Текст книги "Путь Короля. Том 1"

Автор книги: Гарри Гаррисон

Соавторы: Джон Холм
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 51 страниц)

Глава 9

На поиски сокровищ Армия Пути выделила отряд, который выступил спустя неделю после Совета. Совет армии отверг предложение сняться всему войску с насиженного места, поскольку, во-первых, необходимо было позаботиться о сохранности кораблей, уткнувшихся в ту пору носами в берега Уэлланда, а во-вторых, лагерь мог не только поддерживать очаги, которые еще не раз пригодились бы в оставшиеся недели зимы, но и служить складом для запасов съестного. Да и нужно было считаться с тем, что многие члены Совета с прохладцей относились к страстной убежденности Шефа в том, что карта его хранит ключ к будущему процветанию нескольких поколений.

С другой же стороны, не вызывало сомнения, что командой с пары кораблей здесь не обойдешься. Королевство Восточная Англия прекратило свое существование, а все лучшие его ратники и воинственные таны были мертвы. Однако сохранялась опасность, что, подстрекаемая одним видом викингов, ненависть англичан могла дорого обойтись небольшому отряду. Местным керлам ничего не стоило собрать ополчение, во много раз превосходящее силы врага. В связи с этим Бранд пробурчал, что, хотя вся затея от начала и до конца могла оказаться пустой блажью, ему отнюдь не хотелось бы проснуться от стука вываленных перед его лагерной палаткой голов своих земляков. В конце концов Шефу было позволено набирать себе добровольцев. В чем тот не испытал ни малейших осложнений: бесконечная тоска зимовья была ему надежной помощницей.

Отряд включал тысячу верховых – восемь больших сотен и еще сорок человек, – которые, по заведенному меж ними обычаю, держались каждый при своей команде; сотню пони, навьюченных палатками и постелями, мясом и элем, вели под уздцы англичане-трэли. Однако посреди колонны наблюдалось новшество: караван телег тащил на себе канаты, перекладины, балки, колеса и рычаги, причем каждая из балок была особо помечена зазубринами, чтобы облегчить дальнейшую сборку. Была здесь дюжина камнетолкалок и восемь врашательниц – все до единой машины, которые Торвин и Шеф успели соорудить за время постоя. Оставь они их в лагере, о них тут же бы позабыли, забросили, а при случае и разобрали бы на дрова… Уж слишком много было вложено в них труда, чтобы допустить нечто подобное.

Возле телег толклись трэли, беглецы, что стекались в лагерь со всей округи, причем к каждому орудию прикреплен был особый отряд, возглавляемый назначенным Шефом человеком из той первой дюжины. Такое положение дел вызывало глухой протест викингов. Спору нет, в армии должно быть подразделение трэлей. Надо же кому-то копать отхожие места, разжигать костры, чистить и кормить лошадей… Но повесить себе на шею этакую ораву? Ведь они и жрут поровну со всеми! Да еще пообещать им, что после всего этого их отпустят на волю?! Даже приверженцам Пути никогда бы в голову не пришло, что существо, не знающее норвежского, могло стать их полноправным товарищем. Да и сам Шеф остерегался заявить об этом вслух.

Падде же и прочим командирам закрепленных при машинах отрядов он втолковал, что лучше пока не высовываться самим и тем более не позволять это делать своим людям. Если викинг хочет, чтобы трэль размолол для него мясо или расчалил палатку, – пусть так и будет. А уж если совсем неохота этого делать, тогда надо не попадаться им на глаза.

И все же Шефу хотелось, чтобы новобранцы почувствовали перемену в жизни. Они должны гордиться той быстротой и проворностью, с какой принимались они за дело, крутили колеса, вращали рычаги.

Чтобы выделить их из общего числа, членам орудийных отрядов велено было одеться в одинаковые короткие куртки, сделанные из грубой мешковины серого цвета, которые они носили теперь поверх тех лохмотьев, в которых впервые появились в лагере. А на куртке, и спереди и на спине, каждый трэль тщательно выткал полотняный молот с двумя бойками. Каждый, далее, подпоясан был ремнем или на худой конец веревкой, за нее затыкались ножи – если они вообще были.

Может, все и получится, размышлял Шеф, глядя на ни шатко ни валко катящиеся вперед телеги. Спереди и сзади от них плелись викинги, а трэли в куртках бодро вышагивали посередине. Уже сейчас с катапультами они управляются куда расторопнее, чем викинги, которых они заменили. Да и зимой, в этот промозглый морозный день, они выглядят молодцами.

Странный звук прорезался в воздухе. Один из трэлей, Квикка, появившийся в лагере совсем недавно – он бежал от своих хозяев из обители Св. Гудлака в Кроуленде – и вышагивающий теперь впереди всего обоза, заиграл на своей волынке, к которой относился с необычайной трепетностью. Теперь именно за ним, волынщиком, вовсю раздувавшим щеки и проворно перебиравшим лады костяной трубки, подтягивался весь караван. Товарищи его оживились и зашагали еще дружнее. Некоторые даже начали задорно присвистывать.

Внезапно викинг из передового отряда развернул своего коня и, ощерясь своими длиннющими зубами, с мрачной миной подъехал к музыканту. То был Хьёрвард Сигвардссон. Его единокровный брат… Общий же их отец так стремительно изъявил свое желание участвовать в розысках сокровищ суффолкских королей, что устранить его присутствие сразу стало невозможно; он был зачислен в этот поход даже быстрее Торвина и охочих до наживы гебридцев, быстрее, чем долго колебавшийся Бранд… Хьёрвард тем временем рысью подлетел к волынщику, уже наполовину с угрожающим видом обнажив меч из ножен. Волынка взвыла на разные голоса. Наконец все звуки затихли.

Шеф пришпорил своего пони и преградил дорогу брату. Спрыгнув с лошади, он сунул поводья Падде.

– Когда быстро шагаешь, не успеваешь замерзнуть, – сказал он, глядя в злые глаза Хьёрварда. – А с музыкой легче дорогу коротать. Так что пусть он играет.

С мгновение Хьёрвард колебался, затем резко дернул в сторону лошадиную морду.

– Поступай как знаешь, – бросил он уже через плечо. – Но воину услаждают слух гусли. А волынку слушает только homung.

Homung… Gadderling… По-разному можно назвать ублюдка. Да только некоторых мужчин это не останавливает… И одного такого ублюдка, быть может, готовится произвести на свет Годива.

– Играй, не останавливайся! – зычно прикрикнул он на волынщика. – Сыграй-ка «Танец быстроцвета». Сыграй-ка его для Вотанова сына, пусть прокатится в Хель с монахами!

И волынщик, дудя еще усерднее, чем в предыдущий раз, завел лихую плясовую мелодию, которую все его друзья сопровождали молодцеватым присвистом. Влекомые невозмутимыми быками, телеги мерно катились вперед.

* * *

– Ты уверен в том, что король Бургред всерьез намерен воцариться в Восточной Англии? – спросил король Этельред брата. Последние слова вопроса потонули в приступе кашля – колючего, беспощадного, надрывного, который, накатывая волна за волной, казалось, никогда не отпустит несчастного.

Младший брат Этельреда, Альфред, наблюдал за ним с тревогой. И не без некоторых сомнений, от которых не так-то легко было отмахнуться. Отец Альфреда, Этельвульф, король уэссекский, родил пятерых богатырей: Этельстана, Этельбальда, Этельберта, Этельреда и его самого. Но в то время, когда жена его разродилась пятым сыном, казалось настолько маловероятным, что младенцу когда-либо доведется править страною, что обязательная августейшая приставка рода Уэссексов «Этель» – выглядела бы излишеством. А посему решено было назвать его Альфредом, в честь мужчин из рода его матери.

И что же? Отец его и трое братьев мертвы; нет, они пали не в сражениях, и однако всех их можно считать жертвами викингов. Целые годы они провели в походах, спали в вымокших плащах, пили воду из источников, протекавших через расположение их лагерей, не боясь, что в воду ту испражнялось и выкидывало помои все войско. И умирали от спазмов внутренностей, от болезней легких. А вот теперь и Этельред подхватил этот губительный кашель. Как долго еще ему придется, спросил себя Альфред, оставаться последним этелингом королевского дома Уэссексов? Впрочем, до того времени он – подданный своего брата.

– Конечно, я в этом убежден! – ответил он. – Он же заявил об этом вслух! А когда я отъезжал домой, он уже объявил сбор ополчения. Впрочем, он не собирается воцариться там сразу и сам: для того чтобы властвовать Восточной Англией, обзавелся он вице-королем, сыном тана, что оттуда родом. Тамошние жители примут такую власть с легким сердцем… Особенно же, учитывая, что с ними будет этакий идол… Человек с отрубленными конечностями – я тебе говорил о нем.

– Это тоже имеет значение? – устало промолвил Этельред, отирая разводы пены со рта.

– Восточные англы владеют двадцатью тысячами гайд земли. Если добавить это к тому, чем уже сейчас владеет Бургред, получится совсем немало – он становится сильнее даже нас, а уж Нортумбрии – и подавно. Конечно, собрав со всех этих земель великое множество ратников, он может повести их на викингов. Это было бы неплохо! Но боюсь, что он может соблазниться на более легкую наживу: объявить, что его долг – объединить всю Англию, все королевства, не забыв и о нашем…

– Итак?

– Полагаю, нам впору самим заявить свои притязания. Гляди, Эссекс уже наш. Граница же Эссекса и Суффолка проходит по…

И двое братьев, король и принц, принялись горячо обсуждать границы своих территориальных аппетитов. Границы же по необходимости были весьма условны: не имея ни малейшего представления о том, какой вид имеет местность, о которой шла речь, они управлялись, пуская в оборот названия рек, городов, используя сведения о том, что один город или одна река находятся севернее другого города или другой реки, а те, в свою очередь, принадлежат такому-то шайру. Подобные упражнения сказались на разбитом здоровье Этельреда даже хуже, чем предыдущие рассказы брата.

– И ты убежден, что они раскололись? – в свою очередь ядовито переспросил Ивар Рагнарссон.

Посыльный кивнул:

– Почти половина отправилась на юг. А в лагере осталось самое большее двенадцать больших сотен…

– И никакой склоки не было?

– Не было. В лагере болтали, что те парни отправились на поиски сокровищ короля Ятмунда, которого ты превратил в кровавого орла.

– Это чушь! – прорычал Ивар.

– А ты помнишь, что они притащили после набега на монастырь в Беверли? – спросил Хальвдан Рагнарссон. – Сотню фунтов серебра и столько же – золотом! Это больше любого нашего улова! У паренька этого голова на плечах имеется. Тебе после того holmgang‘а надо было с ним помириться… В друзьях его иметь лучше.

Ивар развернулся к брату. Лицо стало матовым, глаза налились той самой яростью, от которой трепетала вся армия. Брат, однако, взирал на него с полной безмятежностью. Рагнарссонам еще никогда не приходилось ссориться друг с другом. В этом была тайна их могущества; даже Ивар при всем своем безумии не забывал об этом и в случае необходимости отводил себе душу на ком-нибудь другом. Другое дело, что тайны надо уметь беречь. Впрочем, и с этим они не раз справлялись…

– Так или иначе, сегодня – он наш враг, – решительно промолвил Змеиный Глаз. – Надо решить, главный ли он наш враг, или есть враги пострашнее, чем этот. Но если это не так… Посыльный, свободен!

И вновь устремившись вместе к единой цели, братья, сидевшие в продуваемом всеми сквозняками зале во дворце короля Эллы в Юфорвиче, принялись за подсчет людей и паев, расстояний и возможностей.

* * *

– Мудрость змеи, хитрость голубя, – с довольным видом промолвил архидиакон Эркенберт. – И наши враги перебьют друг друга, преосвященный…

– Истинная правда, – подтвердил Вульфир. – Язычники подняли большой переполох. Царства пришли в упадок.

Но Господь скоро явит свою силу и мышцею сильной покарает неверных…

Стоя в монастырском монетном дворе, оба пытались перекричать грохот штемпелей. Братья-послушники, водворив предварительно на место серебряную заготовку, что есть силы колотили по ней молотком, чтобы на обратной ее стороне запечатлелся рельефный рисунок, затем переворачивали заготовку, клали на другой штемпель и колотили повторно. Сперва отпечатывался Рагнарссонов ворон с распростертыми крылами; потом – буквицы S.P.M., Sancta Petri Moneta. Мимо сновали закованные в ошейники рабы, переносившие на себе мешки с древесным углем, катя к выходу тележки, груженные ненужным отныне свинцом, медью, шлаком. Серебра же могли касаться только монахи, ибо в монастырском имуществе числилась и их доля. А если бы кому взбрело в голову незаметно прибрать к рукам лакомый кусочек, то он тут же вспоминал устав св. Бенедикта и предусмотренное в нем право архиепископа накладывать наказания на провинившихся. Немало лет минуло с тех пор, как последнего монаха до смерти забили розгами на глазах Совета ордена или же заживо замуровали в монастырском погребе. И однако молва о таких случаях дошла и до нынешних поколений.

– На них падет тяжесть десницы Божией, – продолжал архиепископ. – И тех, кто посмел разграбить сокровища монастыря Св. Иоанна в Беверли, неминуемо постигнет небесная кара…

– Но десница Господня являет мощь свою через усилия людские! – напомнил Эркенберт. – К людям мы и должны взывать о помощи.

– Ты говоришь о королях Мерсии и Уэссекса?

– О нет! Есть властелин могущественнее…

Обернувшись, Вульфир смерил архидиакона удивленным, недоверчивым, оценивающим взглядом. Эркенберт слегка нагнул голову.

– Да-да. Составлено письмо, которое ты скрепишь своею печатью…

На лице Вульфира нарисовалось выражение крайнего удовольствия, не исключено, внушенного предвкушением тех радостей жизни, на которые так щедра была, по слухам, жизнь в Святом городе.

– Это жизненно необходимое решение! – провозгласил он. – Я сам, лично, отвезу послание в Рим.

* * *

Шеф задумчиво разглядывал оборотную сторону пергамента, на которую наносил он карту Англии. Лишь проделав половину работы, он открыл для себя, что такое масштаб: но перекраивать карту на новый лад было уже поздно. Таким образом, Суффолк получился несоразмерно обширным, заняв едва ли не целый квадрант поверхности листа. С краю же Шеф выписал все имевшиеся в наличии сведения о северном береге речки Дебен.

«Да-да, все сходится, – думал он. – Есть такой город – Вудбридж. Это – первая строчка стиха. И точно, строчка эта и должна подразумевать город: ведь и там все мосты – деревянные. Но самое главное – это то, что он рассказал о безымянном месте, которое находится за мостом вниз по течению, возле брода. Он сказал, что там насыпаны курганы, а в курганах тех – древние усыпальницы королей. Спрашивается: а что это за короли? Имен раб не знает, но хелмингэмский тан, который поставляет нам веселящий душу мед, изучил древо наследников Редвальда Великого, среди которых обнаружились Виглаф и его отец Веостан, то есть Вуффа, отпрыск Веггы… Если бы раб вспоминал и дальше, он, возможно, подтвердил бы, что там имеются четыре гробницы, которые составляют неровную линию, вытянутую с севера на юг… Мне же нужна северная. Там захоронены кладовые… Но почему же до сих пор их никто не ограбил? И если король Эдмунд знал, что в этом месте спрятаны несметные сокровища его предков, почему же – как сказано в стихе – гробницы никем не охранялись?.. Впрочем, быть может, и охранялись… Только не людьми. Так и раб думал. Не случайно же, стоило ему узнать, что именно я замышляю, он словно откусил язык. А потом исчез. Выходит, он предпочел быть пойманным, но не отправиться грабить могилу…»

Шеф постарался занять голову более насущными заботами. Землекопы, охрана… А также – лопаты, веревки, ящики, лебедки, на которых придется вытаскивать землю из глубоких могильных ям. И еще факелы – совсем не желательно заниматься раскопками при дневном свете, когда соберется толпа зевак со всей округи.

– Скажи-ка, Торвин, что бы мы могли обнаружить в этих могилах? Будем надеяться – не считая золота…

– Корабль, – неожиданно промолвил Торвин.

– Это почти в миле-то от моря?

– А ты взгляни на карту. Его могли затащить здесь вверх по пологому склону. Все курганы имеют форму кораблей. А тан рассказал нам, что Виглаф был королем морским, сам родом с берегов Швеции, если только он сказал правду. В моей стране даже фермеры побогаче, если могут себе позволить, завещают хоронить себя сидящими в лодке, с прямой, как струна, спиной. Они верят, что именно так им удастся пересечь все моря и добраться до Odainsakr – Берега Бессмертия, где их ждет встреча с предками и богами Асами. И возможно, они не заблуждаются…

– Что же, скоро мы все узнаем. – Шеф бросил взгляд на заходящее солнце. А за рядами палаток тем временем уже выстроился необычный отряд – в нем было пятьдесят стражников, двадцать землекопов-англичан. Пока они занимаются приготовлениями. Но начнут только с наступлением тьмы.

Когда Шеф поднялся, чтобы отдать последние указания, Торвин попридержал его за локоть.

– Уж слишком беспечен ты, малый… Я и сам не особенно верю в россказни про draugar или про оборотней, про оживших мертвецов и драконов в виде скелетов… И все же: ты собираешься ограбить могилу. Об этом в народе ходит множество поверий, но все они сводятся к одному и тому же. Мертвецы без боя свое добро не уступают. А потом все равно возьмут с тебя мзду. Лучше бы ты захватил с собою жреца. Или Бранда…

Шеф лишь покачал головой. На эту тему они уже не раз горячо спорили. Он находил оправдания, приводил доводы… Но все это пустое. В глубине души Шеф знал, что он один наделен правом на эти сокровища, ибо они завещаны ему были умирающим королем.

Он шагнул в сгустившиеся сумерки.

* * *

Сколько же минуло часов, прежде чем он услышал треск рассекаемого дерева? Он разогнул спину, порывисто вскочил. Перед ним зияла черная дыра. Но прежде чем увидеть ее, пришлось пережить незабываемую ночку. Имея при себе карту, они недолго искали заветное место. Вокруг не было ни души. Вопрос был в том, где начинать раскопки. И отряд прикрытия, и сами землекопы сбились в тесную кучку, не двигаясь ни на шаг и во всем полагаясь на него. Шефу же необходимо было зажечь факелы, чтобы поискать неровности на земле. Но стоило только просмоленному тряпью заняться, как по захоронению вдруг пробежала, превращаясь по пути в смерч, волна синего пламени. Немедленно Шеф потерял половину своих доблестных землекопов – те просто унеслись в ночь, сверкая пятками. Викинги выглядели получше. Они, правда, то и дело обнажали мечи и поминутно озирались вокруг, словно бы ожидали нападения со стороны какого-нибудь особо раздосадованного их вторжением мертвеца. Что и говорить, даже такой заядлый любитель поживиться чужим добром, как Гудмунд, прозванный Жадным, внезапно сдал. «Надо бы нам пошире встать, – бурчал он. – Чтобы никто в темноте не мог подойти!» Но когда это было исполнено, викингов и след простыл. Скорее всего, стоят маленькими кучками где-то в темноте, жмутся друг к другу спиной. А с Шефом остался десяток англичан, у которых с перепугу зуб на зуб не попадает. Не имея ни представления о том, как делаются подобные дела, ни более подробных сведений, он вывел их всех на вершину кургана и приказал копать как можно ближе к центру, сам не слишком отчетливо понимая, где тот находится.

В конце концов раздался глухой удар.

– Что там? Ящик? – крикнул он в раскоп.

Ответом ему было лишь бешеное подергивание канатов, уходивших в кромешную тьму восьмифутовой ямы.

– Они хотят вылезти, – прошептал один из стоящих рядом трэлей.

– Тащите же быстрей…

Наконец на краю отверстия показались замызганные землей люди. Собрав всю свою волю в кулак, Шеф ждал их слов.

– Там не ящик, хозяин… Там – лодка. Дно лодки. Они, наверное, перевернули ее вверх дном…

– Ломайте ее.

Не отвечая, они качали головами. Наконец один из них все так же молча протянул свою мотыгу. Другой передал слабо мерцающий еловый факел. Шеф принял и то и другое. Добровольцы и впрямь сделали свое дело. Новые уже не нужны. Воткнув алебарду глубоко в землю острием копья вниз, он взялся за веревку, дернул пару раз, убедился в прочности крепления и еще раз оглядел темные фигуры, различимые сейчас разве по блестящим белкам выпученных глаз.

– От веревки ни на шаг. – Головы закивали в ответ. Держа в одной руке факел и мотыгу, он не без труда съехал по веревке на дно ямы.

Упор оказался нетвердым: нога заскользила по уходящей вниз деревянной плоскости. Очевидно, он находился у самого киля. Посветив себе коптящим факелом, он пробежал пальцами по обшивке. Планки заходили одна на другую – обшито судно было внакрой. И, чувствуется, просмолили корпус на совесть. Сколько же все это могло пролежать в сухой песчаной почве? Он приподнял мотыгу и обрушил на обшивку мощный удар. Затем другой. С треском взметнулась вверх щепа.

Волна ядовитого зловония хлынула на него. Факел вспыхнул с ужасающей силой. Туг же сверху послышались крики, топот удаляющихся шагов. Но то, что он сейчас вдыхал, не было смрадом разложившейся плоти. Было в этой вони что-то от того дурманящего запаха, который бьет в ноздри поздней зимой в коровнике. Он нанес еще пару ударов. Пробоина в обшивке разверзлась. Ибо внизу была не земля, но полое пространство. Устроители усыпальницы позаботились о создании особого помещения для мертвеца и его сокровищ, дабы тому не пришлось в свое время прокладывать путь к заветным сундукам с помощью лопаты через земляные залежи.

Шеф сбросил веревку в пробитую им дыру и, захватив факел, медленно покачиваясь, стал спускаться в гробницу.

Наконец под ногами что-то хрустнуло. Человечьи косточки. Взглянув же вниз, он ощутил прилив щемящей жалости. Расплющенные им кости принадлежали не хозяину усыпальницы. То был скелет женщины. Из-под ее черепа лучилась драгоценная фибула – застежка с плаша. Лежала она ничком, растянувшись во всю длину гробницы. Рядом с ней находилась ее товарка: позвоночники обеих были, судя по всему, размозжены ударом большого каменного песта. Им связали руки, опустили в гробницу, где и сломали спины. И оставили умирать в кромешной тьме. Что же до песта, то он красноречиво указывал на род их занятий при хозяине: несчастные толкли ему зерно при жизни и потому навечно были приставлены к покойному для ублажения его мясом и кашей.

Однако там, где слуги, там и хозяин. Он приподнял факел и направился к корме судна.

Вперив в пришельца пронзительный взгляд, царствуя здесь над скелетами псов, коня и женщин, в высоком кресле восседал король. Сквозь висевшую клочьями кожу проглядывал желтый оскал зубов. На голом черепе все еще покоился золотой венец. Подойдя ближе, Шеф пристально всмотрелся в полусохранившееся лицо, словно бы пытаясь разгадать тайну королевского величия. Ему вспомнилась решимость, с какой Кар Старый возжелал навечно остаться с тем, что принадлежало ему по праву, взамен позорного продолжения жизни попранным и ограбленным. Под правую его руку был положен точильный камень, символ власти короля-воина, жизнь которого непредставима без отточенного лезвия клинка.

Вдруг Шеф застыл неподвижно. К горлу подступили холодные спазмы. Ибо кресло теперь заскрипело, заскрипело под тяжело поднимавшимся с него хозяином. Старый король желал самолично встретить дерзкого, посмевшего проникнуть в его последнюю обитель и наложить руки на его сокровища. Скелет уже шевелил фалангами пальцев, оскал зубов растягивался в леденящую кровь гримасу.

Шеф повернулся и, не видя перед собой ни зги, сделал три шага. Потом еще пару. Кажется, сейчас он находится под местом своего недавнего спуска. И тьма здесь вроде бы чуточку рассеивается. Однако почему же он весь трясется, словно какой-нибудь тщедушный раб? Ведь он уже смотрел смерти в глаза. Там, наверху. Почему же он не в состоянии сделать то же самое под землей?

– Теперь ты лишился права на это золото, – обратился он в темноту, поворотясь к страшному креслу. – Король, родившийся от детей твоих внуков, передал мне его. И сделал это по доброй воле!

Он ощупью нашел факел, нагнулся и, достав из сумы кремень, трут и огниво, принялся высекать искру.

– А вообще-то, старик, ты должен радоваться тому, что добро твое попадет в руки англичанина. Там, наверху, есть хищники, которые не чета мне…

Факел наконец занялся. Он осторожно приставил его к трухлявому стволу мачты и, возвратясь к трону, медленно обвил руками его обладателя, столь же медленно приподнял тело, от души надеясь, что оставшиеся куски ветоши, плоти и кожи сумеют не дать распасться высохшим костям. Вернувшись на прежнее место, он положил монарха рядом с телами умерщвленных рабынь под самой скважиной в обшивке.

– Наверное, вам надо еще свести старые счеты…

Он снял с черепа золотой венец и водрузил его себе на макушку. Затем, вновь вернувшись к опустевшему креслу, взял точильный камень, что лежал под правой рукой жуткого властелина, и задумчиво поиграл двухфунтовой тяжестью в ладони.

– Одно я тебе могу твердо пообещать взамен, – промолвил он. – Отмстить за твоего потомка! И пусть месть эта падет на голову Бескостного!

Стоило ему произнести эти слова, как за спиной его раздался какой-то шебуршащий звук. Шеф непроизвольно отшатнулся. Неужто это Бескостный услыхал свое имя и явился сюда? Или, быть может, его ожидает встреча с брошенным когда-то в могилу чудовищным змеем?

Собравшись с духом, Шеф шагнул туда, откуда доносился звук. Перед ним лежал отрубленный конец веревки.

Высоко наверху раздавалось усердное пыхтение. И, повторяя картину из недавнего сна про Кара Старого, в пробоину судна полетели комочки земли.

* * *

Он не сразу сумел заставить себя избавиться от наваждения. То, что с ним происходило, не было кошмаром; он не имел права на помешательство. Надо было отнестись к этому как к неприятности, в сущности, к задаче, которую предстояло решить.

Итак, наверху враги. Падда с его людьми мог, конечно, струхнуть и унести ноги, однако они не стали бы подрубать веревку и засыпать его здесь живьем. Не стал бы этого делать и Гудмунд. Следовательно, пока он находился здесь, кто-то сумел убрать его товарищей. Англичане, которые решили воспротивиться ограблению могилы своего славного повелителя? Но не похоже, чтобы они их выследили… Так или иначе, через это отверстие выбраться ему не удастся.

Но не мог ли здесь быть другой ход? Когда-то король Эдмунд кричал о сокровищах Редвальда, однако он сейчас стоит в усыпальнице Вуффы. Разве не могли и он, и его предки использовать это место в качестве кладовых для хранения сокровищ великого короля? А если так, то должен здесь быть тайный коридор… Сверху курган выглядит совершенно цельным. Куда же тогда ведет этот коридор, если только он и впрямь существует? Но искать его в любом случае следует у золота. А золото? А золото, конечно, должно быть рядом с тем, кто его охраняет.

Перешагивая через тела, он добрался до кресла и резко потащил его на себя. Через миг взору его открылись четыре массивных ящика. Изучив их на ощупь, он понял, что сами сундуки сколочены из прочной древесины, ручки же были кожаные. А за ними, там, где начинал загибаться книзу нос галеры, зияла черная дыра, размерами немногим шире торса среднего мужчины. Вот он, тайный коридор!

Шеф едва не застонал. Оказывается, все это время дух его томился под спудом тяжкого бремени. Итак, он нашел спасение. Ате, кто проникал сюда с поверхности, могли действовать безнаказанно: подползти, открыть сундук, закрыть сундук. Можно было избежать нежелательной встречи со старым королем…

Итак, в туннель. Он покрепче усадил на голову золотой венец, подхватил факел, к тому времени почти полностью выгоревший. Не захватить ли с собой мотыгу, а заодно точильный камень? Не исключено, что мотыга еще понадобится. Но, однажды лишив монарха скипетра, обратно его не возвращают…

Держа в одной руке факел, в другой – оселок, Шеф опустился на корточки и просунул голову и плечи в туннель.

Отвоевывая у туннеля и мрака дюйм за дюймом, он вскоре вынужден был начать работать плечами по очереди. Туннель все сужался. Факел, последний раз вспыхнув, опалил ему руку. Разломав его надвое о твердый земляной свод, он теперь подтягивался вперед с его помощью, твердя себе, что своды туннеля не могут сомкнуться или закончиться тупиком. Пот градом катил по его лицу; у него не было возможности смахнуть ни единой капли, застившей ему глаза. Более того, стало ясно, что и обратного пути он себя лишил: туннель был уже настолько низким, что приподнимать бедра и пятиться назад он уже не смог бы.

Внезапно его ладонь не нашла под собой земляного упора. Вместо этого она повисла в воздухе. Яростный рывок, и теперь повисают в воздухе голова и плечи. Он осторожно протянул вперед руку. Глухая стенка. Это колодец. В два фута шириной. А вниз, в неизвестность, уходит пропасть. «Кажется, строители туннеля слегка перестарались, – подумал он. – Но ведь я знаю, что это такое и где я ползу. Я ползу по туннелю, который ведет к выходу из гробницы. Никакой ловушки здесь быть не может. Значит, сейчас я должен подтянуться, перевалиться через этот край… Потом голова зароется в землю. Но мне не привыкать задерживать дыхание. Если я ошибался, я очень скоро задохнусь… Уйдя головой на фут в землю, особенно не надышишься. А если я начну там барахтаться, то это произойдет еще раньше. Стало быть, барахтаться незачем. Если мне не удастся раскопать себе дорогу, значит – смерть».

Подтягиваясь, а потом извиваясь, Шеф окунается в неизвестность. Однако падения не происходит. Ноги предательски застревают в туннеле, а телу в тесном колодце уже не развернуться и не оттолкнуться. Наконец, каким-то образом сократив мышцы, он срывается вниз. Два фута – и внезапный удар. Зажатый меж стенок сузившегося колодца, он висит вверх тормашками. И по-прежнему – кромешная, абсолютная тьма.

«Не паниковать! Не верещать от ужаса! Да, это задача, над которой требуется поломать голову. Никакого тупика здесь быть не может. Зачем бы он понадобился? Торвин всегда говорит, что нет бремени приятнее, чем бремя разума».

Он осторожно начал ощупывать стену. Возле его шеи был проем. Изогнувшись, словно змея, нырнул он внутрь. Тело плюхается на земляной пол. А лаз на сей раз ведет наверх!

Прошла, кажется, вечность с тех пор, когда он в последний раз стоял на своих ногах. А пальцы уже нащупывают деревянную лестницу.

Превозмогая немоту в членах, он начал карабкаться наверх и вскоре стукнулся головой о люк. Однако люк этот, по замыслу, должен был открываться снаружи. Попыткам же поднять его снизу он покорится не так-то легко. Не исключено, что над ним слой в полфута земли.

Вытащив из-под пояса точило, Шеф уперся ногой в стену колодца и острым концом ударил по люку. Дерево треснуло, полетела стружка. Еще несколько ударов, и он смог просунуть свободную руку в образовавшуюся расщелину. Теперь ему стало легче орудовать оселком. Наконец-то устремились вниз струйки земли, с каждым мгновением теперь утолщаясь, ускоряясь, пока не забрезжило над головой Шефа оконце раннего света.