Текст книги "Шоколадная принцесса"

Автор книги: Габриэль Зевин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– Давай, Нетти, забери свои вещи у мальчика.

– Он еще ничего не взял, – ответила Нетти. Она продолжала плакать.

Я кивнула, протянула Нетти платок и сказала, чтобы она высморкалась.

И тут несостоявшийся грабитель тоже начал плакать.

– Отдай мне мой пистолет!

Он бросился на меня, но мальчик ослаб от голода, и я почти не ощущала ударов.

– Мне жаль, но тебя могут убить, если ты будешь размахивать этой сломанной штукой.

Это была чистая правда. Должно быть, я первая заметила, что пистолет без обоймы; а ведь другие люди, столь же сведущие в оружии, как я, могли бы легко всадить парню пулю между глаз. Мне было немного стыдно, что я забрала его пистолет, поэтому я дала ему деньги, которые были в кошельке. Их было немного, но хватало на поход в пиццерию.

Не колеблясь ни секунды, он выхватил деньги, прокричал в мой адрес ругательство и исчез в парке.

Нетти протянула мне руку, и мы молча шли до тех пор, пока не оказались в относительной безопасности Пятой авеню.

– Зачем ты сделала это, Аня? – прошептала она, когда мы ждали у пешеходного перехода. Я почти не слышала ее голос на фоне городского шума. – Почему ты дала ему деньги после того, как он пытался ограбить меня?

– Потому что ему повезло меньше, чем нам, Нетти. А папа всегда говорил, что мы должны быть внимательны к тем, кому повезло меньше, чем нам.

– Но ведь папа убивал людей, правда?

– Да, папа был сложным человеком, – согласилась я.

– Я уже забываю, как он выглядел, – сказала Нетти.

– Он выглядел, как Лео. Тот же рост. Те же черные волосы. Те же голубые глаза. Но папины глаза были жесткими, а у Лео добрые глаза.

Когда мы пришли домой, Нетти пошла в свою комнату, а я пошарила в поисках чего-нибудь съедобного на ужин. Вряд ли меня можно было назвать вдохновенным поваром, но если бы я не готовила, мы бы все ходили голодными, кроме бабули. Ее порция поступала через трубочку при помощи работника соцслужбы по имени Имоджин.

Я отмерила точно шесть стаканов воды, согласно инструкции на упаковке, и потом опустила туда макароны. Это, по крайней мере, понравится Лео – макароны с сыром были его любимым блюдом.

Я постучала в дверь его комнаты, чтобы порадовать его этим известием. Ответа не было, так что я зашла. Он должен был уже часа два как быть дома (он работал на полставки в ветеринарной клинике). Но комната была пуста, если не считать коллекцию игрушечных львов. Они вопрошающе уставились на меня своими пустыми пластиковыми глазами.

Я зашла в комнату бабули. Она спала, но я ее разбудила.

– Бабуля, Лео говорил, что куда-нибудь пойдет?

Бабуля потянулась за винтовкой, которую хранила под кроватью, но потом увидела, что это я.

– Ах, Аня, это ты. Ты испугала меня, девочка.

– Прости меня, бабушка. – Я поцеловала ее в щеку. – Лео нет дома. Я хотела спросить тебя, не собирался ли он куда-нибудь.

После длительного размышления бабуля сказала, что нет, не собирался.

– А приходил ли он с работы? – спросила я, стараясь не выказывать нетерпения. Очевидно, что у бабули был трудный день.

Казалось, она думает над этим вопросом целый миллион лет.

– Да. – Пауза. – Нет. – Снова пауза. – Я не знаю. – И бабуля снова замолчала. – Какой сегодня день недели, девочка? Я потеряла счет времени.

– Понедельник, – сообщила я ей. – Первый день школы, помнишь?

– Все еще понедельник?

– Он почти уже прошел, бабуля.

– Хорошо, хорошо. – Она улыбнулась. – Если все еще понедельник, то значит, это сегодня этот ублюдок Яков приходил повидать меня.

Слово «ублюдок» следовало понимать в прямом смысле. Яков Пирожков был незаконным сыном сводного брата моего отца. Яков (сам себя он звал Джексом) был на четыре года старше Лео, и с тех пор, как он, выпив слишком много водки на свадьбе, пытался лапать меня за грудь, я его не особенно любила. Мне тогда было тринадцать, а ему уже почти двадцать. Отвратительно. Правда, несмотря на это, мне всегда было немного неловко перед ним из-за того, как на него смотрели остальные члены семьи.

– И чего же хотел Пирожков?

– Проверить, не умерла ли я, – сказала бабушка. Она рассмеялась и показала на дешевые розовые гвоздики, стоящие в низкой вазе на подоконнике. Я раньше их не заметила. – Уродливые, правда? Цветы сейчас так сложно найти, и вот он их приносит. Думаю, он надеялся навести нас на эту мысль. Может быть, Лео ушел с ублюдком?

– Некрасиво так говорить, бабуля, – сказала я.

– Ох, Аннушка, я бы никогда не сказала ему такое в лицо, – запротестовала она.

– Что могло понадобиться Джексу от Лео?

При мне Джекс либо не обращал внимания на Лео, либо обращался с ним откровенно презрительно.

Бабушка пожала плечами (что для нее было непросто, принимая во внимание, как трудно ей было двигаться). Я заметила, что ее закрытые веки дрожат, и сжала ее руку.

Не открывая глаза, она сказала:

– Скажи мне, когда найдешь Леонида.

Я пошла назад на кухню, чтобы слить воду из кастрюли с макаронами. Позвонила на работу Лео, чтобы проверить, не задержался ли он там. Они сказали, что он ушел, как обычно, в четыре. Мне не нравилось ощущение, что я не знаю, где мой брат. Ему было девятнадцать, на три года старше меня, но он был и всегда будет под моей опекой.

Незадолго до того как мой отец был убит, он взял с меня обещание, что я всегда буду заботиться о Лео, что бы ни случилось. Мне тогда было всего девять лет, примерно как юному грабителю, и я была слишком мала, чтобы понимать, на что я соглашаюсь. «У Лео добрая душа, – сказал папа. – Он слишком хорош для нашего мира, девочка. Мы должны сделать все возможное, чтобы защитить его». Я кивнула, не совсем понимая, что папа только что обрек меня на обязанность длиной в жизнь.

Лео не родился особенным. Он был таким же, как и все другие дети, и даже лучше их с точки зрения моего отца. Сообразительный, внешне – вылитый отец, и, что самое главное, первенец. Папа даже дал ему свое имя. Лео звали Леонид Баланчин-младший.

Когда Лео было девять, они с мамой поехали на Лонг-Айленд, чтобы повидаться с моей бабушкой по материнской линии. Мы с Нетти (шести и двух лет) болели ангиной и остались дома. Папа согласился присмотреть за нами, хотя я не думаю, что это потребовало от него особой жертвы – он никогда не любил бабушку Фебу.

Конечно, они целились в отца.

Мама умерла мгновенно. Два выстрела через ветровое стекло, прямо в ее прекрасный лоб и пахнущие медом каштановые кудри.

Машина врезалась в дерево вместе с Лео.

Он выжил, но больше не мог говорить. И читать. И ходить. Папа отправил его в лучший реабилитационный центр, самую лучшую школу для детей с инвалидностью. И Лео явно стало гораздо лучше, но он больше никогда не будет прежним. Говорили, что мой брат навсегда останется с умом восьмилетнего ребенка. Говорили, что моему брату повезло. И это так и есть. Хотя я знала, что вынужденные ограничения расстраивали его, Лео смог многое сделать с тем интеллектом, что у него был. У него была работа, где все его считали отличным работником, и он был замечательным братом Нетти и мне. Когда бабушка умрет, Лео станет нашим опекуном – пока мне не исполнится восемнадцать.

Я полила макароны сырным соусом и уже думала о том, не позвонить ли в полицию (как бы бесполезно это ни было), когда открылась входная дверь.

Лео вбежал на кухню.

– Аня, ты готовишь макароны! У меня самая лучшая сестра на свете! – и он обнял меня.

Я мягко оттолкнула Лео.

– Где же ты был? Я чуть с ума не сошла. Если ты куда-то уходишь, ты должен был сказать бабуле или оставить мне записку.

Лео погрустнел:

– Не сердись, Аня. Я был с родственниками. Ты говорила, что все в порядке, если я с родственниками.

Я покачала головой:

– Я имела в виду бабушку, Нетти или меня. Ближайших родственников. Это значит…

– Я знаю, что это значит, – прервал меня Лео. – Ты не говорила «ближайших».

Я была уверена, что произносила это слово, но не стала настаивать.

– Джекс сказал, что ты не будешь возражать, – продолжал Лео. – Он сказал, что он родственник и ты не будешь возражать.

– Могу поспорить. Ты общался только с ним?

– Толстяк там тоже был. Мы пошли к нему.

Сергей Медовуха по прозвищу Толстяк был двоюродным братом моего отца и владельцем заведения, где мы с Гейблом были вчера вечером. Толстяк и в самом деле был толстым, что в наши дни казалось необычным. Я любила Толстяка так же, как и всех в нашей большой семье, но сказала ему, что не хочу, чтобы Лео заходил к нему в бар.

– И что же вы там делали, Лео?

– Мы ели мороженое. Толстяк закрыл свое заведение, и мы пошли за ним. У Джекса были… как ты их называешь, Аня?

– Талоны.

– Да-да, они самые.

Я хорошо знала моего кузена и подозревала, что талоны он сделал сам.

– Я выбрал клубничное, – продолжал Лео.

– Хм.

– Не злись, Аня.

Лео выглядел так, словно вот-вот заплачет. Я глубоко вздохнула и попыталась взять себя в руки. Одно дело – выйти из себя из-за Гейбла Арсли, а другое – так вести себя с Лео, что совершенно недопустимо.

– Мороженое было вкусное?

Лео кивнул.

– А потом мы пошли… обещай, что не будешь сердиться.

Я кивнула.

– А потом мы пошли в Бассейн.

Бассейн находился в одном из 90-х по номеру домов, располагавшихся на Вест Энд Авеню. Когда-то он действительно был женским бассейном – до первого водного кризиса, когда все бассейны и фонтаны осушили. Сейчас Семья (я имею в виду клан Баланчиных) использовала его в качестве обычного места встреч. Полагаю, бассейн достался им задешево.

– Лео! – закричала я.

– Ты обещала, что не будешь сердиться!

– Но ты же знаешь, что тебе нельзя ходить в западную часть города, не предупредив кого-нибудь!

– Я знаю, знаю. Но Джекс сказал, что много людей хотят встретиться там со мной. И еще он сказал, что там все родственники и что ты не будешь возражать.

Я была так зла, что даже дыхание перехватило. Макароны немного остыли, и я стала раскладывать их по тарелкам.

– Помой руки и скажи бабушке, что ужин готов.

– Не сердись, Аня.

– Я не сержусь на тебя.

Я уже собиралась попросить Лео пообещать, что он больше никогда не отправится в Бассейн, когда он произнес:

– Джекс сказал, что, возможно, я смогу работать в Бассейне. Семейный бизнес и все такое.

Я едва сдержалась, чтобы не грохнуть тарелку с макаронами об стену. Я знала, что не стоило сердиться на брата, да и два раза швырять макаронные изделия в один и тот же день казалось дурным тоном.

– Зачем это тебе? Ты же любишь работать в клинике.

– Да, но Джекс сказал, что было бы хорошо, если бы я работал с Семьей, – тут Лео сделал паузу, – как папа.

Я сжала губы.

– Не знаю, Лео. У них же в Бассейне нет животных, о которых надо заботиться. А сейчас сходи за бабушкой, хорошо?

Я смотрела, как мой брат выходит из кухни. При взгляде на него и не догадаешься, что с ним что-то не так. И возможно, мы слишком много думаем о его болезни. Нельзя отрицать, что Лео был хорош собой, силен и, в сущности, стал взрослым. Последнее пугало меня больше всего. Взрослые могут попасть в передрягу. Их можно обмануть. Их можно послать на остров Рикерс [3]3
  Тюрьма в Нью-Йорке.


[Закрыть]или, что гораздо хуже, их можно убить.

Я разливала воду по стаканам и размышляла, что же задумал мой подонок кузен и сколько проблем из-за этого у меня будет.

II
Я наказана; даю определение рецидива; участвую в делах семейных

Самое худшее в дежурстве на кухне – рабочий халат. Он был красного цвета, сделан из негнущейся жесткой ткани, и в нем я выглядела толстухой. На спине была приклеена на липучку надпись маркером, которая гласила: «Анна Баланчина должна научиться контролировать себя». Поначалу надпись нельзя было разглядеть из-за длинных волос, но потом меня заставили надеть на голову сетку. Я не сопротивлялась. Без нее ансамбль был бы неполным.

В то время как я собирала подносы и стаканы одноклассников, Скарлет кидала на меня сочувственные взгляды, от которых становилось только хуже. Я бы предпочла отбывать срок в полностью недружелюбной обстановке.

По понятным причинам я приберегла стол Гейбла Арсли напоследок.

– Не могу поверить, что она была моей девушкой, – сказал он тихим голосом, который тем не менее я отлично расслышала.

Несмотря на то, что мне в голову пришло с полдюжины ответов, я улыбнулась и промолчала. Во время дежурства по кухне не полагалось говорить.

Я отвезла тележку с подносами на кухню, потом вернулась в столовую, чтобы за оставшиеся пару минут съесть свой обед. Скарлет сменила привычное место и теперь сидела с Вином; она тянулась к нему через стол и смеялась какой-то его шутке. Бедняжка Скарлет. Ее технику флирта сложно было назвать утонченной, а у меня было чувство, что с Вином напор вряд ли сработает.

Мне не хотелось сидеть с ними – от меня пахло кухней и пищевыми отбросами, но Скарлет помахала мне рукой:

– Анни! Сюда!

Я устало потащилась к их столу.

– Чудесная сеточка, – сказала Скарлет.

– Спасибо, – ответила я. – Предполагается, что я буду носить ее целый день, как и халат.

Поставив на стол поднос, я уперлась руками в бока.

– Хотя халату не помешает пояс.

Я сняла халат и положила его на скамейку рядом с собой.

– Аня, ты уже встречалась с Вином? – спросила Скарлет. Она слегка приподняла бровь, давая мне понять, что это тот самый парень, о котором она говорила.

– В кабинете директора. Она была занята – выпутывалась из неприятностей, – ответил Вин.

– И так всю жизнь, – сказала я и начала есть рагу из овощей в манере, которую, надеюсь, можно было назвать благовоспитанной. Несмотря на то, что меня тошнило от запаха, есть хотелось ужасно.

Прозвенел звонок, Вин и Скарлет ушли, и я начала есть так быстро, как только могла. Я заметила, что Вин забыл свою шляпу на столе.

Как только прозвенел второй звонок, он вернулся в столовую.

Я протянула ему шляпу.

– Спасибо, – сказал он. Он собрался было уходить, но потом сел на стул напротив меня. – Кажется, невежливо оставлять тебя тут одну.

– Все в порядке. Ты опоздаешь. – Я собрала на вилку остатки рагу. – Кроме того, я люблю побыть одна.

Он обхватил руками колено.

– В любом случае сейчас у меня время для самостоятельной работы.

Я внимательно посмотрела на него.

– Поступай как знаешь.

Скарлет он нравился, и я не могла флиртовать с ее парнем, какие бы у него ни были красивые руки. Если папа чему и научил меня, так это верности.

– Как ты познакомился со Скарлет?

– На уроке французского, – сказал он и замолчал.

– Ну, я закончила, – сообщила я. Самое время ему было уйти.

– Ты кое-что забыла, – сказал он и снял сетку с моих волос, слегка задев рукой лоб, и мои кудри упали на плечи. – Сетка, конечно, симпатичная и все такое, но мне ты больше нравишься без нее.

– О, – произнесла я, ощутила, что покраснела, и приказала себе перестать краснеть. Этот флирт начал меня раздражать. – Почему ты перешел в эту школу?

– Мой отец стал заместителем в команде окружного прокурора.

Все знали, что нынешний окружной прокурор Силверстайн просто марионетка. Он был слишком стар и слишком болен, чтобы работать эффективно. Быть вторым номером фактически значило руководить, но без утомительной необходимости проходить выборы. Должно быть, дела пошли совсем плохо, раз пришлось назначить кого-то из Олбани. Также выбор человека со стороны означал смену власти. Я подумала, что вряд ли что-то может быть хуже, чем текущее положение дел. Я плохо помнила, что именно случилось с бывшим заместителем; вероятно, он, как обычно, либо не справился с обязанностями, либо был вором. Возможно, и то и другое.

– Так что, твой отец сейчас новый главный коп?

– Он думает, что пора вычистить всю грязь, – сказал Вин.

– Удачи ему.

– Да, возможно, он довольно наивен, – пожал плечами Вин. – Сам называет себя идеалистом.

– Эй, ты же говорил, что твои родители – фермеры, – сказала я.

– Только мама. Она сельскохозяйственный инженер, специализируется на оросительных системах. Что-то вроде волшебницы, которая выращивает зерно без воды. А мой папа был окружным прокурором в Олбани.

– Так ты мне соврал!

– Нет. Я сообщил тебе только те сведения, которые напрямую касались твоего вопроса. А он, как ты помнишь, состоял в том, откуда на моих руках мозоли. И конечно, сведения о том, что мой отец был окружным прокурором в Олбани, к мозолям не относятся.

– Нет, я думаю, что ты не сказал мне ничего о своих родителях потому, что ты знал, кто был мой отец, и…

– И? – подтолкнул он меня.

– И, возможно, ты подумал, что мне не захочется говорить с человеком, чья семья находится на противоположной с точки зрения закона стороне от моей семьи.

– Трагическая любовь и все в этом духе…

– Подожди, я не говорила…

– Беру свои слова обратно. И прошу прощения, что невольно ввел тебя в заблуждение. – Он посмотрел на меня с улыбкой. – Но это неплохая мысль, Аня.

Я сообщила Вину, что мне пора на урок, что, собственно говоря, было правдой. Я уже опоздала на пять минут на урок американской истории двадцатого века.

– Увидимся, – сказал он и нахлобучил шляпу на голову.

На доске рукой мистера Бири было написано: «Те, кто не учит историю, обречен ее повторять». Я не знала, было ли целью высказывания вдохновить нас, или это была иллюстрация к уроку, или шутка, призванная побудить нас учиться.

– Аня Баланчина. Как славно, что вы к нам присоединились, – сказал мистер Бири.

– Прошу прощения, мистер Бири. Я была на дежурстве в столовой.

– И это, мисс Баланчина, представляет собой пример таких социальных проблем, как преступление, наказание и рецидив. Если вы сможете рассказать мне, почему это так, я не пошлю вас к директору за опоздание.

Я была знакома с мистером Бири только один день, поэтому не знала, шутит он или нет.

– Мисс Баланчина. Мы ждем.

Мне с трудом удалось сдержать язвительную улыбку:

– Преступник или преступница наказаны за совершенные действия, но само наказание ведет к другим преступлениям. Меня подвергли наказанию за драку, наказанием было дежурство в столовой, но именно это дежурство и задержало меня.

– Дзинь! Дайте этой женщине приз, – сказал мистер Бири. – Вы можете сесть, мисс Баланчина. А теперь, мальчики и девочки, кто из вас может сказать мне, что такое «сухой закон»?

Алисон Вилер, симпатичная рыжеволосая девочка, в будущем, вероятно, лучшая выпускница нашего класса, подняла руку.

– Мисс Вилер, на моих уроках не требуется поднимать руку. Я бы предпочел проводить их в форме обсуждения.

– Хорошо, – сказала Алисон, опуская руку. – «Сухой закон» – это другое наименование для первого запретительного законодательства, действие которого длилось с 1920 по 1933 и ограничило продажу и употребление алкоголя в США.

– Очень хорошо, мисс Вилер. Есть ли в классе мужественная душа, которая осмелится высказать предположение, почему я решил начать наш учебный год с урока о «сухом законе»?

Я попыталась не обращать внимания на то, что все мои одноклассники уставились на меня.

Наконец Чай Пинтер, главная сплетница класса, предположила:

– Возможно, это имеет отношение к запретам на шоколад и кофеин в наши дни?

– Дзинь! Ты не настолько глупа, как может показаться, – провозгласил мистер Бири. Оставшееся время до конца урока он читал лекцию о «сухом законе», о том, что трезвенники верили, будто запрет на употребление алкоголя волшебным образом решит все проблемы общества, избавит от бедности, насилия, преступности и так далее. И движение трезвости одержало победу – в удивительно короткие сроки, так как совпало с другими мощными движениями, большинство из которых не имело отношения к алкоголю. Алкоголь был всего лишь поводом.

Я знала о запрете на шоколад совсем немного, так как он был введен еще до моего рождения, но во всем этом было много похожего на «сухой закон». Папа всегда говорил мне, что в самом по себе шоколаде нет ничего дурного, он лишь попал в водоворот, включающий продукты питания, наркотики, вопросы здравоохранения и деньги. Наша страна выбрала шоколад, так как людям, облеченным властью, надо было что-то бросить, а без шоколада они вполне могли прожить. Папа когда-то сказал: «Каждое поколение крутит рулетку, Аня, и сектор, в котором окажется шарик, объявляют „добром“. Самое смешное, что никто не подозревает, что она вращается и каждый раз шарик оказывается в другом месте».

Я все еще думала о моем отце, когда осознала, что мистер Бири обращается ко мне по имени:

– Мисс Баланчина, не хотите ли вступить в спор о том, почему «сухой закон» был в конце концов отменен?

Я прищурила глаза:

– Почему вы спрашиваете именно меня?

Мне хотелось, чтобы он высказал это вслух.

– Только потому, что я не слышал, чтобы вы принимали участие в дискуссии, – соврал мистер Бири.

– Потому что людям нравилось пить свое виски, – глупо сказала я.

– Это правда, мисс Баланчина. Но есть еще кое-что помимо этого. Возможно, что-нибудь из личного опыта?

Я начинала ненавидеть этого человека.

– Потому что запрет чего бы то ни было ведет к появлению организованной преступности. Люди всегда найдут способ добыть то, что им надо, и всегда будут преступники, готовые им это предоставить.

Прозвенел звонок. Я была рада, что все закончилось.

– Мисс Баланчина, – позвал меня мистер Бири. – Задержитесь ненадолго. Меня беспокоит, что мы с вами не очень хорошо начали этот год.

Я могла бы притвориться, что не слышала его, но не стала этого делать:

– Я не могу. Я опоздаю на следующий урок, а вам известно, как относятся к рецидивистам.

– Я думаю, не позвать ли Вина погулять с нами в пятницу, – сказала Скарлет. Мы ехали домой из школы.

– О-о, Вин. Он мне нравится, – сказала Нетти.

– Это потому что у тебя отличный вкус, дорогая, – сказала Скарлет и поцеловала Нетти в щеку.

Я закатила глаза к потолку.

– Если он настолько тебе нравится, спроси его сама. Почему тебе обязательно нужна я? Я же буду вам только мешать.

– Анни, – заныла Скарлет, – не будь такой дурочкой. Если мы будем только вдвоем, я буду выглядеть в его глазах странной девушкой, которая сама его пригласила. А если рядом будешь ты, то обстановка будет более похожей на обычную и дружескую.

Скарлет повернулась к моей сестре:

– Нетти, ты согласна со мной, правда?

Нетти помолчала секунду, кинула на меня взгляд и кивнула:

– Ну, если все пойдет хорошо, вам двоим стоит подать сигнал Анни, что пора уходить.

– Да, что-то вроде вот этого. – И Скарлет подмигнула мне, как героиня мультфильма, скривив половину лица.

– Действительно незаметно, – сказала я. – Вин ни за что не догадается.

– Перестань, Анни! Я должна застолбить участок, опередив претенденток. Признай, что он просто создан для меня.

– На основании чего? Ты же его едва знаешь.

– На основании того, что… что… Нам обоим нравятся шляпы!

– И он очень симпатичный, – добавила Нетти.

– И он симпатичный, – сказала Скарлет. – Клянусь, Анни, я больше тебя ни о чем никогда не попрошу.

– Ладно, – ворчливо согласилась я.

Скарлет поцеловала меня:

– Я люблю тебя, Анни! Я подумала, может быть, мы зайдем в заведение, которое держит твой двоюродный дядя, Толстяк?

– Боюсь, это не самая лучшая идея, Скарлет.

– Почему?

– Неужели ты еще не слышала? Отец нашего Мистера Совершенство – новый глава полиции.

Глаза Скарлет расширились от изумления:

– Неужели?

Я кивнула.

– Тогда нам надо найти что-нибудь юридически нейтральное, – сказала Скарлет, – что здорово ограничивает выбор мест, где можно повеселиться.

Автобус остановился на Пятой авеню, и мы втроем прошли оставшиеся шесть кварталов до моего дома. Скарлет, как обычно, шла делать со мной уроки.

Мы вошли в подъезд и миновали пустую комнатку консьержа (после того как последнего убили и его семья подала иск, правление дома решило, что не готово нести такие расходы), затем поднялись на лифте к квартире.

Скарлет и Нэтти направились к моей комнате, а я зашла к бабуле. Имоджин, бабушкина сиделка, читала:

– «Начну рассказ о моей жизни с самого начала и скажу, что я родился в пятницу в двенадцать часов ночи (так мне сообщили, и я этому верю). Было отмечено, что мой первый крик совпал с первым ударом часов». [4]4
  Пер. А. В. Кривцовой и Е. Ланна.


[Закрыть]

Я не была особой любительницей чтения, но голос Имоджин был мягким, он убаюкивал, так что я обнаружила, что уже какое-то время стою в дверном проеме и слушаю. Она дочитала до конца главы (та была не особо длинная), а затем закрыла книгу.

– Ты подошла к самому началу, – сказала Имоджин мне. Она подняла обложку книги, чтобы я могла увидеть заглавие: «Жизнь Дэвида Копперфилда».

– Аннушка, когда ты пришла? – спросила бабуля. Я подошла к ней и поцеловала в щеку. – Мне бы хотелось что-то немного более энергичное, – сказала она, наморщив нос. – Девушки, пистолеты… Но это все, что у нее было.

– Дальше будет интереснее, – заверила ее Имоджин. – Надо немного потерпеть, Галя.

– Если книга будет слишком длинной, я умру, – ответила бабуля.

– Пора завязывать с черным юмором, – строго заметила сиделка.

Я взяла книгу и поднесла ее к лицу. От пыли защипало в носу. Запаху книги был соленый, с кислинкой. Обложка разваливалась в руках. Книги прекратили печатать еще до моего рождения (по причине высокой цены на бумагу). Когда-то бабуля говорила мне, что во времена ее детства существовали огромные магазины, заполненные бумажными книгами. «Не то чтобы я часто ходила по книжным магазинам. У меня были занятия получше, – говорила она с грустью в голосе. – Ах, молодость!» Сейчас почти все было перенесено на электронные носители, а сами бумажные книги были измельчены и переработаны в более нужные вещи вроде туалетной бумаги и денежных купюр. Если ваша семья (или школа) обладала настоящей бумажной книгой, к ней относились как к большой ценности. (Кстати, черный рынок бумаги был одной из сфер деятельности семьи Баланчиных.)

– Ты можешь взять ее почитать, если хочешь, – сказала мне Имоджин. – В самом деле, дальше будет гораздо интереснее.

Сиделка моей бабушки была заядлой коллекционеркой бумажных книг. Это казалось мне до смешного старомодным. Зачем человеку все эти грязные стопки бумаги? Однако для нее книги были ценностью, и я знала, что предложение почитать ее книгу было знаком уважения с ее стороны.

Я отрицательно покачала головой:

– Нет, спасибо. Мне и так приходится очень много читать для школы.

Я предпочитала читать с доски, да и не особенно любила художественную литературу.

Имоджин проверила напоследок приборы моей бабушки и пожелала нам спокойной ночи.

– Надеюсь, ты нашла Леонида, – сказала бабуля после того, как сиделка ушла.

– Нашла. – Я замолчала. Неизвестно было, стоило ли тревожить бабулю историей, где и с кем был Лео.

– Он был в Бассейне с Пирожковым и Толстяком, – сказала бабуля. – Я спросила его сегодня утром.

– И что ты думаешь?

Бабуля пожала плечами и закашлялась.

– Может быть, это к лучшему. Хорошо, что Семья заинтересовалась твоим братом. Лео тесно с нами, женщинами. Ему пора найти товарищей-мужчин.

Я покачала головой:

– Мне все это не нравится, бабушка. Пирожкову не стоит доверять.

– И все же он член Семьи, Аня. А родственники заботятся друг о друге. Так всегда было и всегда будет. Кроме того, Толстяк кажется достойным человеком, – сказала бабушка и снова закашлялась. Я налила ей воды из кувшина на прикроватном столике. – Спасибо, девочка.

– Лео говорил, что ему предлагали работать в Бассейне.

Глаза бабушки на мгновение расширились, она задумчиво кивнула.

– Этого он мне не говорил. Ну, там работали мужчины, еще более… простые, чем Лео.

– Например?

– Например… пример… Вспомнила! – Она победно улыбнулась. – Виктор Попов. Он был моим ровесником. Рост под два метра, весил сто пятьдесят килограмм. Был бы классным игроком в футбол, если бы только мог запомнить правила. Другие парни звали его Быком в лицо, а за спиной – Ослом. Если требовалось разгрузить грузовик, все время звали Быка. Вне зависимости от степени технического прогресса всегда есть нужда в тех, кто бы занимался физическим трудом.

Я кивнула. В словах бабушки был смысл. Первый раз после исчезновения Лео я немного расслабилась.

– А что случилось с Быком?

– Это неважно.

– Бабуля!

– Выстрел в голову. Он истек кровью. Это позор, – бабушка покачала головой.

– Это трудно назвать хорошим концом. И у Лео нет телосложения Быка, – сказала я. Мой брат был высок, но узок в кости.

– С моей точки зрения, девочка, для ведения бизнеса нужны все типы людей. И твой брат уже большой мальчик.

Я сжала зубы.

– Аннушка, ты слишком похожа на своего отца. Ты хочешь контролировать все на свете, но не можешь. Подожди, пока ситуация – а она вряд ли серьезна – прояснится. Если нам будет нужно вмешаться, мы сделаем это. Кроме того, возможно, Лео никогда не бросит свою клинику. Он слишком любит животных.

– Так что, ничего делать не будем?

– Иногда это единственное, что остается, – сказала бабуля. – Хотя…

– Да?

– Возьми плитку шоколада из шкафа, – приказала она.

– Шоколад не решит всех проблем, бабушка.

– Он решает чертовски много, – сказала она.

Я зашла в шкаф, отодвинула пальто и открыла дверцу сейфа. Отодвинула ружье. Взяла плитку шоколада – «Особый темный Баланчина». Положила на место ружье. Закрыла дверцу сейфа.

Что-то было не так.

Пропало оружие – отцовский «смит энд вессон».

– Бабуля? – позвала я.

Она не ответила. Я подошла к ее кровати – она уже заснула.

– Бабуля, – повторила я и потрясла ее за плечо.

– Что? Что? – пробормотала она.

– Оружие пропало, – сказала я. – Из сейфа. Отцовский револьвер.

– Он тебе нужен сегодня ночью? Лучше возьми «кольт», – захихикала она, смех перешел в приступ кашля, и я дала ей воды. – Должно быть, Имоджин передвинула его. Кажется, она говорила что-то об уборке и о том, что небезопасно хранить оружие в одном месте, или… прости. Я не помню.

Лицо ее погрустнело, она выглядела жалкой и потерянной. Мне захотелось плакать. Она улыбнулась:

– Не беспокойся так, дорогая. Спросишь ее завтра.

Я поцеловала бабушку в щеку и вышла. Путь в мою комнату лежал мимо двери в комнату Лео. Она была закрыта, но я видела, как через щель внизу пробивается свет. Должно быть, он вернулся, когда я беседовала с бабушкой. Я посмотрела на часы. Было четыре часа десять минут – несколько рановато для возвращения с работы.

Я постучала в дверь.

Нет ответа.

Я постучала снова.

И снова никто не ответил. Я прижалась ухом к дереву и услышала едва различимые приглушенные рыдания.

– Лео, Лео, я знаю, что ты тут. Что случилось?

– Уходи! – сказал Лео охрипшим от слез голосом.

– Я не могу так поступить, Лео. Я же твоя сестра. Если что-то случилось, я должна знать, что именно, чтобы помочь.

Я услышала звук закрывающегося замка.

– Пожалуйста, Лео. Если ты не откроешь мне прямо сейчас, мне придется взломать замок. Ты же знаешь, я могу это сделать.

Мне много раз приходилось это делать, когда Лео случайно или намеренно закрывал себя в комнате.

Лео открыл дверь.

Его глаза были красными от слез, дорожки соплей блестели под носом. Когда мой брат плакал, он выглядел от силы на шесть лет. Его лицо порозовело, сморщилось и стало походить на розу или на кулак.