Текст книги "Шоколадная принцесса"
Автор книги: Габриэль Зевин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Этой ночью, после того как тело бабушки отправили в похоронное бюро в Бруклине, а я приготовила для Лео и Нетти макароны, застелила бабулину постель, подтвердила мистеру Киплингу, что Бассейн вполне подходит для поминок, заставила Нетти принять душ и уложила ее в кровать, дала Лео аспирин от головной боли, столь тяжелой, что он плакал, и помолилась о том, чтобы головная боль Лео не превратилась в припадок, я наконец пошла спать, и почти сразу меня разбудила Нетти, которой приснился кошмар; я утешила сестру, но тут Лео позвал меня на пути к моей комнате (он хотел, чтобы я проверила, что окно у бабушки открыто, а дверь заперта), и вот когда я сделала это и второй раз легла, вокруг стало очень тихо. Царила тишина, которую я не помнила в этой квартире уже много лет. Оборудование, которое поддерживало бабушкину жизнь, было очень шумным, но я к нему привыкла. И странно – новая тишина казалась мне громкой. Я не могла заснуть, так что я встала и пошла в комнату бабушки. Все то время, что бабушка болела, в комнате стоял неприятный запах, но сейчас не пахло ничем. Это случилось так быстро.
До того как тут поселилась бабуля, комната была папиным кабинетом. Не думаю, что я говорила об этом раньше, но в этой самой комнате папу убили. В первую ночь, когда к нам приехала бабуля, я думала, что она будет спать в бывшей спальне родителей, но она сказала, что их комната станет моей (тогда я делила комнату с Нетти) и что она будет использовать папин кабинет. Хотя мне было всего девять, я считала неправильным, что она будет спать там, где был убит ее собственный сын (на ковре даже остались следы крови!), и я сказала, что с удовольствием буду спать в комнате Нетти.
– Нет, Аннушка, – сказала она, – если мы не будем жить в этой комнате, она навсегда останется местом, где умер твой отец. Она станет памятником, когда нам нужна просто комната. Нехорошо держать гроб посреди дома, дорогая. И кроме того, ты уже большая девочка, а большим девочкам нужна собственная комната.
Я тогда не совсем поняла, что она имеет в виду, и помнила, что даже была немного зла на нее. «Тут умер папа! – вот что мне хотелось сказать. – Уважай это место!» Но сейчас я поняла, сколько сил требовалось ей, чтобы спать тут. Папа был ее единственным ребенком; хотя она и не показывала, она тоже скорбела.
Я осмотрела тумбочку бабули и потом шкаф, чтобы проверить, не оставила ли она мне записку. Не было ничего, кроме пилюль и книги Имоджин «Дэвид Копперфилд».
Я села на голый матрас, закрыла глаза и представила, как бабушка говорит: «Возьми плитку шоколада и раздели с кем-то, кого любишь». Я открыла глаза. Никто больше не скажет мне таких слов, никто больше не захочет, чтобы я съела что-нибудь вкусное просто так. Никто больше не побеспокоится, с кем я буду делить шоколад. В мире для меня стало меньше любви, чем было всего двадцать четыре часа назад. Я закрыла лицо руками и изо всех сил постаралась плакать беззвучно – не хотелось разбудить родных.
Бабуля любила меня.
Она по-настоящему любила меня.
И несмотря на это, я была рада, что она умерла (осознав эту правду, я заплакала еще сильнее).
В эту ночь я заснула в комнате бабушки и проснулась с восходом солнца, которого не могла наблюдать из окон моей собственной спальни, выходящих на запад. Теперь понятно, почему бабушка любила эту комнату. Шкаф здесь больше, чем у меня, а утренний свет был великолепен.
Мы с мистером Киплингом обсуждали, как важно было придерживаться нашего обычного расписания, особенно Нетти и мне, так что было решено, что мы будем посещать школу как обычно. Так мы и сделали. Глаза опухли от слез, домашнее задание было не сделано, но мы пошли в школу.
Я все рассказала Скарлет на фехтовании. Она заплакала и не сказала ничего особенно полезного.
Вину я рассказала за обедом. Он хотел знать, почему я не позвонила ему и не рассказала обо всем раньше.
– Я бы пришел, – сказал он.
– Ты не смог бы ничего сделать.
– Но все же тебе не стоило быть одной, – настаивал он.
Я не могла не думать о моей беседе с мистером Киплингом. Я посмотрела на Вина. Хотелось бы знать, должна ли я с ним расстаться. Точнее, могла ли я с ним расстаться.
– Вин, выполни, пожалуйста, одну мою просьбу: не говори отцу, что моя бабушка умерла.
– Словно я мог бы это сделать. Я не делюсь с этим человеком ничем.
– Я знаю. Но все-таки не хотелось бы, чтобы я стала проблемой для твоего отца.
Вин сменил тему:
– Когда похороны? Я пойду с тобой.
– Похорон не будет, просто поминки в Бассейне в субботу. Только для членов семьи.
Не думаю, что Вину стоило идти со мной.
– Если ты не хочешь, чтобы я приходил, просто скажи это.
– Это не то, что ты…
Вдруг я почувствовала себя очень усталой – я спала очень мало, так что сдерживаться было сложно.
– Я так устала, – сказала я. – Может, поговорим позже?
– Конечно. Я зайду сегодня вечером. Если я еще не говорил, мне невероятно жаль, что твоя бабушка умерла.
Он поцеловал меня, но не сексуально, а нежно, мягко. Потом прозвенел звонок, и ему надо было идти на урок. Я видела, как он бежал по шахматному полу столовой. У него были широкие плечи, узкие бедра, и двигался он грациозно, словно танцор. Со спины было видно, какой он еще мальчик. Да он и был мальчиком. Просто мальчиком. Будет нелегко, но я решила, что если мне придется с ним расстаться, я смогу это сделать. Католическая вера приучила меня воспринимать отречение от чего-либо как непременную часть жизни.
– Аня Баланчина? – кто-то тронул меня за плечо. Это оказалась одна из учительниц Нетти, я у нее никогда не училась – она появилась в школе недавно, преподавала всего год или два и была полна немного карикатурного энтузиазма, что типично для учителей с малым опытом работы.
– Меня зовут Кетлин Бельвуар! Я надеялась сегодня тебя найти! Ты можешь улучить минуту, чтобы поговорить о сестре? Я провожу тебя на твой урок!
Казалось, каждое свое предложение она сопровождала восклицательными знаками.
Я кивнула:
– Конечно. Если Нетти была немного рассеяна сегодня на уроках, так у нас недавно умер родственник и…
– Мне очень жаль это слышать, но нет, ничего подобного. На самом деле все ровно наоборот! Я хотела поговорить с тобой о том, как хорошо она учится! У твоей сестры есть талант, Аня.
Что-что?
– Талант? Какой предмет вы преподаете?
– Математику.
– Математику? У Нетти талант к математике?
Вот это новость.
– И к естественным наукам, хотя ими она у меня не занимается. Послушай, можно, я буду звать тебя Анни?
Я пожала плечами.
– Так тебя все время называет Нетти! Она постоянно говорит о тебе!
– Что же, спасибо за то, что сказали, что у Нетти талант.
– Знаешь, в Массачусетсе есть летний лагерь для одаренных детей. Смена длится восемь недель. Для Нетти это шанс побыть с такими же детьми, как она. Ей нужен попечитель, и я хотела бы сопровождать ее.
– Почему вы этого хотите?
– Я… я верю в Нетти.
– А что вы от этого получите? Должно же быть что-то.
Она вспыхнула.
– Нет! Ничего! Кроме того, что увижу, как Нетти получает то, чего достойна.
Я пропустила это мимо ушей: мне надо было думать о поминках, о социальных службах и о тысяче других вещей.
Мисс Бельвуар продолжала:
– Несколько месяцев назад я послала за нее заявку.
– Что вы сделали?!
Какого черта эта женщина себе позволяет?
– Прошу прощения, если я позволила себе лишнее, но у твоей сестры выдающийся ум, Анни. Самый выдающийся из тех, что я встречала за все время преподавания.
Как долго она преподает? Год или два?
– Должно быть, ты думаешь, что я преподаю совсем недолго, так что давай прибавим сюда мой собственный опыт пребывания в школе. Нетти может оказаться тем человеком, который решит проблему водоснабжения или все что угодно в этом роде, что угодно… – Она вздохнула. – Послушай, Анни, да, действительно, я лично заинтересована в том, чтобы помочь твоей сестре. Честно говоря, я устала от существующего положения дел. Не говори мне, что ты никогда не спрашивала себя, почему сейчас все так, почему мы используем все доступные нам ресурсы, чтобы покрыть их недостаток. Можешь ли ты, по-честному, вспомнить, когда в последний раз в нашем мире изобреталось что-нибудь новое, за исключением законов? А знаешь ли ты, что происходит с обществом, в котором не возникает ничего нового? Оно слабеет и умирает. Мы живем в темные века, а добрая половина людей даже не замечает этого. Мы не сможем так жить вечно! – Она помолчала. – Прости меня, когда я увлекаюсь, я начинаю говорить путано. Я в самом деле считаю, что Нетти – та, кто действительно может что-то сделать. Такие умы, как она, – наша единственная надежда, и как ее учительница я бы плохо выполняла свою работу, если бы позволила впустую пропасть такому ценному ресурсу.
У Нетти всегда были хорошие оценки, но все же слова мисс Бельвуар были просто нелепы.
– Если она настолько умна, как вы говорите, почему же никто не сообщил мне этого раньше?
– Не знаю, – ответила она. – Может быть, их пугала ваша семейная история и они смотрели на Нетти сквозь эту призму.
– Вы хотите сказать, что они были предубеждены? – Я сжала зубы.
– Но я в этой школе новичок, и у меня глаз не замылен. И поэтому я говорю тебе это сейчас.
Мы стояли у дверей класса мистера Бири. Она сказала, что предоставит мне больше информации. Мисс Бельвуар любила совать нос в чужие дела, но я решила, что она хочет только хорошего.
– Мне нужно обсудить это с… – я чуть было не сказала «с бабушкой», – с братом и нашим поверенным.
– Нетти сказала, что ты принимаешь все решения в семье, – сказала мисс Бельвуар. – Что ты всех защищаешь.
– Ей не надо было говорить подобное.
– Должно быть, это тяжкая ноша для одного человека.
Честно говоря, меня злило, что кто-то другой, какой-то незнакомец заметил в Нетти то, чего не видела я. У меня было чувство, как будто я подвела сестру.
– Если Нетти такая гениальная, почему я ничего не замечала?
– Порой трудно заметить то, что прямо перед тобой. Но я говорю тебе, что она драгоценна, и этот дар надо оберегать и укреплять. – Она сжала мне руку, подмигнула и кивнула, словно мы были сообщницами.
Я открыла дверь в классную комнату. Мисс Бельвуар помахала рукой мистеру Бири, чтобы показать, что я была с ней, и он кивнул.
– Очень мило с вашей стороны, что вы присоединились к нам, мисс Баланчина.
– Я была с мисс Бельвуар, разве вы не видели?
Он промолчал.
– Вы же ей помахали, так что должны были видеть.
– Достаточно, мисс Баланчина. Садитесь.
Но я не села за парту. Я подошла к нему и встала лицом к лицу.
– Думаю, вы это отлично видели. Вам просто нравится говорить с сарказмом. Вы любите нас унижать, верно? Вы наслаждаетесь крошечной долей власти, которой обладаете, вы стравливаете нас друг с другом, чтобы завоевать у нас авторитет. Это выглядит просто жалко.
– Вы ведете себя неподобающим образом.
– И когда я говорю «это», я имею в виду «вы». Вы просто жалки, – повторила я, взяла сумку и пошла по коридору по направлению к кабинету директора.
Мистер Бири закричал:
– Отправляйтесь к директору!
– Я приду туда раньше вас.
Может быть, мне все-таки не стоило идти в школу на следующий день после смерти бабушки.
Директор не была особенно строга ко мне, учитывая обстоятельства – один день отстранения от школы с завтрашнего дня сложно было даже назвать наказанием. Отличная возможность побыть дома; возможно, нам самим стоило отпроситься. Весь день я чувствовала себя очень вялой.
Мы – Нетти, Скарлет, Вин и я – ехали в автобусе ко мне домой. На Нетти была шляпа Вина.
– Эй, ребята, – сказала я, – знаете ли вы, что среди нас настоящий гений?
– Ну, я бы не сказала, что я гений, – отозвалась Скарлет, – хотя я очень талантлива.
– Да не ты, а Нетти.
– Могу поверить, – сказал Вин. – Ее голова почти такая же большая, как у меня; посмотри, как на ней сидит моя шляпа.
Нетти молчала.
– Так в каких же областях ты гений, детка? – спросил Вин.
– Математика, – ответила Нетти, – и все в таком же роде.
– Я никогда не знала, – прокомментировала Скарлет.
– Для нас всех это новость, – сказала я.
– Ну, думаю, я должна тебя поздравить, – сказала Скарлет моей сестре.
Когда мы вошли в квартиру, Нетти побежала в свою комнату и захлопнула за собой дверь. Мне не хотелось идти за ней, но все же я пошла. Я повернула ручку, но дверь была заперта.
– Перестань, Нетти, впусти меня.
– Почему ты ведешь себя так со мной? – прокричала она через дверь.
– Почему ты не говорила, что ты гений? – закричала я в ответ.
– Перестань меня так называть!
– Как так?
– Гением!
– Это не шутка, это комплимент. Так почему же ты никогда мне не говорила? Почему мне надо было услышать это от какой-то дуры-училки, которая выглядит моложе, чем я?
– Мисс Бельвуар не дура!
– Нет, дура тут я. Я даже не заметила, что моя собственная сестра гений. – Я села на пол у двери. – Я чувствую себя такой тупой, Нетти. Кажется, будто я никогда тебя не знала или не забочусь о тебе.
Нетти открыла дверь.
– Я знаю, что ты заботишься обо мне, просто… я просто не знала, что я такая. Я думала, что все такие, как я, пока мисс Бельвуар не сказала, что это не так.
– И почему ты не поговорила со мной?
– Я не хотела тебя тревожить. Ты только что вернулась из этого ужасного места, «Свободы». И я не хотела доставлять тебе еще больше проблем. А потом ты по уши влюбилась в Вина.
– Но ведь ты гений, это же хорошо, правда? Почему ты решила, что будут проблемы?
– Думаю, потому, что ты всегда говорила, что мы не должны выделяться в школе. Так что на уроках я вела себя тихо, редко поднимала руку, а в половине случаев, когда знала ответ, не отвечала.
– Так значит, ты пыталась сделать вид, что ты не такая умная?
Мысль о том, что моя младшая сестра изо всех сил старалась выглядеть посредственностью, ужасала. На глаза словно что-то давило изнутри, голова стала неимоверно тяжелой, так что я положила ее на пару мгновений на руки.
– Нетти, это же неправильно.
– Прости меня, Анни, я старалась как лучше. Просила мисс Бельвуар не говорить с тобой. Уверяла, что в этом нет никакого смысла.
Я слегка приподняла голову. Пульсация в глазу немного ослабла.
– Ты хочешь поехать в этот летний лагерь?
– Нет, – ответила она. – Может быть.
– А как же твои кошмары? Ты же знаешь, я не могу поехать с тобой, не могу оставить Лео. Кроме того, я совсем не одаренный ребенок.
– Не знаю. Я об этом не думала.
– Ну, прямо сейчас ничего решать не надо, – сказала я. – Но впредь говори мне такие вещи, особенно сейчас, когда бабуля умерла. Я знаю, что не похожа ни на бабулю, ни на маму и папу, но я стараюсь изо всех сил.
– Я знаю, Анни, знаю все, что ты для меня делаешь, для меня и для Лео. Я хотела бы быть старше, чтобы помогать тебе больше, чтобы облегчить тебе жизнь. – Она обвила своими тоненькими ручками мою шею, и я подумала о том, что сказала мисс Бельвуар: Нетти – нечто драгоценное, кто-то, кого надо защитить. Я позволила себе отвлечься в последние несколько месяцев, и это было неприемлемо, особенно сейчас, когда умерла бабуля. Я несла ответственность за эту девочку, которую сейчас обнимала. Важность этой мысли поразила меня. Без меня она не сможет раскрыть весь свой потенциал, она может попасть под влияние нехороших людей – Бог знает, в нашем окружении полно таких. Без меня она может даже умереть или стать не тем, кем должна, и это в каком-то смысле еще хуже, чем смерть. Я прижала ее к себе покрепче. Голова закружилась, дышать стало тяжело, словно меня сейчас вырвет, в груди сжалось, хотелось бить кулаком в стену. Я поняла, что это и есть любовь, и это чувство внушало ужас.
Вдруг меня действительно затошнило. Я отпустила Нетти и побежала в ванную. Меня вырвало в унитаз, но не до конца, и продолжало рвать в течение минут десяти. Когда все закончилось, я почувствовала, что кто-то придерживает мне волосы. Мне казалось, что это была Нетти, но когда я обернулась, то увидела Вина. Я и забыла, что он пришел со мной из школы.
– Ох, тебе надо выйти, я выгляжу отвратительно, – сказала я, быстро потянувшись к спуску туалета.
– Я видел и худшее, – ответил он.
– А где Нетти?
(Разве не она одна должна была держать мои волосы?)
– Она звонит Имоджин.
Учитывая то, как закончилась наша беседа с Имоджин, я сомневалась, что она придет.
– Тебе пора идти, – сказала я ему. – Я не хочу, чтобы ты подхватил от меня что-нибудь ужасное.
– Я никогда не болею, у меня отличное здоровье.
– Молодец, – проворчала я, – ты не мог бы уже уйти? Я хочу, чтобы меня рвало наедине с собой, спасибо.
Я поднялась с пола ванной, меня немного шатало, но Вин взял меня под руку и довел до комнаты. Я свалилась на кровать и заснула.
Когда я проснулась, рядом с кроватью сидела Имоджин. Она положила мне на голову холодное влажное полотенце.
Мозг пульсировал в черепной коробке, глаза слезились, и от этого окружающее расплывалось. Казалось, что по всей комнате летают цветные пятнышки. В желудке словно плескалась кислота, а вся кожа ужасно зудела. Я чувствовала, словно вот-вот умру. «Я умираю?»
– У тебя ветрянка, Анни. Нетти прививали, но вы с Лео остались без прививок из-за закона о нормировании вакцины, который был в те годы.
(Вы беспокоитесь о том, не была ли я беременна? Что у меня был секс и я вам не сказала? Я бы никогда этого не сделала. В отличие от некоторых, я абсолютно честный рассказчик и горжусь этим.)
Она продолжала:
– Может быть, ты подхватила ее на свадьбе? Ты не видела, кто-нибудь там болел?
Я покачала головой, попыталась почесать лицо, но Имоджин надела на меня хлопковые перчатки.
– Я не могу позволить себе заболеть, мне надо кое-что решить, и после смерти бабули надо сделать так много… и школа… и Нетти, и Лео… И…
Я села в кровати, но Имоджин нежно, но твердо уложила меня обратно.
– Ну, по крайней мере до будущей недели ты не сможешь ничего из этого сделать.
– Почему вы здесь?
– Потому что Нетти мне позвонила.
Она вложила соломинку мне в губы:
– Пей.
Я повиновалась.
– Нет, я не об этом. Я имею в виду, почему вы здесь после того, как я сказала вам столько ужасных слов?
Она пожала плечами.
– Ну, у меня много свободного времени, и я только что потеряла стабильную зарплату.
Она снова повела плечами.
– Ты была не в себе. Пей больше, тебе нужна жидкость.
– Мне стыдно, – сказала я. – Мне очень стыдно, правда. Я многое обдумала.
– Ты хорошая девочка, и я принимаю твои извинения, – ответила она.
– Я так устала.
– Так поспи, детка.
Она пригладила мне волосы своей прохладной сухой рукой. Это было приятно и успокаивало. Может быть, последние минуты бабушки были другими, чем я рисовала себе, может быть, ее смерть не была так тяжела.
Я закрыла глаза, потом снова их открыла.
– Вы знали, что Нетти – одаренный ребенок?
– Подозревала.
Я хотела было почесаться, но вместо этого произнесла ужасные слова, которые тяготили меня с момента беседы с мистером Киплингом.
– Мне кажется, что мне пора расстаться с моим парнем.
Вот так.
– Почему? Он очень милый молодой человек.
– Он такой и есть, он самый лучший из всех, кого я когда-либо знала, – сказала я ей. – Но давным-давно его отец предупредил меня, что если я буду встречаться с Вином, он обратит пристальное внимание на мою семью. И сейчас, когда бабуля мертва, я беспокоюсь, что он может вмешаться. И вы, и я – мы обе знаем, что если Лео придется идти в суд, его никогда не признают нашим опекуном. – Я закашлялась. В горле было очень сухо, и Имоджин снова вложила соломинку мне в губы. – Единственную возможность обеспечить нам безопасность – это держаться вне видимости радара до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать.
– Хмм, – пробормотала она, затем снова дала мне соломинку: – Пей.
Я выпила.
– Но если у меня не будет отношений с его сыном, ему не понадобится беспокоить меня. Беспокоить нас.
– Понимаю, – сказала Имоджин. Она поставила стакан на тумбочку; похоже, количество выпитого мною ее удовлетворило.
Кожа снова начала ужасно зудеть, я потянулась почесаться, но Имоджин прижала мою руку.
– Вот от этого тебе станет лучше. – Она достала тюбик с мазью из тумбочки и начала наносить ее на волдыри, в большом количестве высыпавшие на коже. – Ты ведь не знаешь точно, что будет делать его отец, – продолжала она. – Большинство отцов больше всего на свете желают счастья для своих детей.
Я вспомнила Чарльза Делакруа в тот день, когда он забрал меня из «Свободы». Я знала по крайней мере одного отца, который сделал бы все для того, чтобы победить, невзирая на счастье своего сына.
Я покачала головой:
– Я не знаю точно, что сделает его отец, но мне кажется, то, что я с его сыном, подвергает нас опасности. Я (Я его люблю? В самом деле люблю? Да, думаю, это правда.) люблю Вина, но Нетти и Лео я люблю еще больше. Я не могу подвергнуть их опасности ради глупого школьного увлечения. Если бы бабуля была жива… но сейчас я не имею права рисковать.
Я знала, что мне надо делать. Это будет нелегко, но я смогу. Я попыталась снять перчатку, но Имоджин остановила меня, взяв мою руку в свои.
– Запомни, школьные увлечения не всегда бывают глупыми, Анни. И прямо сейчас ты вряд ли сможешь что-нибудь сделать. Твоя болезнь даст тебе возможность подумать несколько дней.
– Я так скучаю по бабуле, – сказала я. – Знаю, что большинство людей видели в ней просто старуху, лежащую в кровати, но я очень, очень скучаю по ней.
Кожа зудела, я чувствовала слабость, глаза наполнились слезами. Мне так хотелось обсудить с ней многое. Я тосковала по разговорам с ней. Казалось невообразимым, что я больше никогда не услышу ее голос.
– Я просто скучаю по ней, – сказала я.
– Попытайся помолчать. Я тоже по ней скучаю. Не хочешь ли, чтобы я тебе почитала? Это всегда помогало твоей бабушке заснуть. У меня с собой одна из любимых книг.
Она подняла книгу так, чтобы я смогла увидеть заголовок.
– Разве она не о сироте? – спросила я. Я ненавидела такие книги.
– Ты не можешь не сталкиваться с историями о сиротах. Каждая история – история о сироте. Жизнь – история о сироте. Мы все осиротеем рано или поздно.
– В моем случае это было скорее рано.
– Да, в твоем случае рано. Но ты сильная, и Бог никогда не дает нам больше, чем мы можем вынести.
Я не чувствовала себя сильной; мне хотелось укрыться с головой одеялом и никогда не вылезать. Я ужасно устала.
– Читайте, если хотите, – сказала я Имоджин.
– Глава первая, – прочитала она. – «В этот день нечего было и думать о прогулке. Правда, утром мы еще побродили часок по дорожкам облетевшего сада, но после обеда (когда не было гостей, миссис Рид кушала рано) холодный зимний ветер нагнал угрюмые тучи и полил такой пронизывающий дождь, что и речи не могло быть ни о какой попытке выйти еще раз…» [8]8
Шарлотта Бронте. «Джейн Эйр». Пер. В. Станевич.
[Закрыть]
В последующие несколько дней я не делала ровным счетом ничего, разве что пыталась не чесаться. В таком состоянии я даже не смогла пойти на поминки бабули; вместо меня с Нетти пошли Скарлет и Имоджин. Я сказала Скарлет, чтобы она приглядывала за Лео. (Ей повезло, она не подхватила ветрянку. Странно, единственным из всей школы, кто тоже заболел, был мистер Бири.)
Я не особо расстраивалась из-за того, что не смогла присутствовать на похоронах. Теоретически я понимаю, зачем нужны поминки, – это был знак уважения как к живым, так и к мертвым. Просто я не люблю проявлять эмоции на публике.
Например, на похоронах папы я чувствовала, что за мной наблюдают и на основании этого оценивают. Недостаточно просто быть печальным. На поминках приходится выглядеть печально для других людей. Мне было стыдно подвергать сестру и брата такому испытанию, но в то же время я была рада, что ветрянка дала мне возможность не идти. К моим шестнадцати годам мне уже пришлось побывать на множестве похорон.
Я помогла родственникам выбрать траурную одежду: старый папин черный галстук для Лео и мое старое черное платье для Нетти. Незадолго до полудня пришли Имоджин и Скарлет, чтобы проводить их, и наконец я осталась наедине с волдырями, которые изо всех сил старалась не чесать. Но мне было не слишком плохо, разве что кожа зудела и я чувствовала себя некрасивой. Чуть попозже прозвенел звонок. Это пришел Вин, которого я не видела с того момента, когда меня рвало на полу в ванной. И сейчас я тоже выглядела ужасно, что особенно раздражало на фоне того, что он-то выглядел прекрасно. На нем был удлиненный оливково-зеленый пиджак, который выглядел так, словно когда-то принадлежал солдату, служившему в арктическом климате, а волосы были чуть влажными (должно быть, он принял душ перед выходом), и часть из них замерзла маленькими остроконечными льдинками (представьте, как холодно было снаружи). И да, эти льдинки были неотразимы.
После того как я его впустила в квартиру, он сказал:
– Я принес тебе кое-что.
Он полез в свои глубокие карманы и извлек четыре апельсина:
– Твои любимые.
Я взяла один и поднесла к носу.
– Эксперименты моей матери на крыше начали приносить плоды, – пошутил он. – Этот называется «Кара-кара», у него розовая мякоть, и он очень сладкий.
Он сделал движение, чтобы поцеловать меня, но я отстранилась:
– Не боишься заразиться?
Он покачал головой:
– У меня уже была ветрянка.
– Все-таки иногда люди могут заразиться во второй раз, и…
– Я не дам ей второй шанс.
Я отошла еще подальше.
– Как ты можешь хотеть поцеловать меня? Я отвратительно выгляжу.
– Не совсем.
– Совсем. Я видела себя в зеркале и знаю это точно.
Он рассмеялся.
– Ладно, я тут не для того, чтобы приставать к тебе. Я подумал, что тебе нужна компания, в то время как все остальные на поминках. Послушай, я даже очищу для тебя апельсин.
Я сказала, что я вполне могу очистить апельсин сама.
– Не в этих штуках, – сказал он, указывая на хлопковые перчатки, которые я носила по настоянию Имоджин. Он взял меня за руку и сжал. Сердце заныло у меня в груди. Мне нужно было порвать отношения с Вином.
Мы прошли в гостиную. Он сел на большую кушетку, обитую коричневым бархатом. Я примостилась рядом, положив голову ему на грудь. Он запустил руку мне в волосы, что меня покоробило, но я промолчала (у меня очень сильно вьются волосы, так что обычно я предпочитаю, чтобы их никто не трогал). Я была рада испытать это чувство: в какой-то мере оно меня укрепляло. «Смотрите, – думала я, – он вовсе не идеален. Если я буду думать только о своем раздражении, может быть, я буду в силах порвать с ним».
Я выпрямилась на кушетке, потом встала и пересела в красное кресло.
– В чем дело? – спросил он.
Я знала, что лучше будет сказать ему, что у нас ничего не выйдет и что мы не сошлись характерами, – обычно этот способ прекрасно работает. К несчастью, я этого не сказала, а сказала следующее:
– Вин, ты не можешь сейчас быть моим парнем.
И выложила ему всю историю, которую вам уже рассказывала: мне он очень, очень нравится (для заметки: я предпочитала не употреблять слово «любовь»), но моя семья важнее, чем мои чувства, и сейчас, когда бабушка умерла, я не могу допустить риска, что его отец вмешается в наши дела, и так далее.
И потом он меня отговорил, ну или я допустила, чтобы он это сделал. Может быть, мне хотелось, чтобы меня отговорили. Он сказал, что он любит меня, а я его и что это самая важная вещь на свете. Он сказал, что я не сама дошла до этого решения. Он сказал, что его отец не будет меня беспокоить, и сказал, что может проконтролировать своего отца, если тот попытается вмешаться. (Даже тогда я знала, что это нелепая ложь, – я же встречалась с Чарльзом Делакруа.) Он сказал, что любовь – единственная важная вещь во всем мире. (Вторая ложь.)
Но я была слаба, а ложь из уст любимого может выглядеть очень убедительно для влюбленной девушки. По правде говоря, в то время я просто не смогла бы вынести потерю еще и Вина.
Мы слышали, как открылась входная дверь. Был только час дня, и я не ожидала, что кто-нибудь вернется домой по крайней мере еще в течение часа. Я вышла в прихожую; мимо меня пронесся Лео, влетел в свою комнату и с шумом захлопнул дверь. Остальные раздевались в коридоре.
– Что случилось? – спросила я, чувствуя себя виноватой, что не вытащила свою покрытую волдырями особу на похороны. – Почему вы вернулись так рано? Что с Лео?
Скарлет ответила:
– Мы не знаем. Сначала мы были все вместе, но потом Лео вышел куда-то с парнями из Бассейна. Я думала, что все будет в порядке, но в следующий момент услышала крики, и у Лео появился синяк…
– Подожди, у Лео синяк?
– Надо что-нибудь приложить к нему, – сказала Имоджин и пошла на кухню.
– Да, – продолжала Скарлет, – я не видела, что случилось, как и никто из нас, а он не говорит. А потом Юджи сказал, чтобы мы все садились в машину.
– Юджи? Юджи Оно? Он там был?
– Он тут, – сказала Нетти.
И тут я заметила Юджи: он стоял в черном пальто в дверном проеме.
– Я все еще нахожусь в Штатах, так что пришел отдать дань уважения, – сказал он.
– Я… Я надеюсь, что у тебя уже была ветрянка, – сказала я, плотнее запахивая халат и желая, чтобы на моем лице была вуаль.
– Да, меня предупредили.
Вин стоял сзади. В прихожей было слишком много людей. Вин протянул руку Юджи:
– Меня зовут Вин.
– Он парень Анни, – добавила Нетти.
Юджи кивнул:
– Я видел тебя на свадьбе в прошлые выходные. Рад познакомиться.
– Давайте все пройдем в гостиную, – предложила я.
– Нет, – сказал Юджи, слегка склонив голову. – Мне надо идти. Я хотел узнать, не уделишь ли ты мне минуту, чтобы поговорить наедине до моего отбытия. Я думал увидеть тебя на похоронах, но не знал о твоей болезни.
– Да, конечно. Я…
– Анни! – позвала меня Имоджин. – Можно поговорить с тобой?
– Прошу прощения, я сейчас буду.
Я понеслась к комнате Лео, у двери которой стояла Имоджин. В руках у нее был пакет с замороженным горошком.
– Твой брат заперся изнутри и не открывает дверь. Отопри, пожалуйста, замок.
Я постучала в дверь:
– Лео, это Анни. Пожалуйста, впусти меня!
Нет ответа.
Я вытащила из-за косяка тонкий гвоздь, который мы хранили там специально для таких целей, и начала работать над замком. Несмотря на напряженное обдумывание происходящего, замок занял у меня всего пятнадцать секунд. Мастерства я не утратила. Я взяла горошек у Имоджин и сказала, что войду одна.
Лео сидел на кровати и смотрел в окно. Он не плакал, и я посчитала это хорошим знаком.
– Лео, – ласково сказала я, – тебе надо приложить что-нибудь к глазу.
Он не ответил, и я присела рядом с ним и подняла руку с горошком, чтобы приложить ему к лицу. Он резко отпрянул:
– Анни, оставь меня в покое!
– Тебе не надо говорить со мной, просто, пожалуйста, приложи эту штуку к глазу. Учитывая твою историю болезни, я бы не хотела, чтобы твоя голова слишком распухала, это может привести к судорогам.
– Отлично! – Он схватил пакет с горошком и прижал к лицу.
– Спасибо. Ты очень важен для нашей семьи. И для меня, – добавила я. – И тебе надо хорошо о себе заботиться.
