Текст книги "Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод)"

Автор книги: Габриэль Ферри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Глава XXXI

Осажденные заканчивали свои приготовления к битве. На полку ружей был засыпан свежий порох, а скудный запас съестного тщательно обревизован. Затем Розбуа распорядился, чтобы наполненные розыски с порохом, пули и все съестные припасы были отложены ближе к скале у водопада под защиту развешенных одеял; кроме того, все это, составлявшее предметы первой необходимости охотников, было прикрыто большими камнями от неприятельского огня.

Сделав эти приготовления, канадец и Фабиан с ружьями в руках засели за расставленными стоймя плитами, не упуская из виду находящегося напротив них утеса, между тем как Хозе сел в засаду позади сосен. Теперь уже оставалось недолго ждать нападения.

Метис убедился, что самым выгодным пунктом для нападения был утес, лежащий против пирамиды, и тотчас же утвердился на нем.

Барайя последовал за ним, зная, что с утеса должна тотчас же открыться долина со всеми ее сокровищами, но каково было его удивление, когда он увидел, что обнаженная золотая порода была засыпана неизвестной рукой.

Опять его сердце затрепетало от радости. Его хитрость удалась, и он уже соображал, каким образом устроить, чтобы часть сокровищ удовлетворила Метиса, не открывая ему при этом местонахождение всего клада.

Что же касаемо Красной Руки и его сына, то они с величайшим нетерпением следили за неспешными движениями индейцев. Пора было открывать огонь. Метис, взбешенный их проволочками, стукнул прикладом о землю и принялся бранить индейцев за медлительность. Потом, обернувшись к Барайе, Метис грозно крикнул:

– Какую роль станешь ты разыгрывать, мошенник, чтобы исполнить свое обещание?

Барайя струсил и не знал, что отвечать. Одно лишь видел он ясно, что принял на себя роль шакала, заключившего союз с тигром, чтобы охотиться сообща на львов.

Однако он силился сохранить присутствие духа, помня, что в глазах дикого американца и Метиса жизнь его имела значение до тех пор, пока он не заплатил своего выкупа.

– Ваша милость, – произнес он. – Вы должны принять в соображение, что я не стану легкомысленно играть своей жизнью.

– Так оставайся за этим утесом! – произнес Метис, презрительно поворачиваясь к Барайе спиною и начал говорить со своим отцом на диалекте, которого не понимал никто из окружающих. – Если мы дадим охотникам обещание сохранить им жизнь, то они непременно сдадутся, – сказал Метис.

– И мы сдержим обещание, выдав их живыми индейцам, – присовокупил отец с иронической улыбкой.

Затем отец и сын ползком добрались до отлогости и, не высовываясь из-за выступа, протянули руки над кустарниками.

– Внимание! – объявил Хозе, стоявший на коленях позади сосен. – Я вижу две руки, распростертые над верхушками утеса и подающие какие-то знаки. В руках этих не видать трубки мира… и одежда, покрывающая руки, тоже не похожа на одежду апахов… С кем же мы имеем дело?

– Кто из вас, – раздалось из-за отлогости, – тот, кого индейцы прозвали Орлом снежных гор? – спросили сверху.

– Что такое, – пробормотал пораженный Розбуа, – неужели кто-то из этих негодяев говорит по-английски?

Канадец не откликнулся на первый зов, прежний голос опять спросил:

– Может быть, Орел снежных гор понимает только язык, которым говорят в Канаде?

И голос повторил первый вопрос на французском языке.

Розбуа совершенно смутился.

– Дело выходит гораздо хуже, чем я воображал, – продолжал канадец, однако так, что Хозе мог его слышать, – тут находится человек нашей, расы.

– Негодяй, переменивший белый цвет на красный, – заметил Хозе, – это всегда самое худшее.

– Чего хотят от Орла снежных гор? – спросил по-французски Розбуа, припоминая название, данное ему Черной Птицей.

– Пусть он покажется или пусть слушает, если из страха не смеет показаться.

– А кто мне поручится, что мне не придется раскаиваться, если я покажусь?

– Мы ему покажем пример доверия, – отвечал голос.

– Что он говорит? – спросил Хозе.

– Я должен показаться, и тогда…

Вдруг на противоположном утесе показались две странные фигуры, при виде которых Розбуа онемел от удивления. В этих фигурах он узнал двух людей, которые не только были ему знакомы ужасной кровавой известностью, но с которыми он имел уже однажды роковое столкновение. Случай вторично свел их.

При виде этих людей старым охотником овладело бешенство. С ним был Фабиан, и в первый раз в жизни Розбуа ощутил подобие страха.

– Это Красная Рука и его сын! Узнаешь ли ты их? – сказал он, обращаясь к Хозе.

Хозе кивнул. Он тоже был сильно потрясен их появлением, как и Розбуа.

– Не показывайся, – крикнул он. – Встреча с этими людьми никому не обходилась даром.

– Однако же я все-таки должен показаться, – возразил Розбуа. – А то они вообразят, будто я их боюсь, но ты должен тщательно наблюдать за каждым листиком и не упустить из виду ни малейшего движения.

Говоря это, канадец поднялся во весь рост. Его ясный, спокойный взор обличал, что страх был для него такой гость, который недолго засиживается в его сердце.

Наружность Красной Руки была отталкивающая. То был высокий, сухощавый старик с головой красной, как кирпич, и пронзительными глазами, зрачки которых были неравной величины и как будто покрыты огненными пятнами; нос сидел косо на его угловатом лице, и все в нем обличало злодея.

Его длинные, седые волосы, когда-то бывшие огненно-красного цвета, сообразно обыкновению индейцев, были связаны на голове в пучок ремнем выдровой шкуры. Подобие рубашки, сделанной из оленьей шкуры и украшенной пестрыми нашивками, спускалось ниже колен, далее кожаные гамаши, украшенные множеством галунов и маленьких побрякушек.

Его ноги были одеты в мокасины оливкового цвета с разноцветным бисером. Через одно плечо было перекинуто желтое покрывало. Кожаный пояс стягивал его и без того узкие бока еще более, а на красной перевязи, перекинутой через плечо, висели томагавк, длинный нож без ножен и мешочек для индейской трубки.

Метис очень мало походил на своего отца, и хотя его глаза тоже выражали необыкновенное жестокосердие, однако индейский облик его лица не выражал столько дикости, сколько читалось в лице Красной Руки.

Метис был выше и крепче сложен, нежели его отец, и вполне наследовал страшную силу, которую лета не успели еще уменьшить у Красной Руки.

Одним словом, Метис имел что-то такое, что напоминало в нем тигра и льва, между тем как его отец представлялся скорее бенгальским тигром, заимствовавшим натуру американского шакала.

Густые и черные волосы Метиса, так же, как и у его отца, были связаны на голове в пучок, но не ремнем, а пурпурно-красными ленточками, подобно тем, которые иногда вплетаются в гривы лошадям. Его верхнее охотничье платье, того же покроя, что и у американца, было из красного сукна, прочая же одежда отличалась от костюма отца только большим числом украшений и побрякушек, употребляемых между молодыми индейцами.

На плече у него лежало ружье, ложе которого и приклад были усыпаны медными гвоздиками с блестящими, как золото, головками и вырезаны разными узорами.

Такова была наружность обоих степных разбойников.

– Чего же вам надо от Орла снежных гор, как вы меня называете? – спросил спокойно канадец.

– Хе, хе! – произнес разбойник с улыбкой. – Мне кажется, что где-то мы уже друг с другом встречались, и, если память мне не изменяет, канадский охотник спас скальп на своей голове только благодаря…

– Хорошему удару прикладом, который ваша отличная память должна сохранить в вашей башке, – вмешался в разговор Хозе.

– А, и вы тут тоже? – кивнул ему американец.

– Как видите! – отвечал испанец со спокойствием.

– Этот человек, которого мои индейские братья называют Насмешником, – заметил отцу Метис.

Раздражительный Хозе хотел было ответить на слова Метиса какой-нибудь колкостью, но Розбуа остановил его.

Старый охотник чувствовал, что терпение его подходит к концу.

– Я встал, чтобы выслушать слова примирения, а языки Красной Руки и Метиса уклоняются от этой цели, – произнес он важно.

– На объяснение нашего предложения не потребуется много времени, – отвечал американец. – Говори ты, Метис.

– Вы имеете у себя богатый клад, – объяснил Метис. – Вас только трое, а нас в пять раз больше, и мы должны завладеть этим кладом. Вот все, что мы хотим сказать.

«Коротко и обстоятельно, ясно и бесстыдно, – подумал про себя Хозе. – Поглядим, что на это скажет Розбуа».

– Гм, – возразил канадец, – и на каких условиях полагаете вы получить от нас клад?

– С условием, что вы трое тотчас убираетесь прочь.

– С оружием и припасами?

– С припасами, но без оружия, – отвечал Метис, знавший очень хорошо, что ему нетрудно будет потом выдать троих охотников краснокожим.

– Если бы эти разбойники не замышляли ничего против нас, то при своей многочисленности они легко могли бы оставить нам все оружие, – шепнул канадцу на ухо Хозе.

– Это понятно, но дай мне изобличить этих бездельников, – отвечал тихо Розбуа.

Обратившись к Метису, старик прибавил очень громко.

– Разве вам не довольно сокровищ, которые мы вам уступим? К чему вам три ружья, когда вас пятнадцать воинов?

– Мы таким образом отнимем у вас возможность вредить нам.

Розбуа пожал плечами.

– Это не ответ, – сказал он, – вы имеете дело с людьми, которые могут все слышать, которые не побоятся угроз и не поддадутся на удочку лживых обещаний. Нам надо знать положительно, к чему следует быть готовыми, – присовокупил он, обратившись к Хозе.

На этот раз заговорил отец Метиса.

– Ну, так я вам объясню! Обещая сохранить вам жизнь, Метис забывает одно небольшое условие.

– Какое?

– То, что вы должны сдаться нам, – ответил он.

– Пусти, я объяснюсь с этой змеиной породой с белым хвостом и индейской головой, – произнес Хозе, толкая локтем индейца.

– Хозе! – произнес старик торжественным тоном. – С тех пор, как мне предстоит заботиться о жизни сына, я вижу перед собой священную обязанность, и в случае, если нас постигнет какое-то несчастье, хочу предстать пред судом Всевышнего с чистой совестью. Мы не можем действовать очертя голову.

Потом он опять обратился к Метису.

– Ну, так объясняйтесь же прямо, как прилично бесстрашным воинам и христианам. Что вам надо? Как полагаете вы поступить с вашими пленниками?

Но Метису не хотелось раскрывать своих планов. Хотя он был почти уверен в победе, ему все же хотелось избежать пролития крови и, главное, потери времени на перестрелку. Он все еще льстил себя обманчивой надеждой, что три охотника предпочтут плен смерти, от которой их ничто не могло уже спасти.

– По чести, я не знаю, что мне с вами троими делать, – отвечал он. – Впрочем, может быть, вы знаете некоего Черную Птицу, воины которого меня сопровождают. Он во что бы то ни стало хочет захватить вас, и я обещал ему вас выдать.

При этих словах, произнесенных Метисом на испанско-индейском диалекте, охотники могли различить сквозь низкие ветки кустарника блеск глаз, сверкавших, как у тигра, выжидающего свою добычу; лицо, которому принадлежали эти глаза, было разрисовано такими отвратительными узорами и фигурами, что представлялось ужаснее морды тигра.

– Да, я так и думал! – откликнулся Розбуа. – А что станет с нами делать Черная Птица?

– Я вам сейчас объясню, – произнес Метис, обращаясь к своему союзнику. – Скажи, брат мой, что намерен сделать Черная Птица с Орлом, Насмешником и юным воином юга?

– Три вещи, – отвечал апах, – во-первых, я сделаю из них собак своей хижины, потом высушу у своего огня кожу с их черепов и, наконец, отдам их сердца на съедение своим воинам, потому что они храбрые люди и их мужество перейдет к тем, кто съест их сердца.

– Хорошо! – сказал Метис, внимательно выслушав слова индейца. – Метис в точности повторит слова своего брата. Великий индейский предводитель, – заговорил он, употребляя на этот раз с намерением английский язык, который был понятен обоим охотникам, – обещает своим пленникам дружбу, которую ему внушили три храбрых воина, обещает им лучшие местности для охоты за зверями и самых красивых своих жен.

– Перестань же, Розбуа, – крикнул Хозе, – это просто срам слушать злодея; разве ты не видишь, что он издевается над твоей честностью?

– Что говорит Насмешник? – дерзко спросил старый разбойник.

– Он говорит, – отвечал Хозе, – что не хочет уступить вам в великодушии и обещает вам три вещи: тебе – второй удар прикладом по башке, твоему сыну – удар ножом в самое сердце, а его бесстыдный язык обещает бросить воронам на съедение!

– Га! – крикнул Метис, скаля зубы и в то же время с быстротою молнии наводя ружье, курок которого уже был взведен заранее.

Бандит забыл о своем обещании выдать троих охотников живыми.

Хозе и канадец не могли нагнуться так скоро, и кому-нибудь из них пришлось бы поплатиться жизнью, ибо их ружья лежали далеко, но в эту минуту позади них раздался выстрел, и Метис повалился назад.

Выстрел этот принадлежал Фабиану.

К несчастью, карабин юноши далеко не бил, и пуля его, ударив в шерстяное одеяло, перекинутое через плечо Метиса, и кожаный мешок, потеряла силу.

Несмотря на то, Метис, пораженный пулей, зашатался, как дуб, который слишком крепок, чтобы повалиться от одного удара топора, и, вероятно, свалился бы в пропасть, если бы отец не поддержал сына.

Схватив своими сильными руками сына, Красная Рука поспешил снести его с отлогости.

Вместе с ним исчезли и индейцы, стоявшие перед тем за кустарниками, и вскоре все вдруг замолкло.

Глава XXXII

Положение, в котором находились три приятеля, было весьма незавидным. Бой, казавшийся неминуемым, угрожал сделаться упорным и горячим, между тем как охотники, далеко уступавшие числом своим противникам, кроме собственных сил, не могли рассчитывать ни на какую помощь. Притом они не могли быть слишком расточительны ни со своим огнестрельным запасом, ни со съестными припасами, которых оставалось немного.

Огонь, пылавший сквозь горный туман, привлек внимание канадца.

– Свет, который виднеется там наверху, мне не нравится, – заметил он. – Хотя с этой стороны у нас достаточно надежное прикрытие, однако все же неспокойно, когда знаешь, что сзади тебе угрожают пули. Индейцы, вероятно, не упустят случая воспользоваться этим обстоятельством, чтобы отвлечь наше внимание от главного пункта нападения. Туман, покрывающий вершины, не мешает им стрелять в нас наугад.

– Ты прав, – присовокупил Хозе. – Я думаю, что старый разбойник и его сын обязались Черной Птице выдать нас невредимыми, и они, вероятно, постараются, когда внимание наше будет отвлечено перестрелкой, раздробить нам плечо или руку или что-нибудь в этом роде…

– Смотри, Фабиан, – объяснял старый охотник юноше, – вот твой пост. Гляди постоянно на огонь и наводи туда свое ружье. Как только увидишь сквозь туман свет выстрела, спускай курок, целься прямо и смело в том направлении, откуда виднеется свет.

Взяв свой карабин в руки, Фабиан расположился за шерстяной оградой, стараясь в точности исполнять указания канадца.

Вдруг раздались два выстрела, следовавшие один за другим. Один выстрел был произведен со стороны гор, между тем как другой принадлежал Фабиану, напрасно стрелявшему по неприятелю, засевшему на высоте водопада.

Три раза повторялись эти двойные выстрелы. Целый дождь мелкой коры и сосновых шишек сыпался на охотников.

– Уступи-ка мне свое место, Фабиан, – произнес Розбуа, – а сам займи мое. Покажи-ка ему, как следует держать ствол ружья, чтобы не показывая его неприятелю, владеть им.

Поместившись на новом посту, Розбуа с обычной своей быстротой окинул взглядом не только вершины, но и равнину. Его поразил вид нескольких плоских камней, похожих на большие плиты, расставленные на небольшом расстоянии друг от друга по ту сторону озера.

Розбуа насчитал четыре плиты, расставленные стоймя; ему нетрудно было догадаться, что за этими камнями должны скрываться индейцы, преграждая охотникам путь к отступлению. Затем глаз канадца обратился к высотам, где огонь еще слабо просвечивал сквозь туман.

В этом положении он замер и принялся терпеливо, как индеец, ждать.

Между тем Хозе и Фабиан, лежа не земле и не двигаясь, потихоньку переговаривались между собой.

Хозе, рассказывавший что-то Фабиану, еще не докончил фразы, как вдруг ружье его выпалило.

Пронзительный крик последовал за выстрелом.

– Больше он уже не закричит, я вам ручаюсь. Я готов побиться об заклад, что пуля прошла через глазную впадину в черепе. Да, дон Фабиан, – продолжал испанец, вновь заряжая ружье, – эти степные разбойники ужасный народ. Я был свидетелем, как отец с сыном боролись не на жизнь, а на смерть! Я видел, как сын прижимал коленом отца, молившего о пощаде, как он выхватил нож, чтобы снять кожу с его черепа, и как индеец с опасностью для собственной жизни успел помешать этому преступлению. После этого что можно ожидать от подобных чудовищ? Эй, Розбуа, – прибавил Хозе, – у нас одним неприятелем меньше.

– Знаю, я слышал, как ты выстрелил, – отвечал старик, не поворачиваясь назад, чтобы не потерять из виду неприятеля.

– Эй, Розбуа! – воскликнул Хозе. – Что бы ты сказал о каком-нибудь скромном блюде?

– Ба! Хозе, разве нам не случалось по двадцать четыре часа оставаться без еды и питья, между тем как от одной зари до другой надо было сражаться? Если тебе хочется есть, попробуй поглодать одну из сосновых шишек, которые валяются подле тебя, и черт меня возьми, если ты после этого потеряешь дней на четырнадцать всякую охоту к еде.

– Спасибо, я предпочитаю лучше съесть кусок оленины или жареного буйвола, – отвечал Хозе. – Что, ничего не видать? Есть ли там кто-нибудь, кого ты мог бы достать из своего ружья?

– Конечно, есть, не менее четырех, но дело в том, что они прячутся в норах, за плоскими камнями, – отвечал канадец, бросая украдкой взгляд в направлении, где находились расставленные стоймя плиты, но последние уже были опять опущены наземь. – А, бездельники! – продолжал Розбуа. – Они опять прикрылись каменьями в своих норах. Это стоит заметить, потому что если к ночи эти кроты не выйдут из своих нор, мы можем спуститься и переловить их.

– Как видите, я не ошибся, сказав, что Барайя не открыл своим союзникам золотого прииска, – сказал Хозе, обращаясь к Фабиану, – иначе или Метис или кто-нибудь из его спутников сошли бы в долину, а это был бы отличный случай всадить им кусок свинца в башку. Я виню себя за то, что скрыл сокровища от глаз посторонних свидетелей. Однако что это они там делают? Они вовсе не трогаются с места? Очень бы желательно знать, что они задумали? – прибавил испанец с некоторым беспокойством.

– Может быть, они решили взять нашу позицию штурмом и теперь дожидаются наступления ночи, – сказал Фабиан.

– Желательно бы также знать, сколько их, – продолжал рассуждать Хозе.

Раздумья Хозе были прерваны: две огненные полосы прорезали пелену тумана, застилающего небо от глаз, и не успел еще двойной залп достигнуть слуха, как молния блеснула из ружья Розбуа.

Три выстрела почти слились в один.

Пробитые одновременно двумя пулями в том самом месте, где они были крепко привязаны к деревьям, шерстяные покрывала упали на площадку, между тем как пуля Розбуа в то же время попала в одного из стрелявших.

Подстреленный индеец, сорвавшись с верхушки горы, делал тщетные усилия удержаться за острый выступ утеса. Индеец брякнулся в самую глубину озера, разбросав во все стороны брызги.

– Всякий из нас может теперь сделать еще по одной метке на своих ружьях: двумя бездельниками меньше, – произнес Хозе. – Поистине это удачный выстрел!

Но старый охотник думал в то время о другом; его не интересовала возможность сделать на ложе своего ружья новую метку, для которой почти не оставалось места.

Когда раненый индеец падал, цепляясь за длинные пучки травы, торчавшие из расселины скалы, траву и густой тростник, растущий на склоне возле самого озера, за примятой травой и тростником открылось подземное отверстие, служившее, по-видимому, началом длинного канала. Действительно, то было устье подземного прохода, в котором Красная Рука и Метис еще накануне спрятали свою пирогу.

Хотя Розбуа не было известно о канале, но он тотчас сообразил, что это открытие могло послужить осажденным на пользу, если голод заставит искать спасения в бегстве.

Обдумывая все эти подробности, Розбуа не терял из виду неприятеля, будучи убежден, что товарищ подстреленного индейца, чтобы избежать грозившую ему опасность, должен непременно пробраться через узкую щель.

И канадец рассказал своим спутникам, как при падении индейца с утеса внезапно открылся подземный проход, служивший, по-видимому, сообщением между озером и пещерой внутри Туманных гор.

Этот путь мог послужить к их спасению. Но озеро было глубокое, и трудно достигнуть прохода, не промочив пороха.

Пока охотники совещались меж собой, неприятен оставался спокоен, решив, по-видимому, долго осаду.