Текст книги "В субботу рабби остался голодным"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава XI

На следующий день, ровно в полдень, к дверям подкатило такси, и из него вышел стройный, мальчишеского вида мужчина лет сорока с небольшим. У доктора Рональда Сайкса были редеющие темные волосы и длинное, узкое лицо – умное, улыбчивое лицо с острыми, проницательными глазами. На нем были добротные английские ботинки, серые фланелевые брюки и твидовый пиджак. Если бы его волосы были чуть более густыми, лицо – чуть более полным, а глаза – чуть менее проницательными, он мог бы сойти за студента последнего курса.

– Я пришел по поводу моего покойного друга, и коллеги Айзека Хирша, – сказал он, когда они уселись в кабинете рабби. – Вы, конечно, слышали о его кончине?

– По-моему, я не был знаком с Айзеком Хиршем, – в голосе рабби слышалось некоторое замешательство. – Он разве был членом моей конгрегации?

– Нет, рабби, но он жил здесь и принадлежал к еврейской общине, так что я думал, вы его знаете.

Рабби медленно покачал головой.

– Так или иначе, он умер в пятницу ночью, и его жена, или скорее его вдова, хочет устроить ему еврейские похороны. Это возможно? Я имею в виду – учитывая, что он не был членом вашей конгрегации?

– О да. Хотя наше кладбище предназначено для членов конгрегации, мы предусматриваем возможность хоронить там и тех евреев из общины, которые не являются нашими прихожанами. За небольшую плату им предоставляется номинальное членство – плюс, разумеется, стоимость участка. Однако мистер Хирш как житель Барнардс-Кроссинга может быть похоронен и на городском кладбище, в Гроув-Хилл – оно межконфессиональное. Не знаю, какая там плата, но я с таким же успехом могу похоронить его по иудейскому обряду и там.

Доктор покачал головой.

– Нет, я думаю, миссис Хирш хотела бы, чтобы его похоронили среди своих. Миссис Хирш не еврейка.

– Вот как?

– Это имеет значение? – быстро спросил Сайкс.

– Может быть. – Рабби поколебался. – В этом случае я должен быть уверен, что покойный был действительно иудеем – то есть остался иудеем.

– Я не совсем понял. Жена считает его евреем. За то время, что я его знаю, – то есть, собственно, за этот год – он никогда не притворялся кем-то другим.

Рабби улыбнулся.

– Речь идет не об этническом, а о религиозном признаке. Каждый, кто родился от матери-иудейки – не от отца, заметьте, – автоматически считается иудеем, при условии – он сделал паузу, чтобы подчеркнуть суть, – что он не отказался от своей религии, обратившись в другую либо публично отрекшись от своей.

– Насколько мне известно, он не принадлежал ни к какой другой церкви.

– Но вы сказали, что миссис Хирш не еврейка. Она католичка или протестантка?

– Не знаю. Вообще-то, наверное, англиканка. По крайней мере, когда я там был, к ней заходил засвидетельствовать свое почтение англиканский священник.

– Ну, вот видите. Если бы они пришли ко мне и попросили сочетать их браком, я бы согласился только при условии, что она примет иудаизм. Так что, возможно, покойный мистер Хирш, вступая в брак, обратился в другую веру. Скажите, а почему миссис Хирш не пришла сама или не послала за мной?

– Она потрясена смертью мужа, рабби. По правде говоря, ей пришлось принять успокоительное. И естественно, что она обратилась ко мне – руководителю отдела, где он работал, его начальнику, можно сказать, – чтобы я помог все устроить. А по поводу его религиозного статуса могу только сказать, что вряд ли он стал бы ради женитьбы обращаться в другую религию, пусть даже номинально. Он никогда не придавал большого значения всем этим мумбо-юмбо… – Сайкс осекся. – Извините, рабби, но это было его выражение, я его только процитировал. – Внезапно ему пришло в голову: – Его имя, Айзек, – оно ведь, по сути, еврейское? Он не изменил его, так разве это не говорит о том, кем он себя считал?

Рабби улыбнулся.

– Когда миссис Смолл открывала вам дверь, вы, должно быть, заметили, что мы ждем ребенка. Так что интерес к именам у нас не только теоретический. Мы как раз говорили об этом и решили, что имя Айзек в наши дни можно с таким же успехом считать типичным для янки.

Сайкс развел руками в знак поражения.

– Что ж, я могу только сказать, что, как мне кажется, он не принадлежал ни к какой религии. Бедняга – если бы принадлежал, для него это было бы лучше. Он мог быть сейчас жив, если бы в пятницу вечером поехал в храм, как все остальные евреи…

– Значит, его смерть была неожиданной?

– Его нашли мертвым в гараже в пятницу вечером. Патриция Хирш известила меня на следующий день, и я сразу же приехал.

– Сердечный приступ?

– Отравление выхлопными газами.

– О… – Рабби, который сидел, откинувшись в кресле, подался вперед. Его лицо приняло задумчивое выражение, а пальцы тихо забарабанили по столу.

– Вы думаете о самоубийстве, рабби? Это что-то меняет?

– Может изменить.

– Я полагаю, что самоубийство не исключено, – сказал Сайкс медленно, – хотя записки не было, а если бы он собрался покончить с собой, было бы естественно написать несколько слов жене. Он ее очень любил. Официальное заключение полиции – несчастный случай. Видите ли, он изрядно выпил…

– То есть он был пьян?

– По-видимому, да. Он за короткое время опустошил полбутылки водки – около пинты[29]29
  Пинта (американская) – 0,47 литра.


[Закрыть]. И, наверное, отключился, а мотор продолжал работать.

– Так он сильно пил?

– Он был алкоголиком, рабби, но за то время, что он у нас работал, с ним ничего такого не случалось. Алкоголики – они не то чтобы много пьют, просто если начнут, не могут остановиться.

– И это не мешало ему в работе? Кстати, чем он занимался?

– Он был математиком в моем отделе в Годдардовской научно-исследовательской лаборатории.

Рабби задумчиво покивал головой.

– Евреи, как правило, не склонны к алкоголизму. Довольно удивительно, что, зная об этом… об этой болезни, вы взяли его на работу.

– Видите ли, математики на дороге не валяются – по крайней мере математики такого уровня, как Айзек Хирш. Может быть, вы поймете наше отношение к нему, а заодно и его проблему, если я скажу вам, что он участвовал в первом Манхэттенском проекте[30]30
  Манхэттенский проект – кодовое название работы по созданию первой атомной бомбы в США в период 2-ой мировой войны.


[Закрыть] и работал с Ферми. Когда мы сбросили бомбу на Хиросиму и поднялась шумиха, многие стали жертвами этого скандала.

– Так Хирш был не такой уж молодой?

– Да, за пятьдесят. Он получил степень доктора философии в Массачусетском технологическом институте в 1935 году. Я получил ее там же в сорок третьем, кстати.

– И тем не менее вы возглавляли отдел, а он был вашим подчиненным?

– Только потому, что я пришел в эту лабораторию раньше – сразу после получения степени.

– Скажите, а как вы его называли?

– Э-э… Вы имеете в виду – как я к нему обращался? – Сайкс вспыхнул. – По большей части я называл его доктором. Как вы понимаете, он был несколько старше меня. Но иногда, когда мы просто сидели и болтали… Как это он выражался?.. Шмус – это на идиш, я думаю, – он то и дело употреблял слова на идиш, – так вот, тогда он называл меня Рональд или Рон, а я его – Айк. Но чаще всего – все же «доктор», потому что когда вокруг технический персонал, а ты всех без разбору называешь по именам, то через какое-то время и они тебя начинают называть по имени – и прощай, дисциплина. Во всяком случае, так считает наш директор. Он старый вояка.

– Понятно. – Рабби минуту подумал. – Наверное, мне стоит нанести визит миссис Хирш. Ничего, если я заеду к ней сегодня вечером?

– Думаю, это будет замечательно.

– Тогда вам, может быть, стоит заняться ходатайством о выделении участка на кладбище. Вам надо поговорить с председателем нашего кладбищенского комитета, мистером Брауном. Если хотите, я могу позвонить ему. Вы его знаете? Марвин Браун – страховая компания?

Сайкс отрицательно покачал головой.

– Если он может сейчас со мной встретиться, я поеду прямо к нему. Вы не могли бы вызвать мне такси?

– Конечно. – Рабби направился к двери, но остановился. – Да, кстати, если для вдовы имеют значение расходы, – а я думаю, что имеют, – то простой сосновый гроб без украшений наиболее точно соответствует нашей традиции.

Марвин Браун был энергичным, предприимчивым дельцом. Он был вынослив, как терьер, и четко знал, что время – деньги, а цент доллар бережет. Он уже давно усвоил простое правило коммерции: если на каждые десять визитов приходится одна сделка, то для заключения двух сделок нужно нанести двадцать визитов. Эту доктрину он не только проповедовал, но и применял на деле. За долгие годы жена научилась приноравливаться к его темпу жизни. Она садилась ужинать в шесть часов, зная, что Марв может явиться не раньше девяти, да еще скажет, что где-то что-то перехватил, поэтому есть не хочет. «Как ты это выносишь, Мици? – спрашивали ее приятельницы. – Мы бы с ума сошли, если бы наши мужья не являлись домой вовремя к обеду или ужину. А он-то сам как это выносит? Марвин ведь уже не мальчик, знаешь ли. Пора бы ему угомониться».

Мици это тоже порой беспокоило, потому что Марву было уже почти сорок, а он, похоже, трудился напряженнее, чем когда-либо. Уже четыре года он был членом клуба «Миллион долларов», и хотя доходы от сделок позволяли ему почти каждый год отдыхать во Флориде, Мексике или Пуэрто-Рико, даже в отпуске он не мог расслабиться. Каждый день он играл в гольф и ходил поплавать, но потом возле отеля с кем-нибудь встречался и говорил о бизнесе.

С другой стороны, размышляла Мици, если Марва не было дома или если он звонил и сообщал, что придет поздно, у нее никогда не возникало сомнений в том, что это не просто отговорки, а действительно дела, его страховой бизнес. Впрочем, крайняя занятость мужа объяснялась не только страховым бизнесом: был еще храм, а также Ассоциация родителей и учителей, где он был вице-президентом, и Общинный фонд, где он курировал один из районов города. Когда она протестовала, говоря, что при его работе безумие брать на себя еще и дополнительные обязанности, он заявлял, что все это на самом деле – тот же страховой бизнес, поскольку расширяет контакты, ведь страховой бизнес – это прежде всего контакты. Однако она понимала, что он занимается всем этим потому, что ему нравится быть активным, нравится носиться по всему городу. И приходилось признать, что ему это, пожалуй, было на пользу.

«Вы не поверите, – говорила она своим приятельницам, – но дети почти не знают отца. Фактически они видят его только раз в неделю, в воскресенье утром, когда он отвозит их в воскресную школу. В остальные дни они обычно уже спят, когда он возвращается домой». Но в глубине души она была довольна. Это был ее муж, и он работал день и ночь, чтобы ее обеспечить, и обеспечить неплохо, о чем свидетельствовали их зимние поездки, ее норковый палантин и сверкающий черный «линкольн», который они наконец-то смогли себе позволить.

Успех Марвина Брауна объяснялся не только его обширными контактами. Он никогда не позволял себе безразличия по отношению к потенциальным клиентам и никогда не уставал повторять своим страховым агентам: «Прежде чем нанести визит потенциальному клиенту, вы должны разнюхать о нем все, что только можно». Так что когда жена сказала, что ему звонил некий доктор Сайкс, которого направил к нему рабби, он сразу же позвонил рабби, чтобы выяснить, что все это значит.

– Он действует от имени вдовы Айзека Хирша, который умер в пятницу вечером, – сказал рабби.

– Айзек Хирш, говорите? Господи, я же оформил ему страховой полис меньше года назад.

– В самом деле? Страхование жизни? А вы не помните, на какую сумму?

– Так сразу не скажу. Думаю, что-то около двадцати пяти тысяч долларов, но могу поднять бумаги. А что?

– Скажите, мистер Браун, у него были какие-нибудь проблемы с медицинским освидетельствованием?

– Вроде бы нет. Хотя это ни о чем не говорит. Некоторые из этих врачей даже не прикасаются к пациенту стетоскопом. Зададут ему пару вопросов и, если он выглядит нормально и у него есть пульс, выдают справку, что он в порядке. А почему вы спрашиваете, рабби? Это был сердечный приступ?

– По-моему, полиция признала это несчастным случаем.

– М-м-м… В большинстве наших полисов есть пункт о двойном страховом возмещении в случае смерти в результате несчастного случая. Это требует всего лишь небольшого дополнительного взноса, поэтому мы, как правило, вписываем этот пункт. Я думаю, вдове здорово повезло… то есть, я хочу сказать, это очень удачно, что он решил застраховаться, хотя, насколько я помню, мне не пришлось его долго уговаривать.

– В общем, доктор Сайкс действует от имени вдовы. Мистер Хирш не был членом нашего храма, но его жена хочет, чтобы он был похоронен на еврейском кладбище по иудейскому обряду. Сама она не еврейка.

– Понял, рабби. Не беспокойтесь ни о чем, предоставьте все мне.

Глава XII

То, что доктор Сайкс рассказал о миссис Хирш, никак не подготовило рабби к встрече с ней. Эта высокая тридцатилетняя женщина оказалась неожиданно молодой для пятидесятилетнего мужа. На рабби произвели впечатление ее красивые, хоть и опухшие от слез, голубые глаза и поразительные рыжие волосы. Ее одежда сначала показалась ему кричащей: хотя на ней было черное шелковое платье, его воланы и полупрозрачные рукава не слишком подходили для траурного наряда. Но потом он сообразил, что вряд ли оно куплено специально к этому случаю и надето просто за неимением чего-либо более подходящего: если от природы у нее веселый, счастливый нрав, то, видимо, соответствующий и гардероб.

Рабби представился.

– О, входите, рабби! Доктор Сайкс предупредил меня по телефону, что вы заедете. Перед этим здесь был Питер Додж – он сказал, что знает вас. А еще лютеранский священник – пастор Каль… Кальт…

– Пастор Кальтфюсс.

– Да, а потом еще методист и унитарий, кажется. Сегодня у меня не было недостатка в поддержке со стороны духовных лиц.

– Они приходят, чтобы вас утешить.

– Да, я знаю. А вы тоже собираетесь рассказывать мне, что душа Айка на небесах, в лучшем мире?

Зная, как по-разному может проявляться горе, рабби не обиделся на ее приправленную горечью дерзость.

– Боюсь, что таким товаром мы не торгуем, – сказал он.

– Вы хотите сказать, что не верите в загробную жизнь?

– Мы верим, что душа вашего мужа продолжает жить в вашей памяти и в воспоминаниях его друзей, в его влиянии на их жизнь. Конечно, если бы у него были дети, он бы продолжал жить и в них.

– Ну, это достаточно очевидная истина.

– Что отнюдь не делает ее менее верной. – Рабби сделал паузу, не зная, как перейти к настоящей причине своего визита. Как бы часто ему ни приходилось иметь дело со смертью, это еще не стало для него профессиональной привычкой. Но миссис Хирш сама помогла ему.

– Доктор Сайкс сказал, что вы хотели о чем-то спросить меня по поводу мужа?

Он признательно кивнул.

– Похороны – это ритуал, миссис Хирш, и я должен быть уверен, что ваш муж был иудеем в соответствии с нашим Законом. А поскольку он женился на женщине иной веры…

– То стал меньше иудеем?

– Это зависит от обстоятельств. Скажите, кто совершал обряд бракосочетания?

– Нас поженил мировой судья. Показать вам свидетельство о браке?

Рабби улыбнулся.

– Я верю вам на слово.

Она вдруг порывисто сказала:

– Простите меня, рабби, я вела себя, как стерва, да?

– Немножко, а теперь пытаетесь шокировать меня.

Она улыбнулась.

– Ладно, давайте сначала. Задавайте мне любые вопросы.

Рабби откинулся на спинку стула.

– Хорошо. Почему вы хотите похоронить его по иудейскому обычаю?

– Потому что он был евреем. Он никогда не считал себя кем-то другим.

– И все же, как я понимаю, он никогда не жил в соответствии с нашей религией?

– Ну, он всегда говорил, что есть два способа быть евреем: либо исповедовать иудейскую религию, либо просто родиться и считать себя евреем. Он был неправ?

– Прав, – осторожно сказал рабби, – но иудейский погребальный обряд – это религиозная церемония. Хотел бы он этого, как вы думаете?

– Я знаю, это может сделать и похоронное бюро, но какое оно имеет отношение к Айку? Нет, именно этого он бы и хотел. Мы никогда это, конечно, не обсуждали. Ради себя самого он, может быть, и не позаботился бы об этом. Но из уважения к моим чувствам, думаю, он хотел бы какую-то церемонию. А что, кроме иудейской церемонии, могло бы иметь для него значение?

– Понятно. Хорошо, я проведу эту службу. По традиции над могилой произносят несколько слов об умершем. Но я не знал вашего мужа, так что вам придется рассказать мне о нем. Он был несколько старше вас, так ведь? Вы были счастливы с ним?

– Он был старше на двадцать лет, но мы были счастливы. – Она немного подумала. – Он хорошо ко мне относился. А я хорошо относилась к нему. А то, что он был намного старше, – ну что ж, до встречи с ним у меня было достаточно других. Он нуждался во мне, а я нуждалась в нем. Да, я думаю, у нас был удачный брак.

Немного поколебавшись, рабби решился.

– Как я понял, косвенной причиной смерти было… был алкоголь? Это не мешало вам – я имею в виду, то, что он пил?

– Для еврея это непростительно, да? В общем-то, это очень мешало и самому Айку. И кое-что усложняло, конечно. Из-за этого он терял работу, и нам то и дело приходилось переезжать, а это не так просто – заново устраиваться, искать новое жилье. Но меня его пьянство так не пугало, как, может быть, некоторых. Он никогда не был агрессивным, когда напивался, наоборот – становился как будто слабее и беспомощнее, мог плакать, как ребенок. Особых хлопот мне это не доставляло. Мой отец сильно пил, да и мать не была трезвенницей. Так что я как бы привыкла. Позже, когда он стал напиваться до бесчувствия, я испугалась, но испугалась за него, потому что с ним могло случиться все что угодно.

– И это бывало часто?

Она отрицательно покачала головой.

– Последние два-три года он не прикасался к бутылке, за исключением одного-двух раз, когда начинал и не мог потом остановиться. То есть он не пил регулярно. Он дал зарок не пить, но если срывался, то уж до конца. Последний раз это было много месяцев тому назад.

– Если не считать вечера пятницы.

– Да, об этом я забыла. – Миссис Хирш закрыла глаза, и рабби испугался, что она расплачется. Но она снова открыла их и даже заставила себя улыбнуться.

Он поднялся, давая понять, что закончил, но вдруг задумался.

– Скажите, вы замечали приближение этих приступов?

Она покачала головой.

– Чем можно объяснить, что он вдруг начинал пить? Что-то его беспокоило?

Она снова покачала головой.

– Я думаю, его всегда что-то беспокоило. Потому люди и пьют, наверное. Я старалась его поддерживать – ну, понимаете, чтобы он чувствовал, что я всегда рядом и всегда пойму.

– Возможно, вы относились к нему лучше, чем он к вам, – осторожно предположил рабби.

– Мы хорошо относились друг к другу, – настойчиво повторила она. – Я же вам сказала – он всегда был добр ко мне. Послушайте, рабби, я не была невинной девочкой, когда встретила Айка, я повидала достаточно. Он был первым мужчиной, который хорошо ко мне отнесся, не ставя никаких условий. И я тоже была добра к нему – я заботилась о нем, как мать.

– И все же он пил.

– Это началось еще до нашей встречи. И я не жалею, – добавила она вызывающе, – потому что благодаря этому я и познакомилась с ним.

– Как это?

– Он спрятался от всех в той маленькой гостинице, где я продавала сигареты в вестибюле. Если бы он не был под градусом, то как такая, как я, могла бы познакомиться с таким мужчиной, как он?

– И вы считаете, что в результате этого соглашения вы выиграли?

– Это было наилучшее соглашение из всех возможных, рабби: когда обе стороны считают себя выигравшими.

Глава XIII

– Да, это Бен Горальский у телефона. Хорошо, я жду… Алло, алло… – В трубке он слышал чей-то разговор, но потом понял, что это говорят не ему, а кому-то другому – там, на том конце провода.

– Мистер Горальский? Это Тед Стивенсон.

– О, привет, Тед, рад слышать ваш голос. Откуда вы звоните?

– Из своего офиса.

– В воскресенье? Ваши ребята когда-нибудь делают передышку?

– В нашей компании, мистер Горальский, у руководства нет установленных часов работы и нет выходных, когда надо сделать важную работу. И если вы присоединитесь к нам, вам придется работать в таком же режиме.

Горальский догадывался о цели этого звонка, и намек, скрытый в словечке «если», не ускользнул от него.

– Вообще-то мы собирались позвонить вам вчера, – продолжал Стивенсон, – но мы знали, что у вас праздник, и решили, что вы в синагоге.

– По правде говоря, я туда не пошел. Я все время просидел дома. Отец заболел, а в его возрасте…

– О, печально это слышать. Как он?

– Сейчас все в порядке, но какое-то время положение было довольно критическое.

– Что ж, я счастлив слышать, что он поправляется. Передайте ему от нас привет и пожелания скорейшего выздоровления.

– Спасибо. Он будет рад.

Собеседник на том конце провода резко переменил тон.

– Мы тут несколько обеспокоены, мистер Горальский, поведением ваших акций за последнюю неделю.

– Да, но вы же знаете, Тед, в чем тут дело. Просочились слухи о слиянии… Мы-то со своей стороны старались не допустить утечки информации, и, насколько я знаю, из наших никто не проболтался. Но когда ваши ребята приезжали сюда, кого-то из них, может быть, узнали… Говорю вам, когда это впервые дошло до меня, я был просто ошеломлен. Но я думаю, в этих делах всегда так…

– Нет, мистер Горальский, не всегда. Мы прекрасно знаем, что слиянию, как правило, предшествуют слухи, которые могут повлиять на курс акций. Но ваши акции взлетели столь стремительно, что нам пришлось предпринять небольшое расследование. Мы порасспросили кое-кого из наших друзей на бостонской бирже, и узнали, что причина этого взлета – слухи не о слиянии с нами, а о каком-то новом производственном процессе.

– Это же, по-моему, оказалось липой, – подавленно сказал Бен.

– Это мы обнаружили при дальнейшем расследовании. Конечно, такие вещи случаются в каждой научно-исследовательской программе, но если бы мы пришли к выводу, что это было умышленно подстроено с цельно повышения стоимости ваших акций еще до слияния, мы рассматривали бы это как… э-э… надувательство и были бы вынуждены пересмотреть все наше предложение в целом.

– И я не осудил бы вас, мистер Стивенсон, но даю вам слово…

Собеседник бесцеремонно оборвал его.

– Нам не нужны ваши объяснения и извинения. Нам нужно от вас следующее…

Когда Бен в конце концов положил трубку, он был весь мокрый от пота и еще долго сидел, уставившись на телефон.