Текст книги "Шоколадная принцесса"

Автор книги: Габриэль Зевин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Я обняла его, отчего он заплакал еще сильнее.

– Ох, Лео, что же случилось? Это связано с Джексом?

Лео отрицательно затряс головой. Еще через полминуты плача Лео смог рассказать мне о причине своих слез. Он не мог смотреть мне в глаза, но в конце концов сообщил, что потерял работу в ветеринарной клинике.

– Не беспокойся, Лео. – Я погладила его по спине так, как ему всегда нравилось. Когда он немного успокоился, я попросила его рассказать, что случилось. Оказалось, что ветеринарную клинику закрыли. После того как Лео вернулся с обеда, некто из Управления по вопросам здравоохранения города Нью-Йорка провел внеплановую инспекцию. Клинику уличили в пятидесяти одном нарушении (большинство из них имело отношение к поддержанию чистоты) и приказали немедленно прекратить работу.

– Но там все было чисто, – сказал Лео. – Я знаю, что все было чисто. Моя работа в том, чтобы наводить чистоту, и я хорошо работаю. Все говорят, что я хороший работник, Анни.

– Это не твоя вина, – уверила я своего брата. Такие вещи происходили каждый день. Очевидно, что клиника не платила нужному человеку в Управлении по вопросам здравоохранения. – Слушай мое предсказание. Я могу поспорить на что угодно, что клиника откроется через пару недель, и ты немедленно вернешься к работе.

Лео кивнул, но выглядел не до конца убежденным:

– Они увезли животных, Анни. Ты же не думаешь, что им причинят вред, правда?

– Все будет в порядке.

Несколько лет назад началось было движение за то, чтобы запретить держать в городе домашних животных, но оно вызвало волну протестов. Однако некоторые люди думали, что животные, не приносящие пользу, были напрасной тратой ограниченных ресурсов. Если честно, я не была уверена, что с животными будет все в порядке, но говорить об этом Лео не стоило. Я отметила про себя, что надо позвонить начальнице Лео, доктору Пикарски, и спросить, не могу ли я чем-нибудь помочь.

Лео сказал, что очень устал, так что я уложила его в кровать и накрыла одеялом, предупредив, что разбужу его к ужину.

– Я не плакал при них, – сказал он. – Когда все это случилось, мне захотелось плакать, но я не заплакал.

– Ты молодец, – сказала я.

Я выключила свет и закрыла за собой дверь.

В моей комнате Нетти и Скарлет расположились на кровати, заняв ее целиком, но я была не в том настроении, чтобы воевать с младшей сестрой, так что просто села на полу.

– Все в порядке? – спросила Скарлет.

– Как обычно. Семейные проблемы, – ответила я.

– Ну а мы с Нетти зря время не теряли. Составили список мест, куда можно пригласить Вина вечером в пятницу.

– Мне это кажется несколько преждевременным, учитывая, что он еще не согласился, – заметила я.

Но Скарлет не обратила внимания на мои слова. Она протянула мне исчерканную руку со списком, который гласил:

Маленький Египет

Логово льва

Умножение

Какое-нибудь представление или концерт

Ко…

Часть слова под пунктом пять стерлась.

– И что последнее?

Скарлет искоса глянула на список.

– Комедия. Ну, это все равно была дурацкая идея.

– Маленький Египет, – сказала я.

– Ты выбрала его, потому что он ближе всего к твоему дому, – упрекнула Скарлет.

– Ну и что? Если он никогда не был там, ему будет интересно. Кроме того, ты же хотела, чтобы я ушла в подходящий момент?

– Верно, – ответила она. – Если все пойдет хорошо.

Когда Скарлет ушла, было уже почти пять часов, и мне, как и Нетти, пора было делать домашнее задание.

– Дуй отсюда, – скомандовала я.

Нетти встала.

– Тебе стоит сказать ей правду, – сказала она.

– Иди делай домашнее задание, – сказала я, села за стол и положила перед собой доску. – Что сказать и кому?

– Скарлет. Тебе надо сказать Скарлет, что тебе нравится Вин.

Я затрясла головой:

– Мне не нравится Вин.

– Ну, тогда тебе надо сказать ей, что ты нравишься ему.

– С чего ты взяла?

– Я была там вчера. Я все видела, – сказала Нетти.

Я повернулась и пристально взглянула на сестру:

– Скарлет его первая увидела.

– Это глупо.

– И я только что порвала с одним…

– Пффф… – Нетти закатила глаза. – Если ты ей не скажешь, будут неприятности.

– Что ты можешь знать о таких вещах? Ты же еще маленький ребенок.

Честно говоря, я не понимала, почему я так долго говорю на эту тему.

– Кое-что я знаю, Анни. Не каждый день на пути попадается суперский симпатичный парень, которому плевать, что у нас за семья. Обычно ты общаешься с придурками вроде Гейбла. И ты нравишься Вину, что почти чудо. Ты ведь не самый приятный в общении человек, знаешь ли.

– Немедленно иди заниматься, – приказала я. – И закрой за собой дверь!

Нетти поспешно двинулась к двери, но перед тем, как закрыть ее, прошептала в щель:

– Ты ведь знаешь, что я права.

Главная разница между мной и Нетти (кроме волос) заключалась в том, что Нетти была романтиком, а я – реалистом. Я не могла позволить себе быть романтичной – с девяти лет мне нужно было заботиться о ней, и о бабуле, и о Лео. Нет, я не была слепой. Я видела, что я, похоже, нравлюсь Вину, и если честно, мне было не все равно. Но он едва знал меня; возможно, ему просто нравились брюнетки, или грудь третьего размера, или он запал на мои феромоны, или… что там еще делает одного человека привлекательным для другого. Любовь – это напрасная трата времени. Моя мать влюбилась в моего отца, и посмотрите, что сделала с ней любовь – убила на тридцать девятом году жизни.

Но нельзя сказать, чтобы воображение не рисовало мне возможные положительные стороны влюбленности.

Я уже было принялась за домашнюю работу, когда вспомнила, что нужно позвонить доктору Пикарски насчет Лео.

Я взяла телефон (мы нечасто делали звонки, принимая во внимание, насколько велика была плата, да и наша семья традиционно подозревала, что линии прослушивают) и набрала домашний номер Пикарски. Мне она нравилась. Я общалась с ней пару раз в процессе приема Лео на работу, и она всегда была откровенна со мной. И что гораздо важнее, всегда добра к Лео. У меня было чувство, что я ей обязана.

Она ответила, и голос ее звучал расстроенно.

– Ох, Аня, – сказала она, – я думаю, что ты уже слышала. Человек из управления такое нам устроил!

Я спросила доктора Пикарски, как звали чиновника.

– Вендель Йорич, – ответила она, и я попросила ее повторить имя по буквам. У моей семьи все еще остались кое-какие знакомства в правительственных кругах, и я надеялась, что мне удастся немного ускорить процесс.

После звонка Пикарски я поговорила с мистером Киплингом, нашим семейным юристом. (Целых два звонка за день!) Киплинг был нашим адвокатом с моего рождения. Отец говорил мне, что я могу всегда положиться на него, а такого отец не говорил почти ни о ком.

– Значит, ты хочешь, чтобы я выписал этому мистеру Йоричу чек? – спросил Киплинг, выслушав всю историю.

– Да. Или, ну, вы знаете, конвертик с деньгами.

– Конечно, Аня. Ты же знаешь, «чек» – просто технический термин. Я и не собирался выписывать кому-то из Управления здравоохранением чек. Впрочем, все равно может потребоваться пара недель, чтобы уладить вопрос. Так что держись, Аня, и скажи Лео, чтобы тоже держался.

– Спасибо, – ответила я.

– Как начало учебного года? – спросил Киплинг.

Я тяжело вздохнула в трубку.

– Настолько плохо?

– Даже не спрашивайте. Я ввязалась в драку в первый же день, но не по моей вине.

– Звучит очень похоже на Лео. На Лео-старшего, я имею в виду. – Киплинг ходил в школу вместе с папой. – А как Галина?

– Как обычно: бывают дни хорошие, бывают плохие, – ответила я. – Выживаем как можем.

– Твой отец гордился бы тобой, Аня.

Я уже собиралась было попрощаться с Киплингом, но решила спросить, что он знает о Якове Пирожкове.

– Парень на побегушках, который хочет стать крупной шишкой. Думаю, что этого не случится. Никто в организации не воспринимает его всерьез, особенно его собственный отец. А так как его мать не была, ну, ты знаешь, женой Юрия, Джекс чертовски озабочен вопросом, настоящий ли он Баланчин. Честно говоря, мне жаль парня.

Кстати, упомянутый Юрий – Юрий Баланчин, сводный брат моего отца и мой дядя. Он взял на себя управление делами Семьи после убийства папы.

– Ты уже решила, в какой колледж будешь поступать? – сменил тему мистер Киплинг. – Мое предложение помочь тебе определиться с колледжем все еще в силе.

– Спасибо, мистер Киплинг. Я буду иметь в виду. – Если бы я даже собиралась отправиться в поездку по колледжам, я бы взяла с собой Лео.

– Буду очень рад помочь тебе, Аня.

Я повесила трубку. Разговоры с мистером Киплингом делали меня одновременно и более, и менее одинокой. Иногда я воображала, что он – мой отец. Я представляла жизнь, в которой твой отец – уважаемый обществом человек, адвокат. Я думала, что значит иметь отца, который помогает тебе выбрать колледж, отца, который был бы до сих пор жив. Даже до смерти папы я порой представляла, что прошу мистера Киплинга удочерить меня.

Но у него уже была дочь. Ее звали Грейс, и она училась на инженера.

В конце концов я открыла домашнее чтение по истории, но в дверь постучали. Это был Лео:

– Аня, я хочу есть.

Так что я отложила доску и пошла удовлетворять насущные потребности своей семьи.

III
Я иду на исповедь; изучаю причины смерти и зубы; обманом завлекаю парня; разочаровываю брата

Утром в пятницу, еще до школы, я пошла на исповедь.

Если вам интересно, мой отец не был католиком – он, как и все в семье Баланчиных, придерживался православия. Его сложно было назвать ревностным христианином: я никогда не замечала, чтобы он ходил в церковь, за исключением свадеб и крещений меня, моих родственников и, конечно, похорон моей матери. Я никогда не слышала, чтобы он говорил о Боге.

А моя мать была католичкой и рассказывала о Боге постоянно. Она утверждала, что говорит с Ним. Мама даже хотела в юности стать монахиней, но, как видите, ей это не удалось. Можно сказать, что она выбрала совершенно противоположный путь, выйдя замуж за главу печально известной криминальной семьи и все в таком духе. Но я стала католичкой именно под влиянием матери. Конечно, мне хотелось верить в возможность жизни после смерти, искупления, спасения и воссоединения и, самое главное, верить во всепрощающего Бога. Поэтому я выбрала Школу Святой Троицы (да-да, именно я выбрала школу для себя и Нетти). Но в ней я не нашла того Бога, о котором думала. Это был Бог моей матери, Тот, Кого бы она выбрала. И когда я ходила в церковь и вдыхала запах ладана в кадильнице священнослужителя, я чувствовала себя ближе к ней. И опускаясь на колени на вытертый бархат в исповедальне, я знала, что она ощущала то же самое. Когда я сидела на скамье и смотрела на распятие, залитое мягким разноцветным светом от витражей, порой мне даже казалось, что я ее вижу. В моей жизни сложно было найти что-нибудь, более похожее на счастье. И поэтому я знала, что я никогда полностью не отойду от католической религии.

Конечно, моя религия налагала на меня ряд ограничений, но цена была невысока по сравнению с тем, что давала мне вера. Ну и что, если мне придется хранить девственность до брака? У Гейбла не было шансов.

– Сколько дней прошло со времени твоей последней исповеди?

– Четыре, – ответила я, потом изложила свои грехи, о которых вы, должно быть, уже знаете. Подкуп, гнев, несколько повторяющихся грехов с понедельника и так далее. На меня наложили еще одну небольшую епитимью, которую я успела выполнить до начала первого урока, криминалистики. Это был мой любимый предмет, отчасти потому, что он казался мне интересным, отчасти потому, что он, единственный из выбранных мною предметов, имел отношение к полному преступлений миру, в котором я жила. Ну и еще потому, что криминалистика давалась мне лучше, чем другие предметы. Должно быть, это наследственное. Моя мама была судебным криминалистом в полиции Нью-Йорка после того, как оставила мечту стать монахиней, и до превращения в жену «крестного отца». И, конечно, именно так она познакомилась с папой.

Криминалистику уже второй год вела доктор Лау – однозначно лучшая преподавательница, которую я встречала в школе (она когда-то обучала и мою мать). Мне нравилось в ней то, что она не терпела брезгливости, как бы отвратительно ни выглядел предмет обучения, – например, недельной давности труп цыпленка, или матрас, весь в зловещих пятнах, или прокладка с менструальной кровью. «Жизнь – грязная штука, – любила повторять она, – и вам придется как-то с этим жить. Если вы позволяете себе ставить оценки, вы не можете видеть по-настоящему».

Доктор Лау была уже пожилой женщиной, впрочем, не такой старой, как бабуля, – лет пятидесяти – шестидесяти.

– Сегодня и на несколько следующих дней вы все станете зубными врачами, – весело заявила она. – У меня для вас семь наборов зубов, а вас тринадцать. Кто хочет изучать зубы самостоятельно?

Я единственная из всего класса подняла руку. Возможно, это выглядит странным, но мне на самом деле нравилось самостоятельно работать над уликами.

– Спасибо, что согласилась, Анни. В следующий раз у тебя будет партнер, – кивнула мне доктор Лау и начала раздавать лотки с зубами. Задача была ясна. Нужно было, используя только зубы, детально описать привычки их хозяина (например, курил ли он или она), а также сделать заключение о возможной причине смерти.

Я надела новые резиновые перчатки и начала изучать доставшиеся мне зубы. Они были маленькие, белые, без пломб, а на правом коренном зубе можно было различить слабые следы ассиметричного износа, словно их хозяин скрипел зубами во сне. Зубы были небольшие, изящные, – не детские, скорее, женские. Я записала на доске: «Богатая. Молодая. Боковое давление. Женщина?»

Словно описывала саму себя.

Доктор Лау дотронулась до моего плеча:

– Хорошая новость – мы нашли для тебя партнера, Анни.

Это был Вин. Мистер «я слишком умен для своего класса» перешел на второй курс криминалистики.

– Часто же мы с тобой сталкиваемся, – сказал он.

– Ну, это маленькая школа, – ответила я и показала ему экран моей доски. – Я далеко не продвинулась. Предпочитаю сначала подумать.

– Звучит разумно, – согласился он. Он надел перчатки (такое поведение мне всегда нравилось в партнерах по лабораторным исследованиям), затем указал на обратную сторону нижних зубов. – Посмотри, тут эмаль повреждена.

Я наклонилась над лотком – обратную сторону я еще не исследовала.

– Похоже, ее часто рвало.

– Может быть, она была больна, – сказал он.

– Или делала это намеренно.

– Похоже на то, – кивнул он и наклонил голову так низко, что почти коснулся лицом зубов. – Ты была права, Аня. Наша девочка сознательно вызывала рвоту.

Я улыбнулась ему.

– На лотке лежит вся история ее жизни и ждет, когда мы ее прочтем.

Он согласился:

– Когда думаешь об этом, становится грустно, но в этом есть что-то красивое.

Слова звучали странно, но я понимала, что он имел в виду. Все эти зубы когда-то принадлежали настоящим, живым людям. Они разговаривали, улыбались, ели, пели песни, ругались и молились. Они чистили зубы щеткой и зубной нитью и в конце концов умерли. На уроках английской литературы мы читали стихи о смерти, но вот тут, прямо передо мной, также была поэма о смерти. Только эта смерть не была выдуманной. Я сталкивалась со смертью, и стихи ничем мне не помогли. Слова ничего не значат – значат улики.

Было всего восемь утра – слишком рано для таких умных мыслей. Но это-то мне и нравилось в криминалистике.

Хотелось бы мне знать, был ли Вин свидетелем смерти кого-нибудь дорогого для него.

Прозвенел звонок. Вин аккуратно положил зубы обратно и пометил лоток куском скотча, на котором написал: «Баланчина – Делакруа. Не трогать!!!» Я запихнула доску в сумку.

– Увидимся на обеде, – сказал он.

– Ты узнаешь меня по сетке для волос, – ответила я.

Факультативным курсом для физического развития у меня было «мастерское фехтование» (оно шло четвертым уроком). «Мастерское» относилось скорее не к моему умению фехтовать, но к тому, что я отходила два предыдущих года. Само по себе оно казалось довольно смешным. Даже несмотря на все мое «мастерство», если бы я вдруг оказалась в смертельной опасности, я не прибегла бы к фехтовальным премудростям. Я бы использовала огнестрельное оружие.

Я фехтовала в паре со Скарлет; мы двигались одинаково неуклюже, хотя ей очень шел фехтовальный костюм. Единственное, на что мы были способны – она вставала в серию правдоподобных нападающих позиций, а я быстро принимала соответствующие оборонительные позы. Я уверена, что мистер Жарр, учитель фехтования, видел нас насквозь, но ему было плевать. Мы входили в число учеников, и это значило, что у него будет работа.

После разминки, которая включала в себя несколько выпадов и растяжку, мы разбились на пары.

Скарлет и я фехтовали (если это можно так назвать) и болтали (большую часть времени).

– Сегодня пятница, а это значит, что нам надо сегодня пригласить Вина, – напомнила она.

Я заворчала:

– Ну, серьезно, пригласи его сама. Я приду, но…

Скарлет нанесла мне легкий удар рапирой в плечо.

– Туше! – провозгласила я, больше для мистера Жарра, и отошла на пару шагов назад.

– Если ты там будешь, наша встреча не будет выглядеть как свидание. Подойди к нам за пять минут до конца ланча, – сказала она. – И Аня, дорогая, сними сетку с волос.

– Очень смешно, – сказала я и уколола ее рапирой в бедро.

– Ой, – вскрикнула она, – то есть я хотела сказать – туше!

Сегодня был последний день моего дежурства в столовой, и могу сказать без ложной скромности, что я стала хорошо делать свою работу. Я наловчилась собирать несколько подносов без того, чтобы их содержимое попадало на волосы и на халат, и я знала, как обслужить столик Гейбла с саркастической улыбкой в стиле «вы все сейчас получите».

После того как я взяла поднос Гейбла, он сказал:

– Надеюсь, ты выучила урок.

– О да, – ответила я. – И большое тебе спасибо, что меня научил.

Я с силой опустила поднос в тележку, так что брызги от остатков обеда (молотый тофу на лепешке, политый таинственным красным соусом – «Наслаждение Азии»?) попали ему на лицо.

– Прости, – сказала я и укатила свою тележку до того, как он успел ответить.

Я выложила подносы на конвейер, и главный повар разрешила мне поесть. «Ты хорошо поработала, Аня», – сказала она. Конечно, это было всего лишь дежурство по кухне, но мне было приятно при мысли, что я хорошо сделала свою работу. Папа говорил, что если уж пришлось что-то делать, надо делать это достойно.

Скарлет была за одним столом с Вином и своими друзьями из театрального кружка. Я села рядом с ней и произнесла свою реплику:

– Так мы идем сегодня в «Маленький Египет»?

– А что такое «Маленький Египет?» – отреагировал Вин так, как и должен был.

– Да так, глупости, – ответила Скарлет. – Это ночной клуб, который открылся в северной части заброшенного музея Метрополитен на Пятой авеню. Там когда-то хранились экспонаты из Древнего Египта, поэтому он и называется «Маленький Египет».

Подобного рода ночные клубы возникали на месте всяких покинутых зданий по всему городу – скромный, но стабильный доход правительства, особенно ценный в условиях непрекращающегося финансового кризиса.

– Он старомодный, но довольно забавный, если ты там еще не был, и, я не знаю, j'adore le discotheque! [5]5
  Я обожаю танцы! (фр.)


[Закрыть](Вы помните, что Вин и Скарлет вместе изучали французский.)

Я сказала свою реплику:

– Можешь пойти с нами, если хочешь.

– Я не очень люблю ходить по ночным клубам, – колебался Вин.

На случай возражения мы со Скарлет уже подготовили ответ.

– Что, в Олбани так много ночных клубов? – поддразнила его Скарлет.

Он улыбнулся:

– Ну, мы порой устраивали гонки на тележках с сеном.

– Звучит заманчиво, – кокетливо сказала Скарлет с некоторой долей сарказма.

– Что, в Нью-Йорке вы часто гоняете на тележках?

Скарлет рассмеялась. Похоже, она нашла с Вином общий язык.

Мы договорились встретиться сегодня вечером в восемь часов у меня дома, так как он был ближе всего к клубу.

Вернувшись из школы, я первым делом пошла в комнату Лео, но его не было дома. Я твердила себе, что не надо беспокоиться, что, возможно, его отсутствию можно было найти вполне невинное объяснение. Зайдя в комнату бабушки, я увидела, что она спит, а Имоджин сидит в кожаном кресле с подголовником, стоящем у кровати. Когда-то в нем всегда сидел папа. В вазе на подоконнике были свежие розовые гвоздики – у бабушки был посетитель.

Я помахала Имоджин. Она приложила палец к губам: мне следовало вести себя как можно тише. Имоджин была сиделкой бабушки с тех пор, как мне исполнилось тринадцать лет, и порой она забывала, что я не маленькая девочка, которая может топотать в комнате, где спит бабушка (и никогда такой не была). Я кивнула и поманила Имоджин в коридор. Положив распахнутую книгу корешком вверх на бордовый подлокотник, она поднялась и неслышно закрыла за собой дверь. Я спросила ее, не знает ли она, где сейчас Лео.

– Он ушел вместе с родственником, – проинформировала меня Имоджин. – Галя сказала, что все будет в порядке.

– Они говорили, куда собирались пойти?

– Прости, Анни. Честно говоря, я не обратила внимание. У Гали был тяжелый день. (Она покачала головой.) Может быть, поплавать? Нет, в этом нет никакого смысла (нахмурилась). Но, клянусь, упоминалось что-то, связанное с плаванием.

Конечно же. Бассейн.

– Мне надо было попытаться остановить Лео?

– Нет, – ответила я. По правде говоря, следить за моим братом не входило в ее обязанности – это было мое дело. Обязанность эта была еще более трудной, так как я должна была делать вид, что я вовсе за ним не слежу, чтобы щадить его чувства. А еще надо было ходить в школу. Я поблагодарила Имоджин, и она отправилась назад в комнату, читать книгу, сидя в папином кресле.

Я уже была готова пройти пешком через полгорода в поисках Лео, когда он вошел в дверь. Он был весь красный и тяжело дышал.

– Ой, я хотел прийти раньше, не хотел волновать тебя, Анни.

– Слишком поздно, – ответила я.

Лео обнял меня. Его одежда была влажной от пота, и я оттолкнула его:

– От тебя плохо пахнет.

Он, наоборот, обнял меня еще крепче. Это была такая игра. Я знала, что он не отпустит меня, пока я не скажу, что люблю его.

– Ладно, Лео. Я люблю тебя. Я уже тебя люблю! А теперь расскажи, где ты был.

– Ты будешь мной гордиться, Анни. Я получил новую работу!

Я подняла бровь:

– Имоджин сказала, что ты был в Бассейне.

– Да, там моя новая работа. До тех пор, пока клиника не откроется снова. Да и платят там больше, чем в клинике.

Я откашлялась:

– Какая именно работа?

Говорила я обманчиво мягко, чтобы Лео не догадался, в какой ярости я была.

– Всякое обслуживание. Мытье полов и все в таком роде. Джекс сказал, что им нужен такой работник, а я здорово делаю такие вещи, Анни, ты же знаешь.

Я спросила Лео, как он узнал о такой замечательной возможности, и он ответил, что кузен Джекс утром приходил в гости к бабушке (это объясняло свежие гвоздики). Джекс удивился, увидев Лео дома в середине дня, и Лео рассказал историю о закрытии клиники. Джекс упомянул, что им нужен парень по хозяйству в Бассейне и Лео бы отлично подошел, если бы его заинтересовала перспектива «легких денег», – до того, как клиника снова откроется.

– Легких денег? Это были его собственные слова? – спросила я.

Лео покачал головой.

– Я не знаю, Анни. Даже когда парень в Бассейне предложил мне работу, я сказал ему, что мне нужно сначала поговорить с тобой и бабулей. Это было правильно, да?

– Да. Но на самом деле наши родственники – я имею в виду тех, кто работает в Бассейне, – совсем не те люди, с которыми бы стоило водить знакомство.

– Я не так глуп, Анни, – жестко сказал Лео. До сих пор я не слышала, чтобы он говорил таким тоном. – Я не так глуп, как ты думаешь. Я знаю, какого рода дела ведет наша семья. Я также знаю, какими делами занимался отец. Я получил травму как раз из-за того, что папа это делал, помнишь? Я вспоминаю об этом каждый день.

– Конечно, ты знаешь, Лео. Я знаю, что ты не глупый.

– Я хочу честно выполнить свою долю работы. Мне плохо, так как у меня сейчас нет работы. Если бабуля умрет, а работы у меня не будет, они могут увести тебя с Нетти. И кузен Джекс на самом деле хороший парень. Он сказал мне, что ты его не любишь только потому, что ты когда-то неправильно поняла его слова.

Я фыркнула. Хороший парень Джекс нажрался как свинья и начал лапать мою грудь. Такое сложно понять неправильно.

– Я так не думаю, Лео.

Я внимательно посмотрела на брата. На нем были серые штаны, слишком широкие в талии (когда-то они были папины) и белая футболка. Несмотря на худощавое телосложение, у него были мускулистые руки, ведь ему приходилось поднимать тяжести в клинике. Он выглядел здоровым, даже сильным – совсем не как человек, кого надо защищать, не как тот, за которого переживает ночами младшая сестра.

У Лео были папины глаза – льдисто-голубые, но в глазах брата лед немного оттаял. Эти глаза смотрели на меня с надеждой.

– Я очень хочу работать там, Анни.

– Давай сначала я поговорю об этом с бабулей, хорошо?

И тут Лео взорвался.

– Я уже взрослый! Мне не нужно твое разрешение! Это ты ребенок! А я твой старший брат! Я больше не хочу, чтобы ты заходила в мою комнату!

И он толкнул меня. Толчок был несильный, но я отлетела на пару шагов.

– Я поговорю с бабулей, – повторила я. Когда я переступила порог комнаты, он шумно захлопнул за мной дверь.

Более чем вероятно, что наша ссора разбудила бабушку, так что я вернулась к ней в комнату. Она в самом деле уже не спала.

– Как ты, дорогая? Я слышала крики.

Я поцеловала ее в пахнущую детской присыпкой и желчью щеку, бросила взгляд на Имоджин и слегка наклонила голову – мне вовсе не хотелось обсуждать семейные дела в присутствии сиделки.

– Ну, мне пора идти. – Имоджин положила книгу в сумку. В любом случае у нее уже заканчивался рабочий день. – Похоже, ты нашла Лео.

Я коротко рассмеялась:

– О да, в коридоре.

– Как всегда, находишь в последнем месте, куда заглядываешь, – сказала она. – Береги себя, Аня. Спокойных снов, Галя.

После того как Имоджин закрыла за собой дверь, я рассказала бабушке, где был Лео и какую ему предложили работу.

– Так что ты думаешь? – спросила я.

Бабуля рассмеялась и закашлялась. Я налила немного воды в стакан и поднесла соломинку к ее губам. Несколько капелек пролилось на багровое покрывало, и они выглядели словно кровь. Я повторила вопрос:

– Так что ты думаешь?

– Ну, – прошелестела бабушка, – я могу сказать, что думаешь ты. Ноздри раздуты, словно у скаковой лошади, и глаза налиты кровью, как у пьяницы. Ты не должна разрешать своему лицу так ярко показывать, что ты чувствуешь. Это слабость, дорогая.

– И?

– И… пфф.

– Пфф?

– Пфф. Джекс – это член семьи. У Лео нет работы. Родственник заботится о родственнике. Пфф.

– Но Лео…

– Но ничего! Не все вещи в жизни – проявления тайного заговора. Я всегда это говорила твоему отцу.

Я решила не говорить, что у папы, очевидно, были причины вести себя как параноик: его застрелили в собственном доме.

Бабуля продолжала:

– Чудесно, что кто-то заботится о твоем брате. Потому что с точки зрения Семьи твой брат – мужик, ничто. Он не женщина, не ребенок. Никто не будет с ним возиться.

Но все же Джекс по каким-то причинам с ним возится.

– Аня! Я вижу, как ты нахмурилась. Я имею в виду, что никто не будет стрелять в твоего брата и не впутает его в неприятности. Это будет позором. Люди из Бассейна когда-то были командирами и солдатами твоего отца. А одной из лучших черт твоего отца – да упокоит Господь его душу – было то, что он заботился о людях. Они любили твоего отца, уважали его при жизни и сделают все возможное, чтобы не опозорить его имя после смерти. Вот поэтому Джекс предложил работу твоему брату. Ты поняла это?

Я перестала хмуриться.

– Хорошая девочка, – сказала она, похлопывая меня по руке.

– Может быть, мне самой стоит поговорить с Джексом, – предложила я. – Чтобы убедиться, что он ничего не затевает.

Бабуля покачала головой:

– Пусть все идет своим чередом. Если ты пойдешь к Джексу, это только унизит Лео. Он потеряет лицо. И, кроме того, Пирожков – никто и не представляет ни для кого угрозы.

Ее слова звучали разумно.

– Я скажу Лео за ужином, что ты согласна.

Бабуля покачала головой.

– Через два года ты будешь в колледже, а я…

– Не смей такого говорить! – закричала я.

– Хорошо, дорогая, как хочешь. Я буду где-нибудь в другом месте. Суть в том, что не лучше ли позволить Лео принимать решения самостоятельно, Аннушка? Дай ему быть мужчиной, моя дорогая. Сделай ему такой подарок.

В качестве перемирия я снова приготовила макароны с сыром – второй раз за эту неделю. Я попросила Нетти позвать Лео ужинать, но он не пришел. Я принесла тарелку с макаронами к двери его комнаты.

– Лео, тебе надо поесть.

– Ты сердишься на меня? – прошептал он. Я едва слышала его через дверь.

– Нет, я не сержусь. Я никогда не сердилась на тебя. Я просто за тебя беспокоюсь.

Лео щелкнул замком и открыл дверь.

– Прости меня, пожалуйста, – сказал он. Его глаза были полны слез. – Я толкнул тебя.

Я кивнула:

– Все в порядке. Толчок был несильный.

Он крепко сжал глаза и губы, пытаясь больше не плакать. Я встала на цыпочки и погладила его по спине.

– Посмотри, я принесла тебе макароны.

Он слабо улыбнулся. Я вручила ему тарелку, и он принялся всасывать в рот желтые трубочки.

– Я не буду работать в Бассейне, если ты не хочешь этого.

– По правде говоря, я не могу остановить тебя, Лео, – сказала я, проигнорировав бабулин совет. – Но когда клиника откроется, я думаю, тебе надо будет работать там. Ты им нужен. И…

Он обнял меня, не выпуская тарелки из рук, и несколько макаронин упало на пол.

– И если что-нибудь в Бассейне начнет тебя беспокоить, ты должен немедленно уйти оттуда.

– Я обещаю, – сказал он, поставил тарелку на пол, обнял меня, приподнял и покружил в воздухе, как когда-то делал его отец.

– Лео! Поставь меня! – Я смеялась, поэтому он еще несколько раз покружил меня.

– Давай пойдем куда-нибудь вечером. Ты, я, Нетти, – сказал он. – У тебя завтра нет уроков, а у меня есть талоны, так что можно купить мороженого.

– Мне бы очень этого хотелось, но я уже договорилась пойти со Скарлет.

– Мне нравится Скарлет. Она тоже может пойти.

– Это не совсем то, Лео. Мы идем в «Маленький Египет».

– Мне нравится «Маленький Египет», – настаивал он.

– Нет, не нравится. Когда ты пришел туда в первый и единственный раз, ты сказал, что там слишком шумно, потом у тебя заболела голова, и мы ушли спустя пять минут.

Это была правда. Травма головы, которую получил Лео, делала его очень чувствительным к звукам.

– Это было очень давно, – продолжал он. – Мне сейчас лучше.

Я отрицательно покачала головой.

– Прости, Лео. Не сегодня. Только Скарлет и я.

– Ты никогда никуда не хочешь со мной ходить!

– Я…