Текст книги "Майя (СИ)"
Автор книги: Галина Юст
Жанры:
Роман
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
«Вот это я понимаю приём!»– довольно потирая руки, воскликнул Василий, затем предложил своему собутыльнику:
«Давай, Никодим, разливай по стаканам, ну «Будьмо!»
-А что же это ты, хозяюшка, с нами не пьёшь? Неужто, брезгуешь?-обратился неуёмный Василий к Дусе.
-Нельзя мне пить, язвой страдаю– отвечала она ему.
-Ну, тогда за твоё здоровье, Евдокия Андреевна – многозначительно посмотрев на молча стоявшую у входной двери Дусю, Василий опрокинул залпом в рот очередной стакан самогонки и, громко чавкая, стал заедать его огурцом.
Через полчаса, опорожнив половину бутыля, оба полицая «не вязали лыка» и стали во всю глотку горланить песни.
-Вы ко мне зачем приехали?– в сердцах спросила Дуся.
-Так на тебя, красавица, посмотреть– хитро прищурив тусклые глазёнки, прохрипел Василий.
-Посмотрели и будет! – и, потеряв всякое терпение, Дуся добавила – Не пора ли вам на службу возвращаться?
-Когда ты права, то права, ничего не скажешь. Никодим мы и вправду загуляли, поехали назад, пока нас не хватились.
Не забыв прихватить с собой бутыль, оба полицая взобрались на телегу и к невообразимой радости хозяйки, убрались восвояси.
-Я уж не знала, как от них избавиться– произнесла с облегчением Дуся, глядя вслед удаляющимся мерзавцам.
-Евдокия Андреевна, вы не обижайтесь, но мне кажется, что этот Василий к вам не равнодушен– проронила, сидевшая в углу девушка.
-Ты правильно подметила, милая, он проходу мне смолоду не давал, только сердце моё к нему никогда не лежало. От червивого яблока, Майя, за версту воняет, так и с ним, гнилой человек, ну куда ему до моего Коли. Отец Васьки, слыл на селе крепким хозяином, старика при Советской власти, раскулачили да в Сибирь угнали, он там поди и сгинул, а сынок у тётки своей прятался, матери Никодима, так, что эти двое между собой двоюродные братья. В его родительском доме разместили сельсовет, так он у родных все эти годы жил, а в голодомор исчез куда-то из села, назад вернулся, когда немцы пришли, вот и лезет из кожи вон, хвостом перед ними виляя, да на людях вымещает накопленную за годы ненависть.
-Тётя Дуся, я их видела среди карателей, разгромивших партизанский отряд– заметила Майя – а легенду для меня вы ловко сочинили, спасибо вам большое!
-Что ты, я сама не знаю, как это получилось, наверное со страху, а парочку эту иначе, как поганцы, никто в селе не называет, злые они люди. Недоумок Никодим у братца своего всегда в подчинении ходил, а Васька мужик хитрый, во всём свою выгоду найдёт и опасный, как гремучая змея, особенно сейчас, когда власть над людьми заимел. Детей теперь из схрона выпускать днём нельзя, поди знай, когда этим подлецам вздумается ещё раз к нам наведаться.
Назавтра, Дуся с Майей, оставив малышей одних, с неспокойным сердцем поехали в село к старосте и, как ведётся, привезли ему в лукошке яиц и мёду, за что без особых проволочек получили для Майи новое свидетельство. Теперь она официально стала Майей Викторовной Гнатюк, враз помолодевшей на два года.
Проезжая по селу, Дуся решила на минутку заглянуть к бабе Горпине и отдать ей приготовленный гостинец.
-Доброго вам здоровья, крёстная– поздоровалась с Горпиной Дуся– вот медку вам принесла, возьмите.
-Ой, спасибо тебе дочка, что не забываешь меня старую, а это с тобой, кто– же такая будет?– полюбопытствовала пожилая женщина.
-Это Майя, племянница Коли, живёт сейчас у меня.
-Выходит это Зинаиды дочка?– уточнила Горпина-Слышала я, что она вместе со свекровью в пожаре на Крещатике погибла, упокой Бог их души. Это хорошо Дуся, что ты за сироткой приглядываешь, сразу видно, славная она дивчина, вот только худая больно.
-Так– то она после тифа – объяснила Дуся– но ничего, как говориться:» были бы кости, а мясо нарастёт». А, вы , крёстная, как сами-то справляетесь?
«Плохо Дуся, ой, как плохо! Больно на людскую обездоленность глядеть. От фашистов, будь они прокляты, совсем житья нет, последнее забирают. Мы все поначалу, как думали, вот придут немцы, культурные люди, и, как обещали, разгонят колхозы и землёй нас по справедливости наделят, а на деле всё получилось иначе. Сколько горя они принесли людям за этот первый год войны, не перечесть, скольких по лагерям сгноили, скольких по ярам постреляли, а деточек наших насильно, в рабство на работу в Германию угоняют. Лютуют нелюди, чуть, что пытают, казнят, вешают. Давеча, фельдшера нашего и ещё двоих молодых женщин, привселюдно повесили за пособничество партизанам, а нас всех согнали на это зрелище смотреть. Два дня висели они, нам в назидание, облепленные мухами, пока родственники повешенных не сняли их похоронить. Так Васька с Никодимом, вот уж пара ублюдков, как их только земля держит, узнав, кто именно сделал, выпороли горемычных на подворье сельской управы. Каждый божий день грабят нас по чёрному: то конфискуют продукты, то лошадей, то скот угоняют, а селяне за спиной у ненавистников шепчутся:» Сталин оставлял в нашем хлеву по крайней мере одну корову, а немцы отнимают и эту. « Теперь люди, несмотря на запугивание и казни, чем могут помогают партизанам, а те всё больше докучают фашистам. Народная молва и к нам донесла, что в лесах и плавнях близ Троещины, разместилась целая партизанская армия и не даёт покоя немецким подразделениям в Киеве. Фашисты, в отместку, полностью сожгли окрестные села, а населявших их крестьян частично вывозят в Германию. Ты Дуся, скотину после утренней дойки до вечерней в лесу прячь, а не– то заберут.»– посоветовала Горпина.
В своё время Кейтель рекомендовал оккупационным властям навести на Россию такой страх, который бы изначально подавил у населения чувство протеста, но фашистский террор возымел обратное действие, подняв небывалое движение сопротивления германскому режиму.
* * *
Спасшихся от расстрела или сбежавших из гетто евреев в партизанские отряды, по прежнему брать не хотели, из– за господствующего в них антисемитизма и этим страдали не только простые партизаны или их командиры. Так начальник Центрального Штаба партизанского движения П. К. Пономаренко направил осенью 1942 года командирам партизанских подразделений радиограмму, запрещающую принимать в отряды евреев, для которых подобный отказ был равносилен смерти. Евреи, в борьбе против фашистов, были вынуждены организовывать свои партизанские отряды, показывая при этом чудеса храбрости, ведь познавшим ужасы гетто терять было нечего. Кроме боевых действий, главной целью таких отрядов было спасение, как можно большего количества евреев. Так. например, в отряде братьев Бельских, в Белорусской пуще, выжили в немецкую оккупацию 1230 человек.
* * *
В лесничество к Дусе повадились не только братцы– полицаи, но и немцы за мёдом. Раз в неделю приезжали два молодых солдата на мотоцикле с пустым молочником и забирали полный, традиционно просили:» Мутер, яйко, млеко», иногда садились за стол и выпивали по стакану молока, а затем уезжали. «Вот ведь, тоже чьи– то дети.»– говаривала Дуся, задумчиво смотря им вслед.
Подоив корову, и, захватив с собой лукошко, Майя погнала её пастись в лес, в укромное место. После прошедшего дождя пахло влагой и прелой землёй, летняя жара спала и в эту первую неделю сентября, стоял разгар грибной погоды. Тут и там виднелись коричневые шапочки семейных колоний опят. Собрав полную корзину, Майя отправилась в обратную дорогу.
Тем временем, на пасеку вновь пожаловали Василий с Никодимом и, усевшись за стол, стали досаждать хозяйке расспросами:
– Куда это твоя племянница подевалась? Мы вона сколько сидим, а её всё нет.– не унимался Василь.
-По грибы в лес подалась– звучал ответ Дуси.
-Какая-то странная она, слова никогда не скажет, всё глаза вниз опускает, что-то с ней не так, вот только не пойму что?– никак не мог успокоиться полицай.
-Вот и братец твой, как я погляжу, тоже в ораторы не выбился и единственно куда смотрит, так это на дно опустевшего стакана, ты же его странным не считаешь, а к бедной сироте цепляешься. Стесняется она вас.– заключила Дуся.
-Ох и колкий у тебя язык, Евдокия, всё– то ты пользуешься моим добрым к тебе расположением»– грозя Дусе пальцем, отвечал Василий.
Внезапно, в комнате прозвучало чьё-то громкое чихание. Дуся, не растерявшись, притворилась, что тоже чихает и, услышав от Василия:» Будь здорова, хозяйка!», поблагодарила его, а затем метнулась за кастрюлькой с варёными яйцами и поставила её на стол. Приглушенное чихание раздалось вновь и полицаи поняли, что в доме есть кто-то ещё.
«Сама скажешь, кого прячешь или нам искать придётся, что молчишь, словно язык проглотила» – зло прошипел Василий замершей на месте Дусе. Обыскав дом, и, никого не найдя, он приказал брату:
»А ну, Никодим, сдвинь стол, посмотрим нет ли под этой дерюгой лаза в подполье.» Через минуту, открыв люк, полицаи вытащили из схрона испуганных Лею и Милю.
«Так вот кто тут прячется, смотри, Никодим, это те самые жиденята, которых мы с тобой не досчитались в прошлом году, Я то думал, что они давно с голоду подохли, а их оказывается кое– кто здесь приютил, но мы это легко исправим, одним махом свернув им шеи.»– и схватив детей за грудки, Василий стал трясти и изгаляться над ними. От страха Лея обмочилась, а маленький Миля храбро кричал: »Отстань от моей сестры, бандит!», но получив оплеуху замолчал. Дуся бросилась вырывать детей из рук полицая тоже крича: »Побойтесь Бога, это же дети малые, что вы делаете, ироды окаянные!» Никодим, сильным ударом кулака, отбросил её на пол.
Выйдя из леса, Майя издалека узнала телегу полицаев. Подойдя ближе к дому она услышала крики и увидела в открытом окне происходящее. Вынув из под крыльца припрятанный пистолет, девушка резко открыла входную дверь и вошла внутрь. Оба братца повернули головы в её сторону, не раздумывая, она выстрелила в лоб, стоявшему ближе Никодиму, а затем в Василия, убив обоих наповал, на лицах полицаев так и застыло выражение недоумения. В наступившей тишине, ещё не успев осознать случившееся, все явственно услышали приближающийся рокот мотоцикла и с возгласом:» Немцы!« заметались по дому. Майя подтащила мертвого, более тщедушного, Василия к открытому люку и столкнула его вниз, здоровенную тушу Никодима, они вместе с Дусей с трудом отправили за братом, бросив вслед окровавленный половик.
«Дети, полезайте быстро на лежанку и накройтесь одеялом, Евдокия Андреевна, я в доме приберусь, а вы телегу полицаев в лесу спрячьте «– раздала всем указания Майя и стала приводить в порядок горницу. Приехавшие солдаты были в приподнятом настроении, сели у стола отдохнуть, не спеша пили молоко, что– то обсуждая между собой. Блондинистый солдат, подмигнув Дусе, стал насвистывать весёлую мелодию, его напарник вынул губную гармошку и пустился на ней её наигрывать. У них ловко получалось, но обе женщины были настолько напряжены, что у Дуси от волнения тряслись руки и она спрятала их под передник. А Майя заметила на противоположном конце скамьи фуражку полицая и, не придумав ничего другого, просто уселась на неё, с нетерпением ожидая конца этого бесплатного концерта. Под Дусино: » Гут, гут.» солдаты забрали молочник с мёдом и уехали. Евдокия и Майя, обняв детей, застыли без сил на скамье.
Глава 4 Неожиданная развязка.
Тик– так, тик– так, как ни в чём не бывало, отстукивали ходики, билась, пытаясь освободиться, запутавшаяся в оконной занавеске муха. Всеобщее молчание нарушил Миля, сказав виновато:«Тётя Дуся, Майя, не сердитесь на меня, я чихнул нечаянно.»
«Что ты, малыш, разве на такого храброго мальчика можно сердиться»– целуя Милю в голову, нежно сказала Дуся, а Майя добавила:» Я тоже думаю, что нельзя.»
«Это Майя по настоящему храбрая, она застрелила этих гадов, так им и надо! Они убили наших родных, убийцы! Пусть горят в аду!»– прокричала в гневе Лея.
-Ах, моя дорогая, фашистские холуи и их хозяева устроили нам ад на земле и мы все храбрые потому, что пытаемся в нём выжить.– гладя девочку по голове, проникновенно сказала -Майя.
-Интересно, чему это солдатики сегодня так радовались?– перевела тему Дуся.
-Я поняла из их разговора, что немцы ещё в июле начали обширное наступление в излучине Дона, хотят прорваться и захватить Кавказские месторождения нефти, идут сильные бои, и хотя наши стоят насмерть, германцы уверены в своём успехе, вот и веселятся.– пересказала услышанное Майя.
-Господи, когда же этому будет конец?-взмолилась Дуся на образа, а затем стала размышлять вслух:
«Что же нам с мертвецами теперь делать? Как их с подполья вытащить? Этот громила Никодим наверное больше центнера весит, как нам с такой тушей справиться?»
-Тётя, не переживайте, мы вам поможем– заявили Лея и Миля.
-Спасибо, мои хорошие, нам сейчас любая подмога пригодиться, недаром говорят: «что комар, то и сила».– с серьёзным видом отвечала малышам Дуся.
-Евдокия Андреевна, а если попробовать обвязать труп верёвкой, а потом к лошади привязать, может с её помощью нам удастся это сделать.
-Ну, Майя, у тебя не голова, а дом советов. А что, попробовать можно, что мы теряем– рассуждала Дуся и с сомнением добавила– Вот только не знаю, выдержат ли верёвки. И они, всем скопом, активно взялись за дело: вязали, толкали, тащили, пыхтели, помогая Сивому, и наконец вытащили Никодима из люка.
-Давайте чуточку отдохнём, а потом вторым займёмся, с ним полегче будет – вытирая передником пот с лица, объявила хозяйка дома и повернувшись к Майе, озабоченно сказала: – ой, детка, неспокойно у меня на сердце, эти сволочи, поди сказали своим, что к нам едут, а сами в село не вернутся. Кого в их исчезновении заподозрят? Не ровен час, за нами на расправу карателей пришлют! Надо поскорее в лес бежать!– и засновала в растерянности по дому.
-Тётя Дуся, когда вы в погреб за огурцами ходили, я слышала, как они между собой о каком-то важном грузе говорили, который на станцию прийти должен. Туда охраны нагнали и они тоже получили приказ явиться– вспомнила, между делом, Лея.
-Евдокия Андреевна, если мы погрузим обоих на их же повозку, подвезём в сумерках к станции и бросим, на нас тогда никто не подумает-предложила Майя.
-В любом случае это лучше, чем прятаться в лесу, но на станцию я сама поеду, а ты останешься за детьми приглядеть. – распорядилась Дуся.
Оставшись на хозяйстве, Майя прибрала в схроне и в доме, покормила голодных детей, подмела крыльцо и заметила оставленную возле него корзину с грибами. Чистить их уселись все трое. Майя, неожиданно для самой себя, уронила нож и захлебнулась в рыданиях.
-Почему, ты, плачешь?– испуганно спросил её Миля.
-Я никогда не стреляла в людей, это было так просто и одновременно настолько гадко, что с того самого момента меня, не переставая, тошнит.– призналась Майя.
-Ты, стреляла в врага, защищаясь и спасла всех. Если бы ты их не убила, эти скоты убили бы нас. Они не стоят наших слёз!– сказала строго Лея.
Майе подумалось: «Вот ведь, война-лиходейка, бессердечно украв у детей детство, заставила их так быстро повзрослеть, маленькая Лея рассуждала, как много повидавшая на своём веку старуха; как не оставив выбора, доведённым до полного отчаяния малышам, позволила стать участниками всей этой гнусности, случившейся сегодня.» Они не спали, волнуясь за Дусю, но вскоре, Милю, утомлённого пережитым, сморил сон прямо посредине недосказанного предложения, а за ним и Лея, положив голову на скрещённые руки, мирно засопела, сидя за столом.
Развешивая на крыльце, нанизанные на нитку грибные гирлянды, Майе вспомнила, как перед самой войной, развешивала подобные вместе с ребятами на даче у Виктора. Перед глазами всплыла картина застолья, смеющиеся лица мамы, папы и бабушки, сплетенные под столом руки с любимым. От нахлынувшей волны щемящей грусти по родным и Илюше, на глаза вновь навернулись жгучие слезы.
От лесничества до железнодорожной станции было километров двадцать. Совсем стемнело, когда подъехав поближе, Евдокия заметила контуры привокзальных строений. Услышав немецкую речь, она слезла с повозки, отвязала от неё своего Сивого и со всей силы огрела кнутом запряженную лошадь, от удара она так взбеленилась, что во всю прыть поскакала вперёд. Приняв мчащуюся на них повозку за партизанский налёт, фашисты открыли по ней пулемётный огонь. Успокоенная неожиданной развязкой случившегося, Дуся, верхом на Сивом, растворилась в лесу.
Работы в хозяйстве было невпроворот: то спустить в подвал выкопанный и высушенный, чтобы не сгнил, картофель, то посеять на небольшом наделе озимые, то успеть до дождей перевезти припрятанный в лесу стожок сена. Измотанное, от бесконечных поборов, село голодало. Отдалённость же лесничества имела свои преимущества, так как в летний период, в лесу можно было спрятать корову, без которой прожить в такой голодный период с детьми не представлялось возможным.
На дворе стоял слякотный ноябрь, дождь лил и лил, как из ведра, закончился пчелиный сезон. Дуся с Майей припрятали в схроне два бидона с мёдом. Приехавшие в очередной раз, озябшие немцы, грелись у печки, проклинали поднявших голову партизан, сетовали на русское раздорожье, и на то, что не смогут приезжать за мёдом до весны, обсуждали между собой положение на фронте. Майя занесла охапку дров, и, прислушавшись к их разговору, отчётливо поняла, что немецкое наступление захлебнулось. Красной Армии удалось в тяжёлых боях удержать и заставить немецкую группировку глубоко увязнуть в обороне.Теперь, оба солдата, потеряв былую самоуверенность, выглядели обыкновенными, испуганными мальчишками, ещё не потерявшими веру в то, что армия Паулюса вырвется из кольца. Немцам явно не хотелось уезжать из тёплого дома, но боясь забуксовать на дороге, а тем более появления партизан, они были вынуждены покинуть лесничество засветло. В лесной домик пришли тихие будни и надежда на перелом в войне.
Вновь наступила зима. Мела позёмка, ветер зверюгой выл в трубе, безжалостно вытягивая тепло из дома. Как-то, в рано наступивших сумерках, раздавшийся осторожный стук в дверь, не на шутку переполошил всех домочадцев. « Кто– там?»-прозвенел встревоженный голос Дуси и в ответ прозвучало:
»Не бойтесь, свои, мать, свои.» На пороге стояли двое партизан. «Здравствуйте, Евдокия Андреевна , мы к вам от Ивана Петровича, жив он, здоров, воюет потихоньку, вам вот кланяться велел. Не поможете с продуктами? Ох, как надобно.»– сказал высокий черноволосый парень.
-Отчего– же не помочь добрым людям на правое дело, да вы хлопцы присядьте пока.– отвечала ему хозяйка дома и стала собирать в кошёлку картофель, яйца, мёд. Второй партизан, мужчина средних лет, прихрамывая, дошёл до скамьи и сел, со стоном протянув больную ногу вперёд.
-Что же это у тебя с ногой, мил человек?– спросила его Дуся.
-Ранило меня в бою, пуля насквозь прошла, а рана всё никак не заживает.– сокрушался партизан, передвигая замёрзшую ногу к печи.
-Судя по запаху загноилась ваша рана, потому и не заживает, надо вас перевязать– вступила в разговор Майя.
Промыв рану ромашковым настоем, она сняла с полки маленький горшочек и намазала его содержимым воспалённую поверхность ноги. «Эту мазь я приготовила по старинному рецепту моего дедушки, она хорошо помогает при заживлении гнойных ран, в ней в равных пропорциях гусиный жир и прополис. Вы мажьте её на рану два, а то и три раза в день, если не хватит приходите ещё, я вам новую приготовлю.»– объясняла Майя раненому.
«Спасибо тебе, дочка!»– благодарно ответил ей мужчина. Поев и отогревшись, партизаны взяли продукты и ушли в лес.
За повседневными заботами незаметно наступил февраль 1943 года. Дуся собралась на торжок обменять на мёд необходимые в быту вещи, но подняв бидон, так потянула спину, что не смогла разогнуться и Майя вызвалась съездить на рынок вместо неё. На базаре царило странно– приподнятое оживление, люди о чём-то шушукались между собой и расходились с радостным блеском в глазах. Совсем продрогнув, девушка наконец сторговалась со старым дедом, с редкой седой бородёнкой, обменять банку мёда на маленькую баночку гусиного жира, пару коробков спичек и соль и не устояв, поинтересовалась у него:
«Дедушка, вы часом не знаете, отчего это люди так повеселели, что произошло?»
«Как же людям не радоваться, милая– тихонько отвечал старик– добрая весть разнеслась по округе, получили фрицы от Красной Армии по зубам под Сталинградом, попали в « котёл» и тысячами сдались в плен. Нынче и немчуре не сладко придётся, не всё коту хозяйскую сметану лакать. Видать достало солдатиков назад от них пятиться, познали они свою силу, теперь погонят фашистских гадов с земли нашей! Нет больше сил терпеть их!»
В это морозное суровое утро, как– то по особому игриво скрипел снег под валенками идущей к саням Майи. Резкий бабий крик:
»Люди добрые, бегите, облава!»– разорвал в клочья праздничную атмосферу и все заметались кто– куда. Майя, пытаясь удрать, бросилась бежать по переулку, ведущему в церковь, но не тут то было. Немцы и полицаи плотным кольцом окружили село, хватали всех подряд, выгоняли прикладами людей из домов и, собрав на сельской площади, стали отбирать молодых и сильных, затем построили отобранных в колонну и, словно скот, погнали на железнодорожную станцию. Майя услышала напутствие смотревшей на неё сгорбленной Горпины:
»Береги себя, доченька!» и с горечью вспомнила слова старика с торжка о том, как Советские войска погонят немцев с нашей земли, но пока происходило обратное– немцы гнали советских жителей с их исконных земель в неволю, на работу в Германию. Она шла в толпе, таких же, как она, понурых, одетых кто в чём, людей, гонимых в безрадостную неизвестность, непомерная безнадёжность и тоска вновь охватили её душу, а в голове билось то с жалостью к себе, то совсем обескураженно:
«Когда же этим хождениям по мукам наступит конец? Как по дурному всё получилось. Увидит ли она когда– нибудь Дусю и малышей? Как они там без неё?» Улыбающееся, открытое лицо Евдокии, обнимающей Лею и Милю, возникло перед ней и горькие слезы в очередной раз потекли по щекам, как и у многих других, идущих рядом. Таким был этот, ещё один день из её жизни, вновь изменивший всё.
Глава 5 Остарбайтеры.
Ещё в феврале 1942 года управление военной экономики при германском главном командовании сухопутных сил, под грифом
»Совершенно секретно», подготовило меморандум о проблемах народного хозяйства рейха, в котором были приведены выдержки из доклада доктора Мансфельда:
»Сегодняшние трудности с применением рабочей силы не возникли бы, если бы мы вовремя приняли решение о широкомасштабном использовании русских военнопленных. В нашем распоряжении было 3,9 миллиона русских, из которых сейчас пригоден лишь 1,1 млн. Только с ноября 1941 года по январь 1942 года умерло 500 000 русских.» Пленные советские солдаты и офицеры, зачастую содержались в немецких лагерях под открытым небом или в вырытых землянках, дощатых бараках. Многие из них погибли от истощения, голода, холода, всевозможных болезней и без всякой медицинской помощи.
Столь затянувшаяся война, потребовавшая от Вермахта огромное количество солдат, отобрала у немецкой экономики столько же рабочих рук и их заменили 2 млн. выживших военнопленных и угнанной в рабство дешёвой рабочей силой, состоящей из жителей оккупированных территорий. Из Советского Союза по «Программе трудоиспользования« Эрнеста »Фрица» Заукеля были вывезены в Германию более 6 миллионов людей, только гражданского населения, из них почти половина из Украины. Среди всей этой массы гонимых, как песчинка в огромной дюне, затерялась одинокая Майя.
На станции, пригнанную колонну без лишних церемоний затолкали в вагоны для перевозки скота. В угол вагона солдат занёс старую выварку вместо туалета, но женщины и девочки стеснялись в присутствии мужчин справлять в неё нужду и терпели длинные перегоны до следующей остановки. Вонь стояла неимоверная, люди были так плотно прижаты друг к другу, словно селёдки в бочке, падать было некуда. Какой-то мужичок, пытаясь приободрить остальных, всё разглагольствовал о том, что всю жизнь мечтал посмотреть мир, да денег не имел, а тут на тебе, бесплатная оказия подвернулась, всё шутил, что в такой тесноте от стоявших морозов согреваться куда веселее. На редких остановках кормили жидкой баландой, в которой иногда попадался кусочек красной свеклы или тоненький листик капусты. От длительного стояния немели ноги, перестук вагонных колёс убаюкивал и многие, так и засыпали, стоя в этом колышущемся море шапок и платков, повиснув друг на друге.
Вскоре этап прибыл в третий рейх, а затем в пункт назначения, так по воле судьбы Майя оказалась в Баварии. Она хорошо помнила, как ещё до пакта с Германией, в советской прессе широко обсуждалось, что именно здесь, в Баварии, зародился нацизм. Отсюда всё и началось, с Мюнхенской пивной « Хофбройхаус», где 24.02.20 года Гитлер предложил переименовать Немецкую рабочую партию в Национал– социалистическую. Как невинно это выглядело: столы, заставленные тарелками с тушеной капустой и свиными сосисками, льющееся рекой пиво, под распевание народных напевов, а затем «Пивной путч» вылившийся в дикую пляску озверевших бесов.
Всю массу людей разместили в предварительном лагере. Он выполнял роль распределительно– сортировочного пункта. Из близ-расположенного здания вышли две женщины в окружении нескольких солдат. Одна из них, немка, фрау средних лет, одетая в гражданское, стала, что– то объяснять, вторая, заискивая перед ней, переводить. Фрау, неторопливо, отобрала среди вновь прибывших двадцать девушек, в том числе Майю, и приказала следовать за ней в здание из которого вышла. Здесь всем заправляла молодая гестаповка, фройлен Шульц. Девушкам приказали раздеться, помыться, затем каждую осмотрел врач. Фрау с переводчицей раздали, трясущимся от холода, девчатам цветастые вискозные платья и обувь. Выстроив всех в две шеренги, вышагивая между ними, фройлен Шульц произвела смотр и стала назидательно объяснять им их предназначение:
»Вам выпала большая удача, не горбатиться в шахте, а ублажать доблестных солдатов рейха получивших заслуженный отпуск за совершенные ими подвиги. Будьте с ними милы и благосклонны, не перечьте, много улыбайтесь.»
Когда переводчица закончила переводить, стоявшая во второй шеренге девушка возмутилась:
«Мы не солдатские подстилки, нас сюда привезли на работу, а не в бордель! Вы не имеете права нас принуждать!»
«Кто это сказал? Два шага вперёд, я объясню тебе твои права.»– холодно процедила сквозь зубы Шульц и стала стегать подошедшую девушку, непонятно откуда взявшимся, хлыстом. От ударов её лицо вмиг распухло и красно– багровые рубцы покрыли оголённые руки и ноги.
«Кто – нибудь ещё хочет, чтобы ему зачитали его права?» – ядовито– угрожающе поинтересовалась Шульц, похлопывая сложенным хлыстом по руке. Гнетущее ощущение обречённости, усугубил приход важного чина. Увидев вошедшего, Шульц сразу преобразилась в улыбающуюся, кокетливую девицу, и, забегав перед ним на цыпочках, льстиво приветствовала его.
«Я вижу, фройляйн, что вы уже отобрали новеньких, славно. Это именно то свежее мясо, которое так нравится моим парням, но думаю вы догадываетесь, что мой вкус остался прежним»– сказал гестаповец игриво поглаживая Шульц по выпяченному заду, на что последняя издала странное ржание, словно кобыла перед случкой.
Но в этот раз нам понадобится меньшее количество особей»– уточнил немец и стал расхаживать между девушками разглядывая их. Майя стояла уныло, уткнувшись взглядом в пол, но подняв глаза на фашиста, от страха чуть не упала в обморок, узнав в нём, всё того же, офицера с блеклыми глазами, с которым встречалась в Бабьем Яру. Её сердце колотилось так, будто собралось вырваться наружу и голову разрывал поток, панически мчащихся одна за другой, мыслей:
«Прошло полтора года, я изменилась, повзрослела, у меня выросла коса. Неужели узнает?! «– в ужасе спрашивала она себя, а в висках продолжало биться:
«Нельзя смотреть этому садисту в глаза, если действительно узнает– это конец! «– и она вновь тупо уставилась в пол.
Гестаповец прошёл мимо Майи, не вызвавшей у него особого к себе интереса, отобрал восемь самых рослых, грудастых девушек и, повернувшись к Шульц, приказал:
»Фройлен, распорядитесь отправить бунтарку в концентрационный лагерь Дахау, а остальных на трудовую биржу» и ушёл, забрав с собой восьмерых бесталанных девчонок.
»Бог покинул нас, мы не принадлежим самим себе, мы в руках дьявола, продолжающего издеваться над нами»– думала Майя, шагая в колонне с другими на биржу труда. Это заведение представляло собой натуральный невольничий рынок, где людей, как скотину выставляли на продажу и куда съезжались хозяева выбирать себе работников, не стесняясь, проверяли мускулы, смотрели людям в зубы. Больше всего ценились крепкие, выносливые или обладающие какой– то квалификацией работники, последних было мало, так как в основном среди привезённых остарбайтеров были молодые люди, которые в своей массе не успели закончить школу из– за войны. Часть людей отобрали на заводы Мессершмитта, самых сильных увезли, кажется в Пенцберг, на работы в шахту и на фабрику шарикоподшипников, других взяли батраками к сельским бауэрам, остальных разобрали по мелким предприятиям. Майя и ещё десять девочек попали к хозяину небольшого завода резиновых изделий. Каждой работнице повесили порядковый номер, а затем сфотографировали. Разместили их в бараке в рабочем лагере, обнесённом колючей проволокой, рядом за двумя рядами такой проволоки располагались бараки военнопленных. За соблюдением порядка и лагерного режима в бараке следила выбранная администрацией полька, та ещё стерва, у неё был настоящий талант всех изводить. Так случается с ничтожными людишками вдруг осознавшими, что имеют, пусть незначительную, но власть над другими.
Каждое утро, рабочих отвозили на работу, а вечером привозили назад в лагерь. Хозяина завода звали гер Клюге, был он полным, несколько суровым человеком, дело требовал неуклонно и спуску никому не давал. Девочки работали у станков по двенадцать часов, страшно уставали и постоянно были голодны. В противовес хозяину, мастер Бруно и его жена Зельда, жалели юных работниц и каждый раз раздавали им бутерброды то с маслом, а то и с колбасой. Работа была однообразной, иногда, чтобы не уснуть и не сделать бракованную деталь, за которую хозяин – скряга тут же вычтет из зарплаты, девочки, в его отсутствие, пели украинские мелодичные песни, то грустные и, пускали слезу в тоске по родным, то зажигательно – весёлые, иногда делились рассказами из прошлой жизни. Майя не держалась особняком, но больше молчала, о себе поведала девочкам легенду придуманную Дусей.
