Текст книги "Шоколадная принцесса"

Автор книги: Габриэль Зевин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– Понятно.

– Итак, я описал тебе свою ситуацию. Хочешь знать, что тебя ждет?

– Говорите.

– Таким образом, у тебя несколько проблем, бедная девочка. Первая – твой брат. Меня не волнует, где он, но остальные в твоей семье так не думают, и если я объявлю результаты сравнения пуль, они узнают, что ты сделала. Они выследят Лео и убьют его; возможно, и тебя тоже. Вторая проблема – твоя драгоценная младшая сестра, которая в настоящий момент находится без законного опекуна. Я знаю, что реальный опекун – ты, но люди глупы, и сомневаюсь, что ты хочешь, чтобы Служба охраны детей вмешалась в ваши дела. Третья проблема – незаконное владение оружием (мы об этом уже говорили). И четвертая – мой сын. Он любит тебя, ты любишь его, но его ужасный отец – почему он стремится разлучить вас?

Да, он перечислил все.

– Выглядит достаточно уныло.

– Я могу помочь тебе. Я думал об этом с тех пор, как в первый раз встретился с тобой на пароме из «Свободы». Я думал о словах твоего отца, которые ты мне передала. Ты помнишь, что именно это были за слова?

– Папа много чего говорил.

– Ты сказала, что твой отец часто говорил тебе, что не надо заключать сделки, пока точно не узнаешь, что получишь взамен.

– Да, это папины слова.

– Что же, Аня, однажды я просил тебя порвать отношения с моим сыном, но не предложил ничего взамен. Сегодня я это делаю. Однако это предложение будет действительно очень короткое время. Я хочу, чтобы ты решила сегодня.

И он все выложил. Он сделает так, что информация о сравнении пуль никогда не будет обнародована; таким образом, Лео будет в безопасности. В обмен на это меня пошлют в «Свободу» на лето за незаконное хранение оружия, так что Делакруа покажет оппонентам, что не занимается попустительством. Пока я буду в «Свободе», Нетти отправят в лагерь для одаренных детей. (Я спросила его, как он об этом узнал. «Я знаю обо всем, Аня, это моя работа».) Наше соглашение влечет за собой и то, что Служба защиты детей не обратит на нас внимания, так как Нетти не останется без опекуна. Летом Делакруа подстегнет бумажную работу, которая освободит меня от необходимости опеки и также сделает официальным опекуном Нетти. В обмен я должна буду порвать с Вином. Мне будет позволено увидеть его один раз перед «Свободой», но только ради того, чтобы порвать с ним.

– Мне жаль, что придется так сделать. Как я уже сказал, ты мне очень нравишься. Но если ты с ним, это становится для меня источником постоянных проблем. И должно быть, я преуменьшил свою заботу о хорошем самочувствии Вина. Хотя эта первая пуля поможет ему закалить характер, я бы не хотел, чтобы в него стреляли еще раз. Я хочу, чтобы мой сын дожил хотя бы до двадцати.

Я обдумала предложение Делакруа: «Свобода» на три месяца и разрыв отношений с Вином в обмен на безопасность брата и сестры. Два за два. Да, это выглядело честной сделкой. Порвать с Вином будет нетрудно, так как в некотором смысле я уже хотела это сделать. Я любила его, но рядом со мной он был в опасности.

– Как я узнаю, что вы сдержите слово?

– Я приобретаю и теряю так же много, как и ты, – ответил он.

В третье воскресенье мая (за две недели до «Свободы») мы с Нетти пошли в церковь впервые за очень долгое время. Я не пошла на исповедь – очередь была слишком длинной, как и список моих грехов. Но я получила причастие. Литургия была (как раз вовремя) о жертве: как в жертве можно найти искупление, даже если это поначалу и не кажется очевидным. И это помогло мне немного укрепиться в принятом решении.

После посещения церкви мы с Нетти пошли в гости к Вину в его квартиру. Чарльз Делакруа ослабил охрану, и Вину также сказали, что он смягчился по отношению ко мне (однако Вин еще не знал о моем грядущем заключении в «Свободе»). Нетти ужасно скучала по Вину, почти так же сильно, как и я. Она нарисовала цветочки на гипсе, который заменил металлические штыри, и вернула ему шляпу, которая оставалась в ее владении с той ночи.

– Нам с Вином нужно немного поговорить наедине, – сказала я ей.

– О, вы собираетесь целоваться? – подразнила она.

– Давай лучше выйдем сами, – предложил Вин. – Я уже могу немного передвигаться. Кроме того, боюсь, мне грозит опасность стать вампиром, если я не буду видеть солнечный свет.

Мы вышли на крышу, где у его матери был сад, и сели на скамейку, так как Вину надо было передохнуть. Солнце светило очень ярко, и я пожалела, что не захватила солнечные очки. Вин приложил мне руку козырьком ко лбу, чтобы защитить глаза от солнца. Каким все-таки замечательным парнем он был.

Я заранее продумала слова, которые мне надо будет сказать, поэтому моя речь звучала отрепетировано.

– Вин, – начала я, – за время нашего расставания я много думала и кое-что поняла. Я не думаю, что мы подходим друг другу.

Он рассмеялся. Мне нужно было прибавить убедительности, чтобы заставить его верить мне.

– Я серьезно. Мы не можем быть вместе, не можем, – говоря эти слова, я пристально смотрела ему в глаза. Люди верят, что вы искренни, когда вы смотрите им в глаза (даже если вы лжете).

– Мой отец заставил тебя это сказать?

– Нет, это мое собственное мнение. Но я думаю, что твой отец прав в отношении тебя. Я имею в виду… да посмотри на себя. Ты в самом деле слаб. В длительной перспективе мне нет смысла быть с кем-то вроде тебя.

Он сказал, что все равно мне не верит.

– У меня появился кое-кто, – сказала я.

– Кто? – резко спросил он.

– Юджи Оно.

– Я тебе не верю.

– Верь чему хочешь. Но я встречалась с ним после свадьбы кузена; у нас схожие семьи и интересы. И он понимает меня лучше, чем ты когда-либо сможешь.

И потом я заплакала. Надеюсь, так я смогу выглядеть виноватой, ведь от этого зависели жизни брата и сестры.

– Ты это все выдумала!

– Хотела бы я, чтобы это было так. – Тут я заплакала еще пуще. – Мне очень жаль, Вин.

– Если это правда, значит, я в тебе ошибался, – сказал он.

– Верно, Вин, ты никогда по-настоящему не знал меня. – Я встала со скамейки. – Больше я с тобой не увижусь. Я отправляюсь в летний лагерь для юных криминалистов. – Почему я соврала, не знаю; может быть, мне не хотелось, чтобы он думал, что я пробуду в заключении все лето, а осенью не вернусь в Школу Святой Троицы. – Не знаю, может быть, ты слышал, что меня исключили. Ты… я тебя действительно любила.

– Но больше не любишь, – сказал он безжизненным голосом.

Я кивнула и ушла. Если бы я сказала хоть слово, боюсь, я бы выдала себя.

Сойдя вниз в комнату Вина, я схватила Нетти за руку:

– Нам пора идти.

– А где Вин?

– Он… – И снова ложь, на этот раз для Нетти, чтобы она не задавала вопросов. – Он порвал со мной.

– Я не верю тебе! – сказала она, вырвав руку из моей.

Никто мне не верит.

– Говорю тебе, это правда. Он сказал, что нашел кого-то другого. Медсестричку в больнице.

– Значит, я его ненавижу, – решила Нетти. – Я буду ненавидеть Вина Делакруа до конца своей жизни.

Она снова дала мне руку, и мы пошли домой.

– Все к лучшему, – сказала Нетти. – Ты обязательно встретишь нового парня в Вашингтоне. Я уверена в этом.

Как и Вину, у меня не хватило духу сказать Нетти, что я отправляюсь в «Свободу». Мисс Бельвуар говорила, что лагерь, куда отправится Нетти, – уединенное место, отрезанное от остального мира; следовательно, Нетти не узнает, куда я отправлюсь, пока не вернется и не увидит, что меня нет. (В те четыре недели, что останутся до моего освобождения, Имоджин будет за ней присматривать.) Оправдание у этой лжи было следующее: у Нетти и так был тяжелый год – исчезновение Лео, смерть бабушки и все прочее. Пусть думает, что я наслаждаюсь жизнью в летнем лагере для криминалистов. Я хотела, чтобы она свободно радовалась жизни и была тем маленьким гением, каким и должна быть, и не беспокоилась о старшей сестре, запертой в колонии. Я хотела, чтобы она порадовалась лету, как и я могла бы, если бы все сложилось иначе.

XX
Я привожу дом в порядок и возвращаюсь в «Свободу»

В первый понедельник июня Нетти отправилась в лагерь для одаренных детей в сопровождении мисс Бельвуар.

Следуя условиям нашего соглашения, во вторник Чарльз Делакруа сообщил репортерам о моем заключении. Это случилось в самом конце пресс-конференции, большая часть которой была посвящена обсуждению его кандидатуры на пост окружного прокурора.

– Так как мисс Баланчина несовершеннолетняя, она отделалась сравнительно легким сроком – ей придется провести девяносто дней в центре «Свобода». Давайте не будем забывать, что она использовала оружие в целях самообороны и той ночью спасла жизнь человеку – человеку, очень мне дорогому.

– Мистер Делакруа, – выкрикнул один из репортеров, – продолжаются ли отношения между мисс Баланчиной и вашим сыном?

Делакруа ответил:

– Увы, нет. Мои источники говорят, что она нашла себе нового парня. Истинная любовь между подростками редко бывает долгой.

В его голосе прозвучала веселая нотка, и я возненавидела его за это.

Еще один репортер задал вопрос:

– Правда, что Яков Пирожков, находящийся под обвинением за то, что стрелял в вашего сына, признался, что организовал заражение шоколада Баланчиных фретоксином?

– Через несколько дней вы получите полную информацию. Сейчас я скажу только «да».

Значит, это сделал Джекс, хотя и клялся в обратном, и уверял моего брата, что виноват Микки. Новость не стала для меня неожиданностью. Джекс сделал бы все, чтобы укрепить свои позиции в семье. Я подозреваю, что это касалось еще одного отвратительного поступка – попытки убедить Лео стрелять в Юрия Баланчина, который, в конце концов, был отцом Джекса. Кстати, хотя Юрий и перенес сердечный приступ, сейчас он более-менее оправился. После признания Джекса я решила, что пора возобновить дружеские отношения, чтобы обеспечить мою с Нетти безопасность.

В среду я организовала встречу с Юрием, Микки и остальными Баланчиными.

Мистер Киплинг сопровождал меня. Перед входом он спросил:

– Ты уверена, что хочешь так поступить?

Я уверила его, что да.

После стрельбы в Юрия уровень безопасности в Бассейне стал довольно высоким, так что нас с мистером Киплингом тщательно обыскали перед тем, как впустить в здание.

Для встречи было выбрано место в бывшем плавательном бассейне, в центре которого стоял круглый стол для заседаний. У одной из стен был установлен подъемник для кресла-каталки Юрия; остальным пришлось забираться внутрь по лестницам. Все уже пришли. Мое место за столом было напротив Юрия, в самом конце.

На совещании я была единственной женщиной, поэтому тщательно подошла к вопросу выбора одежды. Бабушка говорила, что когда ты одеваешься как мужчина, ты настраиваешь мужчин против себя, так что этот вариант отпал сразу. Я померила одно из старых платьев бабушки, но оно было слишком строгим, словно я играла во взрослую. В конце концов я остановилась на своей старой доброй школьной форме; она казалась официальной и в то же время не враждебной.

Я села на свой стул, а мистер Киплинг встал за мной, как велел обычай.

– Итак, юная леди, – голос Юрия эхом разносился по всему бассейну, – ты решила созвать это совещание. Что же ты хочешь сказать?

Я откашлялась. Папа любил повторять, что утверждение, будто надо всегда говорить сердцем, неверно, – надо также давать работу мозгам. Я снова кашлянула.

– Многие из вас знают, что завтра я начну отбывать трехмесячное заключение в центре «Свобода». Это не тюрьма на острове Рикерс, но на Гавайи также не слишком похоже.

Присутствующие засмеялись.

– Я хочу поговорить с вами сегодня, так как эту бойню надо прекратить. За последние десять лет я потеряла мать, бабушку и отца. Мой брат – мертв он или нет – все равно потерян для меня. Единственное, что у меня осталось, это сестра, – и тут я сделала паузу, чтобы взглянуть в лицо каждому из своей банды родственников, – и все вы.

Раздался шепот одобрения.

– Я думаю о том, что сделал мой двоюродный брат Джекс, и чувствую невыразимую горечь. Он верил, что его единственная возможность – в том, чтобы отравить поставку шоколада и ум моего брата. Вы можете подумать, что я затаила на него зло, но я перед вами говорю, что это не так. Я надеюсь, что за признанием Джекса не последует ответного удара и что мы с сестрой сможем прожить жизнь в мире. Я всего лишь девочка, но даже я вижу, что мы уничтожим сами себя, если не перестанем драться друг с другом. Нам нужно снова начать считать друг друга семьей. – Я снова прокашлялась. – Вот и все, что я хочу сказать.

Говорила я не особо красноречиво, но сказала все, что хотела.

Юрий пристально посмотрел на меня.

– Вижу, малышка Аня стала взрослой женщиной. Аня, я даю тебе мое личное обещание, что никто не будет искать твоего брата, если он до сих пор жив. И если через какое-то время, когда его чувства улягутся, он решит вернуться к тебе, Лео-младшему ничего не грозит. Моя ошибка заключалась в том, что я, против воли моего усопшего брата Леонида, хотел, чтобы он работал в Бассейне, и я выучил урок. Даю тебе дополнительные заверения в том, что ты и твоя сестра можете жить в мире. Никто не возлагает на тебя ответственность за выстрел в моего сына Джекса или за его заключение. Мне больно это говорить, но он плод порченого союза, и возможно, ублюдок заслужил то, что получил.

Дядя Юрий подкатил ко мне свое кресло. Двигалось оно легко, так как пол бассейна был покат, а я сидела под уклоном.

Подъехав, старик расцеловал меня в обе щеки.

– Ты так похожа на отца, – сказал он вслух и потом прошептал на ухо: – Ты бы управляла этим местом лучше, чем любой из моих сыновей.

На следующий день я вернулась в «Свободу», где меня встретила миссис Кобравик. Она побаивалась меня, однако перед тем, как отправить в приемную, не удержалась и сказала: «У меня было чувство, что мы встретимся снова». В приемной меня обработали на длительный срок (все то же, что и раньше, минус татуировка, так как у меня уже была одна). «Свобода» не стала ни лучше, ни хуже с тех пор, как я побывала тут. Может быть, мне было чуть легче, так как я знала, сколько я тут пробуду. Кроме того, я выучила урок, что надо избегать конфликтов, держать голову ниже и не смотреть в глаза.

Намеренно или случайно, но соседкой моей по-прежнему была Мышь.

«Добро пожаловать обратно», – написала она.

– И что же теперь говорят обо мне газеты? – спросила я.

«Дочь бандита спасает жизнь своему парню».

Мышь была тихой, но приятной соседкой. И честно говоря, я была не против тишины: она давала мне время обдумать все то, что надо сделать, когда я выйду. Мне нужно найти школу – может быть, и для Нетти тоже. (Если она настолько умна, как говорят, Школа Святой Троицы – плохой выбор.) Вероятно, мне стоит прервать обучение на год – не знаю.

Иногда я думала о Вине, но обычно старалась избегать таких мыслей.

В любом случае я не оставалась без посетителей.

Скарлет приходила так часто, как могла. Один раз она даже привела с собой Гейбла; думаю, они влюбились друг в друга, как бы ни была мне отвратительна такая мысль. Она утверждала, что он покаялся в грехах, но в глубине души я всегда буду видеть в нем парня, который – честно признаюсь – испугал меня до смерти. И я не верю, что человек может искренне и глубоко измениться; похоже, я так же полна предрассудков, как и все в этом дурацком мире.

Однажды ко мне пришел кузен Микки; я была удивлена видеть его здесь и не колеблясь высказала ему это.

– Папа умирает, – сказал Микки. – Сомневаюсь, что он протянет до конца года. Он хотел, чтобы я пришел сюда увидеться с тобой.

– Спасибо.

– Я был рад этому. В смысле, я хотел тебя увидеть. Я люблю папу, но ему не стоило браться за управление этой компанией. Он всего лишь продавец шоколада. Ему тяжело было жить по другую сторону закона. Папа запустил дело; он хотел быть справедливым, но не знал, как это сделать. Управлять должна была твоя бабушка, но так как она была женщиной, эту идею отвергли.

Я слышала другую версию этой истории, но, как бы то ни было, сказала:

– Ох уж эти глупые мужчины.

– Согласен. Поэтому, думаю, семье не стоит повторять ту же ошибку дважды. Мы должны управлять делами вместе, – сказал Микки. – Шоколад не всегда был незаконным и, возможно, снова станет легален. Может быть, если мы будем умнее, мы сможем победить при помощи адвокатов, а не пистолетов. Чарльз Делакруа станет окружным прокурором, а он практичный человек. Я надеюсь, он нас услышит.

Я промолчала.

– Юджи Оно очень высоко тебя ценит, – продолжал Микки. – Мой отец очень тебя ценит. Моя жена, София, тоже тебя ценит, как и я сам. В будущем году ты закончишь школу. Тебе придется сделать выбор, будешь ты зрителем или участником. Все зависит от тебя. Послушай, Аня, – продолжал он, – я знаю, сколько ты сделала, чтобы защитить свою маленькую семью. Эти усилия не остались незамеченными. Тебе никогда не казалось, что было бы гораздо проще защитить родственников, если бы ты сама отдавала приказы?

– Отдавала приказы с тобой?

– Да, со мной. Ты очень молода и, как сама говорила, всего лишь девочка. Мы могли бы работать в команде. Я наблюдал бы за тобой первое время. Я верю, что при правильной тактике наш бизнес снова станет совершенно легален. А если шоколад станет легален…

Ему не требовалось заканчивать предложение; мы оба знали, что это значит. Если шоколад станет легален, Нетти будет в безопасности, а нам не нужно будет носить револьверы или заниматься операциями на черном рынке. И может быть, я снова смогу быть с каким-нибудь чудесным парнем вроде Вина.

Или с самим Вином, если бы он снова захотел со мной встречаться.

– Ты и я, мы оба родились в таких обстоятельствах, – продолжал Микки. – Это не наш выбор. Но мы можем выбирать, что случится далее. Наше право по рождению – быть Баланчиными, но это право не должно обернуться насилием и смертью. То же самое ты говорила в своей речи в Бассейне. Насилие не всегда должно порождать новое насилие.

Я согласно кивнула. Прозвенел звонок, обозначавший конец времени посещений.

– Спасибо, что пришел. Теперь буду обдумывать твои слова.

Микки схватил меня за руку.

– Приходи повидаться со мной, когда выйдешь отсюда. Пятнадцатого сентября, верно? Тогда мы сможем поговорить больше.

Он взлохматил свои снежно-белые волосы.

– Я думаю о том, чтобы съездить в Киото, – сказал он на прощание. – Может быть, захочешь съездить со мной?

Даже не знаю, что он хотел этим сказать. Это была угроза в адрес брата? Впрочем, он, похоже, был на короткой ноге с Юджи, так что слова могли означать только возможность повидаться с ним и ничего сверх того.

12 августа мне исполнилось семнадцать лет, и этот день, как и все прочие летние дни, был проведен в «Свободе». Скарлет хотела закатить вечеринку в зале для посещений, – предложение, от которого я ее усиленно отговаривала.

– Но, Аня, мне дурно при мысли, что ты тут будешь одна – и в свой день рождения!

– Я не одна, – уверила я ее. – Я сплю в комнате с пятью сотнями других девочек.

– Можно, хотя бы я приду? – настаивала она.

– Нет. Я не хочу запоминать мой семнадцатый день рождения.

Утром в мой день рождения охранник сообщил, что ко мне пришел посетитель.

«Ох, Скарлет, ты никогда меня не слушаешь», – подумала я и отправилась в комнату для посещений. Было рано, только половина восьмого, и в комнате не было никого, кроме моего гостя.

Он коротко постригся и был одет в одну из школьных рубашек и штаны из легкой ткани. Прошлым летом я его еще не знала, так что эти штаны никогда не видела. Что же до меня – сегодня я выглядела как никогда стильно в своем синем комбинезоне. Я попыталась пригладить свои курчавые волосы. Знаю, что теперь мне должно было быть все равно, что он думает обо мне, но я не могла относиться к этому равнодушно. Если бы я знала, что он придет, я смогла бы сдержаться, смогла бы вообще отказаться его видеть. Но ноги неотвратимо влекли меня к столу, где он сидел, и к стулу, которой стоял от стола на расстоянии, которое в «Свободе» считали приемлемым.

Если бы я знала, что он придет, я бы приняла ванну. Я уже и забыла, когда в последний раз видела себя в зеркале. Ладно, буду считать, что это визит старого друга.

– Рада видеть тебя, Вин. Я бы пожала тебе руку, но… – И я указала на табличку «Контакты запрещены», которая висела на двери.

– А я не хочу пожимать тебе руку, – сказал он, глядя на меня холодными голубыми глазами. Их цвет, казалось, сменился с небесно-голубого на ночной глубоко-синий с тех пор, когда я видела его в последний раз.

– Где твоя шляпа? – спросила я беспечным тоном.

– Я завязал со шляпами – постоянно их везде забываю, так что теперь заменил их вот этой штукой. – Он кивком указал на трость, которая лежала на столе.

– Жаль это слышать. Нога все еще болит?

– Мне твоя жалость не нужна, – сказал он резко. – Ты лгунья, Аня.

– Ты этого не знаешь.

– Знаю. Ты сказала, что поедешь в этот лагерь для криминалистов, и вот где я тебя вижу.

– Вроде бы «Свобода» не слишком отличается от лагеря?

Он проигнорировал мою попытку пошутить.

– Итак, когда я наконец узнал, что ты тут – и на это ушло время, так как я старался изо всех сил не вспоминать о тебе, – пришлось задуматься о том, в чем еще ты соврала.

– Ни в чем, – сказала я, пытаясь не плакать. – Все остальное – правда.

– Но мы только что выяснили, что ты лгунья, так как же я могу верить тому, что ты скажешь?

– Не можешь.

– Ты сказала, что влюбилась в другого. Это ложь?

Я не ответила.

– Это была ложь?

– Правда… По правде, все равно, ложь это была или нет. Если это ложь, значит, мне нужно, чтобы она была правдой. Вин, пожалуйста, не питай ко мне ненависти.

– Я хотел бы тебя ненавидеть, – сказал он. – Я бы очень хотел не приходить сюда.

– Я тоже. Ты не должен был приходить.

А потом я перегнулась через стол, сгребла его за волосы – за то, что от них осталось, – и крепко поцеловала в губы.

И в этот момент я стала человеком без происхождения, как и он. У нас не было отцов, матерей, сестер, братьев, бабушек и дедушек, дядей или двоюродных братьев, которые бы нам напомнили, что мы должны – или были должны. «Обязательства», «последствия», «завтрашний день» – эти слова исчезли, или я забыла их значение.

Все, о чем я могла думать, – это Вин и то, как я его люблю.

– Никаких поцелуев! – закричал надзиратель, который только что заступил на службу.

Я отпрянула, и Аня Баланчина воскресла во мне.

– Я не должна была так поступать, – сказала я.

И сразу же поцеловала его снова.

Боже, прости меня за это и за все, что я сделала.