строительство какой-нибудь капеллы – скажем, «мемориальной капеллы Горальского», – кто ее увидит? Кто узнает о ней, кроме местных жителей? А вот если, – Шварц понизил голос, – он пожертвует деньги, скажем, на какую-нибудь лабораторию Брэндисскому или даже Гарвардскому университету? Научно-исследовательская химическая лаборатория имени Горальского? А? О ней услышат ученые во всем мире!

В синагоге стало спокойнее – люди начали рассаживаться по местам, в ожидании поглядывая на алтарь. Рабби взглянул на часы и сказал президенту, что можно, наверное, начинать. Оба встали и кивком дали знак кантору и вице-президенту, сидящим по другую сторону Ковчега. Кантор потянул за шнур и раздвинул белый бархатный занавес перед Ковчегом. Когда он открыл деревянные дверцы Ковчега, чтобы показать драгоценные Свитки Закона, прихожане встали.

Президент, глядя в бумажку, назвал имена примерно полудюжины самых уважаемых членов конгрегации. Они вышли вперед, поднялись по ступенькам к алтарю, и кантор вручил каждому из них по свитку. Когда все Свитки были розданы, удостоенные этой чести столпились вокруг кафедры, лицом к конгрегации, и рабби прочитал сначала на иврите, потом по-английски древнюю формулу, традиционно предваряющую начало службы в Йом-Кипур: «С соизволения Всевышнего и с соизволения общины, собранием вышним и собранием нижним, нам разрешается молиться вместе с преступившими Тору».

Кантор затянул печальную, но торжественную молитву «Коль-нидрей». Он должен был произнести ее три раза и закончить, когда сядет солнце и начнется День искупления – Суббота Суббот.

– Ну, как работал микрофон? – спросила Мириам, когда супруги возвращались домой после службы. – Тебе не пришлось надрываться?

– Ни капельки. Я просто говорил чуть медленнее. – Рабби фыркнул: – Зато наш президент был сильно расстроен. Каждый раз, как он поднимался, чтобы объявить имена тех, кто удостоен почести, его было еле слышно. Ритуальный комитет рассылает уведомления с указанием приблизительного времени, но мы немножко запоздали, и получилась некоторая путаница. Мистер Гольдман, который сидел в задних рядах, вообще не услышал своего имени, и Шварц перешел к следующему по списку и сбил весь график. Ты заметила в конце? Когда назвали Марвина Брауна?

– Да, а что случилось?

– Наверное, он тоже не услышал своего имени, но Шварц, вместо того чтобы назвать замену, как он делал весь вечер, продолжал вызывать Брауна – думаю, потому, что с Марвином он особенно дружен и не хотел, чтобы тот остался без почести, хотя пора уже было открывать Ковчег. И в конце концов, после того как он дважды или трижды выкрикнул: «Мистер Браун! Мистер Марвин Браун!» – вице-президент подошел и сам открыл Ковчег. Наш президент, по-моему, чуточку разозлился на него из-за этого.

– По-моему, глупо злиться из-за такой чепухи.

– Мистер Шварц так не считает. Он вообще чуть не весь вечер ворчал из-за акустики. Сначала я подумал, что это служебное рвение, но потом мне показалось, что у него еще что-то на уме. Особенно когда он сказал, что ждет нас завтра у себя дома по окончании поста. Миссис Шварц тебя приглашала?

– Да, утром Этель пригласила нас на десерт и чашку кофе. А что, разве это не традиция? Разве мы не ходим на кофе к президенту после каждого Йом-Кипура?

– Ходим. Но когда президентом был мистер Вассерман или даже мистер Беккер, мне как-то не приходило в голову, что это традиция. У меня было ощущение, что они приглашают нас, как и в других случаях, потому что хотят нас видеть. А с Мортимером Шварцем как-то не так. Знаешь, сейчас мы легко могли бы отказаться.

– Но там будет полно других людей, Дэвид. Мы долго не пробудем. Мне показалось, что Этель особенно заинтересована в том, чтобы мы пришли. Может быть, они просто стараются проявить дружелюбие, показать, что хотят забыть прошлые обиды.

Рабби посмотрел на жену с сомнением.

– Вы оба там, на помосте, выглядели такими друзьями, – добавила она.

– Естественно, мы не собирались сидеть там и глядеть друг на друга волком. Внешне все выглядит прекрасно. Мы даже шутим между собой, хотя с его стороны в этом есть что-то покровительственное – так он, наверное, шутит со своими младшими конструкторами. А когда я отвечаю в том же духе, то чувствую, что в его глазах это дерзость, хотя, конечно, он этого никогда не скажет.

Мириам забеспокоилась.

– Может быть, ты все это нафантазировал, потому что он был против продления твоего контракта, когда правление решало этот вопрос?

– Не думаю. Против меня были и другие, но когда большинство проголосовало за мой пятилетний контракт, они подошли и поздравили меня. Когда пять лет истекут, они, может быть, снова будут против меня, но до той поры они сохраняют нейтралитет и работают вместе со мной. Что же касается Шварца, то у меня такое чувство, что если бы он мог избавиться от меня завтра, он бы это сделал.

– Но в том-то и дело, Дэвид, что он не может. У тебя пятилетний контракт, и он истечет только через четыре с лишним года. А Шварц выбран всего лишь на год. Ты переживешь его.

– На самом деле это не совсем контракт, ты же знаешь.

– А что?

– Это трудовой договор, согласно которому они не могут уволить меня, пока я веду себя надлежащим образом. А что является надлежащим поведением – это решают они, причем об их поведении не говорится ничего. Они могут сделать все, что им заблагорассудится, и я буду бессилен. Например, они решат внести какое-то изменение в ритуал, с которым я не смогу смириться. И что? Мне останется только подать в отставку.

– И ты думаешь, Шварц на это способен?

– Специально, чтобы избавиться от меня, – нет. Но мы если мы разойдемся с ним по какому-то вопросу, он сможет использовать это как предлог. И надо отдать ему должное – при этом он наверняка будет убежден, что это для блага конгрегации.

Глава VII

Перед самой полуночью в полицию поступил звонок.

– Отделение полиции Барнардс-Кроссинга, – сказал дежурный. – Сержант Джефферс. Да, понимаю… Пожалуйста, повторите имя еще раз… Х-И-Р-Ш… Миссис Айзек Хирш. – Он записывал, повторяя вслух: – Брэдфорд-лейн… это в Колониальном поселке, да? А в котором часу он ушел? Ну, тогда в котором часу вы позвонили в лабораторию? Понятно… Вы не могли бы описать машину и назвать регистрационный номер?.. Какие-то особые приметы у машины есть?.. Хорошо, мэм, я сообщу в отделения полиции штата и местной полиции, чтобы они имели в виду. И пришлю к вам патрульную машину… Через несколько минут. Включите, пожалуйста, свет на крыльце… Мы сделаем все, что в наших силах, мэм.

Патрульная машина ответила сержанту сразу.

– Запиши, Джо: «шевроле», четырехдверный седан, светло-голубой, ржавая вмятина на правом заднем крыле. Регистрационный номер 438972 – повтори: 438972. Айзек Хирш, Брэдфорд-лейн, 4. Это второй дом от угла. Свет на крыльце включат. Его жена только что звонила. Он работает в Годдардовской лаборатории на 128-м шоссе. Она сидела с детьми соседки, а когда вернулась, его не было. Ничего необычного – он часто возвращается в лабораторию и работает по вечерам, но она туда недавно звонила – его там нет и домой он не приехал. Поезжай, поговори с ней. Если у нее есть его фотография, можно будет ее распространить.

– О’кей, сержант. А скажи, Айзек Хирш – это не тот ли парень, что загудел несколько месяцев назад, и мы его в конце концов откопали в какой-то пивнушке в Саут-Энде, в Бостоне?

– Да, это тоже надо бы учесть. Я сообщу в бостонскую полицию, пусть имеют в виду. Может, в этом все и дело: снова в горле пересохло… Когда подъедешь туда, намекни ей как-нибудь, чтобы она в доме посмотрела – может, чего-нибудь не хватает, какого-нибудь там шерри для выпечки или лосьона после бритья. Эти ребята, когда припечет, пьют все.

– Понял, сержант. – Джо повернулся к напарнику: – Поехали, Томми.

– Что там случилось – пьяный муж потерялся? Может, тогда сначала заедем в пару кабаков в центре, посмотрим там? Например, в «Кубрик», в «Море и песок»?

– Это не того типа пьяница, Томми. Он какой-то там ученый, весь с головой в науке. Так вообще не пьет, только время от времени у него большие загулы: на несколько дней, а то и недель. Последний раз – по крайней мере, последний, про который нам известно, потому что супруга тогда тоже позвонила, – он отсутствовал три дня. Это было, кажется, месяцев восемь назад, может, больше. В конце концов бостонская полиция нашла его в полной отключке в какой-то паршивой гостинице в Саут-Энде. Он валялся одетый на кровати, а на полу – целая батарея пустых бутылок. Не думаю, что за все это время он что-нибудь съел. Вот посмотришь, если мы его и отловим, так тоже в какой-нибудь дыре. Ага, вон свет на крыльце. Теперь я вспомнил – в тот раз мы его привезли сюда на «скорой помощи». Ты жди здесь – на случай, если сержант позвонит.

Патриция Хирш открыла дверь прежде, чем Джо нажал кнопку звонка.

– Спасибо, что приехали так быстро, офицер. – Несмотря на очевидное возбуждение, она старалась говорить спокойно.

– Как только получили сообщение, мэм. – Он вытащил из кармана блокнот и карандаш. – Так, скажите мне, во что был одет ваш муж?

– О… – Она подошла к шкафу в прихожей. – Легкое пальто, серое – темно-серое, в «елочку». И… Нет, шляпа здесь. Под пальто – обычный деловой костюм, темно-коричневый.

– А описать его вы можете? Рост, вес и так далее.

– Он довольно полный, вес около ста девяноста фунтов, рост – около пяти футов трех дюймов. – В ответ на невольный взгляд полицейского Патриция пояснила: – Да, он ниже меня. А также порядком старше. Ему пятьдесят один год, и он лысый. И с усами, – добавила он вызывающе.

– Есть у вас его фотография, мэм?

– Да, наверху, в спальне. Принести?

– Если можно.

Она начала подниматься по лестнице, но он окликнул ее:

– Я только дам эту информацию напарнику, чтобы он мог передать ее прямо сейчас.

Вернувшись к машине, Джо спросил, не было ли звонков. Томми покачал головой и сказал:

– Проверь вокруг дома, Джо. Я заметил, что дверь гаража опущена. Когда мы около восьми выехали на дежурство, многие были подняты – сегодня ведь все повалили в синагогу.

– Ладно, проверю. А ты пока передай вот это описание. – И, продиктовав то, что рассказала ему миссис Хирш, Джо вернулся к дому. Патриция ждала его с фотографией в руках. Взяв фото, он изучал его несколько секунд, потом осторожно спросил:

– Вы не заметили, в доме ничего не пропало?

– Я не смотрела. Что, например?

– Ну, например, виски.

– У нас в доме нет виски.

– Шерри для выпечки?

– Я им не пользуюсь.

– Ну, может, там лосьон для бритья или спирт для растирки?

– Нет, ничего такого.

– Хорошо, мэм. Мы займемся этим. А вам лучше лечь спать. Я, если позволите, выйду через заднюю дверь.

– Но там только гараж.

– Никогда не мешает лишний раз посмотреть, мэм.

– Вы позвоните мне? Пожалуйста, в любое время!

– Конечно, позвоним. – Пройдя через кухню, он открыл заднюю дверь и быстро закрыл ее за собой. Машина стояла в гараже, а на переднем сиденье, на месте пассажира, сидел Айзек Хирш.

Несмотря на худощавость, Джо оказалось не так-то легко протиснуться между стеной гаража и машиной. Открыв переднюю дверцу, он перегнулся через место водителя и коснулся сидящего человека. В свете фонарика он отметил положение ключа в замке зажигания, а также полупустую бутылку водки. Затем вылез и закрыл дверцу. Пробравшись к двери гаража, Джо приподнял ее, выбрался наружу и снова опустил.

Вернувшись в патрульную машину, он придержал руку напарника, собравшегося завести мотор.

– Нет, Томми, мы никуда не едем. Я нашел его. Он в гараже.

– В отключке?

– Ага, только на этот раз в окончательной.