Текст книги "Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод)"

Автор книги: Габриэль Ферри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Глава XX

Обратим теперь взоры к столь чудесно спасшимся трем охотникам, пустившимся в Золотоносную долину. Для этого мы должны опять вернуться к утру этого дня, имевшего столь грустный исход для экспедиции дона Эстевана.

Окрестность еще была погружена в темноту, начинавшую мало-помалу уступать место дневному свету. Густые тени от глубоких расселин ложились на отроги гор, у подножия которых резко выдавался одинокий утес. Позади утеса в бесконечную бездну низвергался шумный водопад, а по эту сторону скалы, имевшей форму тупого конуса, лежала неровная цепочка малорослых ив и хлопковых деревьев, указывающих на близость проточной воды.

Далее расстилалась необозримая равнина с дельтой, образуемой вилообразным разветвлением Рио-Гила, которая сквозь череду Туманных гор пролагала себе путь с востока на запад до самой вершины этого треугольника, открывающегося путникам во всем своем мрачном величии.

Дельта раскинулась на протяжении часа пути, но зато между обоими ее рукавами, образуемыми двойным разветвленным течением реки Гила, расстояние было почти втрое больше.

Стало заметно светлее: на зубцах гор заиграли синеватые отблески утра, и живописные вершины стали заметнее выступать из мрачной темноты. Мало-помалу стало виднее. На поверхности одиноко стоявшего утеса две пихты, свесившие свои черные корни в пропасть, простирали во все стороны гигантские ветви.

У подножия этих деревьев покоился остов лошади, на побелевших останках скелета еще сохранились грубые украшения, составлявшие ее принадлежность. Куски седла покрывали еще прозрачные бока ее, лишенные мяса.

Вскоре дневное солнце осветило и другие, более неприятные символы: на столбах, расставленных на определенном расстоянии, развевались волосы человеческих скальпов. Эти отвратительные трофеи указывали местонахождение могилы дикого воина. На вершине этой естественной пирамиды зарыт был прах одного из самых знаменитых индейских предводителей, прославившегося своими геройскими подвигами.

Из своей могилы индейский вождь как бы господствовал над равниной, которая прежде часто оглашалась его воинскими кликами и по которой он прежде носился на том самом боевом коне, остов которого, наконец, побелел от ночной росы и палящего жара. Хищные птицы с карканьем носились над немой могилой, будто стараясь своим криком пробудить его, кто заснул вечным сном и чья хладная рука уже не была в состоянии доставлять для них кровавых пиршеств.

Вскоре горизонт, противоположный Туманным горам, осветился бледным светом; стали подниматься розовые облака. День наступил окончательно, и лишь слабая пелена тумана покрывала дальние вершины холмов.

Мало-помалу туман вовсе рассеялся от утреннего ветра, и глазам постороннего наблюдателя открылись целые горы жертвенных приношений, разбросанных у входа в глубокие горные ущелья, около которых шумели водопады.

Над могилой индейского вождя стояло целое облако мелких брызг от соседнего водопада, у подножия пирамиды, на которой находилась могила, виднелась узкая долина, которая и была вожделенной целью экспедиции мексиканцев.

С первого взгляда глаз путника задерживался только на мрачных и величественных картинах окрестности: гора с ее соснами и пихтами, на вершине которой виднелся побледневший остов, отвратительные трофеи из человеческих волос, водопад и озеро, едва сквозившие из-за прикрывавших его водяных растений; но опытный гамбузино мог бы скоро открыть здесь что-то другое, более любопытное.

Ничто не обличало присутствия людей в этой пустынной местности, как вдруг три человека, скрытые до того неровностями ландшафта, показались близ самой долины.

Все трое по временам бросали вокруг себя удивленные и опасливые взгляды.

– Если где и может таиться страх, – заметил Хозе, останавливая своих товарищей и указывая им на горы, покрытые облаками тумана, – то, конечно, здесь, в этих диких ущельях.

– Если справедливо, что золото служит причиной большей части преступлений на этом свете, – возразил Розбуа, – то можно почти поверить, что злой дух избрал себе для пребывания эту долину, скрывающую, по твоим рассказам, Фабиан, несметные богатства.

– Ты прав, – отвечал побледневший Фабиан и взволнованным голосом продолжил: – Может быть, на этом самом месте, где мы теперь стоим, пал от изменнической руки спутника несчастный Марко Арелланос. Если бы эти окрестности могли говорить, я, наверное, узнал бы имя того, кого поклялся преследовать; но ветер и дождь стерли с поверхности земли следы убийцы и его жертвы, а голос пустыни нем.

– Потерпи, Фабиан! На все есть время! – возразил старик. – Я на моем веку не видал еще, чтобы хоть какое-нибудь преступление осталось ненаказанным. Часто находятся такие следы, о которых думаешь, что они уже давно уничтожены, и вдруг иногда пустыня подает голос обличения виновного. Если преступник еще жив, то чувство корысти, вероятно, приведет его опять к этому месту, и нам, может быть, не придется долго ждать его возвращения, если он находится в лагере дона Эстевана. Но теперь тебе следует решить, Фабиан, должны ли мы дожидаться наших врагов здесь, или, наполнив карманы золотом, пуститься в обратный путь?

При этих словах бедный старик не мог удержаться от вздоха.

– Не знаю, на что мне решиться, – отвечал Фабиан, – я пришел сюда почти против моей воли. Я чувствую, что какая-то невидимая рука влечет меня, как в тот вечер, когда я, не давая себе отчета в своих действиях, пришел к вам и сел у вашего огня. Зачем подвергал я мою жизнь опасности, чтобы завладеть этим золотом, когда даже не знаю, что мне делать с этим мертвым металлом? Я не могу дать себе в этом никакого ответа и знаю только, что какое-то горькое чувство гложет мое сердце.

– Человек действительно служит только орудием в руках провидения, – отвечал Розбуа, – но печаль, овладевшая тобою, вполне объясняется при виде этой местности, и…

В эту минуту какой-то хриплый крик, вроде человеческого вопля, смешавшегося с шумом водопада, прервал рассуждения канадца.

Крик этот, казалось, шел из индейской могилы.

Охотники с удивлением подняли глаза к вершине пирамиды, но не видно было ни единого живого существа. Солнце играло между ребрами лошадиного скелета, а ветер продолжал развевать человеческие волосы, висевшие на столбах.

Мрачная торжественность местности, где находились охотники, кровавые воспоминания, вызванные ею в уме Фабиана, наконец, суеверные мысли, пробудившиеся при этом в душе Хозе, все это в связи со страшным криком наполнило их души чувством, близким к страху.

В звуке слышанного ими голоса заключалось что-то до того необъяснимое, что они сначала решили, не было ли с их стороны какого обмана чувств.

– Это действительно человеческий голос, – шепотом спросил Розбуа своих спутников, – или это одно из тех странных эхо, которые в прошедшую ночь раздавались в этих горах?

– Если это эхо человеческого голоса, – возразил Фабиан, – то удивительно, откуда он может исходить, ибо крик слышался над нашими головами. Мне кажется, что крик донесся с вершины пирамиды, а между тем там нет никого.

– Дай Бог, – заметил Хозе, крестясь, – чтобы нам довелось иметь дело в этих горах с людьми, а не с духами умерших. Будьте столь добры, дон Фабиан, объясните мне, пожалуйста, далеко ли нам еще до настоящего родника?

Фабиан старался собраться с мыслями. Окинув опять внимательным взглядом окрестность, начиная от гребня Туманных гор и вершины пирамиды до отдаленного затуманенного горизонта, он заключил, что не сбился с пусти и представшая перед его глазами удивительная местность действительно та самая, которую жена Марка Арелланоса описала ему с такой подробностью, а потому он не замедлил ответить на вопрос Хозе.

– Без сомнения, мы находимся теперь очень недалеко от цели нашего странствования, потому что знаменитая долина должна находиться у подошвы могилы индейского вождя, а эти грубые украшения служат достаточным указанием, что утес, который мы видели перед собою, и есть та самая могила. Не следует медлить ни минуты. Пока вы с Розбуа обойдете вокруг, я успею заглянуть, нет ли чего любопытного за этими деревьями.

– Все, что окружает нас в этой таинственной местности, усиливает мое подозрение, – возразил Розбуа. – Крик, только что слышанный нами, говорит о присутствии здесь человеческого существа, которое, будь оно белое или краснокожее, вряд ли принесет нам добро и счастье. Поэтому, прежде чем разойтись в разные стороны, нам надо исследовать хорошенько ближайшую окрестность.

Все трое принялись осматривать ущелье с тем тщанием, на которое были способны глаза охотника, привыкшие замечать и видеть малейшие следы так же хорошо, как другие читают в открытой книге.

– Что я вам сказал? – крикнул канадец. – Вот следы ног белого, которые, готов поклясться в этом, оставлены здесь не далее как минут десять тому назад.

Действительно, на песке можно было ясно различить следы ног, шедшие по направлению к кучке хлопчатниковых деревьев.

– Во всяком случае, он здесь один! – заметил Фабиан и с этими словами направился к чаще.

Розбуа удержал его.

– Дай мне осмотреть. В этой непроницаемой засеке могут скрываться люди. Впрочем, нет, – прибавил он тотчас же, – человек, следы которого здесь видны, пытался только раздвинуть дикие лозы, растущие между деревьями, чтобы бросить взгляд окрест.

И раздвинув в свою очередь ветви деревьев и вьющиеся растения, Розбуа бросил пытливый взор по ту сторону засеки, но тотчас вернулся назад.

Старик начал рассматривать следы, шедшие оттуда по направлению к утесу с тупой вершиной; однако вскоре пошла известковая почва, усыпанная плоскими камнями, похожими на плитняк, употребляемый на кладбищах, так что замеченные первоначально следы скоро вовсе исчезли.

– Обойдём-ка кругом этого утеса, – начал опять Розбуа, – может быть, мы увидим там кое-что полюбопытнее. Пойдем, Хозе, а ты, Фабиан, подожди нас.

Оба охотника удалились, между тем как Фабиан остался один, погруженный в задумчивость.

Золотоносная долина, об обладании которой он когда-то мечтал, лежала наконец перед ним. Печальный и убитый, как человек, который много вытерпел, шел Фабиан вдоль ряда густых кустов, образовавших перед ним почти непроницаемую чащу. Но едва успел его глаз проникнуть сквозь ветви, густо сплетенные между собою, как он онемел от удивления перед зрелищем, которое ему открылось.

Голубоватые тени, преобладавшие в долине, стали исчезать от солнца, после чего на поверхности почвы мало-помалу начали выступать бесчисленные искры. Кремни, издававшие эти искры, были столь же многочисленны, как и кремни на морском берегу.

Вид этих кремней мог бы обмануть всякого другого человека, только не золотоискателя. Опытному глазу Фабиана достаточно было одного взгляда, чтобы под заиленной поверхностью этих камней заметить чистое золото в том виде, в каком оно смывается потоками на равнину. Перед его глазами лежали в грязи богатейшие сокровища, которые вряд ли белый человек когда-либо имел случай видеть в этой саванне.

В лицезрении золота заключается такая чародейская сила, что Фабиан в первые минуты был не в состоянии овладеть своим чувством; у него закружилась голова.

Впрочем, состояние это продолжалось недолго; душа Фабиана принадлежала к разряду тех, которых счастье не одуряет, и через несколько минут он окликнул обоих своих спутников.

Канадец и Хозе тотчас очутились возле него.

– Отыскали вы его?! – воскликнул вопросительно Хозе.

– Да, отыскал сокровища, но не человека. Вот, посмотрите сами! – произнес спокойно Фабиан, отстраняя ложем карабина сеть лиан, скрывавшую долину.

– Как? – спросил Хозе. – Вон те блестящие камни…

– Это все чистое золото, это те сокровища, которые, по воле Всевышнего, сокрыты здесь уже несколько столетий!

– Господи Иисусе! – воскликнул Хозе, пораженный неожиданным открытием.

Неподвижно вперив глаза на сокровища, при виде которых у него закружилась голова, Хозе пал на одно колено. Дикие страсти, долго сдерживаемые, казалось, разом хлынули в его сердце. В нем произошло какое-то странное превращение. Зловещее выражение его лица вдруг напомнило лицо того бандита, который двадцать лет назад торговался за цену крови, который вымогательством добыл деньги, обагренные человеческой кровью.

– Не правда ли, Хозе, ты не мог себе представить, что на одном месте может скопиться такое громадное количество золота? – рассуждал Фабиан в задумчивости. – Я это понимаю. Даже я сам, несмотря на то что мое настоящее ремесло было до сих пор отыскивать золото, никогда не поверил бы этому, если б мне о том не рассказывали.

Но Хозе не слышал голоса Фабиана. При виде несметных богатств жажда золота пробудилась в нем с новой силой. Его глаза, сверкая, перебегали от одного куска металла к другому. Изредка он бросал украдкой зловещие взгляды на Фабиана, по-видимому, не замечавшего своих спутников, и на Розбуа, неподвижно стоящего опершись на дуло ружья.

Старик смотрел вперед и видел перед собою только того, кого он считал навеки потерянным для себя и кого небо возвратило ему обратно. Мысли Хозе были где-то далеко. Один из стоявших подле него спутников был его старый товарищ, разделявший с ним многие опасности; в десятках схваток бились они рядом друг с другом, делили холод, жажду и голод, и их дни прошли под одним и тем же солнцем, их ночи – под одним и тем же покровом звезд. Другой его спутник, Фабиан, именно по его вине сделался сиротой и был для него причиной двадцатилетних угрызений совести. Но злой дух алчности не давал ему теперь покоя и заглушал все доброе в памяти. В эту минуту оба его спутника стали для него только двумя лишними компаньонами, с которыми предстояло разделить богатство.

Когда эти мысли промелькнули в уме Хозе, трепет ужаса прошел по всему его телу. В душе его происходила борьба, но, к счастью, борьба эта была непродолжительна.

Пробудившийся было в Хозе прежний пограничный стражник разом исчез, и, когда он несколько пришел в себя, чтобы быть в состоянии дать себе отчет в гнусных помыслах, благородная природа, ожившая снова в нем, одержала верх.

Все еще продолжая стоять одним коленом на земле, Хозе закрыл глаза. Тихая слеза, оставшаяся незамеченной для его спутников, скатилась из-под опущенных век на загорелое лицо.

– Граф Медиана! – воскликнул он, приподнимаясь на ноги. – Отныне вы богатый и могущественный господин, все это золото принадлежит вам одному.

При этих словах испанец обнажил голову и с почтением преклонился перед тем, кому отныне не было надобности прощать Хозе в чем-либо.

– Ни за что на свете, – воскликнул живо Фабиан, – я не соглашусь воспользоваться этим золотом один, после того как вы разделили со мной многие опасности! Что вы на это скажете, Розбуа? Разве вам не приятна мысль, что вы в ваши годы тоже можете стать богатым и могущественным кабальеро?

Но старик даже не изменил прежнего положения своего и равнодушно покачал головой, точно утес, поднимавшийся над их головами, между тем как улыбка необъяснимой нежности, с которой он глядел на Фабиана, свидетельствовала о единственном интересе, принимаемом им в этом предприятии.

– Я разделяю мысли моего приятеля Хозе, – отвечал канадец, – и уже мучаюсь вопросом – что стану делать с этим золотом? И прихожу к мысли, что богатство – бремя! Оно распаляет желания и сокращает жизнь. И если эти сокровища имеют для нас цену, то лишь потому, что они принадлежат тебе. Впрочем, время бежит, нам надо действовать. Вероятно, мы не одни в этой пустыне.

Этот последний намек напомнил трем друзьям, что время на самом деле весьма драгоценно.

Хозе пустился первым пробираться через чащу, раздвигая в стороны ветки деревьев, но не успел он сделать нескольких шагов, как в горах раздался выстрел.

Старый охотник и Фабиан, продвигавшиеся вперед, подняли головы к вершине пирамиды, откуда слышны были выстрелы и человеческий голос, поразивший таким странным образом слух охотников. Но густой туман, гонимый сверху ветром, скрыл от их глаз верхнюю часть утеса.

Охотники, не сговариваясь, вновь направились прямо к утесу. Там должен был, по всей вероятности, скрываться их общий враг.

Бока пирамиды, хотя и крутые, были усеяны кустарниками, облегчавшими доступ наверх, тем не менее попытка эта была довольно опасна, потому что за туманом нельзя было видеть числа врагов, спрятавшихся на утесе.

Фабиан хотел пойти вперед, но сильная рука старого охотника удержала его, и Хозе досталась честь указывать дорогу своим спутникам. За ним следовал Розбуа, прикрывая свое чадо собственным телом, а последним – Фабиан. Вскоре радостное восклицание Хозе, скрывшегося в тумане, возвестило спутникам, что он безопасно добрался до вершины площадки, на которой вслед затем появились Розбуа с Фабианом.

Но на вершине никого не оказалось.

В ту самую минуту, когда три союзника, немного раздосадованные своим неудачным поиском, уже собирались было спуститься вниз, сильный порыв ветра разогнал туман, застилавший от их глаз окрестность. При этом они увидели вдали четырех всадников, вооруженных карабинами и ехавших тесно один возле другого. Однако расстояние, отделявшее приближавшихся всадников от утеса, на котором находились трое друзей, было еще слишком велико, так что они не могли различить их костюма, ни цвета кожи незваных гостей.

– Пожалуй, нам придется снова выдержать здесь осаду! – воскликнул Розбуа. – Что это могут быть за всадники? Белые или краснокожие?

– Белые ли они или краснокожие – это, в сущности, все равно, потому что они непременно враги, – возразил Хозе на восклицание, канадца.

В то время как Розбуа и его спутники присели на площадку, чтобы остаться незамеченными приближающимися всадниками, человек, который до тех пор оставался невидимым для обеих сторон, осторожно спустился в озеро. Приподняв тихонько плавающие на поверхности озера листья водяных растений, он устроил из них для себя беседку и спрятался за ними.

Этот спрятавшийся в озере человек был не кто иной, как Кучильо, – шакал, которого судьба столкнула со львами, как образно выразился индейский поэт.

Глава XXI

Когда Кучильо, постоянно подгонявший свою лошадь, наконец приблизился к Туманным горам; он вынужден был остановиться. Хотя бандит и запомнил эту местность, которую уже видел однажды, однако страх и радость, попеременно волновавшие его сердце и кровь, решительно отнимали у него возможность судить здраво и трезво. Ему было необходимо немного отдохнуть, чтобы прийти в себя. Лишь спустя некоторое время ему удалось кое-как сориентироваться.

Было еще довольно темно, когда он достиг пирамиды, возвышающейся над таинственной долиной, и обильные испарения озера густой пеленой окружали не только долину, но и крутую гору, на которой находилась могила индейского вождя.

Глухой шум водопада, о существовании которого он помнил, послужил ему ориентиром.

Кучильо решил слезть с лошади, чтобы немного отдохнуть и обождать наступления дня. Но едва он успел присесть, как тотчас вскочил от ужаса, как будто рядом находилась ядовитая змея. Случилось так, что он расположился на том самом месте, где пал от его рук Марко Арелланос. Все подробности их смертельной борьбы мгновенно предстали пред его глазами. Чувство ужаса перед призраком убитого овладело им.

Но мало-помалу с наступлением рассвета страхи его рассеялись. Хотя он не успел вполне возвратить себе прежнее спокойствие духа, однако скоро перестал терзать себя мыслями о преступлении, которое смешалось с воспоминаниями о прочих злодеяниях. Первое мерцание рассвета напомнило ему, что пора приступать к делу.

Хотя он был вполне убежден, что никто не заметил его таинственного исчезновения из лагеря и что никто его не преследовал, однако все же решился взобраться на пирамиду и осмотреть равнину с высоты.

Направляясь к подножию пирамиды, Кучильо не мог удержаться, чтобы не бросить алчного и тревожного взгляда на долину, усеянную золотыми крупинками.

Внезапная мысль вновь пробудила в нем страх. Оставалась ли долина с тех пор, как он вынужден был ее покинуть, нетронутой или нет?

Но одного пристального взгляда было достаточно, чтобы успокоиться на сей счет. Все, что его прежде окружало, не изменилось, и по-прежнему громадные сгустки драгоценного металла сверкали бесчисленными искрами. Полумертвый от жажды путник вряд ли с большей радостью смотрит на цветущий оазис с журчащим ручейком, который вдруг открылся его взору среди бесконечного моря палящего песка, нежели Кучильо взирал на золото. Прежде чем дотронуться до этих богатств, ему хотелось вполне насытиться открывшимся зрелищем.

Верный своей лукавой натуре, Кучильо предварительно отвел свою лошадь в сторону, в глубокое ущелье, и там привязал ее к кусту, так что животное было совершенно скрыто от посторонних глаз.

Скрыв таким образом доказательства своего присутствия, Кучильо взобрался на пирамиду.

Поднявшись на вершину, бандит начал оглядывать окрестность, желая удостовериться, один ли он в этой местности. Внимательный осмотр вскоре успокоил его на этот счет, дон Эстеван со своими спутниками, равно как и Розбуа с обоими друзьями, были еще скрыты от его глаз холмами. Успокоенный господствовавшей вокруг него тишиной, Кучильо машинально обратил свои взоры на водопад.

Вода во время падения представлялась ему каким-то серебристым мостом, перекинутым через бездну, и по временам была слабее, так что открывала свободное пространство, через которое глаз мог видеть золотой самородок, совершенно очищенный водою от посторонних частиц и теперь сверкавший на солнце чудесным блеском.

При виде самородка, который можно было достать, едва протянув руку, Кучильо овладела безумная радость. Глаза бандита засверкали от алчности, руки простерлись вперед над пропастью, грудь напряглась, готовая вот-вот лопнуть, и он, вероятно, не выдержал бы страшного гнета овладевших им чувств, если бы наконец из груди его не вырвался сиплый крик, который так странно поразил, слух канадца и его обоих спутников.

Но вскоре новое зрелище, которого он вовсе не ожидал в этой пустыне, исторгло из его груди другой крик: то был именно крик бешенства!

Кучильо вдруг увидел человеческое существо – того, кому была известна тайна его жизни и кто нечестивой ногой вступил в эту долину. То был Хозе, ибо Розбуа и Фабиан, скрытые густой засекой, были не замечены бандитом в первую минуту. Полагая, что Хозе один, бандит, не думая долго, выстрелил в него почти навскидку.

Это и был выстрел, потревоживший охотников.

Невозможно передать бешенство и удивление Кучильо, когда он, спрятавшись за ветвями деревьев, увидел, что к Хозе присоединились еще два человека, из коих в одном он тотчас узнал Розбуа, виденного им за несколько дней перед тем в борьбе с тиграми, а в другом – гамбузино Тибурцио, уже дважды спасшегося от его покушений.

Смертельный холод прокрался в сердце Кучильо. Он был насмерть поражен такой неожиданностью, ибо вновь приходилось ему бежать из долины, куда его, казалось, не пускала какая-то страшная сила.

К счастью для бандита, глубокий туман, еще стоявший в верхних слоях воздуха, скрывал его от взоров охотников, которые уже начали подниматься наверх.

Воспользовавшись этим промежутком, Кучильо поспешил спуститься с утеса с другой стороны, но не успел сойти вниз, как в отдалении показались дон Эстеван и его спутники. Это было новой причиной удивления для бандита, который, однако, успел вскоре обдумать свое положение и решился спрятаться в воде озера с твердым намерением выждать исхода предстоящего столкновения между спутниками дона Эстевана и тремя охотниками.

Дьявольская радость охватила его помутившийся ум, и его трясло от холода и нервного озноба. Кучильо походил на хищную птицу, парящую в облаках в ожидании добычи после окончания кровопролитной битвы.

Кучильо не трудно было предвидеть, что между Тибурцио-Фабианом и доном Эстеваном должна была возгореться кровопролитная битва, и он решил дождаться ее исхода.

Между тем всадники подъехали так близко, что Розбуа мог уже различить их костюмы.

– Эти четыре всадника из мексиканского лагеря, – произнес он.

– Так и есть! – воскликнул Хозе. – Я говорил, что мы попадемся здесь, как гуси в загоне.

– Тс! – возразил Розбуа. – Предоставь мне позаботиться об освобождении вас из этого затруднительного положения. Ничто не доказывает, что за этими всадниками следуют другие, и, во всяком случае, положение наше на этой высоте так благоприятно, что мы в состоянии здесь защищаться против целого племени дикарей. Да притом пока не видно, чтобы всадники эти хотели здесь остановиться. Я буду наблюдать за ними.

С этими словами канадец улегся на утес таким образом, что голова его совершенно скрылась между каменьями. Оставаясь в этом положении, Розбуа ни на минуту не терял из виду всадников, которые были уже так близко, что можно было слышать топот их коней, хотя звук их голосов еще нельзя было различить.

Между тем всадники остановились и начали между собою совещаться.

– Зачем такая проволочка, Диац? – говорил с нетерпением дон Эстеван, обращаясь к своему поверенному. – Время не терпит, а мы и без того потеряли день.

– Благоразумие велит быть осторожными, прежде надо предпринять осмотр.

– Разве описание Кучильо не согласуется с характером этой местности?

– Мы у цели! И негодяй должен скрываться где-нибудь здесь поблизости, потому что только сейчас мы видели его следы, шедшие по направлению к утесу; может быть, он не один, – в таком случае нам следует быть настороже.

Дон Эстеван презрительно покривил губы.

– Диац, по моему мнению, прав, – вмешался Барайя, – я убежден, что видел только что на вершине утеса тень человека.

– Все эти жертвенные приношения, выставленные индейцами у входа в ущелье, доказывают: они часто посещают это место, – прибавил со своей стороны Ороче. – И потому эта местность, надо думать, вовсе не так пустынна, как кажется. Индейцев следует опасаться еще более, нежели Кучильо, и жизнь нашего милостивого господина не должна подвергаться опасности! Мало завладеть богатствами, надо еще остаться в живых, чтобы воспользоваться ими.

– Ба! – прошептал Розбуа. – Между этими всадниками я узнаю человека, которого я в ту ночь видел у водопада. Это тот самый человек, которого все называют доном Эстеваном, но… но который в действительности не кто иной, как дон Антонио Медиана… которого судьба наконец передает в наши руки!

– Дон Антонио Медиана? – повторил Фабиан. – Возможно ли это? Не ошибаетесь ли вы? Ба! – воскликнул Фабиан. – Я тоже вижу его. Это перст Божий привел меня против моей воли к этому проклятому месту.

Что касаемо Хозе, то он сначала молчал, но, услышав столь знакомое ему имя, он тоже быстро поднял голову. В его глазах читалась бесконечная ненависть, и воля его, казалось, старалась измерить пространство, отделявшее их от всадников, но расстояние было еще так велико, что даже такой искусный стрелок, как Розбуа, не был бы в состоянии попасть в кого-то из всадников; поэтому Хозе прилег опять за выступ утеса.

– Не видите ли вы за этим человеком других всадников? – спросил Фабиан.

– Никого. Начиная с того пункта, где река разделяется на два рукава, до этого места не видно ни одного живого существа… разве только, – продолжал опять старик, помолчав минуту, как будто желая дать себе отчет в появлении отдаленного предмета, – вон та черная масса, плывущая по реке, определенно не засохшее дерево, надо полагать. Впрочем, дерево ли это или легкая пирога, во всяком случае, эта черная масса следует вниз по течению и удаляется от нас.

– Что нам за дело до этой пироги?! – воскликнул с нетерпением Фабиан. – Опишите мне лучше всадников, которые едут вместе с доном Антонио; может быть, я тотчас узнаю их по вашему описанию.

– Не знаю остальных трех всадников, – произнес медленно Розбуа. – Один из них высокого роста, прямой, сидит на превосходном коне.

– Караковый конь, войлочная шляпа с золотыми позументами, лицо благородное?

– Совершенно верно.

– Это Педро Диац.

– У другого из всадников, – начал опять Розбуа, – плащ необыкновенно странного покроя.

– Это Ороче, – прервал его Фабиан, – но что они теперь делают? С нашей стороны было бы трусостью, если бы мы не показались теперь, когда провидение посылает нам дона Антонио одного.

– Потерпите, – произнес Хозе, – для меня так же важно, как и для вас, чтобы он не ушел, но дело в том, что один слишком поспешный шаг может все испортить. Если человек ждал пятнадцать лет, то он может без труда подождать еще несколько минут. Что, они одни, Розбуа, или за ними в отдалении виден весь отряд мексиканцев?

– Они одни, вот они остановились и как будто осматриваются. Человек в странном плаще сошел с лошади и направляется к засеке.

– Нет ли между ними, – «спросил Фабиан, – человека, одетого в гамузу[9]9
  Фуфайка из оленьей шкуры.


[Закрыть], на серой лошади? Если он там, то это Кучильо.

– Нет, между всадниками его не видать, – отвечал канадец, – но вот человек, сошедший с лошади, нагнулся и захватил пригоршню песку. Он раздвигает сеть лиан и переступает чащу… Ага! Бездельник нашел, наконец, золотоносную жилу, – прибавил Розбуа, – но радость его, кажется, не будет продолжительна. Мне кажется, что вода в озере как будто шевелится, – начал старик вновь свои наблюдения. – Вот человек в странном плаще вышел назад из чащи; он разговаривает с Одним из своих товарищей, и оба, точно сумасшедшие, начинают прыгать и смеяться. Однако же пора показать теперь, что эти сокровища принадлежат нам. Но мы не можем убивать христиан так, как мы убиваем собак и апахов, поэтому надо им предложить сдаться.

При этих словах Розбуа медленно поднялся.

Успокоенные осмотром местности, которая казалась совершенно покинутой, Ороче и Барайя сели опять на лошадей и знаком дали понять оставшимся в стороне дону Эстевану и Педро Диацу, чтобы те присоединились к ним.

Подобно Кучильо и Хозе, оба золотоискателя тоже не могли устоять против искушения злого духа корысти.

Мрачная местность, пустынное ущелье, сознание, что они одни во всем лагере вместе с доном Эстеваном и Диацем знали о существовании этих сокровищ, – все это нашептывало им злодейские замыслы.

Если бы дон Эстеван и Педро Диац не вернулись назад в лагерь, Барайя и Ороче остались бы одни в Золотоносной долине, а уже потом было б видно, кто из них в состоянии пересилить или перехитрить другого. Таковы были мысли, занимавшие Ороче и Барайю, когда к ним подъехали двое всадников.

– Мы видели следы Кучильо, – заговорил Барайя, – но чтоб его поймать, надо тщательно обыскать горы.

– Кучильо видел эти сокровища, и поэтому его не следует упустить, – прибавил Ороче. – Я думаю так же, как и Барайя: он спрятался где-нибудь в этих ущельях и надеется, что его там не отыщут.