Текст книги "Путь Короля. Том 1"

Автор книги: Гарри Гаррисон

Соавторы: Джон Холм
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 51 страниц)

Глава 10

На сей раз Шеф сам сгорал от желания поскорей окунуться в видение, которое, он чувствовал, будет ниспослано ему в ближайшее время. Голова его шла кругом от сомнений, вопросов, бесчисленных возможностей. Однако ясность не приходила. Он был уверен в одном: помощь придет извне. Обычно это случалось тогда, когда тело его переживало упадок сил или, наоборот, было укреплено обильной и жирной пищей. В этот раз он с умыслом не садился весь день в седло, пропуская мимо ушей подтрунивание воинов. Вечером он щедро сдобрил внутренности кашей, приготовленной из остатков зимних запасов – новое зерно от жнецов еще не поступало. Он растянулся на ложе, умоляя своего неведомого покровителя не обмануть его ожиданий.

* * *

«Да!» – прогремело в его сознании. Волна облегчения сразу унесла прочь тревоги. Шеф не мог не узнать этот голос. Он принадлежал тому насмешнику, который велел ему припасть к земле, который позже послал ему грезу о деревянном коне. Тому безымянному богу с лукавым лицом, что сунул ему под нос королеву с шахматной доски. Богу, дававшему ему советы. Его же задача всегда была в том, чтобы верно разгадать их смысл.

– Да, – произнес голос. – Ты увидишь именно то, что должен знать. Ты, правда, думаешь, что тебе необходимо знать совсем другое. Ты всегда горазд вопрошать «как и что?». А я покажу тебе ответ на вопрос «почему?». И еще – на вопрос «кто?».

В тот же миг он оказался на вершине высоченного утеса, столь гигантского, что весь мир распростался перед ним в мельчайших подробностях: он видел даже клубы пыли, поднимающиеся над колоннами марширующих армий. Что-то подобное предстало его взору накануне убийства короля Эдмунда.

И снова пришло чувство, что стоит ему сощурить глаз определенным способом, как он сможет распознать все, что вызывало его любопытство, как, скажем, команды, слетавшие с уст франкского военачальника, или местность, где прячется сейчас, живой или мертвый, неприкаянный король Альфред. Шеф обвел открывшуюся под ним землю жадным взором, выискивая самое интересное.

Но вдруг внимание его захватило совсем иное видение: оно таяло в огромной дали, оно было отделено от осязаемого мира толщами времени и пространства.

Первым делом он увидел человека, спускавшегося вниз по горной тропе. У него было смуглое веселое, плутоватое лицо – в такое лицо никогда до конца не поверишь. Ибо то было лицо бога из его грез, хотя Шеф, приблизившись к нему сквозь пространство, понял, что у него было несколько обличий.

Человек – если он все-таки мог так называться – подошел к убогой лачуге, неуклюжему строению из подпорок, жердей, коры, обляпанных сгустками торфа и уродливыми вкраплениями глины на месте многочисленных щелей и зазоров. Вот так люди жили в старину, подумал Шеф. Теперь они умеют строить себе более удобные жилища. Но кто надоумил их на это?

Мужчина и женщина, что ковырялись в грязи возле лачуги, бросили свои занятия и уставились на незнакомца. Выглядели они как-то чудно. Долгие годы труда в три погибели согнули их спины. Были они низкорослыми и приземистыми, кривоногими и короткошеими. На лица землистого цвета нависали темно-русые шапки волос. На руках топорщились узловатые пальцы.

– Их зовут Ай и Эдда, – прозвучал голос бога.

Хозяева радушно встретили гостя, предложили ему войти, сунули ему в руки горшок с кашей. Это было гнусное варево, в котором то и дело попадались обуглившиеся корки, шелуха и даже каменная пыльца, поскольку зерно для каши толклось вручную пестиком в ступе, а смочено было жалкими каплями козьего молока. Гость, которого, казалось, нисколько не смутил такой прием, оживленно болтал с хозяевами, а когда подоспело время, улегся прямо между ними на ложе из замызганных, дурно пахнущих шкур.

Посреди ночи он повернулся к Эдде, которая так и не сняла с себя своих черных лохмотьев. Ай забылся в глубоком сне. Человек с лицом пройдохи начал быстренько стаскивать с его жены тряпки, возлег на нее и приступил к делу без лишних проволочек.

На следующее утро незнакомец поднялся и ушел своей дорогой. А Эдда начала прибавлять в весе да раздуваться. В страшных муках произвела она на свет четырех младенцев, столь же приземистых и уродливых, как она сама. И однако нрав у детей оказался более шустрый и предприимчивый. Навоз и хворост они возили на телегах, выращивали свиней, научились вскапывать землю деревянными лопатами. «Они и положили начало трэлям, – выговорил внутренний голос. – Когда-то и я был трэлем. Но этому уже не бывать».

Сознанию его вновь явился плутоватый странник. Легкой поступью кружа по горным тропам, он вывернул наконец к большой хижине, добротному строению; венцы сруба соединялись с соседними через вытесанные топором пазы; в строении было окошко с удобными, прочными ставнями. Отхожее место было вынесено за дом, к глубокому оврагу. Здесь странника встречала пара, отличная от первой: коренастые люди, кровь с молоком, с круглыми кирпичными лицами. Женщины такого сложения созданы для обильного потомства. На этой было длинное черное платье, но рядом наготове лежала теплая шерстяная шаль, которую она накинет прохладным вечером и скрепит ее на груди бронзовой застежкой. Ноги мужчины привольно чувствовали себя в широких шароварах, которые и сейчас носили викинги. Туловище его прикрывала кожаная рубаха, изрезанная на рукавах и талии, чтобы обнаружить достоинства его телосложения. Примерно так и живут сейчас в большинстве своем люди… «А этих зовут Афи и Амма», – подсказал голос.

Странника вновь пригласили в дом, поставили на стол угощение – миски с посоленной жареной отбивной из свинины, ломти хлеба, густо пропитанные топленым салом, – пища тружеников, людей, отработавших день от зари до заката. Отобедав, все трое улеглись на соломенные тюфяки и покрылись шерстяными одеялами. Афи так устал, что не снял на ночь рубашки. Когда он захрапел, странник повернулся к Амме и проник под ее свободное платье, горячо шепча на ухо какие-то слова. И с молниеносностью и сноровкой, которые он уже выказал в первом случае, он насладился Аммой.

Наутро пришелец вышел за ворота дома, а женщина вскоре необыкновенно раздулась и разродилась четырьмя детишками, перенеся эти роды с поразительной выдержкой. Дети вымахали такими же крепышами, но были они, пожалуй, посмышленее, непоседливее мамаши, горазды испробовать то, за что раньше никто не решался браться. Они приручили скотину, сложили из бревен ясли и хлев, сколотили плуг, приладили к нему лемех, сплели рыбацкие сети, наконец, пустились в плавание по морям. Шеф не сомневался, что ему показано было, откуда взялись на земле карлы. «И через это я прошел. Но никогда больше не быть мне карлом…»

Странник шел теперь по равнинной дороге. В стороне от нее он завидел крупное строение, огороженное забором из вколоченных в землю столбиков. Сам дом состоял из нескольких комнат – в одной спали, в другой обедали, в третьей держали скотину. Во всех помещениях имелись окна или широкие двери. Хозяева, сидевшие на резной лавке подле дома, окликнули странника, предложили напиться чистой воды из глубокого колодца. Оба, и мужчина, и женщина, были весьма красивы и пригожи: продолговатые лики, широкие лбы, гладкая, не заматеревшая от трудов кожа. Когда же мужчина встал и подошел к страннику, он оказался почти на полголовы выше его. Широкие плечи, стройная выправка, сильные, привыкшие к тетиве пальцы. «Их имена Фатир и Мотир», – прозвучал голос покровителя.

Они пригласили незнакомца в дом, провели по полам, устланным тростником, усадили за стол, поднесли воды в лохани, чтобы он мог умыть руки, и принялись потчевать его разной снедью: были там и жареная птица, и лепешки, и масло, и колбаса с кровью. А когда с трапезой было покончено, женщина села за свою прялку, а мужчины проводили время в беседе.

Когда же спустилась ночь, хозяева, чувствуя себя чуть скованно, проводили гостя к своей просторной, с валиками в головах, перине. Гостю предложили лечь между супругами. Фатир тут же уснул. А неутомимый странник повернулся к хозяйке и принялся страстно ее ласкать. Скоро он овладел ею с неистовостью годовалого жеребенка.

Наутро гость ушел своей дорогой, а у женщины стал разрастаться живот. Через положенный срок она дала потомство ярлов, графов, воинов. Людей, способных вплавь пересечь фьорд, объезжать жеребцов, закалять сталь, обагрять лезвия мечей и в конце концов кормивших своею плотью воронов на местах побоищ. Именно такой жизни желают для себя сегодня люди. Или, может статься, кто-то желает за них…

Однако разве положен предел тому, что он видел? Ай стал Афи, Афи – Фатиром. Из Эдды получилась Амма, из нее – Мотир… Фатир и Мотир, отец и мать, должны иметь сына и дочь, какое там – прапраправнуков! От трэля к карлу, от карла – к ярлу. Так я зовусь сегодня. Но кем я стану после? Кем станут дети ярла? Долго ли еще бродить этому страннику? Сын ярла должен стать королем, а сын короля…

* * *

Шеф не сразу сообразил, в какой момент проснулся; он до мельчайших подробностей мог вспомнить увиденное и ни на гран не усомнился в том, что оно содержало намек на него самого. Видение, пожалуй, представляло собой исполинское предначертание изменения потомства, направленное на выведение некоей лучшей людской породы под стать тому, как сами люди занимаются разведением более совершенных пород лошадей или охотничьих псов. Однако в каком смысле – «лучшей»? В умственном? Более способной к овладению новым знанием? Так наверняка бы и сказали жрецы Пути. Или более способной к внутренней перестройке? Умеющей, стало быть, откликнуться на знания, накопленные предыдущими поколениями?

В одном Шеф мог быть вполне уверен: если выведение этой породы осуществлялось тем прохвостом с глумливым лицом, которое, впрочем, было и у его заботливого покровителя, то самые что ни на есть совершенные люди вынуждены будут уплатить ему мзду. С другой же стороны, странник тот указывал ему путь к достижению самых заветных целей.

В непроглядной предрассветной тьме Шеф натянул на ноги вымокшие в росе кожаные башмаки, поднялся со своего соломенного ложа, закутался потуже в одеяло и шагнул в пронизывающую до дрожи рань. Таким и должно быть английское утро на исходе лета. Словно привидение, пересек он спящий лагерь. Оружия при нем не было, только скипетр-оселок притаился в изгибе локтя. Англичане его не утруждали себя окапыванием своего стойбища и не ставили вокруг него изгороди, как обязательно поступили бы на их месте старательные в таких делах викинги, однако недалеко от последней палатки стояли часовые. Шеф подошел вплотную к одному из них, алебардщику Лулле, едва не задел его плечом… Тот, глядя на него широко открытыми глазами, никак не дал понять, заметил ли он появление ярла. Шеф, не оборачиваясь, прошмыгнул мимо и углубился в глухую чащу.

Восток уже обагрился; пока еще невидимые, начали щебетать птицы. Осторожно пробираясь сквозь густые поросли боярышника и крапивы, Шеф вышел на тропку, чем-то напомнившую ему ту дорожку с лесосеки, которая вывела их с Годивой к пустоши и хибарке, где нашли они недолгое убежище от Ивара. И как следовало ожидать, и пустошь, и хибарка вскоре предстали его взору.

День уже вовсю занялся, когда он подошел к хибарке, оказавшейся на поверку совсем жалкой развалюхой. Пока он разглядывал ее, дверь отворилась и на порог тяжело ступила женщина. Трудно было определить ее возраст. На ее бледном лице запечатлелись свидетельства перенесенных утрат; она сутулилась, смотрела перед собой тусклым взором. Так выглядят люди, которым редко удается наесться вдосталь. И все же эта женщина – далеко не старуха, думал Шеф, прячась за деревом. Женщина сиротливо огляделась; не заметив незваного гостя, вышла на захваченную первыми лучиками солнца часть пустоши и вдруг, закрыв лицо руками, тяжело осела и отдалась безутешным рыданиям.

– Какая беда с тобой приключилась, матушка?

При звуке человеческого голоса женщина вздрогнула и подняла искаженное от страха лицо. Увидев, что к лачуге ее пожаловал только один пришелец, да и тот не имеет при себе оружия, она успокоилась и заговорила.

– Беда, говоришь? Давно это уже было, давно началось. Мужа моего увели в войско одного короля…

– Как звали того короля? – спросил Шеф.

Она пожала плечами.

– Не знаю я. Давно это было, несколько месяцев назад. Так я его и не дождалась. Все лето просидели голодные. Мыто сами не рабы, да земли у нас своей нету. Раньше Эди на богатеев батрачил, а потом нас кормить стало некому. С началом этого урожая мне разрешили ходить по полям, подбирать колосья, которые жнецы не скосили. Крохи малые… А хоть бы и так, если бы чуть раньше я их в дом снесла, можно было бы дочурку мою спасти. Но она не дожила до этого, умерла две недели назад… Но это еще не все. Отнесла я ее в церковь, чтобы схоронить по-христиански, а священника-то в деревне больше нет. Выгнали его, говорят, увели язычники, как их там?., люди Пути. Деревенские-то радовались, говорят, не нужно теперь будет ни десятину попам давать, ни лепты св. Петра вносить. А мне-то какая с того радость? Я – бедная, с меня священник десятины не брал, а иной раз и выручал съестным или деньгами, свое же добро отдавал. А хоронить теперь мою дочурку некому. Как теперь успокоится ее душа, если не сказаны над ней слова пастыря? Заступится ли Христос за нее перед Отцом Небесным?

И, раскачиваясь всем телом, женщина снова дала волю рыданиям. Что бы сказал на это Торвин? Наверное, то, что христиане не всегда были такими злодеями. Что во всем виновата прогнившая Церковь. Однако эта самая Церковь утешает людские души. И Путь обязан принять на себя то же бремя, а не думать только о тех, кто идет тропой воина, чтобы в конце концов ступить под своды Вальгаллы Одина или Друдвангара Тора. Он ощупал пояс, думая, что захватил с собой кошель. Но он оставил его в лагере.

– Видишь, что ты натворил? – произнес голос за его спиной.

Шеф медленно повернулся. В двух шагах от него стоял Альфред. Под глазницами юного короля образовались черные круги, одеяния его были вымазаны в грязи и крови. Он лишился плаща и оружия. Остались лишь кольчуга да кинжал, что торчал из-за пояса.

– Я натворил? – переспросил Шеф. – По-моему, она – твоя подданная, ибо не кто иной, как ты, владеет землями по эту сторону Темзы. Быть может, мои люди и увели священника из деревни, но ты забрал у нее мужа.

– Значит, натворили мы оба.

Король и ярл не сводили пристальных взглядов с рыдающей женщины. «Вот к чему я был призван, – думал Шеф. – Однако, следуя Пути – одному только этому Пути, – или Пути, как его понимают Торвин или Фарман, – мне это свершить не под силу».

– У меня есть к тебе предложение, король, – произнес он. – На поясе у тебя висит кошель с деньгами. У меня его нет. Отдай деньги этой несчастной женщине. Пусть у нее хотя бы будет надежда дождаться возвращения мужа. А я взамен отдам тебе все свои владения. Точнее, пока мы не победили твоих врагов с крестами на пузе – своих я уже победил, – мы оба будем властелинами – ты да я.

– Два властелина?

– Мы все поделим поровну. Казну. Людей. Власть. Опасности. Мы заживем отныне одной общей судьбой.

– Значит, и удача будет одна на двоих? – вспомнил Альфред.

– Да.

– Тому я предпошлю два условия. Первое. Я не смогу идти в бой под стягом с Молотом, потому что я – христианин. Но и под знаменем с Крестом воевать я не желаю, поскольку его уже осквернили разбойники-франки и Папа Николай. Вспомним же об этой женщине, о постигшем ее горе и объединим оба знака. А если нам суждено победить, мы позволим нашему народу искать мира и утешения там, где велит ему душа и совесть.

– Каково же второе условие?

– Вот оно, – и Альфред указал ему на оселок. – Ты должен раз и навсегда от него избавиться. Когда он при тебе, ты начинаешь лгать. Ты посылаешь друзей на гибель.

Шеф взглянул на скипетр, осмотрел еще раз свирепые лики бородачей, что украшали его с обоих концов: они напоминали ему одного бога с ледянящим душу голосом, которого он встречал в своих видениях. Он подумал о кургане, где скипетр попал ему в руки, о рабынях с проломанным позвоночником, о Сигварде, обреченном им на мученическую смерть, о Сиббе и Вильфи, посланных на костры… Наконец, об Альфреде, которого он хладнокровно обрек на неминуемое поражение. О Годиве, спасенной только для того, чтобы сыграть роль приманки.

Размахнувшись, он запустил свой скипетр в воздух. Тот сделал несколько оборотов и приземлился где-то в сырой лощине. Так и лежать ему в плесени до скончания веков.

– Сказано – сделано, – сказал он. – Сражаться мы теперь будем под двумя знаками. Под ними обретем победу или смерть.

Он протянул королю руку. Альфред вытащил кинжал, срезал с пояса кошель и швырнул его несчастной. Когда тот гулко плюхнулся ей под ноги, он ответил на рукопожатие.

Они уже уходили прочь, а непослушные пальцы женщины еще лихорадочно возились с узелками.

* * *

Не успев пройти по тропке и ста ярдов, они поняли, что в расположении Армии Пути творится что-то неладное: раздались крики, потом стальной перезвон, лошадиное ржание. Они сорвались с места и во весь дух припустили к лагерю. Мешали густые заросли, цеплялись за одежды колючки. Когда они выбежали на пустошь перед шатрами, все было кончено.

– Что случилось?! – крикнул Шеф таращившим на него глаза воинам.

Из-за складок поваленной палатки показалась голова Фармана.

– Легкая конница. Франков было совсем немного, может быть, сотня… Где ты был на этот раз?

Но Шеф уже не смотрел на него. Через строй галдящих воинов к ним пробивался Торвин, решительно ведя за собой Годиву.

– Мы появились точно на рассвете, – промолвил Торвин. – Не успели прийти, как начался налет…

Шеф не произнес ни слова. Взор его был прикован к Годиве. Наконец та подняла лицо и ответила ему таким же долгим взглядом. Он нежно дотронулся до ее плеча:

– Прости, если я о тебе забыл… Неотложные дела… Если не сейчас, то… Когда-нибудь я постараюсь исправиться… Но всему свое время. Я все еще – ярл. Поэтому: расставить усиленные наряды около лагеря. Чтобы больше – никаких неожиданностей. Через некоторое время будем выступать. А пока – Лулла, Фарман, все жрецы и воеводы – ко мне. Но сначала – расставить наряды… Теперь задание тебе, Озмод. Пришлешь ко мне двадцать женщин.

– Ты сказал – женщин, господин?!

– Да. У нас их немерено. Жены, подружки, потаскушки… Мне все равно. Главное – чтобы умели нитку в иголку вдевать.

Спустя пару часов Торвин, Фарман и Гейрульф, единственные жрецы Пути, в обществе полудюжины английских воевод с убитым видом наблюдали, как женские руки поспешно нашивают на знамя их войска новую эмблему взамен старой. Вместо гордо и прямо стоявшего белого Молота из-под их рук появлялись пересекающие друг друга под углом Молот и Крест.

– Знаешь, как это называется? – произнес Фарман. – Сделка с врагами. Только они бы ради нас на такое никогда не пошли.

– Это условие, которое поставил король, обещав нам свою поддержку, – ответил Шеф.

Все присутствующие перевели недоуменные взгляды на потрепанного горемыку, сидящего в сторонке.

– Дело не в моей поддержке, – сказал Альфред. – У меня еще есть целое королевство. Можно потерять одну армию, но набрать другую, потому что людей, готовых сразиться с этими супостатами, в Уэссексе всегда довольно. Но им легче будет это сделать, если их не заставят менять свою веру.

– Все правильно, люди нам нужны, – вмешался назначенный воеводой Озмод, старшина катапультеров. – Сколько народу уже сбежало! А после сегодняшнего набега у нас при каждой катапульте осталось семь, ну, может быть, восемь человек. А нужна дюжина. Да и с Уддом осталось людей меньше, чем он арбалетов припас. Но нужны-то они нам прямо сегодня, сейчас. А где мы их найдем при такой спешке?

Переваривая вопрос, Альфред и Шеф обменялись растерянными взглядами. Надо будет еще поломать над этим голову.

Все вздрогнули, когда из угла шатра зазвучал женский голос. Голос Годивы.

– У меня есть решение. И я могла бы с вами им поделиться. Но прежде вы дадите согласие на два моих условия… Во-первых, я требую себе место члена этого Совета. Не хочу, чтобы по чьей-то прихоти меня однажды вышвырнули за ненужностью, как захромавшую лошадь или занемогшую собаку. Во-вторых, я не желаю больше слышать, как ярл повторяет: «Нет, не сейчас, нет, не теперь, потому что я все еще ярл».

Советники, не зная, что сказать, оторопело взирали на нее. Потом с тревогой стали вглядываться в лицо ярла. Тот уже нащупывал свой незаменимый скипетр. Но теперь приходилось черпать уверенность в самом себе. Он устремил взгляд в ее прекрасные глаза, словно бы лицезрел их впервые в жизни. Скипетра больше не было. Теперь все будет иначе. Шеф опустил взор.

– Я принимаю оба условия, – сипло выговорил он. – Поделись же теперь с нами своим решением, советник.

– Нужных вам ратников вы отыщете прямо здесь, в лагере, – сказала Годива. – Точнее – ратниц… Я говорю о женщинах, ярл. Их здесь сотни. А сколько еще деревень на пути будет! Ярл называет их потаскухами. «Только чтобы нитку в иголку вдели». Но многие вещи они делают не хуже мужчин. Приставьте по шесть женщин к командам катапультеров. А освободившиеся воины могут перейти в распоряжение Уд-да и войти в отряд арбалетчиков; которые посильнее – возьмут алебарду, помогут Лулле. Но вообще-то я и Удду посоветую: набери себе стрелков среди молоденьких девушек. Они не такие пугливые и со всем справятся.

– Ну, так не бывает, – окончательно растерявшись, протянул Квикка.

– Это почему же?

– Ну… тут ведь силу в руках нужно иметь.

Шеф громко расхохотался.

– Про тебя в свое время то же самое говорили викинги, Квикка! Помнишь, как это было? Сколько, дескать, силенок требуется, чтобы снасти тянуть, рычаг повернуть да лебедку на вороте крутить? Машина живо их сильными сделает.

– Да они струхнут в самый важный момент и пятки смажут…

Ледяной голос Годивы заставил его замолчать.

– Ну-ка, посмотри мне в глаза, Квикка. По-твоему, и я была трусихой, когда в телегу с дерьмом прыгнула? А если и так, важно то, что меня это не остановило… Позволь мне переговорить с женщинами, Шеф. Я отберу самых надежных. Если нужно будет, сумею ими командовать. И еще я хочу, чтобы все помнили, – она обвела надменным взором собрание, – женщинам больше терять, чем мужчинам… А значит, и сражаться они будут с удвоенной силой.

В наступившем молчании зазвучал голос Торвина:

– Все это, конечно, приятно слышать… Но подумайте: сколько у короля Альфреда было людей, когда он выступил против франков? Пять тысяч? И все – обученные воины. Ну пусть мы задействуем всех женщин, какие только сопровождают армию. Наберем треть от этого числа. Что мы с ними будем делать? Они ведь даже из рогаток по птицам никогда не стреляли! За один день воинами не становятся!

– Если захотеть, арбалетчиком можно стать еще быстрее! – неожиданно вмешался Удд. – Тут дело нехитрое: натягивай да целься.

– А что это меняет? – возразил Гейрульф, жрец Тюра. – Мы же сегодня видели, как действуют франки. Они не будут стоять на месте и ждать, когда ты их подстрелишь!.. В том-то и дело, что никто знать не знает, как с ними воевать…

– Послушайте, что я вам сейчас скажу, – глубоко вздохнув, промолвил Шеф. – И тогда узнаете…