Текст книги "Глазами, полными любви"

Автор книги: Галина Ширковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Мысль о переезде в новое место отчасти избавляла от грустных мыслей о грядущем одиночестве, наступающей старости. С другой стороны, в душе рождалась вполне понятная тревога. Всю жизнь Наталья Алексеевна в глубине души завидовала устроенности и какой-то респектабельности людей, проживших с рождения до смерти в одном и том же городе, в одном доме, где предметы обстановки переходили от поколения к поколению, сохраняя через вещественную принадлежность неразрывную связь времен…

Собственная жизнь Натальи Алексеевны представляла собой непрерывное кочевье. Неспешная, лишенная повседневной суеты поездка давала прекрасную возможность не торопясь перелистывать страницы этого многолетнего путешествия.

Особую породу аистов, приносящих из неведомых далей младенцев для счастливых родителей, наука так и не обнаружила. Впрочем, вторая версия, согласно которой орущих что есть мочи наследников находят на капустных грядках, также считается несостоятельной по причине отсутствия доказательств. Наталье Алексеевне больше нравился первый вариант. Приятно было представлять, как сверток с запрятанным в него младенцем несет в клюве по небу красивая сильная птица. Барахтаться в сырых грядках в ожидании, пока тебя кто-нибудь подберет, это уж совсем, как говорится, не комильфо…

…Предполагаемый аист оставил кулек с желанным подарком на пороге новосибирского роддома №1 в тот год, когда страна, еще не полностью оправившаяся от кошмара очередной войны, провела первое в мире испытание водородной бомбы. Заковыристой штуки, способной возвратить человеческую цивилизацию в первобытное состояние. Недаром Альберт Эйнштейн сказал: «Я не знаю, чем будут воевать в третьей мировой войне, но в четвертой будут воевать дубинами». Под дальнейшие радио– и телевизионные камлания – разоружение, гонка вооружений, сдерживание гонки вооружений, разрядка и т. д. – прошли детство, юность да и, собственно, вся жизнь пассажирки плацкартного вагона.

Год ее рождения ознаменовался и рядом других, не менее примечательных событий в стране и мире. В СССР правитель-параноик, истребивший миллионы собственных граждан, сменился правителем-сумасбродом. Хрущев мыслил настолько масштабно, что пообещал своим согражданам: они, сограждане, будут жить при коммунизме. Причем довольно скоро, во вполне обозримом будущем. Сограждане плохо верили в раскрывшиеся перед ними блестящие перспективы, зато отлично видели результаты деятельности нового вождя и обидно звали его промеж собой «кукурузником».

Из событий мирового масштаба, случившихся в тот год, в копилку истории вошло создание модели пространственной структуры ДНК, разработанной английскими учеными Д. Уотсоном и Ф. Криком, а также первое восхождение новозеландца Эдмунда Хилари на Эверест, самую высокую гору на планете, возвышающуюся над уровнем моря почти на девять тысяч метров. Ну и так, по мелочи: в Америке начали издавать «Плейбой», в Англии короновали Елизавету Вторую, на Сицилии начала плакать гипсовая статуя Мадонны, в СССР Ленинградский филармонический оркестр под управлением Евгения Мравинского впервые исполнил Десятую симфонию Дмитрия Шостаковича. Такие славные деяния человечества сопутствовали появлению малышки Наты на белый свет.

Начало июня в Сибири нередко бывает теплым, солнечным, утопает в цветущих сиренях и яблонях. Появление девочки Наташи в лучшем из миров природа отметила менее щедро, чем история. Лето в тот год, по воспоминаниям родственников, выдалось на редкость холодным. Деревья, ежась от стылости, неохотно выпускали первую зелень, а цветов в городе не было вовсе. Голландские тюльпаны и розы в страну победившего социализма поставлять еще никто не додумался, а предприимчивые обитатели солнечного Кавказа почему-то не подсуетились. Чтобы отблагодарить доброго доктора, передавшего ребенка из клюва аиста в руки мамы, отцу Натальи Алексеевны вместе с ее тетушкой, тогда еще совсем девчонкой, пришлось протопать пешком несколько километров по Красному проспекту и далее до Ботанического сада, где, по их сведениям, начали расцветать люпины.

Сотрудники Ботсада пошли навстречу молодому отцу. Проделав неблизкий обратный путь с охапкой разноцветных лиловатых свечек, Наташин родитель появился на пороге докторского кабинета, где и обменял их на конверт с новорожденной.

…Люпины с раннего детства стали одними из любимых цветов Натальи Алексеевны. Их синие, сиреневые и лиловые оттенки вс е гда рождали нежность в душе. Наверное, сработал эффект и м принтинга…

В масштабах вечности появление в будущей столице Сибири очередного младенца – событие невесть какой важности, отдельного описания вряд ли заслуживающее. А вот о здании роддома №1, где малышка появилась на свет, имеет смысл упомянуть.

Старинные строения, сработанные на совесть (как правило, во время о́но), значительно переживают людей, становятся объектами исторического наследия, дальнейшего изучения и проч. Ныне в этом доме постройки 1908 года на пересечении улиц Урицкого и Коммунистической располагается частный медицинский центр. Огромное угловое здание, выходящее сторонами на две улицы, вначале было одноэтажным. Второй этаж надстроили в начале двадцатых годов. Власти передали строение под городской музей, но через пару лет его каким-то образом сумели «отжать» чиновники ныне почившей в бозе потребкооперации. Лишь в 1937 году, не без стараний первого главного врача А. П. Гумилевского, трудившегося в роддоме №1 до 1958 года и ставшего легендой новосибирского медицинского мира, двухэтажный дом стал постоянным местом встреч аистов и родителей, жаждущих получить от них заветный подарок.

…Наталья Алексеевна улыбнулась про себя: знали бы эти наи в ные люди, на какие бесконечные труды и заботы обрекают себя, радостно принимая в руки конверт с орущим или мирно посапыва ю щим сокровищем!..

Наташа относилась к числу желанных детей. Первым у ее матери родился мальчик, вскоре умерший. В семье Черновцов эту тему не затрагивали, а когда Наташа с сестрой подросли, мамы уже не было в живых. О несуществующем старшем брате она узнала случайно. Перебирая однажды фотографии в семейном альбоме, наткнулась на маленькую, посеревшую от времени карточку. В маленьком гробу лежал запеленатый младенец, осыпанный бумажными розами.

Бабушка, папина мать, скупо пояснила: «У Алексея первым родился сын. Когда он умер, мы такое горе пережили!» Потом она свернула на другую тему, и подробное содержание семейной трагедии осталось для Наташи неизвестным…

Впоследствии семейство отца, кроме Натки, пополнилось еще парой наследниц. До конца жизни Алексею Михайловичу пришлось проводить дни в окружении нежного пола – народа заковыристого, обидчивого, не всегда дружащего с логикой. Иногда казалось, что на посту директора совхоза ему было легче управляться с десятком пьяных трактористов и разгульных доярок, нежели диктовать свою волю собственному семейству. До появления мальчика, внука, Алексей Михайлович так и не дожил…

* * *

…Ближе к ночи поезд начал ощутимо набирать ход. Вагон бо л тало в разные стороны так, что чайные ложечки, оставленные в стаканах, принялись звонко дребезжать. Чтобы не разбудить с о седку, спящую напротив, Наталья Алексеевна умерила их пыл, п е реложив на бумажную салфетку, и снова погрузилась в воспомин а ния. Муж, долго ворочавшийся на верхней полке, кажется, заснул, а у Натальи Алексее в ны сна не было ни в одном глазу.

Уносясь мыслями в прошлое, она представляла, как молодая сч а стливая чета ее родителей отправилась с драгоценным свертком на руках в небольшой деревянный домик наташиной бабушки на ул и це Сакко и Ванцетти. Сами родители жили тогда в общежитии сельхози н ститута…

Какой след в истории Новосибирска оставили выходцы из Италии Н. Сакко и Б. Ванцетти, работавшие в начале XX века в США, и с какого перепуга в их честь назвали одну из городских улиц – вряд ли кто объяснит. Едва ли рядовым новосибирцам известно о двух анархистах, осужденных за убийство кассира обувной фабрики и отправленных на электрический стул. Официальная версия утверждала: Никола Сакко и Бартоломео Ванцетти активно боролись за права рабочих, за это безвинно пострадали, войдя в число революционных героев. Кто знает, воды истории глубоки, темны и частенько весьма вонючи…

Единственно бесспорный факт – улица жива и сегодня. Облик ее изменился до неузнаваемости. Быстро уходили в небытие последние кривобокие домишки, тянувшиеся некогда от берега Оби вглубь бесконечных просторов частного сектора. В наши дни высятся на Сакко и Ванцетти безликие многоэтажные монстры.

Домик, в котором жила бабушка, обретался рядом с трамвайной линией, неподалеку от пересечения с широкой и шумной магистралью имени другого революционера, уже советского разлива, проспектом Кирова. С лица земли ветхое строение исчезло где-то в середине двухтысячных годов. Иногда Наташа жалела, что не успела попрощаться с ним, оставить на память фотографию об уходящем на глазах прошлом. С другой стороны, ей не составляло труда в любой момент вернуться мысленно в то время, когда дом был полон шумов, звуков, запахов – словом, жил своей небогатой, незамысловатой, но такой полной жизнью. Детская память способна фиксировать детали не хуже фотоаппарата.

Многое, связанное с обитанием на улице имени двух итало-американских анархистов, Наташа начала помнить примерно с двух-трех лет. Самое первое, яркое и до сих пор самое тревожащее воспоминание относилось к странному сну. Очень четко и ясно всю жизнь помнилось, как в послеобеденный час она лежала с матерью на узкой металлической кровати в малюсенькой комнатушке двухкомнатного бабушкиного домика. Комнатка была настолько мала, что помимо кровати в ней помещался лишь небольшой круглый столик, застеленный белой кружевной скатертью, края которой свешивались едва не до пола.

Мама убаюкала девочку, и Наташе стало сниться, что у лежащей рядом матери выросли вдруг длинные-предлинные, почти на половину лица, ресницы. Девочка отчаянно пыталась раскрыть маме глаза, но те никак не хотели открываться. От страха малышка проснулась с диким ревом. Мать, недовольная тем, что дочь не дала ей отдохнуть, прикрикнула на нее. Обиженная и испуганная Наташа, не в силах объяснить, что с ней произошло, сползла с кровати и со зла сорвала скатерку со стола. Все стоявшие на нем коробочки, флакончики и вазочки полетели на пол. Мама от такого демарша окончательно проснулась, влепила неразумной дитятке шлепок, и Наташа, всхлипывая, отправилась искать защиты у бабушки.

…Всякий раз, вспоминая этот эпизод, Наталья Алексеевна чу в ствовала, как начинает щемить сердце. Непонятный сон оказался звоночком из будущего, пробившимся сквозь детское подсознание. Всего через несколько лет, когда Наташе не исполнилось и семи, ее мама действительно перестала открывать глаза. Навсегда. Ве с ной 1961 года в городской больнице №1 ей неудачно сделали опер а цию по удалению части легкого, пораженного туберкулезом, и ж и вой родные ее бол ь ше не увидели.

Много времени спустя в одном из лечебных корпусов той же горбольницы попрощался с жизнью отец Натальи Алексеевны, сг о ре в ший от рака. До этого, на заре туманной юности, ей самой пришлось отваляться пару месяцев в неврологическом отд е лении «горки» со странным диагнозом «нервное истощение». Словом, с этим местом было много чего связано. Оно как будто рифмов а лось со страницами ее житья-бытья. Кто знает, иногда думала женщ и на, какую еще деталь ее жизненного пазла хранит горбольница в своих стенах и по д валах…

Историю о том, как бабушка Ульяна оказалась в неказистом домишке, Наташа узнала через много лет от маминой сестры, тетушки Дины. Драматический эпизод семейной саги оказался связанным с непутевым бабушкиным мужем. Когда семья решила перебраться в Новосибирск из небольшого городка в Кемеровской области, дед Григорий то ли потерял по пьяному делу, то ли промотал на любовниц довольно большие деньги, полученные от продажи добротного каменного дома на их прежнем месте жительства. Оставшихся средств хватило только на небольшой домишко. В нем дед поселил супругу с детьми, а сам отправился искать счастья по белу свету.

Прекрасный специалист-ветеринар, лечивший в основном лошадей, дедуля отличался и другими, менее похвальными качествами. Видный собой, обладавший яркой восточной внешностью, Григорий был лихим выпивохой и бабником. Наталье довелось видеть его несколько раз в жизни, когда он, неизвестно откуда, на некоторое время возвращался к родному порогу. Трезвым она дедушку не заставала ни разу. Напившись, он пел всегда одну и ту же песню: «Эх, загу-загу-загулял, загулял парнишка, парень молодой. В красной рубашоночке, хорошенький такой!»

С бабушкой Ульяной жил младший неженатый сын, дядя Павел. Остальные трое ее детей уже обзавелись семьями и разбежались по своим углам. В домике на Сакко и Ванцетти помимо просторной прихожей, служившей одновременно кухней и столовой, имелось две небольших комнатки. После того как старшие птенцы вылетели из гнезда, бабушка в малюсенькой боковушке обосновалась сама, другую, побольше, отдала сыну-студенту.

В комнате дяди Павла девочке особенно нравилось бывать. Здесь было множество предметов, возбуждавших детское любопытство. Над потертой кушеткой висел автопортрет молодого человека, старательно срисованный им с собственной фотографии по клеткам. Большой лист ватмана, расчерченный на клетки, с началом нового рисунка лежал на письменном столе. Работа, по-видимому, на определенной фазе застряла. Во всяком случае, Наташа ни разу не видела, чтобы в ней хоть что-то изменилось.

На кушетке нередко валялась гитара, на которой никто не играл. Наташе не запрещали трогать инструмент. Поэтому всякий раз, обнаружив гитару, она принималась забавляться с ней, как мартышка с очками. Музыкального дара, к глубокому сожалению, в ребенке это не пробудило.

Однажды на спальном месте дядюшки Наташа увидела вместо гитары небольшой томик в сером коленкоровом переплете. На темном фоне обложки красовался бордовый силуэт стройной дамы в старинной одежде. Ниже шли темные печатные буквы. Не без усилия связав одну букву с другой, девочка смогла прочитать: «О. Бальзак. Озорные рассказы». И название, и рисунок на обложке – все это чрезвычайно заинтересовало любопытное дитя, но знакомству с мировой классикой быстро положил конец дядюшка, вырвавший книгу из рук племянницы.

Когда она принялась хныкать, родственник лаконично объяснил:

– Мала еще. Это для взрослых.

…Вот тогда-то, – подумала Наталья Алексеевна, – я, наверное, и начала ощущать, что детские книги с яркими слащавыми карти н ками не вызывают в душе ничего, кроме скуки, и при первой возмо ж ности начала проникать в шкафы со взрослыми издани я ми…

* * *

Первый настоящий деревянный шкаф со стеклянными дверцами, плотно забитый книгами, появился в доме, когда Наташа училась в первом классе. К этому времени в жизни ее отца Алексея Михайловича появилась новая женщина. Вторая отцова жена преподавала биологию в школе и вместе со сводом новых правил внесла в семью любовь к литературе. В небольшом семейном книгохранилище поселились не только ботанические справочники и методички по зоологии, но и пухлые тома художественной литературы.

Интерес к ним проснулся позже, а на первых порах самой любимой книгой для девочки стал толстый тяжеленный «кирпич» какой-то энциклопедии в твердом ярко-желтом переплете. Кроме мелкого убористого текста в издании было много цветных картинок с изображением цветов, растений, животных. Особо интересовали Наташу обитатели океана. С упоением и некоторой опаской разглядывала она рисунки осьминогов, каракатиц, электрических скатов, разнообразных акул, раскрывших огромные зубастые пасти.

Беспрепятственный доступ к сокровищам книжного шкафа имели только взрослые. Первоклассница не могла просто попросить у новой матери интересную книгу. Поэтому общение с любимым изданием происходило тайно. Натка и в темноте могла безошибочно нащупать его на полках. Когда рядом не было мамы (отец в доме появлялся, как правило, поздно вечером), девочка с замиранием сердца открывала скрипевшие дверцы шкафа, быстренько вытаскивала заветный том, моментально находила нужную страницу и углублялась в созерцание морских гадов. Почему это зрелище завораживающе действовало на детское сознание – сказать трудно, но факт остается фактом.

Отчего детям запрещалось без разрешения взрослых рыться в книжном шкафу, девочка поняла в тот момент, когда среди прочих книг обнаружила издание в ветхой потрепанной обложке с изображением ребеночка, свернувшегося калачиком внутри женского живота, и надписью «Справочник по акушерству». Начав его листать, Наташа открыла для себя много интересного. Черно-белые иллюстрации подробно, со всех ракурсов и в разрезе показывали процесс выхода младенца из материнского чрева.

Вид довольно крупной головки, показывающейся из узкого отверстия, привел будущую женщину в недоумение, смешанное со страхом. Казалось невероятным, как может маленький человечек пролезть буквально через щелку, чтобы оказаться в мире, где ему, по большому счету, рады далеко не всегда и не все. О том, каким образом ребеночек попадал в материнское лоно, картинки учебника не показывали. А юной читательнице и в голову не пришло заинтересоваться столь деликатным вопросом…

Кочевая жизнь семьи, ряд трагических событий, вечная борьба за выживание – все это не оставляло взрослым места для умильных бесед с детьми об их появлении на свет. Никто, разумеется, не вешал лапшу на уши насчет аистов, капусты и прочего, но основ физиологии в семейных беседах никогда не касались. Не то чтобы это являлось каким-то табу, а просто к данной теме не возникало особого интереса.

Как деревенское дитя Наташа видела, как общаются меж собой представители животного мира, но ничего «запретного» в этом не просматривалось. Ей долгое время казалось, что бык, взобравшийся на корову, или песик, пристроившийся сзади к своей подружке, просто так играют друг с другом.

В глухой, забытой Богом и людьми деревне, куда семью Черновцов занесло, когда отец окончил сельхозинститут, про девиц, родивших вне брака, говорили: «нагуляла». Маленькая девочка думала, что молодые люди сначала гуляют, а потом у них рождаются дети. Сам процесс гуляния, как и то, что во время него происходит, – все это стало понятно лишь в пору чтения любовных романов. (Ох, не зря в доисторические времена сильно не одобряли подобного чтива строгие маменьки! Очевидно, на собственном опыте они ведали, какую опасность для юных наивных натур таят подобные писания…)

У школьницы-хорошистки знакомство с волнующей и дотоле неведомой стороной взрослого мира началось с чтения толстенного романа «Гений», написанного классиком американской литературы Теодором Драйзером. Было ей в то время лет одиннадцать, училась в четвертом классе.

Сюжет повествования отличался традиционностью и незамысловатостью. Речь шла о том, как скромный молодой человек, обладающий ярким талантом, из рисователя рекламных картинок превратился в модного художника. Он пробился в мэтры, стал по настоящему богат, но по дороге растерял как дарование, так и высокие моральные качества, достигнув полного морального и физического опустошения.

Проблемы спивающихся американских художников вряд ли интересовали Натку сами по себе. Но с первых же страниц романа ей открылся огромный захватывающий мир Нью-Йорка двадцатых годов и людей, населявших его. Все это было ново, захватывающе, необычно среди убогого сельского окружения. С таким же увлечением она могла бы прочесть, наверное, про жизнь марсиан или венерианцев.

Особую статью составляли отношения главного героя с женщинами. Затаив дыхание девочка-припевочка следила за перипетиями и хитросплетениями сюжетной канвы. Особой откровенностью и физиологичностью повествование не отличалось. По нынешним раскованным временам оно показалось бы вовсе невинным, но тогда, когда секса в СССР вроде как и не было, чтение таило в себе немало крамолы.

По множеству намеков, эвфемизмов, ярких метафор юная читательница могла домыслить процесс. В общих чертах она уже немного знала о том, что происходит с влюбленными мужчиной и женщиной, когда те остаются наедине, Чувствуя, как щеки горят от стыда, прилежная (впрочем, не слишком) четвероклассница торопливо глотала страницу за страницей, одновременно чутко прислушиваясь, не появятся ли на пороге взрослые.

Через какое-то время школьница усовершенствовала процесс чтения. Усевшись за приготовление уроков, она сразу же хваталась за увлекательное чтиво, а рядом лежал раскрытый на нужной странице учебник. Как только в комнате появлялся кто-то посторонний, Натка мигом водружала учебник на книгу и начинала усиленно всматриваться в скучные строки.

Потом свершилось еще одно великое открытие. Оказалось, читать можно и на уроках. Парты, за которыми ученики сидели в школе, были снабжены откидывающимися крышками. Между основной частью парты и крышкой имелась щель примерно сантиметровой ширины. Держа книгу на коленях и постепенно передвигая текст снизу вверх, можно было спокойно читать через щелку, не привлекая ничьего внимания. Во всяком случае, любительнице литературы так некоторое время казалось.

Увы и ах, этому заблуждению суждено было внезапно рассеяться! Классе в шестом на уроке литературы читательницу-нелегалку поймала врасплох классная руководительница Эмма Валентиновна. Увлеченная чтением Наташа не заметила, как учительница неслышно подошла сзади. Похвалив девочку за любовь к ее предмету и тягу к филологии, литераторша забрала книгу, объявив, что вернет ее только отцу лично в руки, когда тот навестит школу.

…Под перестук колес Наталья Алексеевна вспоминала охв а тившее ее тогда уныние. Девочка понимала, что дома ее ожидает е с ли не взбучка, то тягостное нудное нравоучение. Единственное смягчающее обстоятельство: чтиво в тот раз оказалось не «кр а мол ь ным»…

Любовь к иностранной художественной литературе, проснувшаяся в душе отроковицы, не всегда укладывалась в рамки, установленные семьей и школой. Сельская библиотека (в ней Наташа стала активнейшим читателем) комплектовалась по принципу «с бору по сосенке». Найти на полках можно было все – начиная от замусоленного «Справочника механизатора» до не менее потрепанных романов Эмиля Золя и Гюи де Мопассана.

Девочки, работавшие в библиотеке, набирались из числа не поступивших с первого раза в вуз выпускниц-десятиклассниц, вынужденных кантоваться абы где до следующих вступительных экзаменов. К увлечению Наташи они относились лояльно, позволяя беспрепятственно рыться в небогатом книжном фонде. Им было попросту все равно, кто какие книги берет в их хранилище мудрости и знаний. Поэтому пятиклассница смело просила их вписать в ее читательский формуляр и «Госпожу Бовари», и «Манон Леско», и множество других, не менее волнующих повествований.

О возможном контроле со стороны родителей опасений также не возникало. Мать, Зоя Максимовна, была замотана множеством дел, а не менее занятый отец, скорее всего, не прочел в своей жизни ни единого зарубежного романа. Постоянным источником его теоретических знаний всю жизнь оставались идеологически выдержанные газеты, такие как «Правда» и «Известия». Каждый вечер, в какой бы час Алексей Михайлович ни вернулся домой, он допоздна шуршал черно-белыми страницами, очевидно, полагая найти в них ответы на какие-то свои вопросы. К тому же положение руководящего работника невольно обязывало к подобного рода политинформациям.

Вхождение в мир взрослой серьезной литературы оказало своеобразное влияние на процесс становления и развития юной сельской барышни. С какого-то момента она начала жить в удивительном двойном мире. Одну его половину составляли прекрасные европейские города, экзотические заморские страны, в которых жили удивительные люди, опутанные сложнейшими взаимоотношениями, совершавшие необычные поступки. В той половине мира, где суждено было обитать девочке, существовало несколько улиц с пыльными дорогами и домами разной степени убогости, опостылевшая школа, однообразный семейный уклад с чередой набивших оскомину домашних работ.

В этой половине мира все, кого она знала, занимались выживанием, много и тяжело трудясь ради элементарного прокорма и удовлетворения других весьма скромных потребностей. Не составляла исключения и так называемая сельская интеллигенция. Почти у всех на плечах висели огороды с необъятными картофельными делянками, в сараях квохтала, похрюкивала и помыкивала (то бишь мычала) всяческая съедаемая в свое время живность.

В прекрасную половину мира Наташа ныряла при первой же возможности и, склонившись с тяпкой над какой-нибудь огородной растительностью, в мыслях оказывалась то в славном городе Париже, то в каменных джунглях Америки, а то и вовсе в сказочной Индии. Превратности судьбы мадам Бовари, похождения дамы с камелиями занимали ее куда больше, нежели отметки по химии или математике. Фантастическая машина времени, придуманная Гербертом Уэллсом, для девочки являлась вполне реальной. Она с легкостью переносила ее не только во времени, но в мгновение ока могла доставить в любую точку пространства. Для этого требовалось всего лишь открыть нужную страницу. Понятия «виртуальная реальность» еще не существовало, но она, эта реальность, не отпускала от себя ни на шаг.

* * *

Но все эти книжные заморочки начались значительно позже. Бабушкин домик, от калитки которого Наталья Алексеевна пустилась в своих воспоминаниях в путь, несколько лет видел в своих стенах еще совсем юное неиспорченное дитя. Дитя это лезло, куда могло, всюду совало любопытный нос, дружило с сидевшей на привязи громкоголосой овчаркой, радовалось походам в гости, в общем делало все то, что обычно делают маленькие девочки.

У бабушки молодое семейство появлялось периодически, набегами. Родители имели собственное пристанище – комнату в общежитии. В ней ютились они сами, новорожденная девочка-дюймовочка Ната да старенькая прабабушка Анисья, ставшая первой нянькой младенцу.

Бог послал старушке долгий век. Несмотря на многочисленные жизненные неурядицы, прожила она почти девяносто пять лет. Родилась бабуся в 1868 году, через семь лет после отмены крепостного права, а отбыла в мир иной в то время, когда космические корабли уже вовсю бороздили просторы вселенной. Возможно, причиной столь длительной жизни явилось одно простое обстоятельство: прабабушка Наташи ни разу не общалась ни с одним врачом…

– Иногда, – вспоминала тетушка Дина, – бабушке Анисье становилось совсем плохо, и я ее уговаривала показаться врачам. Но слышала всегда один и тот же ответ: «Еще чо! Они найдут че-нить да замучут совсем!»

До рождения правнучки Наты, пока Григорий, лихой сынок бабушки Анисьи, мотался по работам, любовницам, очередным женам и распевал песню про красную рубашоночку, она жила с его детьми и с первой, самой надежной невесткой – Наткиной бабушкой. Потом бабулю забрала к себе Наткина мама, затем ей довелось пожить в новой семье Алексея Михайловича. В конце концов Григорий забрал матушку к себе, и последние дни свои она провела под крышей дома разгульного сыночка. Конечным ее пристанищем стало Заельцовское кладбище. Никого из родственников Григорий по пьяной лавочке на похороны не пригласил, поэтому место захоронения бабушки Анисьи осталось неизвестным для всей родни.

С этой прабабушкой, которой к моменту рождения правнучки было уже сильно за восемьдесят, девочка Наташа, по причине сильной занятости родителей, проводила большую часть времени. Из-за почтенного возраста и множества домашних хлопот бабуле не всегда удавалось держать подопечную на коротком поводке. Едва научившись уверенно стоять на ногах, а тем более бегать, Натка при каждом удобном случае улепетывала от своей воспитательницы.

Поскольку дело происходило в общежитии, то, оказавшись на свободе, шалунья сразу ныряла в первую же открывшуюся дверь. Этаж, где проживала семья, был женским. В любой из комнат, куда ей удавалось проникнуть, девчата с удовольствием хватали девочку в охапку, начинали возиться, играть с ней, как с куклой.

Потеряв правнучку, старушка встревоженно обходила помещения в поисках беглянки. Однажды бабуля зашла к студенткам, у которых Натулька в тот момент обреталась. Заслышав в коридоре шаркающие шаги, те быстро посадили ребенка на стоявший в углу высокий шкаф.

– Девки, вы Наташку нашу не видели? Куды ее опеть окаянный унес? – приступила к расспросам бабушка Анисья.

– Нет, не видели! – в один голос отвечали девчата.

Во время беседы девочка мышкой сидела под самым потолком, боясь пошелохнуться. Во-первых, ей было страшно. Для двухгодовалой крохи шкаф казался высоченным, как гора. Во-вторых, очень не хотелось обнаруживать свое присутствие, дабы не быть отправленной на постоянное место жительства.

Общажный вольный быт не только наложил в детстве определенный отпечаток на личность Наташи, но сопровождал ее на продолжении многих лет жизни. Как ни мечтала она об уютной оседлой домашней жизни, верховный планировщик ее судьбы строил маршрут по своему усмотрению. Сначала семью родителей бросало с одного места на другое, затем сама Наталья уехала учиться в другой город, где пришлось поселиться в студенческом общежитии.

В Кемерове она поступила в вуз с довольно-таки дебильным названием «Институт культуры». Естественно, все студенчество «Кемерухи» именовало учебное заведение не иначе как «институт культуры и отдыха». Впрочем, этому вузу еще относительно повезло с наименованием. Студентов Института пищевой промышленники зубоскалы величали не иначе как «колбасниками», а само имя храма знаний в их интерпретации звучало: «институт колбасной промышленности». Над «колбасниками» издевались, но многие «культуристы» и «технари» в душе им завидовали. В те времена повального дефицита приближенность к колбасным и прочим продуктовым изделиям, хотя бы и в перспективе, означала возможность попасть в касту избранных.

После окончания Института культуры молодая специалистка Наталья начала работать в библиотеках Новокузнецка, Новосибирска. И всюду, почти до тридцати лет, ее сопровождала все та же узенькая коечка, утлая лодочка в бурном общежитском бедламе. Первую собственную крышу над головой Наталье удалось заиметь почти в бальзаковском возрасте. Однокомнатную квартиру (не без протекции отца) предоставил номерной оборонный завод, где она отработала несколько лет.

По-видимому, с младенческого же возраста, со времен сельхозинститутской общаги зародилась у нее любовь к хождению в гости, интерес к другим людям, их житью, быту. Отца после окончания вуза отправили по распределению в тьмутаракань – в село Усть-Ламенка, притаившееся на краю болот и лесов Венгеровского района. Наташа с младшей сестрой оказались под попечительством все той же прабабушки Анисьи.