Текст книги "Путь Короля. Том 1"

Автор книги: Гарри Гаррисон

Соавторы: Джон Холм
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 51 страниц)

С Другой же стороны, и он, и Церковь сейчас отягощены иными заботами. Есть более неотложные дела, чем водворение мира между английскими и северными варварами, что режут друг другу глотки из-за земли, которую он никогда не увидит… В корне же этих забот – раздел Империи, великой Империи, основанной королем франков Карлом Великим, коронованным Императором в этом самом Соборе в рождественский день 800 года… Как же давно это было… Ибо уже тому двадцать лет, как Империя Карла перестала быть единым целым, а враги ее поднимают головы. Внуки Карла вступили друг с другом в кровавую распрю и не остановились, пока дело не кончилось заключением мира и позорным разделом. Одному досталась Германия, второму – Франция, третьему же – длинный безымянный участок земли от Италии до Рейна. А уж когда умер этот третий, его доля поделена была еще раз натрое, так что сам Император – старший сын старшего сына – владел ныне лишь девятой частью земель, над которыми когда-то властвовал его дед. Но что за дело до этого Императору – Людовику II, который не в состоянии даже держать в узде сарацинов?! Или брату его Лотарю, хлопочущему – впрочем, тщетно – перед ним, Николаем, о разводе со своею бесплодной супругой и о разрешении вступить в брак со здоровой любовницею?

Итак, Лотарь, Людовик, Карл… Сарацины и норвежцы. Земля, власть, подрыв могущества… Рука понтифика ходит взад-вперед по кошачьей холке, мысль его то и дело вращается вокруг тех же имен… Нет, что-то определенно подсказывает ему, что, растащив эту деревенскую свару, о которой этому олуху непременно понадобилось донести лично, бросив дела своей епархии, он отыщет ключик к одновременному решению всех этих головоломок.

Из груди понтифика вырвался старческий клекот, похожий на трель сверчка. Первый писец немедленно обмакнул перо в чернильницу.

– Верным нашим слугам Карлу Лысому, королю Франкскому… Людовику Немецкому… Людовику, императору Священной Римской Империи… Лотарю, королю Лотарингскому… Ты сможешь перечислить их титулы, Теофаний. Пусть все эти христианские короли получат одно и то же наше послание: «Знайте, возлюбленные мои, что мы, Николай, радея о пущем процветании и твердости устоев христианского мира, зная, как дорожите вы нашей милостью, повелеваем вам найти согласие со своими братьями и прочими родичами, христианскими государями Империи, дабы…

Теперь Папа уже знал, как должны развиваться действия. Он добьется союза. Он предотвратит гражданскую войну, не даст разнести по кусочкам великую Империю. И сделает это во имя спасения Церкви, истребления ее врагов и – в том случае, если архиепископ все же сказал правду, – соперников.

– …а также желаем, – проговорил Папа своим скрипучим голосом, – чтобы в ознаменование службы в воинстве Святой Матери Церкви каждый человек, принявший участие в этом достославном и священном походе, носил бы поверх одежды своей и доспехов изображение Креста»… Теперь закончи послания, Теофаний. Я подпишу их, скреплю своей печатью. Завтра. Не забудь подобрать надежных посыльных!

Николай поднялся и, прижав к себе кошку, неторопливо удалился из кабинета.

– Крест на груди – великолепное новшество, – заметил один из секретарей, правя очередную копию собственными красными чернилами Папы.

– О да, – ответил другой. – Его Святейшество, должно быть, почерпнул эту идею из сообщения англичанина, рассказавшего нам, что язычники ходят теперь с молотом на груди – как бы в подражание кресту…

– Превыше всех прочих будет оценено иное новшество, – спокойно заметил старший секретарь, усердно посыпая бумагу песком, – касающееся собственности… В случае повиновения им обещан в награду весь… как его бишь? Альбион, Британия?

* * *

– Альфред просит прислать миссионеров?! – вскричал Шеф, не веря своим ушам.

– Именно так было сказано. Missionarii. – Торвин был так возбужден, что невзначай выдал одну свою тайну, о которой, правда, Шеф давно догадывался: что при всей своей неприязни к христианскому учению Торвин немного владел его языком – священной латынью. – Именно этим словом испокон веку христиане называли людей, которые пытались навязать нам почитание их бога. Но никогда, никогда не слыхивал я, чтобы христианский государь просил бы прислать людей, способных обратить его подданных в нашу веру…

– Ты полагаешь, что Альфред ставит перед собой именно такую цель?

Шеф колебался. Было слишком очевидно, что Торвин, несмотря на свойственные ему выдержку и холодный расчет, сейчас был преисполнен радужных ожиданий славы, которую ему и его помощникам сулило столь невиданное предприятие.

И все же, мыслил Шеф, предложение что-то да означало. И вряд ли то, что лежало на поверхности. Ведь самого этелинга Альфреда, с которым однажды он уже имел встречу, нисколько не прельщает языческая религия. Наоборот, по тому, что он от него тогда услышал, Альфред скорее производил впечатление набожного христианина. И если он решился призвать в Уэссекс миссионеров Пути, за этим кроется некий более глубокий замысел. Пощечина Церкви? Несомненно. Ведь можно веровать в Христа и отвергать Церковь, созданную Его последователями. Но куда же метит Альфред? И как поведет себя в этом случае та самая Церковь?

– Теперь нам с другими жрецами предстоит решить, кто из нас или наших друзей отправится с этой миссией…

– Нет, – коротко обронил Шеф.

– Опять его любимое словцо, – заметил Бранд, который, развалясь в кресле, безмолвно наблюдал за происходящим.

– Не вздумай посылать своих товарищей. Вообще норвежцев не посылай. Есть довольно англичан, неплохо осведомленных в твоем вероучении… Выдай им всем по амулету. Разъясни им в подробностях то, что им следует проповедовать. И пошли их в Уэссекс. У них не будет трудностей с языком, так что они вызовут больше доверия, чем твои люди.

Говоря это, Шеф поглаживал резные лики на своем скипетре.

Бранд же замечал и раньше: Шеф всегда делает так, как только начинает лгать. Может быть, сказать об этом Торвину? Или лучше уж самому Шефу: если собрался лгать, надо делать это умеючи.

Торвин же тем временем вскочил со своей лавки.

– Есть такая священная песнь – христианский гимн. Называется он Nunc dimitis. Там есть такие слова: «Господи, забери душу раба своего, ибо Ты дал ему насладиться концом пути его». Кажется, я сейчас готов пропеть ее сам себе! Ведь сотни и сотни лет, больше, чем я могу сосчитать, Церковь расползалась по миру – сначала по южным странам, потом по северным… Они надеялись, что она поглотит всех нас! И никогда не было, чтобы Церковь упускала то, что раз было ею завоевано.

– Но она еще ничего не упустила, – возразил Шеф. – Король просит прислать миссионеров. Не посулив вам даже того, что кто-то захочет их слушать. Не говоря уж об обращении.

– У них есть их Книга, у нас – наши видения! – вскричал Торвин. – Теперь посмотрим, чья возьмет!

Из кресла донеслось глухое рокотание Бранда:

– Наш ярл прав, Торвин! Отправь-ка лучше освобожденных рабов.

– Но ведь они не знают предания! – кричал Торвин. – Они даже не знают, кто такие Тор и Ньёрд, не знают, кто такие Фрейр и Локи! Они понятия не имеют о священных для нас сказаниях, о скрытом их смысле…

– От них этого и не требуется, – отвечал Бранд. – Толковать они будут главным образом о деньгах.

Глава 3

Погожим воскресным утром – каким и положено быть всякому воскресному утру – обитатели деревушки Саттон, что в Беркшире, где испокон веку жили западные саксы, выполняя волю своего господина, подтягивались к его усадьбе.

Господина звали Херезвит, и еще недавно служил он таном королю Этельреду. Теперь, стало быть, был он таном при короле Альфреде. Или его по-прежнему величать надо этелин-гом? Это им вскорости растолкуют. Вороватые взгляды подсчитывали присутствующих, подмечали недостающих. Всегда любопытно, найдется ли смельчак, который решит испытать на себе волю грозного тана? Ведь он наказал им каждое воскресенье по утрам посещать церковь, слушать проповеди и учить слово Божие, перед которым ничтожны все людские законы.

Мало-помалу взгляды их, однако, устремились в одном и том же направлении. На незанятом толпой участке луга возле крыльца тановой усадьбы расположилась небольшая группа иноземцев. Чужой человек в нехоженых этих местах – явление почти необыкновенное. Хотя, если приглядеться, не такие уж они иноземцы, не так уж мозолят своим видом глаза… И одеты кое-как: в поношенные шерстяные рубахи. Пока они не сказали ни слова. Стоят себе вшестером и молчат. А все-таки никого из них ни в Саттоне, ни в полях керлы не встречали. И опираются они на чудные посохи, обитые какими-то железными скрепами, похожие на боевые топоры, но только вдвое длиннее.

И, едва заметно для глаза, керлы стали потихоньку пятиться назад. Откуда им знать, чего ради явились сюда эти люди. Зато опыт приучил их, что все новое следует встречать с опаской, по крайней мере до тех самых пор, пока его не одобрит – или не отвергнет – их господин.

Дверь деревянной усадьбы распахнулась настежь. В окружении жены и многочисленного потомства на крыльцо выступил Херезвит. Увидев перед собой опущенные лица и пустующее пространство вблизи крыльца, он перевел взгляд на чужестранцев. Рука его непроизвольно опустилась на рукоять меча.

– Ответьте: зачем вы ходите в церковь? – вдруг звонким голосом прокричал один из чужаков. Расхаживающие по грязной луже голуби переполошились и захлопали крыльями. – Смотрите, какая погодка! Разве не охота поваляться на солнышке? Или пойти поработать в поле, коли есть такая нужда? Зачем тащиться за три мили в Драйтон, а потом еще столько же топать обратно? Все ради того, чтобы услышать, что вам следует вовремя уплатить вашу десятину?

– Кто вы такие, негодяи? – взревел Херезвит, делая шаг вперед.

Незнакомец не тронулся с места и крикнул так, чтобы его услыхали все собравшиеся. Выговор у него тоже чудной, решили селяне. Англичанин, дело ясное. Но не из здешних мест. И не из Беркшира. Может быть, он вообще не из Уэссекса?

– Мы стоим за короля Альфреда! – крикнул человек. – Находимся мы здесь по велению короля. Он разрешил нам говорить с вами. Ответьте: за кого стоите вы? За епископа?

– Не поминай короля Альфреда, проходимец! – прохрипел Херезвит, обнажая меч. – Вы – чужеземцы. Мой слух не обманешь.

Незнакомцы предпочли не шевелиться, словно приклеившись к своим посохам.

– Это правда. Мы – чужеземцы. Но мы здесь по королевскому повелению. И явились мы к вам с даром. Ибо дарим мы вам вольную – от Церкви и от рабства.

– Мои рабы вольную получат только по моему велению! – крикнул Херезвит, потеряв остатки терпения. Размахнувшись мечом, он попытался одним ударом слева снести голову с плеч самозваному посланнику.

Тот, в мгновение ока спружинив на ногах, выставил вперед свой диковинный железный посох. Металл заскрежетал по металлу. Меч выскочил из не привыкших к оружию ладоней тана. Херезвит наклонился, шаря руками по земле и поедая глазами чужаков.

– Ну-ну, полегче, господин хороший, – произнес главный из них. – Мы люди мирные. И тебе тоже зла не желаем. А если ты нас выслушаешь, то поймешь, почему король просил нас прийти к вам и почему мы считаем его нашим повелителем, хотя мы и вправду люди не здешние…

Однако все в Херезвите восставало против такого положения дел. Ни слушать, ни даже прислушаться он не имел ни малейшего намерения. Подобрав меч, он выпрямился, сделал замах и попытался подсечь колени противника. Тот вновь сделал быстрое движение, и лезвие уперлось в посох. Когда тан начал в очередной раз отводить руку, чужеземец шагнул вперед, перехватил посох обеими руками и ударил им тана поперек груди.

– Эй, люди, на помощь! – завопил Херезвит. Крестьяне понурили головы. Тан не унимался. Он ринулся вперед, пригнув голову, уверенный, что этим-то ударом выпустит врагу внутренности.

– Ну, хватит, – проговорил другой чужеземец и пихнул свой посох нападавшему под ноги. Тан растянулся на земле, но тут же поднялся на колени. Однако встать ему не дали: из рукава первого чужеземца выскочил зашитый в полотно короткий гибкий предмет – то была дубинка работорговца. Один замах – и дубинка звучно хлопает по виску Херезвита. Чужак присел на корточки, желая знать, насколько исправным вышел удар. Убедившись, что упавший ничком Херезвит не скоро сможет кому-либо помешать, он кивнул, выпрямился, упрятал дубинку и знаком предложил жене тана оказать пострадавшему помощь.

– А теперь слушайте меня! – обратился он к ошеломленной, но по-прежнему неподвижной толпе. – Я скажу вам, кто мы такие и зачем мы здесь… Мы люди Пути! Мы пришли к вам из Норфолка. Точно в это же время, но год назад мы еще были рабами Церкви. С нас драли по семь шкур наши хозяева из Эли. Мы хотим рассказать вам, как нашему брату добиться свободы.

Стоявшие в толпе рабы изумленно и испуганно уставились друг на друга.

– А свободные люди, которые тоже здесь стоят, – не останавливался Сибба, в недавнем прошлом раб, затем бравый катапультер Армии Пути, отличившийся в битве с Иваром Бескостным, – узнают, как мы получили наши наделы! Ибо каждый получил по двадцать акров, и двадцать акров эти свободны от всяких податей и оброков. За них мы обязаны лишь службой нашему ярлу Шефу. А помимо этого, мы добровольно – поняли, добровольно? – участвуем в делах Пути. Двадцать акров. Не обложенных данью! Есть тут свободный, который скажет, что и у него дела не хуже?

На сей раз зашевелились уже свободные. Последние слова Сиббы были встречены возбужденным гулом. Теперь, когда беспомощно мотающего головой Херезвита оттащили с крыльца в дом, поселяне начали потихоньку подбираться к пришельцам, не обращая внимания на брошенный в грязи меч.

– Скажите: во что обходится вам ваша вера?! – восклицал Сибба. – В какие деньги? Если не знаете, то я вам скажу…

* * *

– Они облепили все королевство, – вещал бейлиф, доверенное лицо епископа. – Все равно как блохи на старой собаке – всех и не пересчитаешь…

Епископ Даниил сдвинул брови. Ни в коей мере не приветствуя столь бесцеремонные выражения, он, однако, счел за благо придержать язык: ему предстояло еще многое выпытать из собеседника.

– Да-да! – продолжал тот. – Все эти проходимцы заявились к нам из Норфолка. И все утверждают, что раньше были рабами. Но вообще-то это возможно. Посуди сам, преосвященный отец: только у нас в Уинчестере и в поместьях числится тысяча рабов. А у этого ярла, как его кличут язычники, у него и три тысячи в Норфолке запросто наберется… Вот он и послал их всех к нам смуты устраивать.

– Все до единого должны быть схвачены. Эту заразу нужно вытаскивать с корнем, как сорную лебеду из злаков.

– Это легче сказать, чем исполнить, преосвященный. Рабы ведь их нам не выдадут, керлы – тоже. Танам они просто так в руки не даются. Если те их выследят, то негодяи эти и постоять за себя могут. Меньше чем в паре с кем-то они в деревнях носа не кажут. А часто приходят целой дюжиной, иногда – двадцаткой. Для маленькой деревни это большая сила. Ну и потом… потом…

– Что такое? – насторожился епископ.

На сей раз бейлиф тщательно взвешивал слова.

– Пришельцы заявляют – они, конечно, и солгать горазды, преосвященный, – что якобы находятся у нас по велению короля Альфреда…

– Этелинга Альфреда! Этот человек никогда не был венчан на царствие!

– Виноват, преосвященный отец. По велению этелинга Альфреда. Но даже и среди танов найдутся такие, кто костьми ляжет, а Церкви королевского посланника не выдаст… А поселянин простой так думает: они там наверху друг другу глотки грызут, так зачем мне вмешиваться?

«А многие так или иначе примкнут к принцу, последнему из великого рода Сердика, лишь бы досадить Церкви»! – про себя добавил бейлиф. Но ему хватило ума удержаться от этих слов.

«Лжец и изменник, – проносилось в голове епископа. – Ведь всего месяц назад он сидел в этих самых покоях, потупя взор, как овечка, и просил у меня прощения за прошлое и наставления в будущем! А выйдя отсюда, стал созывать на помощь гонителей Церкви! Потом же бесследно исчез; никто не скажет теперь, где он обретается; только поступают сведения от бейлифов, что его видели то в одном селении Уэссекса, то в другом… И всюду он призывает оказывать неповиновение Церкви и брать пример с Норфолка, с учения, которое язычники прозвали Путем. Даром что бьет себя в грудь и кричит, что не оставил Христовой веры. Долго ли протянет такая вера, которая осталась без денег и без земли? Но если дела так и дальше пойдут, то и самому епископу останется только ждать часа, когда к вратам его Минстера подъедет облаченный в неизвестные цвета герольд и потребует, чтобы епископ отрекся от своих прав и привилегий».

– Итак, – промолвил наконец Даниил, обращаясь больше к самому себе, нежели к собеседнику, – мы не можем найти на них управу и должны просить чужой помощи. И воистину, уже движется к нам сила, которая вытравит с нашей земли эту скверну, так что та уже не сможет более поднять голову… Правда, я не могу позволить себе ждать! Епископ, сидящий в такой час сложа руки, едва ли может рассчитывать на расположение Его Святейшества, которому когда-то придется решить, кого назначить верховным иерархом Англии… О нет… Коли корень сей заразы питается соками из Норфолка, то самому Норфолку под силу будет сделать так, чтобы он зачах навечно. И ведь среди норфолкцев немало тех, кто не растерял понятий о христианском долге.

– В самом Норфолке, преосвященный? – с сомнением произнес бейлиф.

– О нет, в ссылке… Калека Вульфгар и его сын. У одного викинги отняли конечности, у другого – шайр… И есть еще на свете Бургред Мерсийский. Когда-то я считал, что мне безразлично, кто будет править Восточной Англией, Мерсия ли, Уэссекс… Как все переменилось! Пусть же королевство Эдмунда Мученика достанется благочестивому Бургреду, но не отойдет Альфреду… Альфреду Неблагодарному – вот достойный его титул!.. Пришли-ка мне секретарей. Я собираюсь отписать каждому из этих славных мужей, а также братьям своим в Личфилд и Уорстер. Потерянное Церковью да возвратится ей.

– Но придут ли они нам на помощь, господин мой? – осторожно вставил бейлиф. – Не побоятся ли направить свои армии в пределы Уэссекса?

– Настал черед мне говорить от имени всего Уэссекса. Но все эти воинства ничто в сравнении с той несметной силой, что уже движется к нам. Я лишь собираюсь предложить Бургреду и остальным присоединиться к победившей стороне раньше, чем сама победа будет одержана. А кроме того, покарать дерзких. Покарать язычников и рабов. Мы явим достойный пример остальным королевствам!

И епископ судорожно стиснул кулаки.

– Нет, я не просто вытащу эту мразь с корнем. Я выжгу ее, как язву на живом теле…

* * *

– Сибба… Сибба… Здесь что-то неладно, – горячо шептал чей-то голос в темном пространстве комнаты, в которой, зарывшись в одеяла, коротала ночные часы дюжина миссионеров Пути.

Стараясь не шуметь, Сибба подкрался к крохотному оконцу, у которого уже стоял его помощник. Снаружи спал мертвым сном Стенфорд, поселок, до которого от Саттона проделали миссионеры десять миль и ровно столько же прочли проповедей. Облака, гонимые ветром, отбрасывали тени на скособоченные мазанки и на добротный, сложенный из крепкого леса сруб тана, в котором и нашли ночлег норфолкцы.

– Что ты там увидел?

– Там что-то полыхнуло.

– Может, огонь кто затушить забыл?

– Не похоже.

Молча отвернувшись, Сибба проследовал в небольшую комнату, смежную с большой приемной. Там должен был со своей семьей заночевать их хозяин, тан Эльфстан, поклявшийся преданности и верности королю Альфреду. Спустя минуту он вернулся.

– Они на месте. Я слышал, как они дышат.

– Значит, там кто-то другой бродит… Меня глаза не обманут. Вот, смотри-ка сам!

Действительно, в мглистом мареве ночи появилась густая тень. Один прыжок, другой – она крадется к дому. А вот и вспышка. Так мерцает только вороненая сталь.

Сибба мигом повернулся к спящим товарищам:

– А ну-ка, парни, подъем. Собирайте свои манатки…

– Что, бежать предлагаешь? – осведомился часовой.

Сибба покачал головой:

– Они нас всех до одного посчитали. Если решились напасть, значит, уверены, что управятся с нами. И легче им подкараулить нас снаружи, чем травить нас внутри дома. Так что придется нам сначала пересчитать некоторым зубы.

А за его спиной пыхтел, шуршал штанинами, щелкал пряжками маленький отряд. Один из миссионеров развязал тесьму на каком-то мешке и начал извлекать оттуда необычной формы металлические лопасти; все остальные выстроились к нему в очередь, сжимая в руках длинные посохи, с какими ходят по дорогам странники.

– Натягивайте их поглубже, – пробурчал человек, державший мешок. Сам он не без труда насадил боевую часть алебарды на тщательно обструганный кончик древка.

– Шевелитесь быстрей, – сказал Сибба. – Ты, Берти, возьмешь двоих и встанешь у дверей. Вилфи, прикроешь другой вход. Все остальные пока останутся при мне. Когда начнется, разберемся, кто куда пойдет.

Ночное брожение и клацанье железа подняло на ноги и тана Эльфстана. Он появился в комнате, вопросительно глядя на Сиббу.

– Там, во дворе, люди. По-моему, у них в головах дурные мысли.

– Я их сюда не звал.

– Мы знаем. Тебя они выпустят, господин. Решай быстрее!

Тан чуть помешкал. Потом что-то негромко сказал жене и детям, которые уже почти готовы были к выходу.

– Можно мне открыть двери?

Сибба последний раз бросил взгляд на свой отряд. Все были наготове.

– Открывай.

Тан приподнял массивную перекладину, которой запирались створки, и с силой распахнул ворота. Со двора внутрь дома донеслось рычание, более похожее на могучий вздох.

Готовые ринуться на приступ, гурьбой стояли вооруженные люди. Теперь они знали, что их уже поджидают.

– Это моя жена и дети! Дайте им выйти! – крикнул Эльфстан. Дети прошмыгнули за дверь, следом засеменила жена. Но через несколько шагов она повернулась к мужу и принялась отчаянно призывать его последовать за ними. Он покачал головой.

– Эти люди пришли в мой дом как добрые гости, – сказал он. Внезапно повысив голос, чтобы его услышали налетчики, он прорычал: – Я говорю: мои гости и гости короля Альфреда! Я не знаю, что это за ночное ворье разгуливает у моих ворот! Здесь, в королевстве Уэссекс, действует власть закона и короля! И когда проснется королевский рив, он вздернет этих бродяг на первом же суку.

– В Уэссексе нет короля, тан, – ответили ему со двора. – Здесь люди короля Бургреда. Бургреда и Святой Церкви! А твои гости – отребье, сброд, еретики! А ну, лапотники, вон из дома! Мы принесли вам ошейники. И клеймо не забудем выжечь.

Показавшаяся в этот миг серебристая луна осветила людей, выступивших из-за стен окрестных домов.

Кажется, нападавшие не собирались мешкать. Обрушиться на спящих рабов было бы и вовсе удовольствием, но с этим они не успели. Впрочем, в тановой усадьбе засели низшие из низших, заморыши, не умевшие правильно держать в руках меч, в отличие от них, ратоборцев, которые с младых ногтей знали, в чем состоит их призвание. А потому дюжина мерсийских воинов дружно шагнула к темному порогу передней. Тем временем на площадь перед усадьбой высыпали из засады все новые силы. Рожки трубили атаку.

Двойные двери усадьбы имели в поперечнике около шести футов, что позволяло одновременно протиснуться внутрь только двоим вооруженным воинам. Или одному, если он хотел с порога начать раздавать удары. Мерсийцы ринулись в бой вдвоем, занеся над головами щиты и свирепо вращая зрачками в поисках невидимого врага.

Но они так и не успели понять, кто и как их убил. Позволив сделать им только один шаг, алебардщики, стоявшие, как было им велено, по обеим сторонам от дверей, одновременно ударили нападавших в область паха – под кольчуги и поднятые щиты. Алебарда же, увенчанная и топором, и острием пики, весом своим вдвое превосходила широкий палаш. Первая из них легко рассекла бедро воина и ушла в глубь тела. Вторая прошила тело от бедра и застряла в тазовой кости. Один из нападавших, сразу потерявший очень много крови, был обречен на быструю смерть. Другой метался по полу, корчился и отчаянно скулил, пытаясь выдернуть страшное лезвие, крепко засевшее в кости.

Следом за ними в помещение ввалилась вторая пара нападавших. Их встретил двойной молниеносный выпад, от которого невозможно было уберечься с помощью деревянных щитов. Оба мерсийца отлетели прочь, под ноги товарищам, дико вопя от нестерпимой боли. Оба получили ранения в живот. А лезвия алебард уже успели описать гигантскую шестифутовую петлю и рвали в клочья бесполезные кольчуги, ломали позвонки. Так поступают со скотиной, прежде чем она угодит под нож мясника. Правда, могло показаться, что за счет все сыпавшихся в дверной проем тел нападавшие все же проникнут в усадьбу.

И однако страх перед жутким и неизъяснимым взял свое. Атакующие начали потихоньку оттягиваться назад. Те, кто стоял у самых дверей, не решаясь войти внутрь и прикрывая головы щитами, оттаскивали за ноги убитых и раненых.

– Для начала совсем неплохо, – проговорил один из воинов Пути.

– Подожди, они вернутся, – ответил Сибба.

Мерсийцы возвращались еще четырежды. С каждым разом они действовали все осмотрительнее. Теперь, когда они поняли, как и каким оружием их убивали, ратоборцы вынуждали норфолкцев первыми пустить в ход свое несколько громоздкое оружие, отскакивали в сторону или пригибались и тут же устремлялись внутрь дома. Норфолкцы не отходили от дверных проемов, осыпая врагов боковыми ударами. Но и среди них были уже убитые и раненые.

Когда край небес начал бледнеть, Эльфстан, наблюдавший за боем со стороны, прошептал на ухо Сиббе:

– Они будут сейчас пробивать стену.

– Какая разница? Им все равно надо будет протискиваться в щель поодиночке. Вопрос только в том, хватит ли у меня людей…

А снаружи увитый белокурыми локонами молодой дворянин злобно поедал глазами чье-то забрызганное кровью, перекошенное лицо. Альфгар явился, чтобы лично понаблюдать за расправой над людьми Шефа. То, что он увидел, ему не понравилось.

– Вы даже не можете влезть внутрь?! – орал он. – Да там горстка рабов, и больше – никого!

– Эта горстка рабов перебила уже многих наших лучших людей, – ответил мерсиец. – Восемь человек убито, дюжина раненых, причем все – тяжелые… Но сейчас я сделаю то, что нам нужно было сделать с самого начала.

Он подал знак своим людям, и те, обойдя дом с торца, принялись сваливать к стене вороха колючих сучьев, выдернутых из плетня, пока те не приняли вид огромной сети. Затем чиркнуло о кремень огниво; языки пламени запрыгали по высохшим за лето веточкам. Через мгновение занялась вся куча.

– Я должен получить пленных, – промолвил Альфгар.

– Получишь, коли останутся, – отвечал ему мерсиец. – В любом случае теперь они поговорят с нами на открытом воздухе.

Когда дым начал проникать сквозь дырявые стены старого дома, Сибба обменялся быстрым взглядом с хозяином. В раннем свете утра они уже различали лица друг друга.

– Ты еще сможешь сдаться в плен, если сейчас выйдешь, – промолвил Сибба. – Потребуешь, чтобы они передали тебя твоему королю. Ты все же тан, так что, может, они тебя и послушают…

– Брось сказки рассказывать.

– Что же мы будем делать?

– Что в этих случаях делают… Будем торчать внутри, пока дыхания хватит. А когда оно кончится, попытаемся выбраться. Глядишь, в таком чаду одному-двум удастся улизнуть.

Дым валил в дом теперь густыми клубами. На стенах кое-где уже плясали огненные язычки, быстро пожирая деревянную обшивку дома. Эльфстан подошел было к дверям, чтобы оттащить задыхавшегося в дыму раненого, но Сибба знаком остановил его.

– Такая смерть самая легкая, – объяснил он. – Всяко лучше, чем в огне жариться.

Мало-помалу силы защитников иссякали; тогда они выскакивали из дверей и старались одолеть в дымовой завесе, двигаясь по ветру, хотя бы несколько ярдов; но, откуда ни возьмись, с торжествующим видом им под ноги выныривали враги; они преграждали обреченным дорогу, заставляя тех так или иначе пускать в ход свое оружие; подползали со спины с обнаженным мечом или кинжалом. После такой ночки у нападавших разыгрался аппетит; предстояло выместить горечь позора и потерь. Больше прочих не повезло Сиббе: перед тем как настал его черед выходить из дома, два мерсийца, знавшие теперь, каким образом их жертвы пытаются выйти из горящего дома, натянули над тропинкой веревку из сыромятной кожи… Сибба попытался было встать на ноги, выдернуть нож, но тяжелое колено уже прижимало его к земле, а мускулистые руки скручивали запястья.

Последним в доме оставался его хозяин, Эльфстан. Наконец он показался в дверном проеме, однако не помчался сломя голову сквозь клубы дыма, а сделал три могучих шага и предстал перед врагами с поднятым к бою щитом. Завидев его, мерсийцы заколебались: перед ними наконец явился человек, которому полагалось оказать совсем другую встречу. Прильнувшие к изгороди рабы и поселяне приготовились увидеть, как их господин встретит смерть.

Эльфстан сиплым голосом бросил вызов мерсийским ратоборцам. Один из них приблизился к нему, сделал замах справа, потом слева и вдруг совершил яростный выпад железным наконечником своего щита. Эльфстан, обнаруживая блистательную выучку, рубящим движением собственного щита отвел удар в сторону, обошел соперника сначала с одной стороны, потом неожиданно с другой, раз за разом проверяя цепкость его запястьев, крепость ног, быстроту движений. Поединок больше напоминал величественный танец, изысканному исполнению которого, в сущности, было подчинено все воспитание английских танов. Мерсиец, впрочем, догадывался, что противник его потерял гораздо больше сил, нежели он сам. Улучив момент, когда тот начал опускать щит, он показал, что собирается подсечь тана снизу, а сам молниеносно перевел удар в короткий выпад. Лезвие распороло кожу под ухом. Уже падая, Эльфстан нанес последний удар, но слегка промахнулся. Его противник, однако, пошатнулся, изумленно вытаращив глаза на собственное бедро, из перебитой артерии которого фонтаном хлестала кровь, и сам осел на землю, тщетно пытаясь прикрыть рану руками.

И тогда над Стенфордом прокатилось горькое стенание. Ибо пусть Эльфстан был не самым ласковым хозяином, пусть многие рабы изведали на себе силу его кулаков, а крестьяне проклинали его нахрапистость и бесконечные поборы – это был их сосед, и встал он на защиту своего дома от непрошеных пришельцев.

– Хорошая смерть, – бесстрастно заметил старшина мерсийцев. – Он умер, но, кажется, успел прихватить с собой соперника.

Альфгар застонал от бессильного бешенства. К ним быстро катилась тачка, служившая экипажем его отцу. А сквозь пробоины в изгороди видны были и остальные участники кортежа: фура с облаченными в черные рясы священниками, над которыми сверкала в лучах солнца золоченая епископская тиара.