Текст книги "Глазами, полными любви"

Автор книги: Галина Ширковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Как они радовали глаз, эти бело-розоватые, похожие на огромные звезды обитатели озерной воды! А какой тонкий, похожий на духи аромат струился от нежных лепестков! Разломив длинный упругий стебель на отдельные кусочки, детвора мастерила из них бусы и гордо расхаживала по берегу, подобно папуасам и прочим аборигенам.

На волшебно-сказочном озере Алексей Михайлович начал учить Натку плавать. Обучение завершилось позже, через несколько лет, когда семья в очередной раз сменила место жительства и оказалась в старинном большом селе, стоявшем на берегу небольшой речушки. Но первые навыки не бояться воды ребенок получил в те давние выезды на природу.

Обучение проходило мягким, щадящим способом. Отлично плававший и уверенно чувствовавший себя на любой глубине отец довольно далеко от берега ловко отцеплял дочь от своей спины, перебрасывал перед собой и, поддерживая вытянутой рукой, давал ей возможность ощутить воду всем телом. Чувствуя безопасность, девочка начинала энергично колотить руками и ногами по воде. В этот момент Алексей Михайлович слегка отпускал поддержку.

Натка сильно испугаться не успевала, надежные руки через мгновение вновь брали ее под защиту. С каждой попыткой страх уменьшался, уверенность в том, что вода способна держать на себе человека, возрастала. К тому же папа неоднократно это демонстрировал – раскинувшись спиной на поверхности озера, он едва шевелил руками и ногами, чувствуя себя при этом легко, свободно.

* * *

Каким бесконечным ни казалось детское лето, кончилось и оно. Снова на горизонте замаячила школа. Пора было выходить на работу из отпуска Зое Максимовне. Когда в поход за знаниями отправилась второклассница Натка, пятилетняя Маринка решительно заявила родителям о намерении стать первоклассницей. Видимо, она настолько крепко стояла на своем, что матери пришлось сдаться. Предварительно договорившись с учительницей, она два или три раза заводила Маринку в классную комнату, усаживала за последнюю парту и давала ей тетрадь с карандашом. Решение оказалось верным. Исполнив каприз, дитё быстро успокоилось. Через неделю о школе она не вспоминала. Наелась двумя днями!

Управившись с собственными делами, в сентябре приехала на помощь бабушка Нюра, в этот раз на всю зиму. С началом посадочного сезона, по весне, бабушка обычно уезжала домой, где на ее попечении находился не только собственный огород, но и участок дочери, тети Али, работавшей в магазине с раннего утра до позднего вечера. Осенью бабуля возвращалась. Так продолжалось на протяжении нескольких лет, пока внуки окончательно не подросли.

Двум самостоятельным и самодостаточным женщинам – невестке и свекровке – уживаться под одной крышей было нелегко, но обстоятельства иных вариантов не оставляли. Кому-то надо было нянчиться с младшей сестрицей, присматривать за двумя другими, кормить-поить всю ораву.

Зое Максимовне приходилось терпеть бабушкины безапелляционные суждения, указания относительно того, как нужно поступать в той или иной ситуации. В том, что она может оказываться в чем-то неправой, «Миколавне», похоже, в голову не приходило. Дипломатично не вступая в конфликт со старшей домоправительницей, младшая изливала обиды на свекровку перед дочерьми. Возможно, она искала у них сочувствия, но взаимоотношения взрослых мало волновали детей. У них шла своя детская жизнь.

Все-таки слушать сердитые слова в адрес бабули было обидно. Несмотря на горячность бабы Нюры, внучки любили ее всей душой. Конечно, попадаться под горячую руку ей не следовало, зато бабушка могла пожалеть, приласкать, рассказать интересную историю и, главное, пекла замечательные пирожки и булочки! С ее приездом сдоба на столе не переводилась.

Замесив огромное количество теста, норовящего то и дело выползти наружу из огромной, почти ведерной кастрюли, проводив утром кого в школу, кого на работу, «Миколавна» принималась за стряпню. Пирогов с картошкой, сладких с вареньем, мягких, как пух, плюшек выходило из под ее рук такое количество, что они занимали собой огромное эмалированное ведро. С горкой. Все не съеденное в первый день выносилось на мороз и потом размораживалось по мере надобности.

Оттаивая, каменные от мороза бабушкины кулинарные творения начинали издавать дивный аромат. На тарелках они долго не задерживались. Иной раз бабе Нюре приходилось нести вахту у разделочной доски дважды в неделю. Обычное ежедневное приготовление еды, уход за младенцем, за домашней живностью чем-то особенным не считалось. Так, текущие дела.

Вечером всех домашних собирал около себя телевизор. Жизнь страны проходила под знаком космоса, революции на Кубе, визитов Хрущева в заморские страны. Про главного революционера Фиделя Кастро и его бородатых «барбудос» (кубинских партизан) радио и телевидение трещали столь настойчиво, что первым словом маленькой Валентинки стало не «мама», а «Куба». Вторым – «баба». Осваивая родную речь, девочка подолгу могла лепетать: «Куба, баба. Баба, Куба».

Напрасно папа с мамой пытались доказать, что они в общем-то тоже кое-что значат в семье. Нет, «Куба, баба» – и точка. Через какое-то время, когда в словарный обиход младенца вошли наконец слова «папа, мама», ребенок оказал уважение и Натке, назвав ее: «Няня». Малышка то и дело тянула руки к старшей сестре, призывая: «Ня-ня-ня». Как было отказать во внимании такому ребенку!

Сестрам нравилось играть с младшенькой в «царевну». Правила игры отличались крайней незамысловатостью. Посадив пухленького несмышленыша на диван, обложив для безопасности подушками, девочки начинали цеплять на Валюшку любые яркие тряпки, оказавшиеся под рукой. В завершение всего на макушку дитяти водружалась так называемая накидушка – кусок кружевной ткани, предназначенный для накидывания на гору пышных подушек, высившихся в то время на кроватях любого приличного дома.

Усидчивая улыбчатая «талевна», с которой старшие сестрички забавлялись, как с большой куклой, позволяла творить над собой любые безобразия. Сестры могли наперебой изощряться в дизайнерском искусстве, затем звали взрослых оценить результаты творческого труда. Главным оценщиком по причине всегдашнего присутствия рядом оказывалась бабушка. Она была главным партнерам по играм, собеседником, учителем уму-разуму – большой надежной, теплой горой добра и любви вперемежку со строгостью.

Сколько баба Нюра знала прибауток, поговорок, песен, скороговорок! Усадив толстушку Валюху к себе на колени, бабусенька осторожно постукивала своим могучим кулаком по атласной младенческой пятке, приговаривая:

– Кую, кую ножку, поедем в дорожку. Дорожка кривая, кобылка хромая, жеребятка мала, ножку поломала!

Этой потешке, прошедшей сквозь время, оказалась суждена долгая жизнь. Старшая внучка «ковала» ножку своей маленькой дочке, та, став взрослой, своему сыночку.

Принимаясь чистить картошку к ужину, бабушка бралась за современные темы, часто напевая частушку:

– Я сидела на Луне, чистила картошку. Прилетел ко мне Гагарин, заиграл в гармошку. Барыня-сударыня, полюби Гагарина! А еще такого, как Германа Титова!

Рассказывая о днях своей молодости, пришедшейся на первые годы Советской власти, баба Нюра нередко употребляла в разговоре выразительную поговорку: «Нельзя комиссару без штанов. Хоть худенькие, да с пуговкой». (Как изменились времена! Нынешним «комиссарам» нельзя уже не только без штанов, но и без дворцов, яхт и прочего «джентльменского набора»…)

С какого-то момента бабушка внезапно увлеклась хоккеем. Когда транслировали очередную игру советской сборной, она перемещалась со своей стряпней или рукоделием в большую комнату, к экрану, и начинала азартно комментировать происходящее. Слабо различая игроков, похожих друг на друга на тусклом черно-белом экране, болельщица время от времени кричала Зое Максимовне, готовившейся в спальне к завтрашним урокам:

– Зоя, глянь-ка! Кто это у наших ворот бегает, Харламов али Рагулин?

Вымотанная к вечеру невестка, раздосадованная тем, что ее отвлекают от дела, отвечала из другой комнаты:

– Не знаю, я их не различаю.

– Так ты подойди сюда, посмотри, у тебя глаза хорошо видят.

Какие слова произносила в тот момент про себя учительница биологии, можно только догадываться…

Установившийся порядок жизни внезапно снова едва не пошел ко дну. Могучего богатыря Алексея Михайловича свалил с ног радикулит. Да так резко, что городские врачи-невропатологи, принявшие больного под свое крыло, начали поговаривать о возможности полного обездвиживания. Женщины сначала сильно пали духом. Бабушка плакала, причитала без конца. Зоя Максимовна ходила с окаменевшим лицом. Затем опытная и жизнестойкая «Миколавна» предложила:

– Знаешь, Зоя, Алексея-то надо выцарапывать из больницы. Залечат его там, как пить дать! Мы с тобой потихоньку сами его на ноги поставим. Что-нибудь да придумаем. Каких только убогих в старину старухи не вылечивали! Кто тогда про эти больницы-то знал?

Мать некоторое время колебалась, но обстоятельства сами повели за собой. В новосибирской больнице отцу назначили курс иглоукалывания, еще только входившего в моду. Пациент не без сомнений дал согласие на экзотические манипуляции над собой. «Главный по иголочкам» оказался опытным специалистом, и после окончания всех процедур состояние больного немного улучшилось. Во всяком случае, в ногах появилась чувствительность.

Алексей Михайлович тут же засобирался домой. Когда его привезли из больницы, стоять отец не мог – ноги подгибались, будто ватные. Без слез домочадцев, естественно, не обошлось. Но женщины на то и женщины, чтобы находить выход из любой ситуации. Накануне выписки мужа из больницы Зоя Максимовна заказала в местной столярке сколоченный из досок щит размером с кровать. На него не без труда и водрузили больного. Из местного фельдшерского пункта стала приходить медсестра, ставить какие-то уколы.

Но самое главное, за восстановление Алексея Михайловича активно принялись обе женщины. Чего только они ни делали с бедной спиной! Гладили горячим утюгом, растирали всевозможными мазями, массировали, прикладывали к пояснице раскаленный кирпич, завернутый в несколько слоев шерстяного платка. Маленькую Валентинку заставляли топтаться по спине отца пухленькими ножками.

Пролежав почти без движения всю зиму, к весне больной пошел на поправку. Чтобы чем-нибудь занять себя во время вынужденного безделья, уставший от лежания и чтения директор совхоза нашел себе довольно экзотическое занятие. Вернее, его нашла бабушка Нюра. Перешерстив запасы домашней одежды, она отобрала старье, не подлежащее дальнейшей носке. Ворох тряпок вручила сыну и заставила ножницами резать на узенькие полоски пришедшие в негодность детские платьица, вытянутые вылинявшие кофты, ветхие простыни… Какое-никакое, а все занятие! Полоски сматывались в огромные клубки, из которых бабушка большим деревянным крючком вязала красивые пестрые коврики. Баба Нюра находила работу и больным и здоровым, у нее никто не сидел без дела.

Понемногу Алексей Михайлович начал самостоятельно сползать с кровати, затем стоять, ходить потихоньку по комнате и в конце концов стал выходить из дома, опираясь на трость. К осени ему выделили путевку на курорт в Сочи, откуда он вернулся практически здоровым человеком.

…Вспомнив этот эпизод из своего детства, Наталья Алекс е евна словно наяву увидела фотокарточку, которую прислал им отец из вс е союзной здравницы. Высокий, красивый, он стоял на тропинке сочинского дендропарка и весело улыбался в объектив. Кто бы мог подумать, что еще пару месяцев назад этот человек не мог самостоятельно слезть с кровати. С тех пор мечта о сочи н ском ра й ском саде, утопающем в пальмах и магнолиях, поселилась в душе Натки. Но даже приближение к «третьему» возрасту все еще не привело женщину к исполнению желания. «Вот приедем в Анапу, – подумала она, – и непременно ма х нем в Сочи. Там ведь все рядом.»

При этих мыслях Наталья Алексеевна не могла не улыбнуться. Присловье «Вот приедем в Анапу…» стало для них с мужем с опр е деленного времени чем-то вроде заклинания. Этими словами оба пытались скрыть страх перед быстро происходившими перемен а ми, наступающей на пятки старости. Неуверенность вызыв а ли многие обстоятельства, облепившие днище их семейного кора б ля подобно ракушкам и водорослям. Оба мечтали, как теплое ласк о вое море смоет напластования забот, проблем и, как знать, может быть, подарит им еще какое-то количество радостных ясных дней – хотя бы и в почте н ном возрасте…

Столь мощных атак радикулита на отцовскую спину больше не случалось, хотя рецидивы время от времени происходили. Запах пчелиной и змеиной мази сопровождал все детство Натки, так же как запах бензина служебного директорского «газика». Много позже, давно уже став взрослой благовоспитанной дамой, случайно уловив где-нибудь струйку едкого «благовония», Наталья Алексеевна нередко испытывала внезапный приступ острой ностальгии по нелепому, бестолковому, прекрасному и такому далекому детству…

* * *

Пока взрослые решали серьезные проблемы, у сестер происходили свои события. У Натки во втором классе сменилась учительница. Вместо миниатюрной веселой и доброй Ирины Александровны однажды в класс вошла тетища неопределенного возраста и расплывшегося телосложения. На ней красовался трикотажный вязаный костюм горчичного цвета, на голове громоздилась прическа из гладко собранных, уложенных валиком волос (в ту пору такую укладку называли «улиткой»). Бородавка на подбородке довершала картину маслом.

Новую преподавательницу нельзя было назвать доброй или злой, вредной или дружелюбной. Марья Никаноровна относилась к разряду тех рыхлых, тестообразных «клуш», какие в изобилии водятся в любом школьном курятнике. Запомнилась «клуша» своей смешной фамилией – Бипа – да еще одним обстоятельством. В той же школе работал физруком муж училки. Будучи моложе своей «второй половины» (по крайней мере, внешне), он обладал довольно смазливой физиономией и не отличался строгостью нрава.

Марья Никаноровна баловать благоверному не дозволяла, бдительно пасла супруга, тщательно отслеживая каждый его шаг. На любой групповой фотографии учительского коллектива она стояла рядом с мужем, властно вцепившись в рукав бедного физрука. Натка не знала, имелись ли у них дети, но о своем обожаемом Васе наставница находила повод упомянуть едва ли не на каждом уроке. Будь второклассники постарше и поостроумней, они бы, скорее всего, так и прилепили Бипе кличку «мой Вася».

Общественными мероприятиями и педагогическими инициативами Марья Никаноровна класс не напрягала. Однажды она попыталась привить навыки аккуратности одному из классных оболтусов – тупице и хулигану, являвшемуся на уроки в таком виде, словно он только что вылез из помойки. Подняв зачухонца из-за парты, учительница повела воспитательную беседу:

– Ваня, почему ты всегда ходишь в школу таким грязным?

– Мамке стирать некогда.

– Но воротничок от формы ты сам можешь постирать и погладить.

– У нас утюга нет, гладить нечем.

– Тогда возьми выстиранный воротничок, оберни вокруг горячего чайника, подержи немного, и ткань отгладится.

– У нас чайник грязный, весь в саже. Воротничок снова запачкается.

– Так попроси маму почистить чайник.

– Мамке чистить некогда.

Разговор, таким образом, закольцевался. Радетельнице за чистоту ничего не оставалось, как, вздохнув, усадить нерадивого ученика за парту.

Своим непрезентабельным видом грязный Ванька портил картину недолго. В следующий класс ему переползти не удалось. Но, откровенно говоря, Марья Никаноровна от этого особо не обрадовалась. Такими же вахлаками с немытыми шеями и обсыпанными цыпками руками выглядели и другие ее подопечные, чуть более успешные в постижении наук.

На уроках школяры с разной степенью усердия постигали основы русского языка, выясняя, чем глагол отличается от существительного, или бодались с арифметическими примерами. Математика стала сущим наказанием не только для Натки, но и для всего ее семейства. На уровне второго класса, когда требовалось сложить, скажем, восемнадцать и тридцать четыре, с этим без труда справлялась и бабушка. В классе четвертом-пятом в ход пошли длиннющие примеры с дробями, скобками, возведением в степень. Тут началось нечто невообразимое.

Ощутимо одаренный гуманитарно и совершенно ущербный в области точных наук ребенок каждый пример решал раза три-четыре и всякий раз получал разный ответ. Совершенно запутавшись, ученица бросалась за помощью к матери. У той нередко ответ также не желал сходиться с помещенным в конце задачника. Понаблюдав некоторое время за мучениями решальщиц, за дело бралась бабушка.

Баба Нюра, перед которой неразрешимых проблем, казалось, не существовало вовсе, довольно быстро сдавалась под натиском хитроумной цифири и выносила вердикт:

– Та хто таку хворобу напридумывал? Шоб яму повылазило!

Сообща приходили к заключению: надо ждать отца. Появлявшийся поздно вечером, усталый и голодный отец, наскоро отужинав, вместо отдыха обреченно брал в руки учебник по математике. Он быстро производил на клочке бумаги необходимые вычисления и – о, чудо! – получал верный ответ. Натка тупо переписывала решение в тетрадку, после чего брела спать, на ходу клюя носом.

Все бы ничего, но в процессе решения Алексей Михайлович применял не ту методику, которой ученики пользовались в классе. Задачи и примеры он решал способом составления пропорций. Выходило легко, просто и правильно. Математичка недовольно говорила Зое Максимовне в школе:

– Наташа решает примеры правильно, но кто ее научил составлять пропорции? В школе мы еще такого не проходили.

– С ней дома Алексей Михайлович занимается, – извиняющимся тоном объясняла учительница биологии.

– Замечательно! Только передайте ему, пожалуйста, чтобы он вперед школьной программы не забегал, а то запутает у девочки все в мозгах.

Осталось неясным, что именно было «замечательно», но только запутывать у девочки было нечего. В отделе мозга, отвечающем за абстрактные вычисления, у нее находилось все что угодно – вата, опилки, песок, только не серое вещество, ведающее процессами сложения, вычитания, умножения вкупе с прочими вычислениями. Данная особенность организма обнаружилась уже с первых шагов школьного обучения Натки.

– К пяти прибавить девять, сколько получится? – строго вопрошала заглянувшая в тетрадь бабушка, обнаружив ошибку в ответе.

– Двенадцать! – наугад выпаливала первоклассница.

– Ты кумекалкой-то раскинь, подумай внимательно.

– Пятнадцать, – торопливо поправлялась ученица.

Бабушка закипала, дивясь внучкиной бестолковости, отвешивала ей подзатыльник, потом приказывала тащить счетные палочки. На краешке кухонного стола, между тарелкой с картофельными очистками и вилком капусты, старая и малая начинали методично раскладывать тоненькие, как спички, пластиковые брусочки. Пересчитав их раза на три, внучка не без удивления узнавала, что сумма девяти палочек и пяти равняется четырнадцати, и записывала правильный ответ в тетрадь.

Почему так происходило? Бог знает! Верно, с момента Наткиного рождения он заточил ее мыслящий аппарат на нечто иное, нежели цифровая абракадабра. «Просто, – как пелось в одной песне, – я такое дерево». Значительно позже, уже во второй половине жизни прочитала однажды Наталья Алексеевна цитату: «Если вы будете судить рыбу по ее способности взбираться на дерево, она проживет всю жизнь, считая себя дурой». Автором цитаты являлся не кто иной, как Альберт Энштейн. А Натка так и считала себя дурой до тех пор, пока окончательно не стряхнула со своих плеч вериги математического мученичества. (Кстати сказать, всякого рода иных комплексов с избытком хватило ей и на последующие годы жизни, но это уже иная история.)

Забегавшей между уроками на обед Зое Максимовне бабушка жаловалась:

– Наташка меня точно когда-нибудь с ума сведет! Чого же она у нас такая тупая? С виду-то вроде бы нормальная.

Матушка отвечала нечто невразумительно-нейтральное, быстро проглатывала обед и спешила прилечь хотя бы на пятнадцать минут, чтобы с новыми силами встать к классной доске. Когда вместо бабушки проверять уроки дочери приходилось ей, сцена, нередко сопровождаемая рыданиями, повторялась. Только вместо подзатыльников Натке приходилось выслушивать нотации на тему невнимательности, рассеянности и нежелания думать.

А она желала! Но не умела. Не получалось…

…«Эх, – думала под перестук вагонных колес Наталья Алекс е евна, потирая затекшую от долгого лежания на твердой полке п о ясницу, – если бы кто-нибудь смог внушить мне тогда в детстве, что не стоит обычный школьный предмет ни слез, ни переживаний. Насколько радостнее, веселее могли бы решаться многие пробл е мы, преодолеваться трудности. А ведь это происходило в сравн и тельно «травоядный» период истории страны. Что уж говорить про сегодняшних школьников, которых ведут на сдачу ЕГЭ, как в к а меру пыток. Во всяком случае, в годы моей учебы не приходилось слышать, чтобы кто-то, не сдавший выпускных экзаменов, выбр а сывался из окна или лишал себя жизни иным способом. «Но сурово брови мы насупим» – это коренится в самой глубине, основе нашего российского менталитета. Каких только глупостей, гнусностей и гадостей ни делает наше народонаселение с этими самыми насу п ленными бровями!»…

Во всем остальном, окромя ненавистного предмета, Натка являлась абсолютно нормальным ребенком, разве что менее резвым и более рассеянным. Зато любопытством и жаждой к познанию мира природа ее не обделила. Это самое любопытство не раз играло с девочкой злые шутки. Из интереса, например, она неоднократно лизала на морозе металлические предметы, до крови обдирая язык. Из интереса согласилась однажды откусить кусочек невероятно жгучего красного перца, которым ее «любезно» угостил один из одноклассников.

Случилось это осенью, когда Натка училась во втором или третьем классе. Едва дотронувшись губами до маняще алой поверхности коварного овоща, предусмотрительно распластанного на две половинки, она мгновенно взвыла от неожиданных ощущений. В рот будто бы плеснули крутого кипятку. Из глаз фонтаном брызнули слезы. С оглушительным ревом, то и дело вытирая язык рукавом школьной формы, ученица во весь опор рванула до дома. Там опрометью кинулась к умывальнику. На ощупь нашарив мыло, она принялась рьяно тереть язык и губы. Через мгновение изо рта повалила мыльная пена. Ошалевший от всего происходящего ребенок волчком крутился по кухне.

Вошедшая с улицы и увидевшая все это безобразие бабушка едва не лишилась дара речи. Выяснив не без труда, какая беда стряслась с внучкой, она пошла в кладовку и вернулась оттуда с литровой банкой молока. Внучка мгновенно выдула его почти полностью. Прохладная мягкая жидкость несколько смягчила огонь, полыхавший во рту. Большая тарелка жареной картошки довершила остальное. В слезах, всхлипываниях бедолага забралась в постель и, отходя от всего пережитого, крепко уснула среди бела дня.

…Только став взрослой, Наталья Алексеевна поняла, насколько фальшивыми, лицемерными являются слова взрослых о безоблачн о сти детского существования. Д у мается, каждый ребенок получил свою порцию мучений, унижений и неприятностей. Пол о жа руку на сердце, много ли найдется чудаков, желающих добровольно ве р нуться в «счастливую пору» детства? Детские годы – не столько период веселых игр и забав, сколько время безусловной и безогов о рочной покорности воле взрослых (не всегда разумной, надо пр и знать), пора непрерывного преодоления всевозможных трудностей. «Школьные годы чудесные» – кого и как в них только ни гноб и ли!..

В период детства, отрочества, ранней юности всякого рода происшествия, неприятности и бестолковости случались с глупой, доверчивой школьницей регулярно. Натка тонула в речке, падала с лошади, ее два раза кусала собака. На физкультуре она сильно ушиблась, сорвавшись с брусьев, а однажды на той же «физре» ей случайно засветили по лбу метательной гранатой – с такой силой, что девочка на несколько минут потеряла сознание. Из рассеченного лба струйкой текла кровь. Домой Натка вернулась, подобно герою гражданской войны, с наспех перемотанной бинтами головой. Хорошо еще, бабушка к тому времени у них уже не жила. Иначе ей сделалось бы плохо от вида покалеченной горячо любимой внучки.

Самая ранняя история из цикла «что такое не везет» приключилась с бедной девочкой еще до переезда семьи в степной совхоз. Во время проживания в забытой Богом Усть-Ламенке, где сестры передвигались свободно и беспрепятственно, забредая куда глаза глядят, однажды старшую занесло в местный магазин.

Усть-ламенский сельмаг представлял собой довольно любопытное зрелище. Относительно небольшое помещение заполняли товары самого разного назначения. С рядами буханок хлеба на деревянных полках соседствовали разноцветные тюки пестрого ситца. Мешочки с дешевыми конфетами перемежались кирзовыми сапогами, резиновыми калошами и тому подобным добром, необходимым в сельской жизни. В магазине пахло селедкой, керосином, кожей и множеством других мало совместимых друг с другом запахов.

Натка зашла в магазин не просто так – ей поручили купить булку хлеба. Народу в магазине в разгар летнего дня было немного. Выдав девочке покупку и сдачу, несколько белых монеток, продавщица занялась другой покупательницей. Одна из монет, выскользнув из рук Натки, побежала по грязному полу и закатилась за мешок с мукой, стоявший посреди торгового зала. Возле мешков с мукой и крупами громоздилось еще много чего. В углу стояли лопаты, косы, грабли, в другом топорщились сваленные в кучу конские хомуты. Словом, сегодня это торговое учреждение воспринималось бы как лавка древностей.

Пытаясь отыскать противную монетку, девочка присела между громоздкими фанерными ящиками и начала внимательно исследовать грязный пол. Продавщица, между тем, не заметив ребенка, спокойно удалилась на обед, закрыв дверь магазина тяжелым висячим замком.

Обнаружив, что находится в пустом магазине одна, за запертой дверью, Натка жутко перепугалась. Вместо того чтобы, не теряясь, набить карманы конфетами или, на худой конец, от души нахрумкаться ими, она принялась размазывать слезы по лицу. Плачущая от страха Натка не сомневалась: придет продавщица, увидит ее в магазине и вызовет милиционера, после чего девочку посадят в тюрьму. Она вышла в сени магазина и села в уголке на корточки, тревожно размышляя о своей горькой судьбе.

Вернувшаяся с обеда продавщица, с немалым удивлением обнаружив в помещении постороннюю, стала расспрашивать «грабительницу», как та очутилась в закрытом магазине. Захлебываясь от слез, Натка объяснила суть произошедшего, изо всех сил пытаясь оправдаться. К счастью, женщина все поняла правильно. Как смогла, она утешила девочку и одарила какой-то сластью.

…Все обошлось. Но на испуганной Натке в тот момент точно п о ставили метку. С тех пор всю свою последующую жизнь Наталья Алексеевна только и делала, что оправдывалась – в том, чего д е лала и чего не делала. Из раннего детства «растут ноги» многих наших комплексов. Владимир Набоков говорил: «Балуйте своих д е тей, го с пода, – ведь вы не знаете, что их ждет в будущем»…

* * *

Во времена Наткиного детства атмосфера в обществе, что бы сейчас ни писали, была значительно мягче. Это касалось и школ. Там, где довелось учиться ей, учителя не издевались над детьми, дети не особо третировали педагогов и весьма умеренно травили друг друга. Во всяком случае, не наблюдалось нападений, самоубийств, избиений и прочих ужасов, которыми пестрят нынешние газеты. С нерадивыми школярами учителя, понятно, не церемонились, дураком или тупой коровой могли обозвать «на раз-два», но особых драм из этого никто не делал, о разборках учителей с родителями тоже слышать не приходилось.

А вот идеологической и педагогической дури хватало и тогда. В третьем классе, перед приемом в пионеры, традиционно проходившем двадцать второго апреля, в день рождения Ленина, Марья Никаноровна решила приобщить своих подопечных непосредственно к атмосфере жизни вождя. Недели за две до торжественного события она принесла в класс репродукцию с картины «Ленин в Смольном». На картине был изображен Ильич, писавший что-то в блокнотике на колене. Вождь сидел в глубоком кресле, накрытом белоснежным полотняным чехлом. Перед ним стоял небольшой круглый столик, рядом второе кресло, сзади не то диван, не то какая-то софа.

Произнеся несколько традиционных пафосно-фальшивых слов о герое картины, учительница сказала:

– А сейчас я всем вам дам задание. На уроках труда под руководством нашего Владимира Ивановича (трудовика) мальчики сделают из дерева макеты кресел и дивана ленинского кабинета. Затем девочки снимут мерки и сошьют на них чехлы. Самые лучшие поделки будут выставлены в ленинской комнате.

Что такое ленинская комната, нынешние школяры вообразить не в силах, а в дни Наткиного детства она имелась в каждой школе. У одной стены этой своеобразной советской часовни громоздился гигантских размеров гипсовый бюст вождя мирового пролетариата. С противоположной стороны тот же вождь, только с портрета, пристально всматривался в себя самого, а попутно в «юных помощников партии», забегавших на переменках в комнату. В углу топорщилось знамя школы, в другом углу на тумбочке лежали пионерский горн и барабан. На стенах красовались правила поведения юных ленинцев: «Пионер – всем ребятам пример», «Пионер должен хорошо учиться и уважать старших» и прочие мудрые афоризмы.

Посреди комнаты стояли в ряд несколько обшарпанных конторских столов, окруженных стульями. На столах члены редколлегий рисовали свои стенгазеты, на стульях восседал актив школы во время заседаний совета пионерской дружины. Во внеучебное время учителя иногда втихушку использовали ленинскую комнату для неформальных посиделок за «рюмкой чаю». Такие универсальные функции выполняло помещение, носившее сугубо идеологическое название.

Октябрята из Наткиного класса поглядывали на пионеров с откровенной завистью. Вызывали симпатию красные галстуки, украшавшие скучную школьную форму. Мурашки пробегали по коже, когда под дробь барабанных палочек и звонкий напев горна пионерская дружина выстраивалась на торжественную линейку. Чудесно выглядели девочки, наряженные в белые блузки и темные юбки. Малышам не терпелось приобщиться к нарядному звонкому миру.

И вот он близился, этот волнующий момент. Но на пути встало серьезное препятствие – идиотское задание педагога. Марья Никаноровна недвусмысленно дала понять: не сколотите деревяшки, не сошьете на них чехлы, не видать вам пионерских галстуков. Некоторое время мальчишки под руководством несгибаемого трудовика, являвшегося параллельно завхозом, сторожем, в общем столпом всего школьного хозяйства, что-то усердно пилили-колотили. Затем девочкам вручили некие подобия игрушечных кривобоких креслиц и диванчиков.