Текст книги "Шоколадная принцесса"

Автор книги: Габриэль Зевин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

XIV
Меня заставляют подставить другую щеку

Яне разговаривала со Скарлет в течение всех зимних каникул. Пожалуй, за всю историю нашей дружбы это был самый долгий период, когда мы не разговаривали. Я не видела ее вплоть до урока фехтования в первый день семестра. Во время растяжки она не спрашивала о моих отношениях с Вином и почти не говорила со мной. Скарлет явно сердилась на меня, и мне надо было загладить свою вину.

– Итак, – пошутила я, когда мы разбились на пары, – может быть, ты уже слышала? Я завела себе парня.

– Да. Я не видела тебя целую вечность, но хотя бы узнала сейчас почему, – сказала Скарлет, делая выпад. – Конечно, я бы предпочла получать такие новости не из газет! Отличные фотографии, кстати.

Она снова сделала выпад в мою сторону, и движение было более жестким, чем обычно во время наших тренировок.

– Обоюдный укол! – прокричала я.

– И?

– И мы обе выиграли очко, – сказала я.

– Как ты узнала? – Скарлет задыхалась.

– Потому что занималась фехтованием два с половиной года.

Она рассмеялась.

– Право, когда-нибудь мне стоит узнать побольше о фехтовании.

Она опустила рапиру.

– А если серьезно, почему ты мне не сказала?

– Ты была занята пьесой и своим новым парнем.

– Все кончено. Это был рабочий роман – по крайней мере, так он сказал, когда разорвал отношения. Но такова театральная жизнь, я предполагаю.

Я сказала, что мне очень жаль.

– Тебе стоило мне позвонить.

– Я хотела, но потом я узнала про вас с Вином и ужасно разозлилась, так что решила, что не буду. Анни, я была не настолько занята, чтобы не захотеть слушать о вас с Вином. Мы обедали вместе каждый день, и каждый день видели друг друга на репетициях, и каждый день вместе ездили на автобусе домой, и мы…

– Я знаю, мне очень жаль. Я честно решила, что никому ничего не расскажу, думала, так будет проще.

– Но с моей точки зрения, ты врала мне каждый раз, когда видела меня. А в тот день, когда вы вышли из чулана? Я тебе всецело доверяла, а ты разыграла меня, как дурочку. А я бы никогда так с тобой не поступила, ведь ты моя лучшая подруга.

Она была права. Мне следовало сказать ей.

– Мне действительно очень стыдно.

Скарлет вздохнула:

– Извинения приняты.

Когда мы переодевались после фехтования, она повернулась ко мне и сказала:

– Можно сказать? Я знаю, что твоя жизнь очень трудная, гораздо труднее, чем когда-либо была моя, даже учитывая то, что у меня нет парня, который спасал бы мне жизнь. Но быть твоим лучшим другом – тоже не самая простая в мире вещь. И, думаю, я пережила вместе с тобой очень тяжелые времена, верно?

Я кивнула.

– Так что когда у тебя случается что-то хорошее, я бы тоже хотела об этом знать. Я бы хотела быть с тобой и в счастье тоже.

Слова Скарлет заставили меня покраснеть от стыда. Я действовала легкомысленно.

Когда мы пришли на обед, Вин уже сидел за нашим столом.

– Гейбл Арсли вернулся, – сказал он.

Мы со Скарлет повернулись, чтобы посмотреть на Гейбла; впрочем, на него смотрели не мы одни.

Он ждал в очереди, сидя в своем инвалидном кресле; его сумка висела на одной из ручек. На искалеченную руку была надета перчатка, а лицо (все еще с обожженной кожей) было скрыто козырьком низко надвинутой бейсболки. Я наблюдала, как Гейбл пытается положить еду на поднос. Это было нелегко, учитывая, что он действовал только одной рукой и не мог встать во весь рост.

– Почему ему никто не поможет? – спросил Вин.

– Потому что он засранец, – сказала я.

– Потому что он никогда ни о ком не говорил хорошо, – добавила Скарлет. – И он точно не джентльмен.

– Я бы помог ему, но не думаю, что он захочет меня видеть после нашей последней встречи, – сказал Вин.

– Почему? Он сдал нас всему миру.

– Мы не знаем наверняка, правда ли это.

– И он пытался изнасиловать меня.

Может быть, я видела слишком много тяжелого в жизни, но симпатия Вина к Гейблу меня раздражала.

– Он ужасный человек, Анни, но я не могу представить, как он будет вращать колеса кресла и держать поднос, – сказала Скарлет.

Гейбл начал отъезжать от очереди, держа на коленях поднос, который ненадежно балансировал. Еда соскользнула с подноса – так получилось, что это была такая же лазанья, как та, которую я вывалила ее ему на голову много месяцев назад, – и соус пролился на брюки и ботинки, в одном из которых был протез. Гейбл выругался, и я услышала смешки. Парень – в этот момент он был для меня просто парнем – выглядел так, словно совершенно не представлял, что ему делать дальше.

– Довольно, – сказала я. Было совсем не по-христиански оставить его сидеть посреди обеденного зала, и я не хотела, чтобы мои родители (где бы они ни находились) стыдились меня.

– Я иду туда.

– Мы с тобой, – сказали Вин и Скарлет.

Я встала из-за стола.

– Арсли, иди сюда, поешь с нами! – позвала я.

Он посмотрел на нас так, словно хотел сказать грубость, но потом кивнул и улыбнулся.

– Обещай, что не попытаешься меня отравить, Баланчина, – сказал он, словно на мгновение стал прежним.

Кое-кто рассмеялся его шутке.

– Я проверю для тебя еду! – прокричала Скарлет.

– Оставлю тебе эту должность, – ответил он.

Скарлет подошла к Гейблу и покатила его кресло к нашему столу, а Вин взял ему новый поднос с обедом. Я пошла в ванную и потратила все четвертаки, что были у меня со Скарлет, чтобы купить ему влажных полотенец для чистки одежды.

Когда мы снова уселись за стол, он сказал:

– Да уж, последнее место, где я хотел бы сидеть, так это с дочерью бандита, парнем в глупой шляпе и театральной девчонкой.

Я промолчала.

– Мы тоже вне себя от счастья, что ты сидишь с нами, – сказал Вин.

Гейбл пытался очистить ботинки и штаны при помощи бумажных полотенец. Я бы не смогла заставить себя помочь ему, но, к счастью, сделать это вызвалась Скарлет.

– Не надо, все в порядке, – сказал Гейбл.

– Рада это слышать, – сказала она, наклоняясь и вытирая ему ботинки.

Я слышала, как он прошептал:

– Очень… смущает быть таким.

– Это просто жизнь, – заметила она.

Я видела, как он вздрогнул, когда Скарлет вытирала пятно на ноге.

– Сильно болит? – спросила она.

– Порой. Но терпеть можно.

– Вот и все, – сказала она весело.

Он взял ее за руку. Я почувствовала, как волоски на моем затылке встали дыбом.

– Спасибо тебе большое, – поблагодарил он.

Скарлет отняла свою руку.

– Не за что.

– Эй, Арсли, – сказала я. – Я никогда не позволю Скарлет встречаться с тобой, слышишь?

– Ты не ее мать. И с тобой я вел себя не так уж плохо.

– Ну, ты вел себя хуже, чем все парни мира, но не будем углубляться в эту тему. – Я пыталась говорить легко и непринужденно. – Мы позволили тебе сесть с нами, потому что ты – калека и нам тебя жаль. Но если ты начнешь ухаживать за Скарлет, то можешь прямо сейчас катиться обратно на середину зала.

– Ты свинья, Аня, – сказал он.

– А ты социопат.

– Одно другого стоит.

Я закатила глаза.

– Аня, честно, я только благодарил ее.

Вин сказал:

– У меня есть идея. Давайте сойдемся на том, что не будем распускать руки за этим столом.

Я не видела Скарлет до поездки домой, хотя и беспокоилась за нее всю оставшуюся половину дня. Дело в том, что Скарлет нравились люди с трудной судьбой, побитые жизнью (может быть, поэтому-то она и была мне таким хорошим другом). Таких людей, как Скарлет, часто используют, особенно люди, подобные Гейблу Арсли.

– Ты ведь знаешь, что Гейбл не может быть твоим парнем, – сказала я, когда мы ехали через парк.

Нетти сидела с нами. Услышав это, она наморщила нос и спросила:

– А почему это Скарлет будет с ним встречаться?

Гейбл никогда не пользовался популярностью у моих родственников.

– Я не буду с ним встречаться. Я всего лишь пожалела его.

И она рассказала Нетти о том, что было сегодня за обедом.

– О, мне бы тоже стало его ужасно жалко, – согласилась Нетти.

– Это потому, что вы со Скарлет мягкосердечные. Ведь то, что он болен, еще не значит, что внутри он уже не тот ужасный Гейбл.

– Ты либо считаешь меня дурой, либо не доверяешь мне, – сказала Скарлет. – Я помню, что он тебе сделал. И я не настолько отчаялась, что готова плюнуть на все мои принципы ради твоего однорукого, одноногого, уродливого бывшего парня, – хихикнула она. – Ой, это ужасно. Мне не следовало смеяться. – И она прикрыла рот рукой.

Нетти и я тоже рассмеялись.

– Вы должны признать, что в том, что случилось с Гейблом, есть-таки что-то смешное, – добавила Скарлет.

– Так и есть, – ответила я. Вся моя жизнь была смешна.

– Но чисто теоретически, – продолжила Скарлет, когда автобус подъехал к ее остановке, – не думаете ли вы, что такая болезнь могла изменить человека?

– Нет! – дружно выкрикнули мы с Нетти.

– Я шучу, дорогие. – Она покачала головой. – Как ты можешь быть такой легковерной, Аня?

Она поцеловала меня в щеку.

– Увидимся завтра! – прокричала она, когда вышла из автобуса.

Как только мы с Нетти вошли в квартиру, Имоджин сообщила, что я нужна бабуле, так что я отправилась к ней. В последние пару недель бабуля выглядела лучше; по крайней мере, она не путала меня с моей мамой.

Я наклонилась, чтобы поцеловать ее в щеку. На подоконнике в бирюзовой вазе стояли желтые розы. У бабушки был посетитель.

– Очень милые, – прокомментировала я.

– Да, не самые плохие. Пасынок принес их сегодня. Забери их к себе в комнату, если хочешь. Не стоило их тратить на меня. Глядя на них, я думаю о своих похоронах, которые…

Я ждала, что она закончит, но она не стала этого делать.

– Имоджин сказала, что ты хочешь меня видеть, – проговорила я наконец.

– Да. Тебе надо кое-что для меня сделать. Сын Юрия, Микки, женится в следующем месяце. Тебе, Лео и Нетти надо будет сходить на свадьбу от моего имени.

Я не очень любила семейные свадьбы. И разве Микки женится? Конечно, мне могло просто почудиться, но я была абсолютно уверена, что во время последней встречи он со мной флиртовал.

– И где будет проходить свадьба?

– В поместье Баланчиных в Вестчестере.

Я ненавидела это место, хотя там было всего лишь несколько домов, стойла и большей частью осушенное озеро. Нетти и мне пришлось там жить несколько недель, когда папу убили, и с поместьем у меня были связаны плохие воспоминания.

– Мы точно должны пойти? – жалобно спросила я.

– Для тебя это так сложно? Я хотела бы пойти сама, но мои ноги не в силах меня туда отнести. Кроме того, ты можешь взять с собой своего парня, – ехидно сказала она.

– Как ты о нем узнала?

– У меня еще остались уши. Твоя сестра мне рассказала. Она думала, что ты выйдешь за него замуж, но я сказала, что моя Аня слишком молода и слишком разумна, чтобы выходить замуж. И не имеет значения, насколько она влюблена.

– Нетти молола чушь.

– Так ты пойдешь на свадьбу?

– Если надо.

– Отлично. Приведи своего парня и познакомь нас как-нибудь. Может быть, когда поедешь на свадьбу? Да, договорились.

Бабуля кивнула, потом потянулась за моей рукой.

– Я чувствую себя лучше в последние дни, – сказала она.

– Это очень хорошо.

– Но я не знаю, как долго продлится это состояние. И я хочу, чтобы этот дом был в порядке, – продолжала она. – Тебе ведь сейчас шестнадцать?

Я утвердительно кивнула.

– Это значит, что если я завтра умру, твой брат станет твоим опекуном.

– Но ты не умрешь, – напомнила я. – Машины будут поддерживать в тебе жизнь, пока я не вырасту.

– Машины могут не справиться, Аннушка. И порой…

Я прервала ее:

– Не хочу об этом говорить!

– Ты должна меня выслушать, Аня. Ты самая сильная в семье, и ты должна слушать. Я хочу быть уверена, что мы все обсудили. Хотя Лео юридически и будет опекуном, мы договорились с мистером Киплингом и новым поверенным – я забыла его имя, – что ты единственная получишь доступ к деньгам, так что Лео не сможет в одиночку принимать решения. Ты поняла это?

Я нетерпеливо мотнула головой.

– Да, конечно.

– Твой брат может очень разозлиться, когда об этом узнает, и мне очень жаль, что так может случиться. Он болен, но у него есть гордость. Но придется сделать так. Вся недвижимость будет помещена в трастовый фонд под условием, что она не может быть продана, пока тебе не исполнится восемнадцать. А когда тебе будет восемнадцать, опекунство над Нетти перейдет от Лео к тебе.

– Хорошо, но доктора говорили, что машины будут поддерживать в тебе жизнь, пока мне не исполнится восемнадцать, а может быть, и дольше. Я не понимаю, почему нам надо обсуждать это прямо сейчас.

– Потому что в жизни случаются неожиданности, Аня. Потому что в последнее время я все чаще и чаще переживаю периоды, когда я не в себе. Ты ведь не можешь сказать, что ты этого не замечала, верно?

Я согласилась с ней, что да, замечала.

– И мне очень стыдно за то, что я могла тебе сказать во время таких периодов. Я люблю тебя, Аня. Я люблю каждого из моих внуков, но тебя больше всех. Ты напоминаешь мне отца. Ты напоминаешь мне меня саму.

Я не знала, что сказать.

– Потеря тела – это одно, но потеря рассудка – это больше, чем можно вынести. Помни об этом, дорогая моя.

И потом она велела мне взять плитку шоколада, и как всегда, я так и сделала. Я зашла в шкаф, решив притвориться, что взяла плитку, хотя в шкафу бабушки уже много месяцев не было шоколада. Поэтому меня очень удивило, что в сейфе лежит одинокая плитка. Должно быть, дядя Юрий принес ее.

– Раздели ее со своим новым парнем! – громко сказала она, когда я закрывала дверь.

В спальне я задумчиво поглаживала плитку шоколада. Это был «Особый темный Баланчина», мой любимый сорт. Когда-то папа растапливал его, чтобы сделать для нас горячий шоколад. Он нагревал молоко на водяной бане, а потом рубил шоколад на мелкие кусочки, чтобы он легко растворился в горячем молоке. Я подумала о том, чтобы сделать горячий шоколад для себя, но решила отказаться от этой мысли. Даже несмотря на то, что вроде бы теперь поставки безопасны, я как-то потеряла вкус к шоколаду после ареста.

В дверь позвонили, и я вышла в коридор и посмотрела в глазок – это был Вин.

– Входи, – сказала я. Против обыкновения, я огляделась по сторонам, прежде чем поцеловать его.

– Что такое? – спросил он.

В руках я по-прежнему держала шоколадную плитку, так что пришлось рассказать, что бабушка дала ее мне и что она всегда говорила, чтобы я разделила этот шоколад с тем, кого я люблю.

– И? – спросил она.

– Нет, этого не произойдет.

Неужели он забыл о том, что случилось с предыдущим парнем, с которым я делилась шоколадом?

– Чудненько, – сказал он. – Кроме того, я однажды попробовал шоколад, и он мне не понравился.

Я уставилась на него.

– А какой сорт ты пробовал?

Он назвал марку, которая находилась в самом низу линейки. Папа обычно называл такое крысиным дерьмом (он был очень разборчив, когда дело касалось его шоколада).

– Это даже нельзя назвать шоколадом. В нем вряд ли есть даже какао.

– Так дай мне настоящего шоколада.

– Я бы дала, но я обещала твоему отцу, что не буду впутывать тебя в противозаконные дела.

Я положила плитку в карман кофты, взяла его за руку и отвела в гостиную.

– Мне надо тебя кое о чем попросить. – И я рассказала ему о свадьбе в Тарритауне.

– Нет, – сказал он, улыбнулся и скрестил руки на коленях.

– Нет?

– Да, я так сказал.

– Хорошо, но почему нет?

– Потому что я до сих пор помню, как ты отклонила мое приглашение на Осенний бал, а у меня хорошая память. Мне надо делать все, что ты хочешь, Аня? А если я так буду делать, не потеряешь ли ты ко мне уважение?

В его словах было разумное зерно.

– Кажется, ты принял решение.

– Да, верно. – И тут он рассмеялся. – Я разочарован! Неужели ты даже не попытаешься меня переубедить? Разве ты не хочешь сделать мне предложение, от которого я не смогу отказаться?

– Там будет не очень весело, да я и сама не хочу идти.

– Значит, вот так ты уговариваешь?

– Моя семья – скопище хулиганов, – продолжала я. – Один из моих двоюродных братьев, скорее всего, напьется и под конец будет пытаться потрогать меня за грудь. Надеюсь, никто не захочет лапать Нетти, иначе мне придется кое-кого побить.

– Я пойду, – сказал он. – Но сначала я хочу попробовать твой шоколад.

– Это условие?

– Это ведь фамильный бизнес твоей семьи, верно? Я не могу пойти на свадьбу, не получив всей информации.

– Отлично разыграно, Вин. – Я встала. – Следуй за мной.

Я налила рисового молока в кастрюлю на водяной бане, вынула из кармана шоколад (и проверила дату, чтобы убедиться, что плитка была не из той поставки), развернула серебристую обертку и понюхала (а фретоксин пахнет?). Когда молоко начало кипеть, я снизила температуру нагревателя, потом добавила немного ванили и сахара, помешивая молоко, пока сахар не растворился, порезала шоколад на мелкие кусочки и высыпала его в горячее молоко. В конце концов я разлила получившуюся смесь в две чашки и посыпала сверху корицей. У папы все это получалось так легко.

Я поставила одну чашку перед Вином. Он протянул руку, но я отодвинула от него чашку.

– Последний шанс передумать.

Он покачал головой.

– Тебя не беспокоит, что ты можешь окончить, как Гейбл Арсли?

– Нет.

Он выпил чашку одним долгим глотком, поставил ее на стол и не сказал ни слова.

– Ну и? – спросила я.

– Ты права. Это определенно не похоже на то, что я пробовал раньше.

– Но тебе понравилось?

– Не уверен. Давай я выпью твою чашку.

Я подтолкнула ему свою чашку. Он пил уже медленнее, даже задумчивее (если можно пить задумчиво).

– Это не то, чего я ожидал. Он не сладкий. Слишком сильный, чтобы быть сладким. Не уверен, что это понравится каждому без исключения, но чем больше я пью, тем больше прихожу в восторг. Могу понять, почему шоколад запретили. Он… опьяняет.

Я подошла к нему, села на колени и поцеловала его, прошлась языком по его губам и ощутила вкус корицы.

– Не думал ли ты, что единственная причина, почему я тебе нравлюсь, – это то, что это раздражает твоего отца? – спросила я.

– Нет. Нет, ты не единственная задаешь этот вопрос. Ты мне нравишься, потому что ты храбрая и слишком сильная, чтобы быть сладкой.

Смешно говорить об этом, но тем не менее я ощутила, как внутри меня разливается тепло; похоже, я покраснела. Я хотела снять с себя свитер. Хотела снять всю остальную одежду. Хотела снять одежду с него.

Я хотела его.

Хотела, но не могла.

Я слезла с его коленей. Хотя на кухне было очень жарко, я потуже затянула пояс своей шерстяной кофты, закатала рукава и пошла к раковине, чтобы вымыть кастрюльку, в которой грела молоко. Должно быть, я в три раза превысила количество воды, которая была нужна для этой работы, но мне надо было прийти в себя.

Он подошел ко мне и положил руку мне на плечо. Я все еще так нервничала, что даже подпрыгнула.

– Анни, что случилось? – спросил он.

– Я не хочу попасть в ад.

– Я тоже. И я тоже не хочу, чтобы ты попала туда.

– Но в последнее время, что я с тобой… я начинаю давать слабину. А ведь мы даже не так давно познакомились, Вин.

Он кивнул, взял полотенце, которое висело на ручке духовки, и сказал:

– Вот, я вытру.

Я вручила ему кастрюльку. Без нее я чувствовала себя более уязвимой, мне было жаль лишиться оружия.

– Аня, я не обманываю тебя. Я бы очень хотел заняться с тобой любовью, я думал об этом – в смысле, об этой возможности. Я думаю об этой возможности часто и с большим удовольствием. Но я не хочу тебя ни к чему принуждать.

– Да я не о тебе беспокоюсь, а о себе!

Ужасно смущало, что я говорю о том, как я боюсь потерять над собой контроль рядом с ним. Я чувствовала себя дикой, нецивилизованной, даже неистовой, словно я перестала быть собой. Это меня тревожило и заставляло стыдиться себя (я уже много месяцев не ходила на исповедь).

– Я не девственник, Аня. Как ты думаешь, значит ли это, что я попаду в ад?

– Нет, все гораздо сложнее.

– Тогда объясни мне.

– Ты решишь, что я дурочка, суеверная простушка.

– Я никогда бы так не подумал. Я тебя люблю, Анни.

Я внимательно посмотрела на него и подумала, знает ли он на самом деле, что такое любовь, – да и как он может это знать? У него ведь была такая легкая жизнь – но я решила, что доверяю ему.

– Когда мой отец умер, я заключила сделку с Богом. Если он сохранит нас всех в безопасности, я буду хорошей. Я буду более чем хорошей, я буду благочестивой. Я буду чтить Его. Я буду контролировать себя и все такое.

– Ты хорошая, Анни. Никто не скажет, что ты плохая. Ты почти совершенство.

– Нет, я не совершенна. Я постоянно выхожу из себя. Я думаю дурно практически обо всех, кого я знаю. Но я стараюсь изо всех сил. И я уже не смогу так сказать о себе, если…

Он кивнул:

– Я понимаю.

Он все еще держал в руках вытертую кастрюльку, так что вручил ее мне и криво улыбнулся.

– Я не заставлю тебя пойти со мной в постель, даже если ты будешь меня умолять об этом, – пошутил он.

– Теперь ты надо мной смеешься.

– Нет, я бы никогда не стал так делать. Я воспринимаю тебя и все, связанное с тобой, очень, очень серьезно.

– Сейчас ты говоришь несерьезно.

– Я уверяю тебя, что я чертовски серьезен. Давай попробуй заставить меня заняться с тобой любовью. Попробуй. Даже если ты снимешь с себя всю одежду, я оттолкну тебя, словно огонь. – Однако в голосе его была нотка веселья. – С этого момента мы словно герои из старых книг. Ты можешь поцеловать меня, но это все.

– Не думаю, что горю желанием это сделать.

– Отлично, мой план сработал.

Вину нужно было идти домой, так что я проводила его до двери. Я попыталась было поцеловать его, но он отпрянул и протянул мне руку.

– Отныне только в руку.

– Ты начинаешь меня злить.

Я поцеловала его в ладонь, и он поцеловал мою, затем притянул меня так близко, что прошептал мне прямо в ухо:

– Ты ведь знаешь, как мы могли бы решить эту проблему? Мы могли бы пожениться.

– Не говори так! Ты говоришь глупости, и я не уверена, что ты думаешь то, что говоришь. Кроме того, я никогда за тебя не выйду. Мне шестнадцать лет, а ты развращенный человек и постоянно говоришь ерунду!

– Верно, – согласился он, поцеловал меня в губы, и я закрыла за ним дверь.

Я договорилась, что Имоджин останется с бабулей, пока мы все будем на свадьбе.

Вин зашел к нам домой, так что мы смогли поехать на поезде все вместе. Я спросила его, не возражает ли он против встречи с моей бабушкой. Даже если в тот момент я и была без ума от любви к Вину, мне было неловко приводить к ней людей. Ее поведение было очень непредсказуемым, если не сказать больше, и хотя моя семья привыкла к ее внешности, ее вид (прикована к постели, почти полностью лысая, глаза в красных точках, изжелта-зеленая кожа, запах гнили) мог испугать тех, кто ее не знал. Я не стыдилась ее, но мне хотелось ее защитить. Я не хотела, чтобы ее видели незнакомцы. Я предупредила Вина о том, чего следует ожидать, перед тем, как мы вошли.

Я постучала в дверь.

– Входи, Аня, – прошептала Имоджин. – Она велела мне разбудить ее перед тем, как ты уедешь. Проснитесь, Галина. Это Анни.

Бабушка проснулась. Она прокашлялась, и Имоджин вставила ей соломинку в губы. Я посмотрела на Вина – не испытывает ли он отвращения к бедной бабуле, – но его глаза ничего не выдали. Они, как обычно, были добрыми и слегка сосредоточенными.

– Привет, бабушка. Мы уезжаем на свадьбу.

Бабушка кивнула.

– Это мой друг, Вин. Ты говорила, что хочешь познакомиться с ним.

– Ах да. – Бабуля осмотрела его с ног до головы. – Я одобряю твой выбор, – сказала она наконец. – В смысле внешности. И надеюсь, что в тебе есть больше, чем просто симпатичное личико. Она, – бабуля кивнула в мою сторону, – хорошая девочка, и заслуживает большего.

– Я согласен с вами и рад познакомиться, – сказал Вин.

– Ты собираешься надеть это на свадьбу? – спросила меня бабушка.

Я кивнула. На мне был темно-серый костюм, который когда-то принадлежал моей матери. Вин принес мне белую орхидею, и я приколола ее к лацкану.

– Немного сурово, но покрой выгодно показывает твою фигуру. Выглядишь очень мило, Аннушка. Мне нравится цветок.

– Его подарил Вин.

– Хмм, – сказала она. – Омг, у юноши есть вкус. – Она обратила взор на Вина: – Ты знаешь, что значит «омг», молодой человек?

Вин покачал головой. Бабуля посмотрела на меня:

– А ты?

Это слово входило в лексикон Скарлет.

– Потрясающе или что-то вроде, – ответила я. – Всегда хотела спросить тебя об этом.

– «О боже мой», – сказала бабуля. – Когда я была молода, жизнь шла так быстро, что нам приходилось сокращать слова, чтобы не отставать.

– Омг, – сказал Вин.

– Ты можешь поверить, что когда-то я выглядела, как Аня?

– Да, могу. Я вижу это.

– Она была красивее меня, – сказала я.

Бабуля велела ему подойти поближе, Вин повиновался. Она что-то прошептала ему в ухо, и он кивнул.

– Да, конечно, – сказал он.

– Повеселись на свадьбе, Аннушка. Потанцуй со своим симпатичным парнем ради меня и передай всем мои наилучшие пожелания.

Я наклонилась, чтобы поцеловать ее в щеку. Она схватила меня за руку и произнесла:

– Ты всегда была чудесной внучкой и гордостью своих родителей. Бог видит все, моя дорогая, даже – и, может быть, особенно – если весь мир этого не замечает. Я хотела бы быть тебе большей опорой. Всегда помни, что ты бесконечно сильна, и твоя сила – твое право по рождению, твое главное наследство. Ты пони маешь? Я должна знать, что ты поняла меня!

Ее глаза были полны слез, так что я сказала ей, что все понимаю, хотя на самом деле я ничего не поняла. Ее речь была отрывистой и бессвязной, так что я решила, что начинается один из ее плохих дней. Не хотелось, чтобы она ударила меня на глазах Вина и Имоджин.

– Я люблю тебя, бабуля, – сказала я.

– Я тоже тебя люблю, – сказала она и начала кашлять.

Кашель казался более сильным, чем обычно, словно у нее начался приступ удушья.

– Идите! – смогла выкрикнуть она.

Имоджин начала массировать ей грудную клетку, и кашель немного уменьшился.

Я спросила Имоджин, не нужна ли ей моя помощь.

– Все в порядке, Аня. После простуды у нее начались проблемы с легкими. Это обычное дело для того состояния, в котором находится твоя бабушка, – ответила она, продолжая массировать бабулину грудь.

– Пошли вон отсюда! – выкрикнула бабуля между приступами кашля.

Я схватила Вина за руку, и мы вышли.

– Мне очень жаль, порой она начинает путаться, – прошептала я.

Вин сказал, что все понимает и что не надо извиняться:

– Она очень стара.

– Сложно представить себе, что кто-то может дожить до таких лет, – согласилась я.

Вин спросил, когда она родилась, и я ответила, что в 1995 году, так что весной ей исполнится 88 лет.

– До начала нового века. Не так много осталось таких людей, – сказал Вин.

Я подумала, что когда-то бабушка была маленькой девочкой, девушкой, молодой женщиной. Мне хотелось бы знать, какую одежду она носила, какие книги читала, какие парни ей нравились. Сомневаюсь, что она когда-либо думала, что переживет своего единственного родного сына и превратится в старую женщину в постели – нелепую, бессильную, с помраченным сознанием.

– Не хочу быть настолько старой, – сказала я.

– Да, – согласился Вин. – Давай навсегда останемся молодыми – молодыми, красивыми и глупыми. Похоже на план, верно?

Свадьба была тщательно продумана, чего и стоило ожидать от моей семьи. Золотистые льняные скатерти, оркестр, и кто-то даже смог получить (читай: незаконно купить) больше цветов и талонов на мясо. Платье невесты было излишне широко в талии, но фата была затейливо вышита и даже выглядела новой. Невесту звали София Биттер, и я ничего не знала о ней. Она была примечательна исключительно своей невзрачностью. У нее были мягкие каштановые волосы, длинное лошадиное лицо, и, похоже, она была ненамного старше меня. Слова «клянусь» были произнесены с акцентом. Ее мать и сестры проплакали всю церемонию.

Нетти сидела за детским столом в окружении наших двоюродных и троюродных сестер и братьев. Лео посадили с его коллегами по Бассейну, их женами и девушками. А мы с Вином сидели за неопределенным столом, который не был ни семейным, ни детским – просто собрали людей, которые не подходили ни под какую категорию.

Вин пошел за напитками, а так как мои туфли тоже были мамиными (это значит – на полтора размера меньше моего дурацкого сорокового), я решила остаться за столом. Какой-то мужчина, сидевший напротив, помахал мне рукой, и я помахала в ответ, хотя и не знала, кто это. На вид ему было около двадцати, и у него были азиатские черты лица; возможно, член какой-то другой шоколадной семьи.

Он встал, обошел стол и подсел ко мне. Он был очень красив, с длинными черными волосами, которые падали на глаза, и говорил по-английски с легким британским акцентом, хотя и не был англичанином.

– Ты не помнишь меня, правда? Я видел вас с сестрой, когда вы были детьми; твой отец встречался с моим в нашем загородном доме в Киото. Я показал тебе наши сады, но больше всего тебе понравилась наша кошка.

– Снежок, – сказала я. – А ты Юджи Оно. Конечно, я помню тебя.

Он пожал мне руку. На правой руке у него не было мизинца, но остальные пальцы были длинными и очень, очень холодными.

– У тебя ледяные руки.

– Ну, как говорят, холодные руки – горячее сердце. Или наоборот?

Летом, перед тем, как мне исполнилось девять, и до того, как умер папа, он взял нас в Японию в деловую поездку. (Это случилось еще и до того, как международные путешествия практически прекратились из-за дороговизны и страха перед болезнями.) Папа верил, что путешествия чрезвычайно полезны для молодых, да и не хотел нас оставлять одних после убийства матери. Одним из тех, кому папа нанес визит, был отец Юджи Оно, глава «Кондитерской компании Оно» и самый могущественный шоколадный предприниматель в Азии. Между прочим, меня заклинило на Юджи, хотя он был лет на семь старше. Тогда ему было пятнадцать, значит, сейчас года двадцать три.

– Как твой отец? – спросила я.

– Он умер. – Юджи опустил глаза.

– Мне очень жаль, я не знала.

– Да, его смерть была трагической, хоть его и не убили, как твоего. Рак мозга. Похоже, ты не следишь за ситуацией в шоколадном бизнесе, так что я скажу тебе сам: сейчас я глава «Кондитерской компании Оно».

– Поздравляю, – сказала я, хотя и не была уверена, стоило ли говорить это слово.

– Да, мне пришлось за очень короткое время научиться многому. Но мне повезло больше. Отец, пока был жив, учил меня сам. – Юджи улыбнулся мне. У него была милая улыбка. Между передними зубами была небольшая щербинка, отчего он выглядел моложе, чем был.

– Долгое же путешествие ты проделал, чтобы попасть на свадьбу Баланчиных, – заметила я.

– У меня тут другие дела, и я друг невесты, – сказал он и сменил тему: – Потанцуешь со мной, Аня?

Я посмотрела в сторону очереди за напитками – Вин был где-то в середине.

– Я тут с другом.

Юджи рассмеялся:

– Нет, я не имел в виду ничего такого. Я уже практически женат, а ты слишком молода для меня. Прости, но я до сих пор вижу в тебе маленькую девочку, и мои чувства к тебе можно назвать отцовскими. Думаю, мой отец хотел бы, чтобы я с тобой потанцевал: а твой парень вряд ли будет возражать против старых друзей вроде меня.