Текст книги "Шоколадная принцесса"

Автор книги: Габриэль Зевин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

XVII
Я строю планы на лето

Вернувшись в школу, первым делом я пошла поговорить с учителем Нетти. Во время болезни я пришла к решению насчет этого лагеря для одаренных детей, а именно – что я должна приложить все усилия к тому, чтобы Нетти туда поехала. Услышав эту новость, мисс Бельвуар отреагировала (как и следовало того ожидать) самым смешным образом – обняла и расцеловала меня, а потом загрузила инструкциями, телефонными номерами, сроками и ценами.

– Сейчас мы обе работаем над этой благородной задачей, – сказала она мне напоследок. Но я не хотела работать с ней; у меня и так было предостаточно забот.

Общение с мисс Бельвуар заняло больше времени, чем я предполагала, так что я опоздала на пять минут на урок доктора Лау. Обычно она спокойно относилась к опозданиям, особенно моим, но в этот день она взглянула на меня поверх очков и сказала каменным голосом:

– Мисс Баланчина, я бы хотела поговорить с вами после урока.

Она сказала это тем тоном, который доводил моих одноклассников до предобморочного состояния. Я села на свое обычное место рядом с Вином и стала ждать наказания, которое должно было последовать через час. Я любила доктора Лау и была хорошей ученицей, но в этот год явно не блистала – пропустила почти месяц занятий, а наверстывать упущенное в криминалистике было особенно тяжело, учитывая большое количество лабораторных занятий.

Прозвенел звонок, и я сказала Вину, чтобы он не ждал меня.

– Удачи, – пожелал он.

Я медленно подошла к столу доктора Лау, подавив позыв немедленно извиниться за свои пропуски. Начать извиняться, даже не выслушав претензии, – слабость, которая приводит к тому, что на пустом месте возникают новые обиды. (Еще одна строка из папиного учения, если вы еще не догадались об этом.)

– Ах да, мисс Баланчина. Я хотела бы, чтобы вы взглянули вот на это.

Она щелкнула по экрану, чтобы выслать файл на мою доску. Я открыла его и увидела следующее:

«Летний лагерь для юных криминалистов

30 июня – 15 августа 2083 года

Вашингтон, округ Колумбия

Под руководством ФБР и Национального общества криминалистов

Крайний срок подачи заявок: 8 апреля 2083 года

Учителя, мы ждем заявок от ваших лучших молодых криминалистов. Требуются студенты 11 и 12 классов, прошедшие обучение криминалистике в течение минимум двух (предпочтительнее трех) лет (включая сбор улик с места преступления, обработку вещественных доказательств и т. д.), которые продемонстрировали выдающиеся способности в этой сфере.

Отбор будет производиться на конкурсной основе».

Я положила доску и посмотрела на доктора Лау.

– Ты отучилась только два года по криминалистике, но уроки вела я. Я уверена, что два года под моим руководством равны трем годам с большинством других учителей, – заявила она. – Программа будет обширной: множество экспериментов, далеко не каждый из которых я смогу организовать в здешних условиях. И ты сможешь провести лето с ребятами твоего возраста. Там будут и развлечения – вечеринки с мороженым, боулинг и все такое. Но не это главное. У тебя способности к криминалистике, и это предложение может стать для тебя важным шагом, Аня.

Мне очень понравилась возможность посетить настоящие места преступления, но еще более привлекательно выглядела возможность провести лето вдали от дома.

Вдали от дома. Другие люди уезжают на лето из дома. Например, Скарлет провела несколько летних каникул в театральном лагере в Пенсильвании. А я летом сидела здесь, приглядывая за братом, сестрой и бабулей. И я точно знала, что Вин ничем не будет занят летом, разве что будет заполнять заявления в колледж.

Провести летние каникулы, встречаясь со своим парнем, – не самый худший вариант (если, конечно, мы не расстанемся).

– Я не могу, – наконец ответила я.

– Я предполагала, что ты это скажешь, – кивнула доктор Лау. – Я немного осведомлена о твоих обстоятельствах и приготовила контраргументы. Не хочешь ли их услышать?

Я кивнула.

– Значит, буду говорить прямо. Твоя бабушка умерла, значит, тебе не надо больше за ней ухаживать. По всей вероятности, Наталья уедет в лагерь для одаренных детей с мисс Бельвуар…

Я перебила ее:

– Откуда вы знаете?

– Знаешь ли, учителя тоже общаются между собой. Твой брат Леонид, может быть, в какой-то мере недееспособен, но он уже взрослый человек, и ты не можешь вечно держать его за руку. Кроме того, лето в лагере может приучить тебя к тому, что он неизбежно отделится от тебя. – Она сделала паузу, чтобы оценить мою реакцию. Я уверилась, что мое лицо ничего не выражает. – Умение сохранять бесстрастный вид хорошо послужит тебе в карьере криминалиста, Аня. И наконец, тебя еще не приняли в программу. Несмотря на блестящую рекомендацию, которую я непременно напишу, они возьмут только сотню студентов, а ты отучилась всего два года. Другими словами, ты вполне можешь подать заявление сейчас и решить потом.

Ее аргументы были хорошо продуманы и понятны.

– Спасибо вам, – сказала я.

Я откладывала свое заявление до последнего воскресенья на пасхальных каникулах. Главным образом меня смущало эссе. Надо было выбрать одну из пяти тем. После длительного размышления я остановилась на пятой: «Как криминалистика связана с вашей жизнью?» Эссе далось мне нелегко. Это была очень личная тема. Я писала об убийстве моего отца, о том, что полицейские не провели тщательного расследования, так как знали, что он преступник. И хотя мой отец действительно был преступником, он также был отцом и сыном. Я написала, что все люди, невзирая на их образ жизни или всю очевидность обстоятельств связанного с ними преступления, заслуживают тщательного расследования. Я написала, что выжившие, даже более чем сами жертвы, имеют право знать, что произошло, и мирно жить своей жизнью, что криминалисты – не только ученые, которые изучают мертвых, но еще и священники и врачи для живых.

Потом я оплатила почтовые расходы, нажала «отправить» и на какое-то время постаралась не чувствовать, что кого-то предаю.

Зазвонил телефон. Я думала, что звонок от Вина, но это оказался мистер Киплинг. Он сказал, что у него есть новости для Лео. Ветеринарная клиника, где тот работал, наконец-то уладила проблемы с министерством здравоохранения и будет открыта первого июня.

– Я до сих пор не знаю, кто дал взятку, но это хорошие новости, верно?

– Вы даже не представляете насколько! – ответила я.

Я рассказала ему о том, что подала заявление на участие в летнем лагере для юных криминалистов, и что Нетти уедет в лагерь для одаренных детей, и насколько лучше я буду себя чувствовать, зная, что Лео снова будет работать в клинике, а не в Бассейне.

– Лето вдали от дома пойдет тебе на пользу, Анни. Как раз то, что требуется, чтобы помочь тебе выбрать колледж. Ты уже думала об этом?

– Эм…

– Ну, на это еще есть время. И, конечно, предложение насчет совместной поездки по колледжам остается в силе. Может быть, на пути домой после твоей летней программы?

– Посмотрим.

– Как я уже говорил, клиника не откроется до лета, и я не уверен, что на вас хорошо скажется, если Лео слишком часто будет менять работу, впрочем, как и то, что у него затянется период безработицы. Ведь с Лео в Бассейне не случилось ничего плохого?

– Не считая удара кулаком в лицо, и, кажется, виноват больше он сам. По крайней мере, это все, что я знаю.

– Так что, может, пока что стоит вообще закрыть эту тему. Лео останется в Бассейне, пока в июне не откроется клиника.

Я повесила трубку и пошла в комнату брата, чтобы сообщить ему хорошие новости.

Постучав, я открыла дверь. Он лежал на кровати и смотрел в окно. Состояние его глаза заметно улучшилось, но брат выглядел задумчивым и вялым. Я задала ему несколько обычных вопросов на тему прошедшего дня, на которые получила односложные ответы.

– Ты выглядишь усталым, Лео, – наконец сказала я.

– Все в порядке.

– Голова болит?

– Все в порядке, Анни! Хватит кудахтать надо мной.

– Что же, у меня для тебя хорошие новости, – сказала я жизнерадостно. – Со мной говорил мистер Киплинг, и он сказал, что летом клиника снова будет открыта!

В первый раз за последнее время Лео улыбнулся.

– Это здорово!

– Не хотел бы ты снова начать там работать?

Он подумал и сказал:

– Не думаю, что я смогу.

Я спросила почему.

– Я нужен в Бассейне, Анни.

– Ты нужен и в клинике тоже. А как же животные?

Лео упрямо сжал губы и покачал головой.

Я хотела закричать: «Зачем ты им нужен? Тысячи парней могут приносить сэндвичи, но только один может быть нашим с Нетти опекуном. Там небезопасно! Посмотри на себя в зеркало! И если я решу отправиться в лагерь криминалистов, то мне хотелось бы быть уверенной, что в тебя не попадет пуля!»

Но я промолчала. Крики никогда не действовали на моего брата. Кроме того, по покрасневшим щекам Лео и губам, готовым раскрыться как цветок, можно было определить, что он готов заплакать. Поэтому я решила применить другой подход.

– Лео, мне нужна твоя помощь.

– Помощь? Я ничем не могу тебе помочь, Анни.

– Я думала о том, чтобы уехать на каникулы – представилась возможность поучаствовать в глупой маленькой программе для тех школьников, кто рассматривает возможность карьеры в криминалистике. Как ты думаешь, ты сможешь справиться тут без меня? Имоджин будет тебе готовить, а мистер Киплинг позаботится о финансовой стороне. А ты сможешь звонить мне каждый раз, когда захочешь, или когда тебе будет что-нибудь нужно, или…

– Я не ребенок, Анни, я уже взрослый.

– Я знаю, Лео, конечно, я знаю это. Я только хотела сказать, что обо всем позаботятся. На ближайшие два года ты наш с Нетти опекун. Ты сейчас чрезвычайно важен.

– Ну да, я чрезвычайно важен, – сказал он тоном, который очень походил на саркастический. – Я очень важный старший брат Ани Баланчиной. Я очень, очень важен, и я хочу спать. Выключи, пожалуйста, свет, когда выйдешь, Анни.

Что-то в этой короткой речи мне не понравилось, но все же я не стала настаивать. Я подумала, что все так, как он сказал: он устал, вот и все.

Лео повернулся ко мне спиной. Я поцеловала его в затылок, в выпуклый шрам на том месте, где когда-то ему делали операцию. Он был ненамного моложе, чем Юджи Оно, и если бы не этот шрам, он даже мог бы стать таким, как Юджи Оно. То есть кем-то вроде него.

Я поцеловала Лео второй раз:

– Спи, милый принц.

– Мама всегда так говорила.

– Правда?

Он сонно кивнул.

Не знаю, что заставило меня вспомнить эти слова и произнести их сегодня вечером. Позже я узнала, что они из «Гамлета» и какой-то персонаж говорит их после смерти героя. Хотелось бы мне знать, о чем думала мама, когда она желала своему единственному сыну спокойного сна такими зловещими словами. И еще о многом, о чем она думала, мне тоже хотелось бы знать.

Она умерла, когда мне было шесть лет, так что в каком-то смысле превратилась для меня в слабо выписанный литературный персонаж. Я знала, что она была криминалистом, что влюбилась в отца, что бросила ради него свою работу и что умерла. Я помнила, что она была красивой (но какая мама не красива для своей маленькой дочки?) и что она пахла лосьоном для рук с лавандой. Я бы не узнала ее голос в записи и не могла вспомнить ни одного разговора с ней. И главным образом я скучала не по ней самой, а по самой идее матери. Как можно скучать по тому, кого не знаешь? В то время как папа… мой ум был полон его словами, но это вы уже знаете.

Поэтому-то и было так странно, что я что-то запомнила о матери, даже такую малость, как слова, которыми она желала Лео спокойной ночи.

– Ты скучаешь по ней? – спросила я, присаживаясь на его кровать.

– Порой. Моя голова… я многое забыл. – Он улыбнулся мне. – Но ты выглядишь, как она. Я имею в виду, что ты красивая, как и она. – Он прикоснулся к моему лицу тыльной стороной ладони, разгладил морщинку между бровями и вытер слезу на щеке. – Отправляйся в лагерь, Анни. Тебе больше не придется обо мне беспокоиться, обещаю.

Этой ночью мне приснился сон о летнем лагере для юных криминалистов. Мне представилось, что Скарлет в моей комнате помогает мне упаковывать вещи, что Нетти, Лео и Вин машут мне на прощание с перрона. Мне снилась соседка по комнате, костлявая рыжеволосая девушка, предлагающая мне выбрать кровать. Еще мне снились белые линии мела на тротуаре и улики в аккуратных полиэтиленовых пакетах. Я видела вечеринки с мороженым и экскурсии в музеи, настоящие, внутри которых висят картины. Это было довольно старомодное, но все-таки развлечение. И самое лучшее – мне снились все те люди, с которыми я могла бы встретиться, и никто из них ничего обо мне не знал. В Нью-Йорке я была Анной Баланчиной, дочерью убитого преступника, но за пределами штата моя фамилия была гораздо менее знаменита. Разве бабушка не упоминала какого-то Баланчина, который жил пару столетий назад? Вроде бы хореографа или танцора. Да, я бы предпочла, чтобы мой род восходил к нему. «Меня зовут Аня Баланчина, я потомок старинного рода балерин».

Я видела все это так четко.

XVIII
Меня предают

На следующий день, когда мы переодевались после фехтования, Скарлет спросила меня о наших с Вином планах на выпускной вечер:

– Вы пойдете?

Я сказала ей, что мы пока не говорили об этом, но причин отказываться нет, да и Вину нравились такие мероприятия. И так как его приглашение на прошлый Осенний бал обернулось неудачей, я собиралась сама пригласить его.

– Почему ты спрашиваешь?

– Ну, до вечера остался всего месяц, а я состою в комитете по подготовке, так что… – Голос ее затих. – И на самом деле меня уже кое-кто пригласил.

– Уже? Вот здорово! – Я поцеловала ее в щеку. – Дай догадаюсь. Ты снова встречаешься с Гарретом Лью!

– Нет…

– Так кто это? – веселилась я. – Кто-то, кто ходит с нами в школу? Или какой-нибудь сексуальный старикашка?

Она промолчала.

– Так кто это, Скарлет?

Чем дольше она молчала, тем больше я понимала, что (вернее, кого) она имела в виду.

– Ты же не говоришь о…

– Это чисто по-дружески. И мы так часто сталкивались с тех пор, как он вернулся в школу. Тут нет ничего, связанного с чувствами. Честно. Гейбл – просто тот, с кем я могу пойти на вечер.

Она произнесла это имя.

– Скарлет, ты же не можешь! Он ужасен, он просто ужасен, – выпалила я и покачала головой. Я не находила слов. Я едва могла смотреть на нее.

– Он изменился, честно. Ты же его видела. Он теперь совсем другой. И как он мог не измениться после того, что с ним произошло? Он потерял ногу, Анни. И я… мне жаль его.

– И это все? Тебе его жаль?

– Я… послушай, я же не самая популярная девочка в классе. Никто меня никуда не приглашает. Все думают, что я странная девочка из театрального кружка или странная подружка Ани Баланчиной. Это глупости, но я знаю, о чем говорят люди. Да и какая разница? У тебя есть Вин.

– Скарлет, ты же знаешь, что дело не в этом! Дело в том (в чем же дело?), что мы говорим о парне, который практически пытался меня изнасиловать в ночь перед началом учебного года!

– Я спрашивала его об этом. Он сказал, что ты не так поняла…

– Я все так поняла!

– Послушай немножко, пожалуйста. Он сказал, что ты не так поняла, но не все. Что он хотел с тобой переспать, но никогда бы не попытался принудить тебя силой, даже если бы Лео не пришел. В любом случае он сознает, что был не прав, что был виноват. Он не должен был заходить к тебе в спальню той ночью и не должен был распространять про тебя слухи. Он знает, что ты примерная католичка – так он и сказал – примерная католичка, – и что он не должен был ставить тебя в такое положение. Он понял, что пытался воспользоваться ситуацией. Он знает, и ему стыдно. Мы часами говорили о том, что случилось между вами двумя. У меня бы даже мысли не возникло пойти с ним, если бы я не поверила, что он действительно и искренне раскаивается.

– Он врет тебе, Скарлет. Он манипулирует тобой. – Я попыталась взять себя в руки, иначе могла сказать или сделать со Скарлет что-нибудь ужасное. Все-таки, несмотря на нынешнее предательство, она была мне хорошим другом.

– И еще. Я обещала не говорить тебе, но его родители хотели заставить твою семью заплатить за отравление Гейбла, а он их отговорил. Он сказал, что сам виноват, что вынудил тебя дать шоколад, взял на себя всю вину и сказал, что все случившееся – несчастный случай…

– Это и был несчастный случай! Как благородно с его стороны признать несчастный случай несчастным случаем!

– Да, но Гейблу пришлось перенести множество операций, так что даже если его привела в больницу собственная невоздержанность…

Я прервала ее:

– Послушай, Скарлет. Если ты пойдешь на вечер с Гейблом Арсли, мы больше не сможем быть друзьями.

Она покачала головой, в глазах показались слезы.

– Гейбл сказал, что ты этого не скажешь, но я знала, что он ошибается. У тебя была трудная жизнь, Анни, но ты не единственный человек в мире, кто может страдать. Гейбл тоже страдает. Тебе достаточно раскрыть глаза пошире и посмотреть на него, чтобы убедиться в этом. – Она глубоко вздохнула. – Ведь люди меняются.

– Гейбл Арсли не изменился.

– Я говорила о себе. Я люблю тебя, Анни, я люблю всю твою семью – Лео, Нетти, и я бы сделала для тебя все, но хотелось бы получать что-то взамен.

– И получить взамен – значит пойти на вечер с калекой? – жестко спросила я. – Похоже, ты слишком низко себя ценишь, Скарлет.

– Эти слова недостойны тебя, – сказала она, взяла свою сумку и вышла из раздевалки.

Я потратила остатки воды на то, чтобы ополоснуть лицо; пожалуй, сейчас я чувствовала себя способной совершить убийство.

Я пошла в столовую. Должно быть, Скарлет уже стояла в очереди за завтраком. Вина не было видно, но в другом конце зала я заметила Гейбла.

И с этого момента мир вокруг меня остановился.

Я побежала к Гейблу, схватив по дороге поднос с одного из столов («Эй, это мое!» – закричала Чай Пинтер, но голос ее доносился словно из-под толщи воды), и красный соус разлетелся кровавыми брызгами.

И вот я стою вплотную к Гейблу. Я уже была готова вылить лазанью ему на голову, когда увидела его покрытое рубцами лицо, неестественно розовый цвет пересаженной кожи и – ниже – пальцы с удаленными фалангами, которые, если бы могли, указывали бы на отрезанную ногу.

На мое плечо опустилась рука Вина. Скарлет тоже была тут:

– Аня, оставь его в покое! Пожалуйста, ты же не знаешь, какую боль он пережил!

– Тише, все в порядке, – сказал Гейбл Скарлет.

Я положила поднос на стол перед Гейблом и склонилась к нему – мы не были ближе с того вечера в реабилитационном центре. Моя щека почти соприкасалась с его щекой, когда я прошептала ему на ухо:

– Ты можешь одурачить Скарлет, но мы знаем друг друга слишком долго, Гейбл. Если с ней что-нибудь случится, не думай, что будешь жить. Ты же знаешь, кто моя семья и на что она способна.

– Я уж было подумал, что ты собираешься вывалить на меня лазанью, как в старые добрые времена, – иронически заметил он.

Я не ответила. Я не хотела сидеть с Гейблом и Скарлет или говорить с ними, так что, взяв поднос Чай Пинтер, вернула его на место.

– Прости, – сказала я.

– О, между Гейблом и Скарлет что-то есть? – спросила она. – Ты совсем сошла с ума?

Я пошла прочь, не ответив, и села за самый дальний от Гейбла стол. Вин сел напротив меня, достал апельсин из сумки и начал его чистить.

– Ты об этом знал?

Он пожал плечами.

– Подозревал. Мне казалось, что что-то происходит, но… я честно думал, что они будут всего лишь друзьями.

– То же говорила и Скарлет, но это вопрос принципа. Она хочет пойти с ним на вечер. Ты можешь себе представить, насколько это нелепо?

Он отломил мне дольку апельсина.

– Вечер сам по себе нелеп – костюмы, бальные платья, чаша для пунша. Не вижу причин, почему то, что Скарлет пойдет туда с Гейблом, сделает его еще более нелепым, чем он есть на самом деле.

– На чьей ты стороне?

– На твоей. Но и на их тоже, – сказал он со вздохом. – Одна из лучших черт твоей подруги – ее сострадательность. Никто во всей школе не любит Гейбла Арсли, Анни, все его бывшие друзья его покинули. Если бы мы прекратили с ним обедать, он бы обедал в одиночестве. Ты это сама знаешь. Я не могу не думать, что если Скарлет нашла у себя в сердце частичку тепла для Гейбла, кто мы такие, чтобы отговаривать ее?

– Она предала меня, Вин. Как я могу простить ее?

Он покачал головой.

– Я не знаю, что тебе сказать, Анни. По мне, так она твой самый верный друг.

Вин был потрясающе наивен для парня, чей отец был большой шишкой в политике. Папа, бывало, говорил, что человека можно считать верным до того дня, когда он предаст тебя. После этого ему уже не надо доверять.

– Думаю, все вместе мы на вечер не пойдем, – пошутил он.

– Честно говоря, не думаю, что уже созрела для такого рода шуток. И к тому же я еще не соглашалась, что пойду с тобой.

Я злилась, что он сорвал мой план первой пригласить его.

– Но ты пойдешь. Я ведь единственный друг, что остался у тебя.

Я швырнула в него долькой апельсина.

Посреди урока мистера Вейра меня вызвали в кабинет директора; я решила, что это по поводу инцидента за обедом. Или кто-то (может быть, Чай Пинтер? или Скарлет – кто знает, на что она стала способна?) донес на меня, что я бегала по столовой как сумасшедшая, или сам Гейбл доложил об угрозах, которые я прошептала ему на ухо. Оба варианта были одинаково неприятны – я никому ничего не сделала. Учитывая все обстоятельства, мне казалось, что я, наоборот, проявила редкостное самообладание.

– Они вас ждут, – сказала секретарь, как только я вошла в коридор (кто «они»?).

Напротив стола директора сидело два офицера полиции; я узнала одну из них – она была среди тех, кто арестовал меня прошлой осенью. Для происшествия за завтраком это было как-то чересчур. Они же не могут арестовать меня за то, что я бегала по столовой с чужим подносом в руках. Или могут?

– Здравствуй, Аня, – сказала директор. – Присаживайся.

Я не стала садиться.

– Здравствуйте, детектив Фраппе. Вижу, вы постриглись, – сказала я той, кого узнала.

– Просто дала волосам отдых, – отозвалась Фраппе. – Спасибо, что обратила внимание. Что же, давайте приступим к делу. Ты лично ничего не совершила, Аня, но нам нужно поговорить с тобой о том, что случилось.

Я кивнула. Сердце в груди затрепетало, а желудок сжался в кулак.

– Сегодня утром твой брат Лео пытался убить Юрия Баланчина из пистолета твоего отца.

Я попросила ее повторить; ее слова показались мне бессмысленными.

– Твой брат стрелял в твоего дядю из отцовского пистолета.

– Почему вы решили, что пистолет принадлежал отцу? – спросила я тупо.

– Твой двоюродный брат Микки был там и опознал пистолет: красная рукоять, выгравированные слова «Особый темный Баланчина».

Если Микки был прав, это был «смит энд вессон», который пропал давным-давно.

– Вы сказали «пытался убить». Это значит, что дядя Юрий жив?

– Да, но он в тяжелом состоянии. Пуля прошила легкое, и произошла остановка сердца. Сейчас он находится в реанимации.

Я кивнула. Неясно, станет ли положение Лео лучше, если Юрий выживет.

– Лео жив?

– Да, но никто не знает, где он. Он выстрелил один раз, потом убежал, прежде чем кто-то сообразил остановить его.

– Он ранен?

Фраппе не знала.

– Микки выстрелил в целях самообороны, но не знает, попал он или нет.

Бедный Лео. Должно быть, он так испугался. Почему я позволила ему работать в этом месте?

– Не знаешь ли ты, почему твой брат хотел застрелить Юрия Баланчина? – спросил второй полицейский.

Я покачала головой.

– Если Лео попытается связаться с тобой, ты дашь нам знать? Думаю, ты согласишься с тем, что для него будет лучше, если он попадет в руки к нам, а не к твоей семье.

Я улыбнулась, кивнула и подумала, что черта с два я сдам Лео полиции.

Полицейские ушли, но я все не могла пошевелиться. Директор подошла ко мне и коснулась моей руки.

– Есть ли у тебя кто-нибудь дома, кто бы приглядывал за тобой? Лео был твоим опекуном, если я не ошибаюсь? Если никто не сможет приглядывать за тобой и твоей сестрой, мне придется позвать Службу защиты детей, Аня.

– Да, есть, – слегка преувеличила я. – У нас есть няня, ее зовут Имоджин Гудфеллоу, она заботилась о Галине и теперь приглядывает за нами.

Я записала для директора ее телефонный номер и попросила отпустить нас с Нетти домой на случай, если Лео вдруг решит вернуться.

– Конечно, Аня, – ответила директор. – Осторожнее на пути домой, тут повсюду репортеры.

Я выглянула из окна. И правда, огромная толпа репортеров торчала на тротуаре у стен Школы Святой Троицы.

Директор послала кого-то за Нетти, и я попросила разрешения воспользоваться телефоном и позвонила мистеру Киплингу и Саймону Грину. В конце концов, нам нужна была машина, чтобы добраться домой. Я рассказала, что случилось. Какое-то время оба адвоката молчали, так что я даже подумала, не прервалась ли связь.

– Прошу прощения, Аня, – сказал наконец мистер Киплинг. – Эти новости выше моего разумения.

– Как вам кажется, нужна ли нам с Нетти защита на пути домой?

– Нет, – сказал он. – Думаю, Семья не предпримет никаких шагов до стабилизации состояния Юрия. А даже если и предпримет, то они хотят видеть мертвым Лео, а не тебя.

Когда Нетти вошла в кабинет, я рассказала ей, что случилось. Я ожидала, что она заплачет, но она не стала.

– Давай поставим свечки за Лео в часовне, – сказала она, сжав своей маленькой ручкой мою.

Я согласилась, что по крайней мере это не принесет никому вреда.

– Нам будут нужны талоны, – сказала я.

Но в глубине души я знала, что это не слишком поможет.

Следующие несколько дней мы с Нетти двигались как сонные мухи. Мы ели, спали, принимали душ, ходили в школу – короче, делали все, что от нас требовалось, чтобы показать, что за нами есть присмотр. Но по-настоящему мы только и делали, что ждали, когда Лео попытается связаться с нами.

Я боялась, что он умер, что Микки попал в него и Лео истек кровью где-нибудь в переулке. Я не могла узнать, что случилось, потому что было опасно пытаться связаться с кем-нибудь из Семьи. Я чувствовала себя отрезанной от всего мира. Я скучала по Скарлет. Скучала по Вину, но решила, что для него лучше будет не приходить ко мне.

В пятницу после нашей ссоры Скарлет подошла ко мне.

– Я так беспокоюсь о Лео, – сказала она.

Я проигнорировала ее слова; мне хотелось заговорить с ней, но я просто не могла. Теперь я уже не могла ей доверять в полной мере: в конце концов, она обсуждала меня с Гейблом. И кто знает, кому скажет он?

Я ходила на уроки, но единственное, что меня занимало, это мысль о том, почему Лео это сделал. Я знала, что он ударил Микки, потому что думал, будто тот виноват в смерти бабушки. Может, Лео стрелял в Микки и случайно попал в Юрия? Я знала, что у Джекса могли бы быть ответы на эти вопросы, но в настоящий момент поговорить с ним было невозможно.

Я мучила себя, обдумывая, что я могла бы сделать, чтобы все это предотвратить. Мне следовало понять, что случилось с папиным револьвером; я не должна была позволять Лео работать в Бассейне; мне нельзя было подавать Лео мысль, что бабушка была убита. (Он так легко поддавался влиянию. Боже мой, конечно, она не была убита; уже многие годы она вела существование между жизнью и смертью.) Я не должна была даже думать о летней программе. Я не должна была так давить на него в вопросе о том, как важно быть нашим опекуном. Я не должна была позволять себе отвлекаться на Вина. Я должна была более активно действовать, чтобы разрушить отношения Лео с Джексом. И снова и снова я обдумывала одно и то же и не могла избавиться от чувства, что нынешняя ситуация сложилась по моей вине и что я подвела папу.

Утром в понедельник я пошла в часовню помолиться, пропустив урок доктора Лау. Сосредоточиться было невозможно: в голове роилось так много мыслей.

Я села на скамью и перекрестилась.

– Анни, – позвал кто-то хриплым шепотом. Я оглядела часовню – никого.

– В середине, – снова позвал голос.

Я прошла к середине зала и села на другую скамью. На полу лежал Лео. Я не двинулась, чтобы его обнять, хотя очень этого хотела; вместо этого я устремила взгляд на распятие и заставила голос не дрожать.

– Я ждал тебя, – сказал он. – Ты не так часто молишься, как я думал. В школе хорошо прятаться. Еду я добываю ночью в столовой и потом сижу в часовне весь день. Никто не приходит сюда, а если кто-то и заходит, то считает меня одним из школьников, прогуливающих уроки. А когда тут поет хор, я иду в театр. Однажды я видел, как Скарлет целуется с Гейблом Арсли, Анни. Ты знала, что они встречаются? Из-за этого она мне нравится меньше. Я знал, что они подумают, что я вернусь в квартиру, так что я пошел сюда.

Мне хотелось заплакать.

– Ах, Лео, это так умно с твоей стороны, но ты не можешь оставаться тут вечно. Рано или поздно тебя узнают. И тогда…

– Бах! И я умру, – сказал он довольно жизнерадостно и достал револьвер из-за пояса. Это был револьвер папы, «смит энд вессон», как Микки и говорил. Я подавила в себе порыв отобрать его у брата. Если Баланчины появятся в школе, Лео должен будет иметь возможность защитить себя.

– Почему ты это сделал, Лео?

– Для этого был миллион причин, – вздохнул он. – Потому что я сын Леонида Баланчина и глава семьи. Юрий стар и пытается сделать так, чтобы Микки стал новым главой. Он пытается украсть, – Лео с трудом вспомнил нужное слово, – мое право по рождению. И Микки плохой. Это он устроил фре… фре… отравление шоколада, чтобы его отец выглядел слабым и он быстрее стал новым главой…

– Подожди, откуда ты узнал, что это подстроил Микки?

– Так сказал Джекс, – ответил Лео.

– А что еще сказал тебе Джекс?

– Что Микки и Юрий подстроили нашу поездку на свадьбу, чтобы они могли убить бабулю. Юрий контролирует электричество, и поэтому машины остановились.

– Лео! Какой в этом смысл? С какой стати им убивать бабулю?

– Чтобы я был слишком занят обязанностями опекуна и не мог предъявить права на то, что принадлежит мне.

Я уронила голову на руки. Мой бедный брат.

– Ах, Лео, почему ты вообще захотел стать главой семьи? Это ужасная работа. Посмотри, что стало с папой.

Лео помолчал, потом ответил:

– Потому что только так я мог защитить тебя и Нетти от людей из нашей семьи.

– Но со мной и Нетти все было в порядке до тех пор…

– Это не так. Прошлой осенью тебя отправили в тюрьму только за то, что ты Баланчина. Ты вернулась домой похожей на сломанную куколку, Анни, и тогда я понял, что должен что-то сделать. Папа говорил мне перед смертью, что главная моя работа в жизни – защищать сестер.

Глупый папа говорил мне то же самое.

– Но, Лео, самый верный способ защитить нас – держаться от всего этого подальше. А теперь они придут за тобой и, если найдут, убьют.

Лео медленно покачал головой.

– Я знаю, ты думаешь, что я дурак, как Виктор Бык.

– Виктор Бык? (Кто, черт возьми, был этот Бык? И потом я вспомнила.)