Текст книги "Майя (СИ)"
Автор книги: Галина Юст
Жанры:
Роман
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
В мотоцикле сидели два огромных гитлеровца в касках с бляхами на груди и автоматами. Они проехали до конца улицы, освещая фарой дорогу и Майя увидела за последними домами открытое пространство, оказывается она шла в противоположном направлении. Немцы постояли освещая пустошь, прошили её автоматной очередью, видимо на всякий случай, вдруг там кто-то прячется, и, развернувшись, поехали назад. У перекрёстка остановились и, не заметив ничего подозрительного, повернули вправо. Как– только шум ночного дозора утих, Майя пошла назад по улице, прочь из города. Пересекла какой-то пустырь, заваленный всякой ерундой, падала, поднималась и наконец доковыляла до зелёной посадки. Дальше идти просто не могла, болело всё тело, рвали плечо, щека, спина, отваливались ноги. Выбрав дерево вокруг которого заслоном росли кусты, нагребла к ним кучу опавших листьев и, зарывшись в них, закрыла уставшие глаза, но заснуть не смогла, лежала, горестно вздыхая, и слёзы, одна за одной, побежали по щекам, прокладывая дорожки на грязном лице.
Кто знает, что преобладало в измученной душе этой хрупкой шестнадцатилетней девочки-подростка пережившей подобный ужас: животный страх дичи убегающей от своего преследователя; непомерная боль и горечь от перенесённых физических и душевных унижений; глумлений, чтобы сломать и растоптать; чувства безысходности и потерянности при столкновении со столь циничным и непостижимым жестокосердием, с которым были безжалостно убиты десятки тысяч людей и среди них её родные, подруги, знакомые; гнев от соприкосновения с людской подлостью, коварством и предательством, ведь Парасок и Панасюков к большому сожалению было множество; или присутствие этого огромного желания жить, позволившего ей дважды выбраться из мрака преисподней, а может быть всё перечисленное бушевало в ней разом, непомерно жгло сердце и выливалось жгучими слезами.
Она училась в советской школе и в божественную сказку сотворения мира не верила, но с пониманием относилась к тем, кто верил, считая, что человек не может жить без веры во что-то. Не будучи глубоко религиозным человеком, Майя любила национальные еврейские праздники, которые праздновали в семье. Обожала бабушкины ументаши с маком на Пурим, мацовую бабку с вишнёвым вареньем на Песах и особенно любимый торт-медовик, всегда украшавший стол на Рош-ха-шана – еврейский новый год. Ведь именно вера и соблюдение традиций позволили её народу сохранить свою индивидуальность. Раненая душа взимала руки к небу, люди в большинстве своём вспоминают о Боге в трудную минуту, но и в повседневной жизни, не верующие в него, используют выражения: «Боже, отведи и проведи!» или «Не дай Бог!» и подобные. Значит ли это, что Бог представляет собой какую силу света, живущую в каждом из нас и именно она сохраняет в нас человечность, что Бог– это людская порядочность, чистота души, добро и способность делить его с ближним или же он какое-то капризное создание, живущее, где-то там в заоблачной высоте и заправляющее всем, что твориться на Земле.
«Если, ты, есть Бог, – кричало девушкино сердце,– ты, омерзительно жесток, ты, не пришёл на помощь, ты, продолжаешь молча сидеть и смотреть, как приспешники дьявола зверски замучили и продолжают мучить стольких ни в чём не повинных стариков женщин и детей. Если, ты, нуждался в подобной жертве, чем же, ты, лучше убийц?!»– всё вопрошала она небеса и не получив никакого ответа, продолжала лить слёзы.
Разуму нормального человека не дано постичь, как соотечественники Шиллера и Гёте вели себя, подобно, средневековым варварам, с каким садизмом и ухищрённостью придумывали новые способы массовых убийств, применяя « душегубки» и с немецкой хозяйственностью закладывали экспериментальный мыловаренный завод для выработки мыла из костей убитых.
Майя не могла знать сколько погибло людей, это знали те, кто
убивал, любители порядка, они вели точный учёт:
Согласно отчёту начальника зондеркоманды 4 «A» Пауля Блобеля, входившей в состав айнзацгруппы «С» под командованием бригаденфюрера СС и генерал-майора полиции Отто Раша отправленному в Берлин, силами зондеркоманды 4»A», при участии двух команд полицейского полка «Юг» и украинской
вспомогательной полиции только за два дня 29.09 – 30.09.41 года в Бабьем Яру были расстреляны 33.771 евреев, детей до 3 лет не считали.
Получивший этот отчёт шеф гестапо группенфюрер СС Генрих Мюллер рапортовал своему начальству:
«Нехватка жилья, особенно в Киеве, в результате обширных пожаров и взрывов была ощутимой, но после очищения от евреев её удалось устранить благодаря вселению в освободившиеся квартиры... 29 и 30 сентября спец-обработан 31771 еврей...
Генрих Мюллер. Отчёт № 6, от 31.10.41 года.»
Массовые казни евреев продолжались 1; 2; 8 и 11 октября. В эти дни были расстреляны те, кто не явился по приказу – около 17 тысяч человек.
Страшные картинки случившегося мелькали перед Майей, как в калейдоскопе и она, совершенно раздавленная, грязная, голодная, скрюченная от холода, одна в этом бесчувственном мире, валялась в листве и рыдала. Ведь ей больше никогда не обнять свою маму, не поделиться наболевшим, не сыграть с ней на пианино, не одеть с любовью вышитую мамиными руками блузку... не поцеловать бабулю, не посмеяться вместе с ней над какой-нибудь байкой, не попробовать приготовленных ею лакомств... теперь их души мучениц наверняка уже в раю и встретились там с папой, но никто из погибших не заслужил такой смерти и она продолжала плакать и плакать, пока не выбилась из сил и окончательно опустошённая притихла, закрыв отяжелевшие веки.
Посадка была короткой и упиралась в дорогу, по обе стороны которой, простиралась открытая местность с полями и бывшими колхозными угодьями. На одном краю, за полем виднелось большое село, на противоположном – синела полоса леса. Что выберет Майя проснувшись? Каким путём пойдёт? В село– вновь рискнув и доверившись людям или в незнакомый лес, где можно укрыться, но можно ли выжить неприспособленному человеку? Во второй раз выбраться из яра смерти было по-настоящему феноменальной редкостью, однако не являлось окончательным спасением. Евреев преследовали и убивали на всей оккупированной территории, тех редких людей ,осмелившихся их укрывать, ждал расстрел, а тех, кто выдавал прятавшихся, награждали деньгами или коровой. На чашах весов между коровой и человеческим состраданием в большинстве своём перевешивала корова. Шансов быть недострелянной оказалось больше, чем шансов быть не выданной.
Избитая, в окровавленной одежде, девушка вызывала подозрение у любого и вновь показаться в таком виде в деревне не могла, как и не могла одна выжить без еды и поддержки в лесу, тем более в предверии зимы, этих самых шансов на выживание было ох, как немного. Её ожидало мало радостное пробуждение, но не будем забегать вперёд, дадим крепко спавшей отдохнуть и набраться сил, они ей вскоре пригодятся.
Глава 9 Лес рубят – щепки летят.
Майя проснулась от звука шаркающих по дороге ног. Веливоеннопленных красноармейцев, солдат и офицеров, попавших в окружение в киевском «котле», длинной колонне не было конца. Они шли уставшие, понурые, явно голодные, в запыленных сапогах. Их гнали в только что организованный Дарницкий лагерь № 339, где не действовали международные конвенции для военнопленных, где, попадая в лапы к фашистскому зверью, им представлялась возможность медленно умереть от издевательств, голода, вшей и болезней в одном из самых жутких мест содержания. В крайнем из идущих девушка узнала своего троюродного брата Гришу, сына дяди Якова, его левая рука была перевязана окровавленным бинтом и у неё сжалось сердце, ведь она ничем не могла ему помочь. В небе, прощально курлыча, улетал в тёплые края последний, запоздавший клин журавлей. Они, в отличии от гонимых в лагерь, отправлялись в дальний путь, чтобы выжить.
Майя дождалась темноты и, перейдя дорогу, пошла через поле в лес, в надежде найти партизан. Крайне хотелось есть, но ещё больше пить. Холодный ветер пробирал до костей. Вконец продрогнув, она пыталась идти быстрее, однако боль в ноге ограничивала движение. В лесу было гораздо теплее, но страшно, за каждым деревом или кустом в темноте мерещился, то какой-то зверь, то немец с автоматом, казалось, что шум шуршащей листвы разносится по всему лесу, а треск ветки под ногой, звучит, как выстрел. Устав, Майя устроилась на очередной ночлег под елью, вновь укрывшись сухой листвой.
Лучи утреннего света коснувшись верхушек, скользнули вниз и заиграли удивительными красками на деревьях, переливаясь с жёлто-багряного до увядшего светло-зелёного, постепенно переходящего в более тёмные тона. Ах, как замечательно осенью в лесу, одни листья пожелтели, другие стали пурпурными, ещё не опавшие золотистые листочки на берёзах висят, как маленькие монетки. Налетающий время от времени ветер срывает их одну за одной и они кружась в воздухе медленно падают на усохшую траву. Затерявшаяся между одетыми тоже в золото и бронзу дубом и клёном, стоит красавица рябина, вся в красных бусах, словно стройная девушка нарядившись на праздник, а рядом в тёмно-зелёных бархатных платьях красуются величавые ели. Вокруг зависла чарующая тишина.
Открыв глаза, Майя невольно залюбовалась окружающей красотой, на мгновенье ей показалось, что нет никакой войны и всё, что с ней приключилось лишь кошмарный сон, что сейчас она позовёт папу, маму и бабулю и они вместе пойдут гулять по этому сказочному лесу. Боль во всём теле и голод сразу напомнили о мрачной действительности и девочка шла куда ноги несут, лишь бы в глубь леса, отдыхала, но с каждым разом вставать становилось всё труднее. У сломленного буреломом дерева остановилась ночевать и, обложив его еловыми ветками, влезла внутрь этого маленького шалаша. Вслед за сорвавшимся ветром пошёл мелкий дождь, уставшая путница выставила сложенные лодочкой ладошки и наполнив их водой с жадностью пила. Враз стало сыро и холодно. Спать на еловых ветках было колко, зато приятно пахло хвоей. Она свилась клубком, как котёнок и под колыбельную осеннего дождя тут же отключилась. Ей снились родители и бабуля. Они уселись в такси с вещами, отъезжая в отпуск. Майя пыталась открыть дверь машины, чтобы сесть и поехать вместе с ними, но дверь заклинило. Машина поехала вперёд, бегущая за ней девушка кричала :» Не уезжайте без меня, не оставляйте меня одну!» Сидящие в машине махали ей рукой, отвечая :» В следующий раз, дорогая, в следующий раз.» Проснувшись от просочившихся сквозь ветки и упавших ей за шиворот холодных капель дождя, девочка, застонала от боли и, переместившись в более сухое место, снова задремала. Дождь прошёл. Мокрый лиственный настил больше не шуршал, скорее хлюпал, мягко проваливаясь под ногами. Лес простирался то на ровной плоскости, то на рельефных низинах и многочисленных оврагах, то подымался на небольшую возвышенность, то пересекался грунтовой дорогой. Дойдя до такой дороги, прислушалась, вокруг было тихо и она перейдя на противоположную сторону вновь углубилась в лес, так по особенному прекрасный в лучах заходящего солнца. Уже не шла, а еле передвигала ноги, каждый раз уговаривая себя дойти то до этой сосны, то до того куста. После захода солнца в лесу темнеет быстро. Спать на мокрых листьях удовольствие из малоприятных и на этот раз Майя облюбовала себе большое дупло старого дуба. Звенело в ушах, есть хотелось так, что она стала жевать хвою с еловой ветки, сначала плевалась, но потом привыкла. Наверное у неё были галлюцинации, будто сидит она на телеге с какой-то жирной тёткой, та за обе щеки уплетала белую булку не предлагая ей, и Майя, сильно разозлившись, стала эту булку у тётки выдирать и запихивать себе в рот. Солнце уже стояло высоко, когда она вновь пустилась в путь. Всё никак не могла подсчитать сколько дней идёт в этом бесконечном лесу, шла и наткнулась на странное дерево, листьев на нём почти не осталось, зато висели плоды, приглядевшись, поняла, что это сухие груши. Она не очень задавалась вопросом, как плодовое дерево выросло среди леса, просто обрадовалась ему, как спасителю, объевшись его гостинцами, набила ими карманы юбки и кофты и, чуть повеселев, стала подниматься на пригорок. Внизу была небольшая, укрытая от ветра поляна, спускаясь Майя поскользнулась на мокрой траве и кубарем покатилась вниз.
Приподняв ресницы, увидела над собой склонённых мужиков в серых ватниках, удивлённо разглядывавших её, но от боли во всём побитом теле, не сразу сообразила, что это и есть те самые партизаны, которых так стремилась найти. Она поглядывала на них затравленно, с опаской, они же обсуждали её не стесняясь и от них во всю разило перегаром.
«Кто такая ?» –резко спросил мужчина в центре, по-видимому, командир и обращаясь к рядом стоящему-« Слышь, комиссар, она выглядит так, словно её с креста сняли.»
«С какого креста, командир, по её сумасшедшему виду явно Кирилловка плачет, вот только всех больничных пациентов немцы в Бабьем Яру ещё 27 сентября расстреляли »– и переглянувшись с командиром обратился к Майе:
«А ,ты, часом не с Бабьго Яру сбежала?»
«Да»– отвечала девушка, не могла же она соврать будущим соратникам по оружию-« Я, Майя Молтарновская и к вам с последних сил добралась, чтобы с немцами воевать.»
Командир многозначительно фыркнул, а потом побагровев заорал:
»Как эта девчонка посреди лагеря оказалась? Кто дежурит на посту? Немедленно привести ко мне.»
Один из бойцов побежал за постовым и вернулся с мужчиной средних лет с помятым, заспанным лицом. Он был обескуражен, смотрел на всех исподлобья, затем уставился на Майю колючим взглядом. Рассерженный командир стал трясти его за плечи, громко ругая :
«Ты, что Куркуленко, мать твою...совсем из ума выжил, отряд тебе доверил свои жизни, а ты на посту уснул, а если бы это были немцы, нас бы тут, как куропаток постреляли. Находясь во вражеском тылу, мы продолжаем оставаться боевой единицей войск НКВД и соблюдение строжайшей дисциплины одна из важнейших основ нашего успеха в борьбе с врагом – окончательно выйдя из себя, командир выхватил свой наган и начал водить у Куркуленко под носом, продолжая кричать– в военное время твоё головотяпство приравнивается к пособничеству врагу и наказание ему – расстрел!»
-Товарищ командир! Вы же сами вчера отметили меня перед строем за успешное выполнение задания. – оправдывался Куркуленко.
-Так-то было вчера, а может потому, ты, ещё жив.
-Что-же вы, меня, боевого подрывника, из-за этой жидовки расстреляете?
-Не из-за неё, а за твоё разгильдяйство, ты у нас уже большой мальчик, научись отвечать за свои поступки.
Подошедший к ним комиссар, положил руку на плечо командира и примирительным тоном сказал:
»Иван Афанасьевич, ты ведь сам сказал, что мы боевая единица, давай без самосудов, посади его на губу, пусть посидит, подумает, да и мы подумаем, что с ним дальше делать. Подрывник он отменный, ещё не раз нам пригодится, а о дисциплине я с ним поговорю. Лучше разберись с этой– кивнул он головой в сторону Майи – Ты ведь сам понимаешь, что ей здесь не место.»
-Остапчук – позвал командир бойца– Покорми её, а потом выпроводи из лагеря.
-Так пропадёт девчонка, с голоду помрёт или замёрзнет.
-Ты разговорчики свои брось, «лес рубят– щепки летят» , у нас тут не институт благородных девиц, а военное мужское подразделение, мы здесь не в бирюльки играем, а воюем и я не позволю бабьим присутствием, деморализовать боевой дух бойцов, девка больная, нам со своими больными без лекарств делать нечего, так, что возиться с ней некому, тем более, что мы в своём отряде жидов не держим. Что бы через час духу её здесь не было. Понятно?
-Так точно, товарищ командир!
Майя ела гречневую кашу растягивая удовольствие, по чуть– чуть, как говориться, чтобы больше влезло. Ей было крайне больно сознавать себя обузой, никому не нужной щепкой. У неё забрали последнюю надежду быть среди людей и принести какую-то пользу, ей не к кому и некуда было идти, её просто вычеркнули из общества, из жизни, она превратилась в ходячего мертвеца. Отчасти, понимая частичную правоту сказанного командиром, о том, что в нынешнем своём состоянии она действительно больше нуждалась в сиделке и вряд ли смогла стать в ряды бойцов не умея стрелять, но ведь могла отлежавшись, варить, стирать, ухаживать за ранеными, Майю до глубины души ранило сознание того, что в отряд её не взяли лишь из-за того, что она еврейка, подали милостыню миской каши, как попрошайке, и выгнали на растерзание повсюду шныряющим карательным ищейкам. Она ловила себя на мысли о том, что где-то уже слышала эту фамилию «Коркуленко,» но так и не смогла вспомнить где.
Остапчук собрал ей небольшую котомку, положив в неё несколько варёных картофелин, луковицу, краюху хлеба и шепнул:
«Послушай, я тебя к дороге выведу, если вдоль неё идти, километров через 6-7 будет хутор, там до войны было лесное хозяйство и пасека, свояк мой работал там лесничим, его понятно призвали в армию, а жена его Евдокия Андреевна, младшая сестра моей покойной жены, сама на хозяйстве осталась. Скажешь ей, что ты от Ивана Петровича. Она женщина правильная, хорошая, иди к ней, не бойся, место там тихое и стоит на отшибе, у неё и схоронишься. » От участия этого чужого, угрюмого на вид, немолодого человека, девочка расплакалась.
Глава 10 Не было счастья, так несчастье помогло.
Партизанский отряд был небольшим и размещался в нескольких, наскоро вырытых по окружности поляны, землянках с маленькой кухней под навесом. Лошадей видно не было. В некоторых бойцах угадывалась военная выправка, в большинстве же своём это были городские жители мало-приспособленные к условиям жизни в лесу. Одно дело поехать в лес на пикник или там за грибами и совсем другое в нём жить, часть из них сразу поболела: кто простудой, кто поносами. Все лечились самогоном, с ближней землянки, видно лазарета, доносился неумолкающий надрывный кашель, громко стонал раненый.
Майе почему-то вспомнилось, как кажется в 1933 году, у них на старой квартире гостил Ефим Зальцман, офицер, сын дедушкиного старого друга, приехавший в Киев из Умани на какие-то военные курсы, как мужчины беседовали о необходимости серьёзной подготовки к партизанской войне. По стране была основана сеть специальных школ и учебных пунктов, где готовили кадры будущих партизан и подпольщиков, но репрессии 1937-1938 годов всё разрушили. Большая часть подготовленных людей была арестована и погибла или же затерялась на просторах ГУЛАГА, а оборудованные склады – изъяты. В дикой неразберихе первых месяцев грянувшей всем на голову войны, у бойцов отрядов не было опыта партизанской подпольной борьбы. Они не имели средств и связи. Им катастрофически не хватало снаряжения и оружия и приходилось выискивать его на местах боёв. Раздобыть продукты питания и тёплую одежду партизаны могли только у жителей близлежащих деревень. Последние видели в немецких солдатах освободителей от советского ига и ожидали от них ликвидации колхозных хозяйств и справедливого раздела земли. Веря немецкой пропаганде, селяне не помогали партизанам, кроме того, за одного убитого немца расстреливали десять заложников и крестьяне с опаской поглядывали на гостей из леса.
Отряд с которым столкнулась Майя вполне подходил под описание. Не имея связи, бойцы пытались действовать на свой страх и риск, изредка выполняя небольшие диверсионные нападения из засады, что было малоэффективно, в основном же отсиживались в лесу, пытаясь выжить. Они то же были заложниками ситуации, за ними охотились и им ещё предстояло пережить суровую зиму в лесу, но, в отличии от беглянки, эти мужчины могли за себя постоять с оружием в руках, она же была одна и совершенно беззащитна. Люди ходили по лагерю злые, шептались между собой о каком-то Панченко, который вот уже третий день, как ушёл со своей группой в разведку и не вернулся, на незваную гостью смотрели недоброжелательно. В какой-то момент почувствовав себя лишней, поняла, что пришло время уйти и повесив на здоровое плечо котомку, поспешила за Остапчуком, сравнявшись с сидевшими на бревне и о чём-то между собой беседовавшими Коркуленко и комиссаром Павлюком, она поймала на себе неприятные взгляды обоих и подумала: « Если у них есть дети, они не бояться, что кто-то поступит с ними так же бессердечно, как это мужичьё обошлось с ней, не защитили, а прогнали, как бродячую собаку.«
Майя не догадывалась о содержании их разговора, а они говорили именно о ней. Собеседники были давними приятелями, ещё с Первой Конной и всегда выручали друг друга из разных жизненных неприятностей, опираясь на старую проверенную ими стратегию: комиссар – был идейным руководителем предполагаемого плана, Коркуленко – вдохновенным исполнителем, внедряющим эту идею в жизнь. Оба при этом не гнушались возвести напраслину на неугодного, писать доносы, физически расправиться с кем-то, ведь для завоевания места под солнцем все методы хороши. Вместе они были силой и понимая это, ценили свою дружбу, крепко держась один за другого .
-Слышь комиссар, давно я не видел Афанасьевича таким взбесившимся, он же меня из-за этого жидовского отродья, чтоб ей сдохнуть, чуть на месте не пристрелил.
-Не сцы, Коркуленко, мы с тобой и не такие рубежи брали, командир до завтрого остынет и мы с ним за бутылкой самогону это дело перетрём. Положение в отряде тяжёлое, сам знаешь, половина бойцов в лазарете лежит, каждый здоровый человек на вес золота, так, что не переживай. Он злится от того, что группы Панченко всё нет, ты же ему под горячую руку подвернулся, вот он на тебя весь ушат гнева и вылил. Меня другое волнует, эта девка жидяча, вот уж засранка живучая попалась, из яру сбежала и до нас дотопала, она ведь теперь дислокацию лагеря знает, если немцам попадётся, на раз нас выдаст за то, что мы ее отсюда в три шеи выгнали .
-Так может её того ?
-Так и я про-то.
– А, как же командир?
-Начнёт тут демагогию разводить, мы ему ничего не скажем. Вон Остапчук её повёл, иди за ними и, «чтоб ни сучка, ни задоринки», не мне тебя учить...
Выйдя за пределы лагеря, провожатый указал Майе на растущую вдали высокую сосну:
»Это дерево будет для тебя ориентиром, сразу за ним начинается спуск к дороге. Иди вдоль неё на север, она приведёт тебя к нужному месту. Ну, бывай. «
«Спасибо, вам, большое, будьте здоровы!»– с благодарностью отвечала девочка уходящему от неё человеку, ведь он единственный попытался ей помочь, подарив маленькую искорку надежды. Она шла, ковыляя по указанному ей направлению.
Неожиданно, выйдя из-за ствола осины, перед ней появился Коркуленко, словно выскочивший из-под земли чёрт, и направил на девочку наган. Майя бросилась бежать, в ужасе оглядываясь на преследователя, но куда ей было сбежать от здорового и сильного мужика? Он, догнав её в два счёта, силой толкнул на землю. Ударившись, она не смогла встать и стала в сидячем положении, упираясь ногами и руками, пятиться назад, отползая так быстро, как могла, пока не упёрлась спиной в какое-то дерево. От понимания того неизбежного, что должно произойти, сидела в оцепенении, не кричала и не рыдала, не просила пощады, не звала на помощь, никто всё равно не услышит и не поможет. Это смешанное чувство ужаса, страха и брезгливости захлестнувшее её, сковало всё тело и на какой-то миг совершенно обессилело. В мозгу пульсировала только одна мысль:» Нет, нет, это не может случиться со мной!» и уж совсем от безысходности промелькнуло:» За что мне это?!». Коркуленко сняв с плеча автомат, заботливо поставил его у ели, аккуратно сложил фуфайку на землю, расстегнул портупею, вложил в неё наган и повесил на сучок. Наслаждаясь моментом, стал медленно приближаться к сжавшейся в комок девочке, растёгивая на ходу брюки :
«Ты, что же, сволота, серьёзно думала вот так просто уйти? Это после того, как из-за тебя жидяры, меня чуть не грохнули? Мёртвой, ты вряд ли сможешь разболтать о местонахождении нашего лагеря. Я тебя двумя пальцами потихоньку придавлю и вот в этом овражке– заглянул он за дерево к которому прижалась Майя– закопаю и никто не узнает, где могилка твоя. Но вначале трахну. Больно ты мне напоминаешь одну бабу, точь в точь одна рожа, хоть сразу и не скажешь, что жидовка. Лет двадцать тому назад мы с хлопцами по жидовским посёлкам гуляли. В один дом заглянул, а там жид в очках и баба, на тебя похожая, сидят трясутся, а в доме одни книги и взять нечего. Всё золото попрятали гады и не признаются где. Ну я жиду в морду так врезал, что он юшкой кровавой захлебнулся, а бабу за патлы в кровать потащил, пока я её е..., не поверишь, жид– размазня на меня с кочергой напал. Вот видишь шрам на лбу – это мне от гамнюка этого на память осталось. Тут уж я рассвирепел и обоих на крыльце зарубил, потом подпалил пару книг, всё как полыхнёт, еле выскочить успел. Не родственники твои будут?»
Коркуленко навалился на девочку всем телом, схватив её одной рукой за горло, несчастная отбивалась с последних сил. В разгар этой отвратительной сцены, оба услышали совсем рядом немецкую речь. Прислушавшись, испуганный мерзавец бросился к своему оружию, но стреноженный спущенными штанами растянулся на земле во весь рост. Судорожно пытаясь натянуть брюки на голый зад он шипел: «Подожди, паскуда, я ещё к тебе доберусь.»
Майя воспользовавшись заминкой, вмиг сползла в овражек. Дерево у которого она ранее сидела, своими свободными корнями свисало в этот овражек, представляя собой причудливо сплетённую изгородь, под которой дожди вымыли небольшое углубление. Едва успев спрятаться в нём, девочка услышала шёпот искавшего её Коркуленко:» Куда эта ведьма подевалась, как сквозь землю провалилась?» и зло ударил ногой по валявшейся на земле котомке, падая в овраг, она зависла на корнях.
Оставив два пустых грузовика на дороге, десяток немцев с тремя собаками и несколько взводов полицаев поднимались по склону россыпью. Два полицая толкали впереди себя страшно избитого, в окровавленной рубашке человека. Притаившаяся в очередной норе Майя, вновь услышала своего преследователя, по-прежнему стоявшего у того самого дерева и наблюдавшего за происходящим: «Так это же Панченко, вот гнида, предатель, сдал отряд !»– воскликнул он и полоснул автоматной очередью по пленному и ведущим его полицаям, тут же петляя, бросился бежать. Ошарашенные немцы спустили на него собак, но Коркуленко двоих из них пристрелил, а третью ранил и она жалобно скулила, пока не затихла. Полицаи открыв по нему прицельный огонь, вскоре притащили мёртвого партизана к ногам немецких офицеров, те толкнув труп сапогами, сбросили его в овражек, где сидела дрожащая от страха беглянка.
Она смотрела на бездыханное тело Коркуленко и не верила своим глазам, ведь всего несколько минут тому назад, этот тип пытался её изнасиловать и убить, что лишь появление немцев спасло её от смерти, воистину: « не было счастья, да несчастье помогло ». У девочки до сих пор стояли волосы дыбом от его хладнокровного признания в убийстве дедушки и бабушки, ведь это именно тот Коркуленко из маминого рассказа, убивший её родителей. Наверное, вот такие, заплечных дел мастера, пытали её папу в 1938 году, а сейчас он лежит убитый в том же месте, где хотел закопать её. Она была поражена тем, как неожиданно и яростно он ринулся защищать товарищей по оружию и погиб. Каким всё таки хитроумным сплетением является человеческая душа, если даже в таком отпетом негодяе и убийце, наряду со всей похабной грязью, уживалось что-то чистое и положительное.
Хотя момент внезапности нападения на лагерь был упущен, каратели, зная о малочисленности отряда и его приблизительном местонахождении ринулись в лес. Майя в наступившем затишьи осмелилась затащить котомку внутрь своего убежища, сидела в нём тихо, словно мышь, всё не могла прийти в себя от произошедшего, её обида и даже гнев на бойцов отряда не принявших её в свои ряды, самопроизвольно перешли в чувство тревоги за них, ей так хотелось, что бы им удалось перебить напавших фашистов и их прихвостней и при этом остаться живыми.
Треск пулемётов и автоматных очередей разносился по всему лесу. Бой был сильный, но короткий. После череды гранатных взрывов наступила резкая тишина. А вскоре, столб чёрного дыма поднялся над местом бывшего партизанского пристанища.
Глава 11 Страшнее смерти.
Каратели, разгромив лагерь, возвращались довольные. Гнали с десяток взятых в плен партизан, Остапчука и командира отряда среди них не было, но выделялся комиссар Павлюк. Пленные несли убитых немцев, четверым из них, идущим без ноши, выдали лопаты и заставили копать яму, в которой они уложили мёртвых овчарок, а застреленного Панченка бросили в тот же овраг, где лежал убивший его Коркуленко. Майя услышала, как по обе стороны дерева, под корнями которого она пряталась, что-то льётся и содрогнулась, поняв, что гестаповцы стояли и мочились на трупы партизан, гогоча во всё горло.
«Господин офицер, – спросил старший полицай– от этих пленных, никакого толку, они все больные, кроме этого, указывая пальцем на Павлюка, завтра– послезавтра всё равно сдохнут, давайте застрелим их в этом овражке и делу конец.»
«Нет– нет, мы будет весить их показательный казнь, завтра на рыночной площадь с табличка «партизанен», собирайт всех житель»– отвечал ему фашист.
«Эй хлопцы, Василий, Никодим, давайте гоните это быдло к дороге»– приказал старший полицай своим подручным и вся эта свора, забрав с собой пленённых партизан, погрузилась в грузовики и укатила. Майя сидела в своём укрытии пока не затих звук моторов, а голова разрывалась от мыслей: наверное, чудом выжив, после расстрелов, побегов, домогательств, ей было в самый раз сойти с ума, ибо здоровая психика не воспринимала, творящийся вокруг разгул мракобесия, зверств, насилия, вседозволенности, скотства. Не поддавалось понимаю, как у фашистов было столько добровольных помощников, советских людей, которые тут же переметнулись на сторону врага. Не так возмущали те, кто пошли работать учителями, врачами, рабочими на завод, служа у немцев, они учили и лечили своих, в конечном счёте им тоже надо было, что– то кушать, чтобы выжить. Крайнее негодование вызывали всякого рода мерзавцы, повылезавшие из всех щелей человеконенавистники, вступившие в карательные отряды добросовестных убийц. Ведь сегодня, и, там в Бабьем яру, их было куда больше, чем фашистов и всей дружной компанией они издевались, били, глумились, вешали и стреляли: евреев, цыган, коммунистов, партизан, военнопленных и всех неугодных, верно служа своим хозяевам. Война повсюду сеет смерть, но не смерть самое ужасное в войне, страшнее всего – это власть выживших.
