Текст книги "Шоколадная принцесса"

Автор книги: Габриэль Зевин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Он предложил мне руку, и я взяла ее.

Оркестр играл медленную мелодию. Хотя у меня и не осталось к Юджи романтических чувств, танцевать с ним было не в тягость. Он отлично танцевал, и я сообщила ему об этом. Юджи сказал, что в детстве отец заставлял его брать уроки танцев.

– Когда я был ребенком, мне казалось, что уроки танцев – невосполнимая потеря времени, но сейчас я благодарен за это умение.

– Потому что женщинам это нравится?

Кто-то похлопал меня по плечу. Я думала, что это Вин, но нет, это оказался мой кузен Джекс.

– Не возражаешь, если я вмешаюсь? – спросил он Юджи.

– Как хочет Аня, – ответил тот.

Лицо Джекса покраснело, а глаза блестели слишком сильно. Я всей душой желала, чтобы он не был пьян. Все-таки пришлось уступить; казалось, что если я этого не сделаю, кузен устроит сцену.

– Да, все в порядке.

Джекс взял меня за руку, и Юджи ушел. Его ладонь была влажной и даже сальной на ощупь.

– Ты знала, с кем танцуешь?

– Да, конечно. Юджи Оно. Я знаю его уже много лет.

– Ну, тогда ты знаешь, что о нем говорят?

Я пожала плечами.

– Люди думают, что он один из тех, кто руководил заражением поставки шоколада Баланчиных.

Я обдумала это заявление:

– И какая ему от этого польза?

Джекс закатил глаза.

– Ты же умная девочка, Аня. Подумай.

– Ты же так хотел прервать наш танец. Почему бы тебе самому не сказать?

– Малыш – так зовут Юджи Оно-младшего, чтобы не путать его с Юджи Оно-старшим, – рвется доказать, на что он годен. Все думают, что организация Баланчиных слаба. Самый лучший способ выдвинуться для Малыша – разрушить бизнес Баланчиных в Северной Америке.

Я кивнула:

– Но если люди так думают, почему же он был приглашен на свадьбу?

– Естественно, он утверждал, что никак не связан с отравлением, так что его пригласили, сделав вид, что ему верят. Мне нужно было сказать это тебе, Аня. Танец с ним покажет тебя не в лучшем свете.

Я рассмеялась, чтобы продемонстрировать, что его мнение для меня ничто, и спросила:

– Почему?

– Люди подумают, что у тебя с ним вроде союза.

– Так кто эти люди, Джекс? Те же люди, которые встали на мою защиту, когда меня не так давно бросили в тюрьму? Так скажи этим людям, что я знакома с Юджи много лет и буду танцевать с тем, с кем хочу.

– Ты устраиваешь сцену, – сказал Джекс. – На тебя все смотрят. Ты можешь подумать, что ты здесь совсем не важна, но ты все же старший ребенок Леонида Баланчина, и ты кое-что значишь для этих людей.

– Это ужасно грубо! А как же мой брат, Лео? Он ничего не значит? Ты же сам мне говорил, что не стоит его недооценивать!

– Прости, Аня. Я не это имел в виду, я…

И тут меня снова похлопали по плечу; на этот раз, слава богу, решил вмешаться Вин.

Я стряхнула руку Джекса и радостно бросилась к Вину. Кончилась песня, началась другая, медленная; я едва это заметила, так меня разозлил спор с Джексом.

– Я не думал, что тебе нравится танцевать, – сказал Вин.

– Не нравится. – Я была сердита на слова Джекса и не в настроении для разговора.

– Ты очень популярна, – продолжал Вин. – Когда ты танцевала с этим черноволосым парнем, я уж было подумал, что мне пора ревновать.

– Ненавижу всех этих людей, – сказала я и положила голову Вину на грудь. Его пиджак пах сигаретами. Хотя Вин и не курил (никто в наше время не курил, так как выращивание табака требовало очень много воды), пиджак принадлежал курильщику. От запаха меня слегка замутило, но все же он мне скорее нравился.

– Ненавижу, что меня втягивают в разборки. Хотела бы я никогда не родиться или родиться кем-то совершенно другим.

– Не говори так, я рад, что ты появилась на свет.

– И мне жмут туфли, – проворчала я.

Он негромко рассмеялся.

– Мне отнести тебя за стол?

– Нет, просто не зови меня больше танцевать.

Песня закончилась, так что мы вернулись за стол. Юджи не было, и на его месте уже сидел кто-то другой.

Так как мы бы не успели вернуться в город до комендантского часа, мы договорились остаться на ночь в Тарритауне, в одном из бывших каретных сараев на территории поместья. Я должна была спать с Нетти, а Вин – разделить комнату с моим братом. Лео пошел гулять с Джексом и другими неженатыми парнями из Бассейна, так что я уложила Нетти и отправилась составить компанию Вину. Вин спал плохо, так что я точно знала, что он еще не заснул. Кстати, я была ему полной противоположностью – засыпала почти сразу же, как касалась головой подушки. Если бы я не чувствовала себя виноватой, что вытащила Вина на эту ужасную свадьбу, я бы с большим удовольствием свернулась калачиком рядом с Нетти и заснула. Путешествие в сочетании с неудобной обувью совсем меня измучило.

Возможно, это и выглядело глупо, но на мне были пижама и банный халат, который я обнаружила в шкафу. Несмотря на нашу многократную болтовню насчет ожидания, несколько раз мы с Вином были на грани. Так что теперь – пижама и банный халат.

Вин лежал на кровати, бренча на расстроенной гитаре, которую он нашел в комнате. Гитара была без одной струны и с дырой в боку. Он улыбнулся, когда увидел, во что я одета.

– Здорово выглядишь, – сказал он.

Я села на единственный стул в комнате, подтянула колени к груди, положила на них голову и зевнула. Вин предложил, чтобы я легла на кровать, но я отрицательно покачала головой. Он продолжил извлекать звуки из струн. Тепло разморило меня, мне захотелось спать, и стало жарко. Я сняла халат.

– Это просто смешно. Ложись на кровать. Я не буду ничего делать, обещаю. Я разбужу тебя, когда придет Лео.

Я кивнула, легла на дальнюю сторону кровати и отключилась.

Через час или около того я проснулась. Вин спал, гитара лежала на его груди; я взяла гитару и положила на пол. И я ничего не могла с собой поделать. Я поцеловала его.

Он пошевелился, проснулся и поцеловал меня в ответ.

Я хотела ощутить его кожу, так что засунула руки ему под футболку.

И прежде чем я успела заметить, пижама куда-то пропала. Это произошло так быстро, что теперь казалось глупым, что я решила, будто пижама послужит серьезным барьером чему-либо. И я спросила, нет ли у него кое-чего. Я, Аня Баланчина, хорошая девочка, католичка. Я едва верила, что эти слова слетели с моих губ.

Да, сказал он, есть.

– Но ты на самом деле этого хочешь, Анни?

Мое тело хотело, хотя ум был против.

– Да, – сказала я пылко, – да, хочу, только надень его.

И тут в соседней комнате закричали. Нетти приснился очередной кошмар.

– Мне нужно идти, – сказала я, отстраняясь от него.

Времени не было, так что я оставила пижаму лежать на полу и накинула халат.

Я шла в комнату, мне было жарко, лицо раскраснелось, и было стыдно, что я позволила всему зайти так далеко. Этот крик меня буквально спас.

Нетти уже проснулась, когда я вошла. Лицо ее было в красных пятнах, и на нем блестели дорожки от слез.

Я обняла ее:

– Что тебе приснилось на этот раз?

– Бабушка, – прошептала Нетти. – Я была в квартире, и бабушка умерла. У нее было серое, как камень, лицо, а когда я подошла поближе и коснулась ее руки, пальцы начали отваливаться и она превратились в песок.

Содержание кошмара не было необычным, и хотя почти все мои мысли были заняты тем, что чуть было не случилось между мною и Вином, все-таки я могла утешить Нетти.

– Когда-нибудь бабушка умрет, Нетти. Нам нужно быть готовыми к этому.

– Я знаю! – закричала она. – Но смерть бабушки – только начало. Когда я зашла в твою комнату, ты тоже лежала на кровати, и твоя кожа была такой же серой, как у нее. Я пошла к Лео, и он был точно такой же. Я осталась одна. – И Нетти начала всхлипывать.

– Лео и я не умрем, по крайней мере не так скоро. Мы молоды и здоровы.

– Как были мама и папа.

Я обхватила Нетти руками, и мысли о Вине, казалось, ушли далеко-далеко.

– Наши жизни не будут похожими на их жизни. Вот увидишь. Все, что я делаю, все, о чем я думаю, – как бы защитить нас, особенно тебя, от такой жизни.

Нетти кивнула, хотя глаза ее были полны сомнения.

Она легла, я подоткнула вокруг нее одеяло и уже была готова улечься рядом, как вспомнила, что на мне нет пижамы. Придется спать в этом поеденном молью халате; будем надеяться, что я не подхвачу вшей или что-нибудь еще столь же ужасное. Кроме того, это будет для меня хорошим уроком – не стоит снимать пижаму.

Однако я не смогла заснуть. Я лежала и думала о сестре, стоит ли мне организовать ей встречу с кем-нибудь. Потом я подумала о том, что мы с Вином делали (или собирались делать) до того, как Нетти приснился кошмар. Хотя я была верующей католичкой, я никогда не считала себя высокодуховной, но все же не могла не думать, что крик Нетти был вроде как знаком. Бог или мои мертвые родители велели мне остановиться. Или я слишком все преувеличиваю? В конце концов, Нетти регулярно снились кошмары, и они не обязательно были знаком. И разве я не смогла бы остановиться сама? Мы с Вином и раньше бывали почти так же близки, и я всегда могла обозначить границы без вмешательства свыше.

Кожа зудела от халата. Сначала я пыталась не обращать внимания, но потом зуд стал невыносимым, и я расчесала кожу до крови.

Раздался негромкий стук в дверь: это был Вин, который принес мне аккуратно сложенную пижаму. Все-таки он был джентльменом; например, Гейбл бросил бы мне скомканные вещи.

Чтобы не будить Нетти, я вышла в коридор:

– Спасибо тебе. И прости меня.

Он покачал головой.

– Нет, я должна попросить прощения. Я не хотела делать этого. Я хотела…

Неловко было говорить это вслух.

– По правде говоря, мое тело и мой ум не всегда согласны между собой в том, чего они хотят.

Он поцеловал меня в щеку.

– Ну, при обычных обстоятельствах эта ситуация очень раздражала бы, но к счастью для тебя, я схожу по тебе с ума.

«Сейчас», – подумала я.

– Что? Ты хмуришь бровки. О чем ты подумала?

– Сейчас. Ты сходишь по мне с ума сейчас.

– И буду всегда, – настаивал он. – Я в самом деле так думаю.

Вин был самым лучшим парнем из всех, кого я знала, и говорил чудесные слова. Хотя я ему и не верила, я знала, что сам он себе верил, и не хотела ранить его чувства, так что попыталась не показать своих сомнений на лице.

Я поцеловала его в губы, без языка (он остался за зубами, где ему самое место), потом закрыла дверь и вернулась в комнату, которую делила с сестрой. Я сняла халат, скользнула внутрь пижамы и легла в кровать к Нетти. Она свернулась калачиком у меня под боком и положила руку мне на пояс.

– Я помешала тебе с Вином? – прошептала она.

– Ничего особенного, – сказала я (и решила, что так оно и было на самом деле).

– Мне он в самом деле нравится, – сказала Нетти сонным голосом. – Если у меня когда-нибудь будет парень, в чем я очень сомневаюсь, я бы хотела, чтобы он был точно таким, как Вин.

– Я рада, что ты его одобряешь, – ответила я. – И, кстати, Нетти, я уверена, что у тебя будет миллион парней.

– Миллион?

– Ну, столько, сколько хочешь.

– Я бы согласилась на одного, – сказала она. – Особенно если бы он был таким же милым, как твой.

XV
Мы снова носим траур; я узнаю значение слова «междоусобный»

Мы вернулись в город в воскресенье после обеда. Вин отправился к себе домой прямо со станции – они жили довольно близко от вокзала, – а мы с Лео и Нетти пошли к себе. Я очень хотела попасть домой: я была сонной, голодной, и надо было сделать огромное домашнее задание. Кроме того, пребывание вдали от дома всегда заставляло меня нервничать.

Погода была удивительно теплой для февраля, поэтому Лео с Нетти решили пойти от вокзала пешком и не садиться на автобус. Я же хотела поехать на автобусе, чтобы сэкономить время, но мое предложение отвергли.

Мы были уже на полпути домой, когда я начала ощущать необъяснимую и почти болезненную потребность быть дома. Я ускорила шаг.

– Помедленнее, – позвала Нетти, – ты идешь слишком быстро.

Я предложила устроить гонку. Мы только что дошли до улицы с анахроничным названием «Музейная миля», которая вела вдоль парка прямо к нашему дому.

– Иди к нам, Анни, несправедливо, если у тебя есть преимущество, – сказал Лео.

Я вернулась к ним.

– На изготовку, – сказала я, – внимание, марш!

Мы побежали по тротуару. Лео бежал первым, Нетти ненамного отставала от него. Я была последней, но меня вполне устраивала такая позиция – так было легче приглядывать за родственниками.

Задыхающиеся, с покрасневшими лицами, мы добежали до дома менее чем за десять минут. Напряжение от бега также немного меня успокоило.

– Пойдем по лестнице? – предложил Лео.

– Хорошая шутка, Лео, – сказала я, нажимая на кнопку вызова лифта.

В квартире было необычайно холодно, особенно по сравнению с солнечным теплом снаружи. Из гостиной тянул сквозняк, так что я пошла туда, чтобы закрыть окна. Там на кушетке сидела Имоджин, и беспокойство, которое я ощущала ранее, немедленно вернулось.

– Что-то случилось, – сказала я.

Она кивнула.

– Где Нетти и Лео?

– В своих комнатах.

– Садись, – сказала она, и я поняла, что это может значить только одно.

– Я постою. Если ты хочешь сказать мне, что бабуля мертва, я лучше постою.

– Она умерла прошлой ночью. Случилась неисправность в системе электроснабжения, а запасной генератор по какой-то причине не работал. Когда электричество снова появилось, было уже слишком поздно. Я уверена, что она не страдала.

– Откуда ты знаешь? – спросила я.

– Знаю что?

– Что она не страдала. Как ты можешь это знать?

Она промолчала.

– Ты не знаешь! Это могло быть ужасно! Пока ты спала, может быть, она задыхалась, хватала воздух ртом, ее кожа горела огнем, ей казалось, что ее глаза сейчас вылезут из орбит, и она молилась, чтобы все закончилось…

Имоджин встала и положила руку мне на плечо.

– Пожалуйста, Аня, не говори так.

– Не прикасайся ко мне!

Я сбросила руку. Прежняя ярость вернулась ко мне, и я скользнула в нее легко, словно в сшитый по заказу костюм.

– Вся твоя работа заключалась в том, чтобы ты следила за работой машин! Ты облажалась! Ты облажалась, идиотка, убийца!

– Нет, Анни, никогда, – протестовала она.

Лео зашел в комнату:

– Анни, почему ты кричишь на Имоджин?

Но я не потрудилась ответить, меня несло.

– Может быть, кто-то заплатил тебе, чтобы ты отключила машины бабули?

Она начала плакать.

– Анни, зачем мне это делать?

– Откуда я знаю? Ради денег люди готовы на все, а у моей семьи много врагов.

– Как ты можешь такое мне говорить? Я любила Галю, как и тебя, и всю твою семью. Пришло ее время. Она говорила мне именно это, как, я знаю, говорила и тебе или, по крайней мере, пыталась сказать.

– Бабуля мертва? – спросил Лео полным ужаса голосом. – Ты говоришь, что бабуля мертва?

– Да, она умерла прошлой ночью. Имоджин оставила ее умирать.

– Это неправда, – сказала Имоджин.

– Пошла вон из нашего дома, – приказала я. – И не возвращайся.

– Пожалуйста, Аня. Позволь мне помочь вам. Тебе надо сделать распоряжения насчет тела, ты не должна организовывать все в одиночку, – умоляла она.

– Пошла вон.

Она стояла не шевелясь.

– Да вали уже!

Она кивнула.

– Ее тело все еще в кровати, – сказала она перед тем, как наконец уйти.

Лео всхлипывал, я подошла к нему и положила руку ему на плечо:

– Не плачь.

– Я плачу, потому что мне грустно, а не потому, что я слаб или глуп.

– Конечно, прости.

Лео продолжал плакать, и я ничего не говорила. По правде говоря, я не чувствовала ничего, кроме еще не до конца потухшей ярости и беспокойства по поводу того, какими будут мои следующие шаги. В какой-то момент Лео начал говорить снова, но я была так рассеянна, что попросила его повторить, что он сказал. Он хотел знать, на самом ли деле я думала то, что сказал Имоджин.

Я пожала плечами:

– Я не знаю. Хочу взглянуть на бабулю, ты идешь со мной?

Он покачал головой.

Я открыла дверь в комнату бабули. Ее глаза были закрыты, и скрюченные руки мирно лежали на груди (думаю, так сделала Имоджин).

– Ох, бабуля. – Я глубоко вздохнула и поцеловала ее морщинистую щеку.

Кто-то всхлипнул. Мы с бабушкой были не одни. Со стороны кровати у окна на коленях стояла Нетти, ее руки были сложены в молитвенном жесте. Она подняла голову:

– Я просто зашла, чтобы рассказать ей о свадьбе… и… она мертва…

Ее голос был тонким и детским, немногим громче, чем шепот.

– Я знаю.

– Как в моем сне.

– Но никто не превратился в песок, как я вижу.

– Не смейся, я серьезно, – предупредила Нетти.

– Я не смеюсь. Мы же все умерли в твоем сне, верно? А в реальности умерла только бабушка. Ты же знала, что это когда-нибудь случится. Мы с тобой говорили об этом прошлой ночью.

И тут я начала понимать, как глупо и нелепо было то, что я сказала Имоджин; теперь я жалела об этом. Хотелось бы знать, почему моей первой реакцией на все была ярость. Грусть, беспокойство, страх – все превращалось в ярость. Может быть, если бы я была храбрее, я бы тогда заплакала.

– Да, я знала, что она когда-нибудь умрет, – сказала Нетти, – но в глубине души никогда не верила в это.

Я предложила вместе помолиться о бабушке, взяла сестру за руку и преклонила колени около кровати.

Нетти попросила:

– Скажи что-нибудь вслух для нее. То, что читали на похоронах папы.

– Ты это помнишь?

Она кивнула:

– Я помню многое.

– «Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек…»

Я остановилась:

– Прости, Нетти, это все, что я помню наизусть.

– Все в порядке. Этого достаточно. Так красиво, правда? И значит, что она не на самом деле мертва. По крайней мере, это неважно. И мне теперь не так страшно. И даже не так одиноко.

В ее глазах блестели слезы.

– Ты не одна. Я всегда буду тут, с тобой, и ты это знаешь. – Я вытерла слезы с ее щек.

– Но Анни, что мы будем делать? Ты не настолько взрослая, чтобы заботиться о нас. Это будет делать Лео, верно?

– Да, Лео будет нашим опекуном. И я буду заботиться обо всем, как и всегда. В том, что касается тебя, ничего не изменится, клянусь.

Вот так я поняла, почему родители врут детям: они твердо обещают то, что могут только предполагать. Я помолилась, чтобы все прошло гладко.

– Прямо сейчас мне надо пойти и позвонить мистеру Киплингу, чтобы сделать все необходимые распоряжения.

Надо было сделать так много. Груз забот парализовал бы меня, если бы я не приступила немедленно, так что я взяла Нетти за руку, вывела из комнаты, тихо закрыла дверь в комнату бабушки, пошла в спальню и сразу же взяла трубку телефона.

Мистер Киплинг только недавно вернулся к работе после сердечного приступа.

– Аня, на нашей линии будет мистер Грин, он будет слушать с этого момента. Это предосторожность, которую я принимаю на случай, если у меня будет рецидив, хотя нет оснований предполагать, что он случится в ближайшее время.

– Привет, Саймон.

– Здравствуйте, мисс Баланчина, – ответил Саймон Грин.

– Что мы можем для тебя сделать? – спросил мистер Киплинг.

– Галина умерла. – Мой голос был спокоен.

– Сожалею о твоей потере.

– Мне тоже очень жаль, – добавил Саймон.

– Она была очень стара. – Я начинала чувствовать, словно говорю о ком-то, кого едва знала.

– Хоть я и очень сожалею о твоей потере, но также хочу заверить тебя, Аня, что, как ты хорошо знаешь, все было организовано, чтобы сделать процесс смены опекуна для тебя и твоих родных максимально простым.

Мистер Киплинг сказал, что они с Саймоном приедут к нам немедленно.

– Лео с вами?

– Да.

– Хорошо, он будет нужен для обсуждения.

– Он будет дома. Мне нужно пригласить похоронную службу?

– Нет, нет. Мы это уладим, – сказал мистер Киплинг.

Я повесила трубку.

У меня было чувство, что нужно сделать множество вещей, но все же сейчас не оставалось ничего другого, кроме как ждать мистера Киплинга и Саймона Грина.

Я хотела хоть что-нибудь сделать. Я думала о том, чтобы позвонить Вину, но по правде говоря, не стоило ему быть тут. Сейчас мое время принадлежало только семье.

Я легла на кровать.

Ох, бабуля, сколько раз я желала, чтобы твои страдания закончились, чтобы ты умерла. И сколько раз я молилась об обратном: чтобы ты жила вечно или хотя бы пока я не стану достаточно взрослой, чтобы быть законным опекуном Нетти.

И вот этот день настал, и я не чувствовала ничего, кроме, пожалуй, вины за то, что ничего не чувствую. Может быть, я и так уже достаточно видела тяжелые вещи в жизни. Но столько же видели и Лео, и Нетти, а они оба плакали. Что же со мной не так, если я не могу выдавить слезу в память о бабушке, которую я любила и которая, как я знала, любила меня?

Прозвенел дверной звонок, как раз вовремя. Не хотелось больше думать на эту тему.

Я подошла к двери: конечно, это были мистер Киплинг и Саймон. Они приехали очень быстро.

Когда-то я говорила, что мистер Киплинг полноват, но он сильно сдал со времени приступа и теперь немного напоминал плюшевого мишку, из которого вынули набивку.

– И снова я хочу сказать, Анни, как я сожалею о твоей потере. Галина была изумительной женщиной, – сказал он.

Мы пошли в гостиную, чтобы обсудить дела. Лео был все еще там; похоже, он не двигался с места с тех пор, как ушла Имоджин.

– Лео, – сказала я.

Он посмотрел на меня пустыми глазами. Его веки так распухли от плача, что почти смыкались. Он совсем не напоминал того уверенного человека, которого я привыкла видеть в последние несколько месяцев, и это меня беспокоило. «Давай же, Лео», – подумала я.

Я продолжала:

– Мистер Киплинг и мистер Грин пришли сюда, чтобы обсудить последствия ухода бабули.

Лео встал. Он высморкался в мокрый платок и сказал:

– Хорошо, я пойду в свою комнату.

– Нет, тебе надо остаться. Ты очень важная часть того, что случится. Подойди и сядь рядом со мной.

Он кивнул, расправил плечи, подошел к кушетке и сел. Саймон Грин и мистер Киплинг сели напротив в два кресла у журнального столика.

– Сперва мы обсудили похороны бабушки. Это было легко, так как она оставила четкие письменные инструкции: «Никакой откинутой крышки, никакого дорогого гроба, никакой химической консервации, никакого посмертного макияжа, но я хотела бы лежать рядом с сыном в нашем фамильном склепе в Бруклине».

– Ты хочешь делать вскрытие? – спросил меня Саймон.

– Саймон, не думаю, что это необходимо. Галина болела уже много лет, – строго сказал мистер Киплинг.

– Да, ладно… а что привело к смерти? – продолжал Грин.

Я пересказала слова Имоджин о неисправности.

– А почему не заработал запасной генератор? – настаивал он.

– Не знаю.

– Ты веришь этой Имоджин, верно? Кто-нибудь мог с ней связаться, заплатить или что-то вроде. Кто-то, у кого были причины желать смерти Галины Баланчиной.

– Но кто мог желать, чтобы бабушка умерла? – спросил Лео дрожащим голосом.

– Саймон, твои слова глупы и неуместны. – Мистер Киплинг кинул на Саймона предупреждающий взгляд. – Имоджин Гудфеллоу работала на эту семью много лет. Она верна им и отличный работник. А что касается обстоятельств смерти Галины… тут нет тайны. Она была очень, очень больна. Удивительно, как она продержалась так долго. Незадолго до этого мы с ней несколько раз обсуждали неизбежность ее смерти, и она призналась мне, что подозревает, что ее время близко, и даже надеется на это.

– Она мне говорила то же самое, – сказала я и посмотрела на Лео: – Это в самом деле так.

Лео кивнул, еще раз кивнул и наконец сказал:

– Но ведь никому не будет плохо, если мы… – Когда Лео было не по себе, он порой говорил несвязно. – Что он сказал? – он указал на Саймона. – То, по чему определяют, по какой причине умер человек? Тогда мы будем знать точно, верно?

– Ты говоришь о вскрытии?

– Да, о вскрытии, – повторил Лео. – Анни всегда говорила, что лучше иметь больше информации, чем меньше.

Я сообщила, что всего лишь повторяла за папой.

Мистер Киплинг похлопал брата по руке. Я вздрогнула, так как было время, не так давно, когда Лео не мог вынести, если к нему прикасался кто-то, кто не был его родственником. Но сейчас, похоже, он даже не заметил прикосновения.

– На самом деле, Лео, хотя обычно я не могу не согласиться с твоим отцом и сестрой по вопросу о силе знаний, в данном случае есть кое-что, чему вскрытие может повредить. Не возражаешь, если я объясню, в чем дело?

Лео кивнул, и мистер Киплинг выложил свой довод:

– Твоя бабушка мертва, и ничто уже не изменит это. Нет причин думать, что она умерла не от старости и последствий болезни. Но если семья даст согласие на вскрытие, будет казаться, что у нас есть причины верить, будто ее смерть произошла от чего-то еще. Будет казаться, что мы думаем, что за всем этим что-то стоит, а это – последнее, что надо семье.

– Почему?

– Потому что ты и твои сестры не могут позволить себе привлекать излишнее внимание. Ты ведь знаешь, что единственный член семьи, которому уже исполнилось восемнадцать, – это ты, и ты станешь опекуном Нетти и Анни?

– Да.

– Если обстоятельства жизни вашей семьи станут объектом пристального интереса публики, служба защиты детей может попробовать забрать Нетти и Лео. Ты очень молод, и люди в курсе твоей болезни. Власти даже могут отдать Нетти и Анни приемным родителям, если по каким-то причинам тебя сочтут неподходящим опекуном.

– Нет! Нет! Никогда! – закричал Лео.

– Не волнуйся, Лео. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы этого никогда не произошло. И именно поэтому я советую тебе не совершать действий, которые могут привлечь нежелательное внимание к твоей семье. Работники социальных служб очень сильно заняты, и никто из них не будет обращать внимания на вашу жизнь без веской причины.

Повисло молчание.

– Да… что вы говорите… звучит разумно, – произнес наконец Лео.

– Хорошо, – сказал мистер Киплинг.

– Не думаете, что Лео стоит оставить работу? – спросила я.

– Я не хочу это делать! – заревел тот.

– Он все еще работает в Бассейне, – объяснила я.

Мистер Киплинг пригладил невидимые волосы на лысой голове.

– Ах да, я не наводил справки о ситуации в ветеринарной клинике. Приношу извинения, Аня. Из-за сердечного приступа, но, конечно, это совершенно непростительно. Мистер Грин, не сделаете ли заметку?

Саймон молча повиновался; после предложения о вскрытии он не сказал ни слова. Выражение его лица напомнило мне печальную морду бассета.

– Тебе нравится работать в Бассейне? – спросил Саймон моего брата.

– Да, очень.

– Что ты должен там делать?

– Приношу обед парням, закуску, выпивку, забираю вещи из прачечной.

– Они хорошо с тобой обращаются?

– Да.

– Я хорошо понимаю твою тревогу, Аня, но не думаю, что Лео должен бросить работу в Бассейне, – заключил мистер Киплинг. – Даже если она связана с организованной преступностью, все же лучше, если у него будет постоянная работа. – Он пристально посмотрел в глаза Лео. – Ты должен пообещать никогда не совершать ничего противозаконного или опасного. Теперь ты защищаешь Аню и Наталью. И поэтому ты очень важен.

Лео выпрямился и торжественно кивнул:

– Я обещаю.

– Отлично, – сказал мистер Киплинг. – Что касается ведения домашнего хозяйства, все будет как обычно. – Я уже знала об этом, мистер Киплинг преимущественно обращался к Лео. – Твои деньги помещены в трастовый фонд, которым я буду управлять, пока Анни не станет совершеннолетней.

Лео не подверг сомнению эти меры и не был ими обижен, как боялась бабушка. Он принял все беспрекословно, что стало для меня большим облегчением. Несмотря на оплошность Саймона, мистер Киплинг успешно создал у Лео чувство значимости. Мы еще немного пообсуждали скромные похороны бабули; мистер Киплинг был тверд в решении, что поминки не должны проходить у нас дома, так что необходимо было найти какое-нибудь тихое место, где наши преступные родственники могли бы спокойно отдать ей долг.

– Мистер Грин и я что-нибудь найдем.

Мы уже почти закончили обсуждение всех насущных вопросов, как прозвенел дверной звонок. Это оказался сотрудник похоронного бюро, который должен был забрать тело бабули. Лео извинился и ушел к себе в комнату (думаю, он немного боялся трупа).

– Не сходишь и не посмотришь, не нужна ли гробовщику помощь? – спросил мистер Киплинг Саймона Грина. Саймона изгоняли из комнаты, и тот это понял.

Мистер Киплинг был весь в испарине, и я предложила выйти на балкон.

– Как ваше здоровье? – спросила я.

– Уже гораздо лучше, спасибо. Я чувствую себя почти на шестьдесят два процента в норме. Кейша следит за всем, что я ем, не хочет, чтобы я внезапно скончался, съев что-нибудь вкусное. – Он по-отцовски обнял меня за плечи. – Я знаю, как сильно ты любила Галину и как сильно она любила тебя. Знаю, как тебе грустно.

Я промолчала.

– Я беспокоюсь о тебе. Ты держишь все в себе, Анни, а это вредно для здоровья. – Он рассмеялся. – Хотя не думаю, что мне стоит давать тебе советы о том, как быть здоровым. Анни, есть еще кое-что, о чем мы не говорили. Я боюсь даже заводить этот разговор, но чувствую, что должен.

– Да?

– Сын Делакруа, – сказал мистер Киплинг. Конечно, он читал газеты, как и все остальные. – Сильверстайн окончательно объявил о своей отставке, и это значит, что Чарльз Делакруа непременно выставит свою кандидатуру на пост окружного прокурора в ближайшее время. И этот поступок привлечет внимание и к нему, и ко всем, кто его окружает.

Да, я понимала, к чему он ведет, ведь сама много раз размышляла об этом. Черт возьми, я говорила то же самое Скарлет в ноябре.

– Думаете, мне стоит порвать с Вином?

– Я бы никогда не осмелился такое сказать, Аня. Но время сейчас – смерть Галины, опекунство Лео, амбиции мистера Делакруа – далеко не идеально. Я был бы плохим советчиком, если бы в конечном счете не спросил следующее: эти отношения стоят потенциального риска?

Разум говорил мне, что нет.

Но сердце!

– Тебе не надо отвечать прямо сейчас, – сказал он. – Мы будем часто встречаться на протяжении следующих недель.

Через стеклянную дверь я видела, как Саймон Грин махал нам рукой, призывая обратно в комнату.

Мистер Киплинг извинился за Саймона:

– Он не должен был упоминать возможность вскрытия при твоем брате. Он хочет только хорошего и вовсе не глуп, но, боюсь, ему все же надо многому научиться.

Мы зашли обратно в комнату, где гробовщик требовал от мистера Киплинга подписать несколько бумаг о переносе тела бабули. В настоящий момент ее тело лежало на тележке, в закрытой черной пластиковой сумке с застежкой-молнией, которая доходила до середины. Я посмотрела на нее и вспомнила, что ни один священник не дал ей последнего причастия; я забеспокоилась о ее душе и о своей.

– Никто не дал ей последнего причастия, – сказала я мистеру Киплингу. – Она говорила мне, что умирает, но я не слушала! Мне надо было привести священника. Это все моя вина.

– Анни, – мягко заметил мистер Киплинг, – твоя бабушка не была католичкой.

– Но я католичка! И не хочу, чтобы бабушка попала в ад!

Он промолчал. Мы оба знали, что в жизни у бабули случалось всякое; не стоило притворяться, что этого не было. Галине Баланчиной нужно было цепляться за каждую возможность, если она хотела попасть на небеса.