Текст книги "Майя (СИ)"

-Я слушаю вас, фройляйн. – отвечал Отто. Девушка рассказала ему о поданном прошении и о полученном направлении на работу санитаркой в городской госпиталь, а затем попросила разрешение остаться у них пока не получит ответ.

-Больше всех этому будет рад Гюнтер, вы можете переселиться к нему в комнату– предложил Отто.

-Нет, нет, спасибо, я привыкла к своему углу, но теперь не смогу уделять малышу столько времени, как прежде– обеспокоенно объясняла Майя.

-Фройляйн, вам незачем об этом волноваться Лизи вновь осталась без работы, так, что за Гюнтером есть кому присмотреть. Нас швабов все считают скупыми, что служит постоянной темой для анекдотов. К примеру:

-Как появилась медная проволока?

-Два шваба не могли поделить медный пфенниг.

Или вот ещё мне вспомнился такой:

-Кто такие шотландцы?

-Это швабы, которых сослали на север за расточительство.–

и улыбаясь добавил– Несмотря на столь серьёзную черту национального характера, мы с Лизи решили не брать с вас оплату за проживание, живите сколько понадобиться, это меньшее, что мы можем сделать в такое тяжёлое время. Надеюсь, фройлен Майя, вам это как– то поможет.

Для девушки каждый грош был дорог, ей ведь нужны были деньги на билеты и она оценила столь широкий жест фон Оффенбахов словами благодарности. Вернувшись с прогулки, неугомонный Гюнтер тут же побежал к отцу:

»Папа, папа, в наш скверик пришли американские солдаты и уселись на скамейку рядом, а я сказал:

»Фу, какие они грязные», а Майя сказала:

»Они не грязные, это их цвет кожи. На земле живут разные расы: белые, как мы, тёмные, как эти солдаты, есть с жёлтоватым оттенком и с раскосыми глазами, но все они объединены одним словом – люди. Все одинаково кушают, ходят в туалет, рожают детей и трудятся, смеются и любят и ещё запомни пожалуйста:» В мире нет плохих или хороших народов, есть дурные и порядочные люди среди всех, это слова моей мамы».

« А солдаты сказали:»Очень верно подмечено, фройлен» и дали нам по шоколадке, вот смотри какая большая, я дам тебе попробовать кусочек и маме тоже.»

-Тебе повезло, Гюнтер, что у тебя такая умная няня, а шоколад действительно вкусный– ответил сыну Отто. Майя, пытаясь поддержать разговор, поделилась с хозяином своим наблюдением: «В угловой дом на смежной улице ещё прошлой весной попала бомба, но флигель уцелел, как маленький живой уголок среди развалин, каждый раз проходя мимо я вижу в нём пожилую фрау тщательно моющую единственное окно. Эта любовь к порядку просто поражает.»– и, совсем сконфузившись, замолчала.

«Фройляйн Майя, мы не всегда были поклонниками чистоты. В средневековье помои лились на голову неосторожному прохожему и в городах Швабии, как в любом городе в Европе. Жители, почистив хлев или конюшню, бросали отходы, где попало, содержимое ночных горшков выплескивалось, где угодно и округа погрязла в кучах навоза, золы и нечистот от которых разило зловонным смрадом. Граф Вюртембергский, в попытке научить подданных порядку, издал указ свозить весь мусор за околицу, но это ничего не изменило. Жители каждый раз давали взятку проверяющему и города по прежнему тонули в грязи. В 1492 году граф издал новый указ:

»Чтобы сохранить город чистым, каждый должен вывозить из города свои нечистоты раз в две недели в ночное время, у кого нет туалета, сбрасывать их в реку.» К новому указу шла небольшая хитроумная приписка:» Если вы заметили, что ваш сосед пару недель не убирает мусор и не донесли на него, то наказан будет не только он, но и вы. Если вы донесли, то у вас есть право на часть его земли.»

Это возымело действие и горожане навели в городах идеальный порядок. С тех самых пор у швабов и появилась любовь к чистоте, став второй национальной чертой».

Госпиталь был перегружен больными и Майя быстро включилась в работу. Пройдя школу у Лизи, ей не составляло труда мыть коридоры, стелить постели, кормить больных и выносить за ними, тем более, что работала она теперь по своей воле, а не по принуждению и вдобавок получала за труд зарплату. В конце концов, всё в жизни познаётся в сравнении. После отработанной смены, старшая сестра пригласила девушку к себе в кабинет и протянула ей справку:

»Я видела, вы сегодня старались, надеюсь вы меня не разочаруете и в дальнейшем. Вот возьмите, это справка, что вы у нас работаете, пойдите и оформьте для себя продуктовые карточки и ещё, фройлен Майя, пожалуйста не забудьте отоварить талоны на одежду, выберите себе два новых платья, потому что в этом как– то неприлично появляться на людях.»

Получение карточек было щедрой и бесценной поддержкой. Майя, по совету старшей сестры, обменяла купоны на платье, нижнее бельё и мыло, теперь у неё был свой собственный кусочек. Придя домой, она отдала продукты хозяйке, на что у Лизи от удивления просто отвисла челюсть.

Вернувшись с дежурства, Майя услышала разносившиеся по всему дому крики негодования гера Клюге, вновь повздорившего с Отто:

»Твои американцы, великие победители, решили нас перевоспитать! Теперь каждый взрослый немец должен заполнить анкету подготовленную ихним «Контрольным советом по Германии», а в ней немного – немало 131 вопрос. Я не буду заниматься этой глупостью» -самодовольно заявил Клюге.

-Что же, это ваше право, но вы тут же лишитесь продовольственных карточек. Я считаю процесс денафикации легитимным, согласитесь, что требования властей, далеко не смахивают на тот режим террора, который мы устроили на оккупированных нами землях. Насколько я понимаю, она предназначена определить уровень нашей виновности и делит немцев на « не замешанных», « оправданных», « попутчиков», « виновных» и « виновных в высшей степени». Последние три группы предстанут перед судом, который определит им меру наказания. Оказавшиеся в группе «попутчиков» смогут отделаться денежным штрафом, попавшие под параметры двух остальных, отправятся в лагеря интернированных лиц и думаю вполне справедливо.– отвечал ему зять в сердцах.

-Папа, перестань упираться, зачем тебе неприятности, заполни анкету, тебе нечего волноваться, ты никого не убивал.– вмешалась в спор Лизи.

Майя, прислушиваясь к их разговору, подумала:

»Может она и уместна эта денафикация, но представляется мне крайне несовершенным, даже наивным процессом, далеко не все, на поставленные в ней вопросы, ответят правду и искренне расскажут о содеянном. Сотням тысяч нацистам удастся сквозь эту лазейку уйти от ответственности!»

Американцы серьёзно взялись за вышибание нацистского духа из сознания немцев и в рамках той же пере-воспитательной программы, семейства Клюге и фон Оффенбах посетили кинотеатр, где в числе других жителей и в обязательном порядке, иначе лишались всё тех же продуктовых карточек, посмотрели фильмы о зверствах фашистов. Может быть увиденное вызвало у них всеобщее чувство вины и причастности? Этого Майя не знала, но вернулись хозяева задумчиво – притихшими, за ужином не разговаривали и также молча ушли спать. Вскоре обязательное экскурсионное посещение Дахау, повергло их в полный шок. Все эти годы, в пропаганде Геббельса, немцы слышали совершенно о другом нацизме. Даже Клюге, этот самодовольный, напыщенный индюк, поучаствовав в переносе сброшенных в ров полу-истлевших трупов узников для их захоронения, утратил своё былое чванство.

Сама денафикация представляла собой медленную процедуру проверки поданных анкет. Каждый сдавший анкету в ратушу, получал специальную квитанцию, без которой не выдавались продуктовые карточки, не принимали на работу. Уклонистов заставляли пройти анкетирование. Прошедшие проверку платили по счетам по мере своей виновности, после чего возвращались к обычному ритму жизни. В американской зоне были рассмотрены 3,5 млн. дел и признаны: главными виновными– 1654 человека; виновными– 22122; незначительно виновными– 106422; попутчиками– 485057; невиновными– 18454; попали под амнистию– 2789196.

Майя старалась пообедать остатками больничной похлёбки, своим недельным запасом полученных продуктов делилась с хозяевами. Увидев принесённые девушкой кульки, Лизи сказала:

»Я знаю, фройлен Майя, что вы делаете это только ради Гюнтера и вряд ли вас это интересует, но я искренне благодарна вам за милосердие!»

В Аугсбурге цвели липы, их стойкий чарующий запах стоял в воздухе, напоминая, что в город пришло первое, несколько необычное, послевоенное лето. Люди копошились у своих разрушенных домов, пытаясь что– то привести в порядок или найти какую-то памятную вещицу, спешили по делам прохожие, у клуба американских солдат поджидали добычу несколько «бэт– фрау» готовых за плитку шоколада и пару чулков оказать любые услуги.

Майя возвращалась после работы домой и, несмотря на усталость, чувствовала внутреннюю удовлетворённость, она шла спокойно, ей дышалось легко, ведь больше не надо было вздрагивать при каждом возгласе: «Хайль Гитлер!», не надо было содрогаться при каждом окрике:» Эй, ты, русская свинья!», не надо было жить в постоянном страхе, что кто– то тебя случайно узнает. По улице шла молодая симпатичная девушка в новом синем платье, ореол светло– золотистых кудрей подпрыгивал в такт её шагу. Глядя на неё, улыбался идущий на встречу офицер и она, непринуждённо, улыбнулась ему в ответ. В этой девушке с открытым лицом, сложно было узнать ту испуганную и вечно голодную рабыню в поношенной одежде. Утонул, брошенный в воды Леха, так осточертевший ей знак »ОСТ», мягко ступали по мостовой новые кожаные туфли. Это шла обновлённая Майя, её лицо обдувал ветер

перемен и лишь тихая грусть, навсегда поселившаяся в глубине янтарных глаз, напоминала о пережитом.

Глава 2 Чёрная шаль.

В середине августа, Отто и Лизи получили ответы о благополучно пройденной денафикации. Это приятное ощущение, что твоё «рыльце не в пушку,» позволило семейству Фон Оффенбахов вздохнуть полной грудью.

Месяц спустя, Майя застала раздражённого Клюге на диване в гостиной, он до сих пор не получил ответа на анкетирование и очень нервничал. Не зная, каким будет наказание, старый ворчун, не мог потратить деньги на восстановление разрушенного завода, не представляя, в каких размерах окажется предстоящий штраф.

«Папа, мы обсуждали этот вопрос множество раз. Ты не должен так переживать, ты обычный предприниматель. У дяди моей подруги Марты, помнишь, той что получила место машинистки в муниципалитете, похожая с тобой ситуация, он получил ответ на прошлой неделе, ты тоже скоро получишь, вот увидишь! Папа, сейчас остро не хватает квалифицированных работников и власти прикрывают глаза на обычное членство в партии и использование труда остарбайтеров, максимум тебя накажут посильным штрафом, поверь мне, что власти стали относиться куда лояльнее к этому вопросу.»– уговаривала отца Лизи.

-О какой лояльности ты говоришь, газеты не издаются, всех судей и учителей выгнали с работы, школы закрыты, дети болтаются как неприкаянные по улицам.– воскликнул Клюге

-Это сделано для того, чтобы полностью искоренить нацистскую идеологию и вырастить здоровое от фашистской чумы поколение, в ближайшем будущем наберут новый состав, и школы, и суды вернуться к нормальной жизни– вмешался в разговор Отто.

После резких слов зятя, Клюге вновь сник, это однако не помешало ему тут же съязвить:

»Что скажешь, Отто, наверное для того, чтобы научить нас жизни, американцы назначили первым бургомистром Аугсбурга, каким– то странным образом сохранившегося еврея, Людвига Дрейфуса.»

-Вы действительно хотите знать, что я об этом думаю?– спросил тестя Отто– это наше наименьшее из наказаний за всё– то, что мы с ними сделали.

-Папа, когда люди живут в доме с продырявленной крышей им всё равно, какой национальности человек, который может им помочь её починить. Марта говорит, что новый бургомистр очень терпелив. Каждый день к нему выстраивается длинная очередь просителей и он, по мере возможностей, старается решить вопрос каждого.– Лизи удивила Майю своим ответом.

-Дедушка, почему ты сердишься, у тебя снова болят зубы?– спросил проснувшийся Гюнтер.

-Спасибо малыш, что ты обо мне беспокоишься, у меня ничего не болит, я просто устал.– отвечал Клюге внуку.

-Да, надо отдать должное Дрейфусу, – вновь вернулся к теме Отто– он пытается придать городу мирное лицо. То здесь, то там появились леса вокруг повреждённых зданий, но на то чтобы восстановить Аугсбург из руин, понадобятся годы и усилия многих бургомистров, жаль только, что часть памятных строений потеряны для нас навсегда. Всё это следствие войны, Гюнтер, и случается с теми, кто, самодовольно переоценив свои силы, нападает на соседей, вместо того, чтобы жить с ними в мире, не заглядывает далеко вперёд, поэтому не может предвидеть, что соседи объединятся и вернут войну к нему в дом.– объяснил сыну отец.

Неделю спустя, старого Клюге вызвали в суд, отделавшись штрафом, он сразу успокоился, повеселел и занялся восстановлением своего завода.

В начале октября Майя получила паспорт и стала собираться в дорогу, собственно это было сказано к слову, так как собирать ей было нечего, все её вещи за пять минут укладывались в маленький чемоданчик, приобретенный накануне.

Стало сыро и прохладно, белые лапы тумана захватили город в плен, спрятав под густой завесой каркасы разрушенных зданий и они выглядывали из кисеи, словно сказочные чудовища, навевая тоску. Тоски у Майи было в избытке своей. За все эти годы, проведённые у Фон Оффенбахов, ей не с кем было перемолвиться словечком, поделиться наболевшим, а его– то собралось немерено. Она крайне хотела уехать, но теперь, когда почти всё уже было готово, её одолевали сомнения: как она доберётся в такую даль одна, да и там, по– приезду, к кому пойдёт никого не зная? Плохо помня английский, все эти последние месяцы, в редкие, свободные от работы часы досуга, девушка пыталась догнать упущенное по самоучителю. Она чувствовала себя такой одинокой и брошенной в этой тесной каморке под лестницей, что долго сдерживаемые слёзы жалости к себе, обильно оросили подушку. Ночью ей приснилась бабуля. Она месила на кухне тесто, а Майя сидела рядом и всё жаловалась ей на жизнь.» Умой, детка, заплаканное лицо– сказала бабушка – ночь уйдёт и с собой заберёт все горести и страхи. Свет не без добрых людей, дорогая, спросишь их и будешь знать куда идти и что делать.»

На оставшиеся купоны, Майя получила пальто и ботинки, свою старую куртку перелицевала и пошила для Гюнтера новую курточку с подкладкой, получилось неплохо. Малыш в неё тут же влез и ни за что не хотел снимать.

Был час обеда. Майя принесла поднос вновь поступившей больной, фрау Вебер, её лицо показалось девушке знакомым. Уже выйдя с палаты она поняла, что это та самая фрау постоянно моющая своё окно. Женщина заболела двусторонним воспалением лёгких, её никто не проведывал, по видимому, она осталась одна и Майя стала за ней ухаживать. Фрау Вебер была учительницей музыки, как и мама Майи, и большой поклонницей Моцарта. Прожив в городе два с половиной года, девушка только сейчас узнала, что корни великого композитора находятся в Аугсбурге, здесь в Фуггерае жил его прадед, затем отец Леопольд, правда дом его сейчас разрушен. Майя кормила, купала пожилую фрау, читала ей книжки, наконец больной стало легче и успокоенная девушка ушла домой. Придя утром на работу, она заскочила в палату поздороваться со своей подопечной и увидела чисто застеленную кровать.

-Где фрау Вебер? – громко и удивлённо спросила Майя.

-Фройляйн, зайдите ко мне в кабинет. – позвала её старшая сестра.

-Что случилось с фрау Вебер?– уже волнуясь, вновь спросила Майя.

-Она умерла– прозвучало в ответ.

-Как же так, ведь ей стало намного лучше!– не могла смириться с известием девушка.

-Это случилось из-за осложнения, она просила передать вам это и, фройляйн Майя, прежде, чем вы будете этим пользоваться, хорошенько постирайте.

Девушка раскрыла переданный ей пакет в нём лежала большая, чёрная, шерстяная шаль и маленькая записка:

«Милая Майя!

Ваши глаза грустны, даже когда вы улыбаетесь. У каждого из нас свой груз потерь за спиной, вы не должны о нём забывать, как не должны позволить ему утянуть вас на дно океана боли. Свяжите себе из этой старой шали, что– нибудь новое. Вы молоды, смело идите по жизни, у вас всё ещё впереди!

Инга Вебер.»

Распустив шаль Майя связала себе берет и пышный шарф, а из оставшегося небольшого клубка, получились чудесные носки для Гюнтера.

В октябрьском номере «Новой газеты», издаваемой американскими властями для немцев, появилась, бурно обсуждаемая горожанами, статья. В ней описывалось событие произошедшее 15.04.45 года. В этот день на территорию картонажной фабрики Хубера важный нацистский чин привёз загруженный доверху грузовик с прицепом. Он приказал директору уничтожить находящуюся в нём макулатуру. На следующий день прибыли ещё 20 машин. В них оказалась картотека национал-социалистической партии рейха, в которой насчитывалось 8 млн. учётных карточек. Сотрудники фабрики, рискуя жизнью, припрятали её и отдали американским частям, освободившим вскоре Мюнхен. Благодаря полученным данным, в первые дни после капитуляции, были арестованы те, кто занимал важные посты. В английской зоне арестовали 90 тыс. человек, в американской– свыше 100 тыс. нацистов.

20 ноября у Майи заканчивался полугодовой трудовой договор, после чего она планировала покинуть Германию. В этот же день, в уцелевшем здании Дворца правосудия, разрушенного баварского города Нюрнберга, любимого города фюрера, где проводились нацистские съезды и парады, Международный военный трибунал начал процесс над главными нацистскими преступниками. Его широко комментировали в прессе и весь мир, в том числе и многие немцы были потрясены ужасами содеянного фашистами. Однако большинство баварцев к соблюдению правосудия на этом процессе относились скептически, часто можно было услышать в разговоре встретившихся знакомых и обсуждающих эту тему:» Не знаю, как вы, приятель, но я не жду многого от этого суда, ведь победители судят побеждённых».– и последующий за этим ответ-

«Вполне с вами согласен.»

«Почему они так думают, не верят в справедливость? Считают, что суд вынесет своё решение основываясь на мести? «– размышляла Майя.– «Да, пройдёт немало времени, пока сознание немцев освободиться от гипноза нацизма, если бы, упаси Боже, фашисты победили в войне, они бы уж точно устроили суд мести, фарс правосудия и расстрел всех неугодных.»

«Этот суд– думала Майя– ещё назовут « судом истории» и не только потому, что по завершению своей работы, он вынесет приговор фашизму, на нем впервые к ответственности привлекли и судят верхушку, идеологов нацизма, а не немецкий народ. Как говорил мой папа:» Время абсолютно, оно всё расставит по местам.»

Глава 3 Они к нам вернулись.

Майя отправилась в комендатуру для получения выездного пропуска. Офицер, обычно курировавший её дело, отсутствовал. В его кабинете принимала какая– то новая особа в штатском.

-Проходите.– любезно пригласила она Майю в кабинет.

-Чем могу вам помочь?– продолжала расплываться в любезностях моложавая женщина.

-Мне нужен пропуск на выезд– сказала Майя, усаживаясь на предложенный ей стул. Подняв голову, она посмотрела на сидящую напротив симпатичную блондинку, в сером с иголочки костюме, и стала расстёгивать пуговицы на пальто, её просто бросило в жар. В этой, любезной фрау, Майя узнала гестаповку Шульц. Многие годы спустя, она не могла объяснить самой себе, что с ней тогда произошло. Может в неё вселился бес? Майя неожиданно процедила сквозь зубы:

«Я требую, чтобы вы пригласили сюда старшего офицера.»

-Фройляйн, в этом нет нужды, я умею прекрасно выписывать пропуска– отвечала ей Шульц.

-У вас плохо с немецким или со слухом, немедленно пригласите старшего офицера– настаивала Майя.

-Фройляйн, он занят на совещании с обер– бургомистром, но в чём дело?– насторожилась Шульц.

-Я объясню о деле в его присутствии– не отступала Майя.

Почувствовав себя неуютно, Шульц стала нервно перекладывать документы на столе, менять местами карандаш и ручку, затем, очевидно не зная, как поступить, заложила волосы за уши и стала постукивать ручкой по столу. Тут Майю ударило током– она увидела в ушах Шульц свои серёжки, те самые, виноградные гронки Ханы с тремя бриллиантами в каждой.

Она кричала неистово:» Ах ты паршивая, нацистская гадина, расселась здесь вольготно, как ни в чём не бывало, будто не ты подкладывала под своих дружков гестаповцев малолетних украинских девочек, фашистская подстилка!!! Помогите, кто– нибудь, прошу вас, помогите!» Майя орала так, что с соседних кабинетов сбежались служащие и офицеры, вскочил и старший офицер, а с ним немолодой мужчина в штатском.

-Фройляйн Шульц, что здесь произошло?-взволнованно спросил старший офицер.

-Я не знаю господин офицер, я была с ней крайне любезна, она просто сумасшедшая.– отвечала Шульц.

-Проще простого обвинить меня в сумасшествии, чем держать ответ за свои преступления – продолжала кричать девушка.

-Фройляйн Майя, прошу вас успокойтесь, наша новая сотрудница Шульц здесь, так как прошла денафикацию. На суде свидетели подтвердили, что она не совершала серьёзных поступков и, заплатив штраф за членство в партии, может теперь трудиться, принося пользу стране,– увещевал разъярённую посетительницу старший офицер.

-Эти нацисты свидетельствуют в пользу друг друга, прикрываясь круговой порукой. Грош цена этому вашему анкетированию, если подобные твари, после всего, что они натворили, могут жить свободной жизнью, а не сидеть в тюрьме!– продолжала возмущаться девушка – не хотите послушать, как прошёл мой первый день пребывания в Баварии? И, гневно выкрикивая слова, Майя поведала об отборе девочек в бордель, о проведённом уроке о правах человека, о порке и отправке в Дахау. Спросите свою хвалёную Шульц, писала она о подобном в анкете? Наверняка такие случаи издевательств были в её постоянной практике!

От напряжения девушка закашлялась и затихла, в комнате повисло тягостное молчание, мужчина в штатском протянул ей стакан с водой, Майя пила, судорожно глотая, затем поставила стакан дрожащей рукой и заявила:

«Я, Молтарновская Майя, еврейка из Киева, утверждаю, что серьги в ушах гестаповки Шульц, принадлежат мне и требую их немедленно вернуть!»

-Какая наглость, это мои серьги и я не собираюсь их кому– то отдавать– взбеленилась Шульц.

-Фройляйн Майя, это уж слишком, вы перегнули палку! – недоверчиво сказал офицер.

-Я ведь говорила, что она сумасшедшая, у неё маниакальные наваждения, а вы мне не поверили– поддакивала Шульц офицеру.

-Господин офицер, вы не выслушали меня до конца, 29 сентября 1941 года, евреев Киева гестаповцы и полицаи согнали к Бабьему Яру на расстрел, эти серьги у меня отобрали силой перед расстрелом, по чудесному стечению обстоятельств, я осталась жива, вылезла из рва и сейчас, стоя здесь перед вами, могу доказать, что они мои.– продолжала утверждать Майя.

-Что за вздор несёт эта ненормальная, а я утверждаю, что серьги мои, на восточном фронте никогда не была и ни в каком расстреле я участия не принимала. – гнула свою линию Шульц.

-Фройляйн Майя, многие украшения похожи друг на друга, вы могли ошибиться.– пытался уговорить Майю отступить уставший от перебранки офицер.

-Господин офицер, я ведь уже сказала, что могу доказать свою правоту. Если вы хотите развязать этот Гордиев узел, задайте Шульц несколько вопросов во первых: »Как эти серьги к ней попали?», во вторых: «Если на них надпись и какая?» – отвечала офицеру девушка.

-Фройляйн Шульц, ответьте на вопросы и покончим с этим недоразумением– приказал офицер.

-Я не обязана давать кому– то отчёт о своём имуществе– отвечало зло Шульц.

-Послушайте, фройляйн Шульц, ваше нежелание сотрудничать подтверждает версию фройляйн Майи, я думаю вам лучше ответить на вопросы– терял терпение офицер.

-Ладно – сделала одолжение Шульц– я получила их в подарок и на них нет никакой надписи.

-На них есть надпись, господин офицер, на иврите, я напишу по буквам, вам не составит труда это проверить.– стояла на своём раскрасневшаяся Майя.

-Фройляйн Шульц снимите для проверки серьги– снова приказал офицер, желая поскорее освободиться от столь неприятного дела.

Не имея другого выхода , Шульц положила на стол серьги.

-Это здесь, на внутренней стороне дуги, видите? – подсказала офицеру Майя. Сравнив обе надписи, старший офицер нашёл их идентичными.

«Позвольте и мне взглянуть.– попросил человек в штатском.

-Конечно, господин Дрейфус, взгляните на них взглядом эксперта– предложил офицер.

-Эксперт из меня никудышный, хотя ювелирная работа великолепна, а надпись в переводе с иврита гласит:» в вечной любви!»– объяснил офицеру Дрейфус.

-Эти серьги сделаны руками моего далёкого прадеда, в 1768 году, для своей любимой и хранились в семье до прихода гитлеровцев.

-Думаю, фройляйн Шульц, пришло время отдать предмет спора настоящему владельцу, вы ведь не против?– спросил старший офицер и довольный завершением конфликта отдал серьги Майе. Она зажала их в кулаке и тихо сказала :

»Мама, Хана, они к нам вернулись! Господин офицер, простите за столь бурную реакцию, обычно мне не свойственно так себя вести, но увидев серьги, перед моими глазами, словно в кадрах фильма, промелькнули картинки пережитых ужасов и я не сдержалась. Спасибо за справедливо возвращённую семейную реликвию.»

Шульц, скривив в презрительной гримасе рот, зло прошипела:

»Жаль, что фюрер не успел всех вас отправить к праотцам.»

-Пойдёмте, фройляйн Майя, у змеи вырвали жало, теперь она может только шипеть– сказал Дрейфус