Текст книги "Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод)"

Автор книги: Габриэль Ферри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

– Сеньор Эстеван, – объявил Педро Диан, – я думаю, что нам следует теперь вернуться в лагерь.

Дон Антонио был в нерешительности, между тем как у Барайи и Ороче сердца сильно бились в груди.

Совет, поданный Диацем, был благоразумен, и оба злодея понимали это лучше, нежели кто другой, но уже было поздно. Всадники подъехали к пирамиде так близко, что лежавшие там в засаде охотники, следившие за всеми их движениями, могли без труда достать их из своих винтовок, так что отступление сделалось уже невозможным.

Страшное пробуждение должно было разрушить золотые сны Барайи и Ороче.

– Пора действовать! – произнес Розбуа.

– Я должен захватить дона Антонио, – объявил твердо Фабиан, – устройте это, о прочих же я не забочусь.

После этих слов Фабиана канадец вытянулся во весь свой рост и крикнул во всю силу своих легких. Крик этот произвел потрясающее впечатление на пришельцев, которое еще более усилилось видом гигантской фигуры канадца и его страшного истрепанного наряда из шкуры.

– Кто вы такие и чего вам надо?! – воскликнул дон Антонио.

– Кто мы такие? – отвечал старый охотник. – Я вам сейчас объясню. Но прежде я должен припомнить вам закон, непреложность которого никем не опровергается в пустыне. Закон этот состоит в том, что земля принадлежит тому, кто завладеет ей прежде других. Если вы не видали, как мы сюда пробрались, то это происходило оттого, что мы здесь были прежде вас. Поэтому мы одни хозяева этой местности. Чего мы хотим? Чтобы трое из вас удалились по доброй воле, а четвертый должен сдаться. Мы хотим припомнить ему другой закон пустыни – закон, который за пролитую кровь требует крови.

– Это какой-нибудь лесной бродяга, рехнувшийся от продолжительного одиночества в пустыне, – заметил Педро Диац, принявший человека, вооруженного карабином и ножом, за мирного пустынника.

– Будьте осторожны! – возразил Барайя. – Я знаю этого человека, это один из самых смелых охотников на тигров. Видите, дон Педро, нам нет удачи.

– Что мне в том?! – воскликнул Педро Диац.

– Этот человек требует, чтобы мы без выстрела предоставили золотой прииск, подобного которому до сих пор не существовало в Мексике! – воскликнул Ороче. – Если подобный клад видишь перед собою, приятель, – прибавил он, указывая на долину, – то скорее согласишься дозволить вырвать себе все внутренности из чрева, нежели уступить такое сокровище другому.

– Так вы не согласны? – крикнул канадец.

–. Постойте, – объявил Диац своим спутникам, – я разом покончу этот разговор одним выстрелом.

– Нет, – произнес дон Антонио, удерживая своего спутника, – посмотрим прежде, до чего простирается сумасбродство этого чудака. – А кто из нас тот, – крикнул он насмешливо, – к кому вы хотите применить закон пустыни?

– Вы, именно вы, если дозволите, – крикнул Фабиан, который внезапно показался из своей засады в одно время с Хозе.

– Ба, это вы! – воскликнул дон Антонио голосом, дрожащим от бешенства.

Фабиан торжественно поклонился.

– И я! – крикнул Хозе. – Я, который вот уже четырнадцать лет следит за вами шаг за шагом. Благодаря Богу, теперь, кажется, можно будет свести с вами старые счеты.

– Кто вы такой? – спросил дон Антонио, тщетно стараясь узнать, кто мог быть Хозе, до такой степени время и одежда изменили прежнего пограничного стражника.

– Я Хозе, тот «соня», который до сих пор не может забыть своего пребывания в президио Цеуты.

При этом имени насмешливая улыбка мгновенно исчезла с лица дона Эстевана. Внезапное предчувствие сказало ему: эта встреча грозит ему немалой опасностью.

Он с беспокойством оглянулся вокруг.

Высокие утесы, выдавшиеся вперед с одной стороны Золотоносной долины, могли защитить его от выстрелов охотников, занимавших верх пирамиды. Небольшое расстояние отделяло его от одного из этих утесов, и в одну минуту благоразумие побуждало его искать там защиты, но гордость не дозволила тронуться с места.

– Ну, так стреляйте же в человека, который пренебрегает бегством! – воскликнул гордо испанец, обращаясь к Хозе.

– Ведь я вам сказал, – отвечал последний холодно, – что мы хотим поймать вас живьем.

Глава XXII

В течение всей свой богатой приключениями жизни никогда граф де Медиана в качества солдата и моряка, не находился в более ужасном положении, как в эту минуту.

Равнина не представляла ему никакого убежища, ни малейшей защиты против канадского охотника и его спутников.

Что могло значить огнестрельное оружие его друзей в неискусных руках против нарезных, далеко бьющих ружей обоих охотников, глаз которых никогда не ошибался, а рука еще ни разу не дрожала?

Кроме того, грозные противники его имели на своей стороне и ту выгоду, что находились в неприступном положении и были вполне прикрыты выступом скалы.

Дон Антонио не пренебрегал опасностью, в которой находился, тем не менее мужество его, надо отдать ему в том справедливость, ни разу не изменило ему ни на миг.

Как бы то ни было, однако такое положение вещей не могло долго продолжаться, обе стороны это понимали.

– Надо кончать дело, – послышался громовой голос канадца, который был настолько благороден, что не хотел извлекать пользы из своего выгодного положения, и настолько совестлив, что не решался проливать кровь, когда можно было обойтись без кровопролития. – Вы все слышали, что мы имеем дело до одного вашего предводителя и что вы должны решиться – я не скажу выдать его – не мешать нам его взять. Следовательно, вам предстоит теперь удалиться миролюбивым образом, если вы не хотите, чтобы мы поступили с вами, как с апахами или с ягуарами.

– Никогда! Никогда не решимся мы на такую гнусность с нашей стороны! – воскликнул Диац. – Вы пришли первые сюда, я с этим согласен, и мы уйдем отсюда прочь, но дон Эстеван должен уйти вместе с нами со всеми подобающими ему почестями.

– Этого мы не допустим! – крикнул Хозе. – Нам надо взять в плен человека, которого вы называете доном Эстеваном.

– Не сопротивляйтесь выполнению божественного правосудия, – добавил угрожающе дон Фабиан. – Вы не можете иметь общего дела с этим подлым человеком. Мы даем вам пять минут на размышление, по прошествии этого времени пусть наши ружья решат наш спор.

– Скажите-ка, дон Тибурцио, – крикнул Ороче, обращаясь к Фабиану, – если мы согласимся добровольно удалиться отсюда, не будет ли нам дозволено захватить с собою малую толику этого золота?

– Примерно хоть по шапке на каждого? – просительно добавил Барайя.

– Ни одной соринки, – возразил Хозе, – все это золото принадлежит одному дону Фабиану.

– А кто же этот счастливец, кого вы называете доном Фабианом? – спросил Ороче.

– Вон он сам, – объяснил Розбуа, указав на Тибурцио.

– Да будет почтенен тот, кому подобает такая честь! – произнес Ороче, преклоняясь перед Фабианом с выражением ненависти и зависти, пробужденных в нем таким баснословным счастьем.

Хозе воспользовался кратковременным молчанием, наступившим после этих слов гамбузино, чтобы шепнуть несколько слов канадцу.

– Твое великодушие может тебе обойтись дорого, Розбуа! Если дозволить этим хищным коршунам возвратиться в свой лагерь, то это значит навлечь на нас всю орду, потому что индейцы, по-видимому, потерпели поражение при нападении на их стан. Говорю тебе: этих людей не следует отпускать – они должны остаться здесь. Дай Бог, чтобы они не согласились удалиться отсюда по доброй воле! Кроме того, им ни в коем случае нельзя дозволить взять отсюда ни кусочка золота.

– Может быть, ты и прав, – отвечал задумчиво Розбуа, – но они получили от меня слово, и я не соглашусь взять его назад.

Хозе не ошибся. Двусмысленная верность Ороче и Барайи, вероятно, не устояла бы долго при виде несметных сокровищ, на которые им удалось взглянуть только бегло, если бы только им было дозволено воспользоваться некоторой долей этих богатств, поэтому отказ испанца возбудил в обоих авантюристах ужасную ярость.

– Я скорее соглашусь умереть на месте, нежели отступить на шаг! – воскликнул в бешенстве Ороче.

– Вам остается только две минуты, чтобы решиться на принятие нашего предложения, – крикнул Розбуа. – Послушайте моего совета и избавьте нас от напрасного пролития крови. Еще есть время!

– Идите прочь, идите прочь, время бежит! – крикнул Фабиан.

Между тем дон Антонио гордо поднял голову вверх и продолжал хранить мрачное молчание, озирая пытливо долину, словно ждал подкрепления.

Что касается Педро Диаца, непоколебимого в своих чувствах и полного рыцарской чести, то он решился умереть вместе со своим предводителем и обратил к дону Эстевану вопросительный взгляд.

– Возвращайтесь в лагерь, – объявил гордый испанец, – меня же предоставьте собственной судьбе, а потом вернитесь сюда, чтобы отомстить за мою смерть.

Но Диац оставался неподвижен, как статуя. Между тем он с такой ловкостью подвинулся к дону Эстевану, что никто не заметил, как он дотронулся до его лошади своей ногой и рукой. Оставаясь в этом положении и, по-видимому, не шевеля вовсе губами, он успел, однако ж, шепнуть дону Эстевану на ухо:

– Сидите на седле покрепче… держите вашу лошадь наготове и предоставьте остальное мне.

Пока это происходило, Хозе внимательно следил за малейшими движениями противников.

Дон Эстеван движением руки показал, что он как будто требует отсрочки.

– Ороче, Барайя, – произнес он так громко, что слова его можно было слышать на вершине утеса, – в лагере нужны все его защитники; спешите туда назад с благородным и доблестным Диацем, который будет вашим начальником. Скажите всем, кто находился под моим начальством, что такова моя последняя воля.

Ороче и Барайя выслушали эти увещевания дона Эстевана, по-видимому, с нерешительностью, но в глубине души они вполне сознавали, что хотя и трудно примириться с мыслью о необходимости отказаться от сокровищ, которые почти находились в их руках, но все-таки несравненно лучше сдаться, чтобы спасти, по крайней мере, свою жизнь, в надежде, что рано или поздно можно будет опять вернуться сюда. Поэтому они решили избегнуть опасности. Оба негодяя хотели, однако же, прикрыть свою измену наружной благопристойностью.

– Я готов побиться об заклад, – заметил Хозе, – что вон тот трусишка, показывающий вид, что никак не может решиться на отступление, никогда так охотно не повиновался распоряжению своего предводителя, как в эту минуту. То же самое, кажется, чувствует и его товарищ в кожаной куртке. Впрочем, что я вижу! Это, кажется, один из тех негодяев, который стрелял по нас в лесу возле гациенды.

– Не знаю, – отвечал Розбуа, – я находился от них слишком далеко, так что не мог заметить их лица, впрочем, это все равно!

В эту минуту Барайя тоже сделал знак рукой.

– Повиновение приказаниям своего начальника есть высший долг солдата, – объявил он, – и хотя наша гордость возмущается против такого приказания, тем не менее мы готовы повиноваться беспрекословно.

– Я никогда не слышал, чтобы честь воина страдала, если он, покинутый фортуной, принужден сдаться. Поэтому мы просим вас и ваших друзей, сеньор Фабиан, дозволить нам удалиться, причем имеем честь свидетельствовать вам наше глубокое почтение.

Не обращая внимания на презрительные взгляды Диаца, оба достойных героя сняли свои шляпы и, повернув лошадей, поскакали назад.

Уже Ороче и Барайя успели отъехать несколько шагов, как с вершины пирамиды раздался громкий голос.

– Стой! – закричал громовой голос Хозе. – Разве вам сказано, что вы можете удалиться с оружием в руках?

– Мы так и поняли дозволение, – крикнул Ороче, – в противном случае извольте взять наши ружья!

– Побросайте их вон в это озеро и убирайтесь поскорее прочь.

– Как прикажете, – произнес Барайя, схватив одною рукою карабин, как будто с намерением бросить его прочь от себя, но потом быстро приложился и выстрелил по направлению вершины утеса.

– Гляди-ка, на что пустился! – . воскликнул испанец с злобной насмешкой, не думая даже шевелиться с места, несмотря на то, что Ороче делал вид, как будто хочет последовать примеру товарища.

Однако гамбузино, не желая, по-видимому, терять понапрасну время, пришпорил посильнее лошадь, так что она кинулась в сторону, и вскоре оба исчезли за утесами, выдающимися вперед с обоих боков долины.

– Это все по твоей вине, Розбуа! Ты слишком великодушен, и нам теперь рано или поздно придется выживать этих разбойников из засады. Если бы ты не помешал мне исполнить мое первоначальное намерение, дело приняло бы иной оборот.

Канадец только пожал плечами, но в эту минуту дон Эстеван, казалось, внезапно решился на что-то отчаянное.

– Нагнитесь поскорее, Фабиан, Бога ради! – воскликнул старик. – Бездельник хочет выстрелить.

– Перед убийцей моей матери? Никогда!

Но в ту же минуту рука старого охотника с быстротою молнии опустилась на плечо Фабиана, заставив его пасть на колени.

Дон Эстеван напрасно искал цели для своей двустволки. С вершины утеса смотрела направленная на него кентуккийская винтовка канадского охотника, который, уступая желанию Фабиана, решил не стрелять в человека, ибо тот хотел во что бы то ни стало захватить его живьем.

Воспользовавшись этой минутой, Диац смело и ловко перескочил со своей лошади на стоявшую возле него лошадь дона Эстевана и, обхватив его сзади, вырвал из рук поводья. Затем, быстро повернув лошадь назад, он дал ей шпоры и, прикрывая дона Эстевана собственным телом, точно щитом, помчался прочь.

Фабиан и Хозе под влиянием одинаковой жажды мести бросились спускаться вниз, скользя с явною опасностью для жизни по острым уступам скал, между тем как Розбуа, не выпуская из своих железных рук винтовки, не переставал следить за всеми прыжками удалявшейся лошади.

Оба всадника, скакавшие перед ним в прямом направлении, казалось, составляли одно и то же тело. Круп лошади и плечи Педро Диаца составляли одну цель, доступную для его ружья, и только едва на одно мгновение иногда показывалась голова лошади. Пожертвовать Диацем значило совершить бесполезное убийство, потому что дон Эстеван в таком случае успел бы спастись. Еще одно мгновение, и беглец был бы уже вне выстрелов.

Но Розбуа принадлежал к тому разряду стрелков, которые, чтоб не попортить шкуры бобра или выдры, метят ей прямо в глаз, и теперь речь шла о том, чтобы попасть в голову лошади.

Только на одну секунду благородное животное, несшее на спине своей двух всадников, отвернуло немного в сторону свою голову, но уже одной этой секунды было достаточно для Розбуа. Раздался выстрел, и пуля, пролетев рядом с головами всадников, попала в цель. В тот же миг лошадь грохнулась наземь, а вместе с нею и всадники.

Не успели еще дон Антонио и Педро Диац, оглушенные падением и совершенно разбитые, подняться на ноги, как уже Фабиан и испанец, схватив ружья в руки и держа в зубах ножи, очутились подле них. Далеко позади обоих приятелей следовал гигантскими шагами старый канадец, старавшийся на бегу зарядить ружье.

Зарядив винтовку, Розбуа остановился на одном месте точно вкопанный.

‘До последней минуты оставаясь верным своему рыцарскому долгу, Педро Диац тотчас же бросился подхватывать ружье дона Эстевана, потерянное им во время падения, и передал его своему начальнику.

– Будем защищаться до последней крайности! – воскликнул он, выхватывая из-за пояса длинный острый нож.

Дон Эстеван, поднявшись на ноги и успев схватить ружье, мгновенно прицелился, не решаясь, однако же, в кого стрелять первого: в Фабиана или Хозе. Но канадец наблюдал за ним издали. Не успел еще дон Эстеван спустить курка, как пуля, пущенная из винтовки канадца, выбила из рук ружье. Раздробясь на кусочки, оно полетело наземь. Пуля раздробила ружье в том самом месте, где дуло соединялось с ложем.

Когда оружие выпало из рук дона Эстевана, он потерял равновесие и повалился на песок.

– Наконец-то я вас встретил через пятнадцать лет! – воскликнул Хозе, бросаясь на дона Антонио и прижимая его грудь коленом.

Тщетно силился испанец защищаться, руки его были так стиснуты, что не было никакой возможности пошевелиться. В мгновение ока шерстяной пояс, охватывавший в несколько раз талию испанца, был распутан, и Хозе крепко скрутил им руки и ноги дона Эстевана.

Что касается Диаца, то, будучи принужден защищаться против Фабиана, он лишен был возможности оказать помощь своему начальнику.

Фабиан вовсе не знал Педро Диаца, но, видев его благородное обхождение в отряде авантюристов дона Эстевана в гациенде дель-Венадо, юноша хотел его пощадить.

– Сдайтесь, Диац! – увещевал он своего противника, уклоняясь в то же время от удара кинжалом, который старался нанести ему отважный авантюрист.

Последовала упорная борьба, в которой тот и другой старались одолеть друг друга ловкостью. Впрочем, Фабиан силился только обезоружить своего противника, не причинив ему никакого вреда, между тем как Диац делал прыжки то влево, то вправо, и в ту самую минуту, когда Фабиан напрягал свои усилия к тому, чтобы обезоружить противника, Диац нанес ему удар. Но тут подоспел Розбуа, спешивший положить конец происходившей борьбе. За ним бежал Хозе. Однако мексиканец успел бросить своим ножом в Фабиана. Но последний не терял из виду движений своего противника, и в ту самую минуту, когда кинжал со свистом выскочил из рук Диаца, карабин Фабиана, направленный в ту же минуту в грудь Диаца, встретил на лету смертоносное оружие.

Сбитый в сторону кинжал воткнулся рядом в песок, а удар, нанесенный ружейным прикладом, совершенно обессилил Диаца.

– Дьявол, – воскликнул Хозе, обхватывая своими мускулистыми руками обессиленного Диаца, – вас, кажется, надо совсем прихлопнуть, иначе вы не сдадитесь в плен!.. Вы, слава Богу, кажется, не ранены, дон Фабиан, а то бы мы с этим мерзавцем расправились окончательно! Что теперь делать с ним, Розбуа? – прибавил испанец, обращаясь к своему товарищу. – Не пристрелить ли их?

– А что вы станете делать с тем благородным дворянином? – выговорил Педро Диац, пыхтя и указывая глазами на дона Эстевана, лежавшего связанным на песке.

– Не требуйте, чтобы мы и вас подвергли той же участи, как этого человека, – отвечал Хозе мрачно, – часы его сочтены!

– Какова бы ни была его судьба, я готов ее разделить, – произнес Диац, тщетно стараясь побороть Хозе, – я не намерен принимать от вас пощады.

– Не советую пренебрегать нашим гневом! – возразил Хозе, страсти которого начали разгораться. – Я не привык дважды предлагать моим врагам пощаду.

– Я знаю, как склонить его к повиновению, – заметил Фабиан, поднимая с земли выпавший из рук Диаца нож. – Оставьте его на свободе, Хозе. С таким человеком, как Диац, можно поладить!

Тон, которым были произнесены эти слова, не допускал никакого возражения, поэтому Хозе выпустил из своих железных лап мексиканца, который с удивлением глядел на окружавших его противников.

– Выслушайте, Диац, – начал Фабиан, бросая далеко от себя карабин, – возьмите назад ваше оружие и будьте внимательны к моим словам.

Произнося эти слова с выражением такого искреннего благородства, что мексиканец был этим поражен, Фабиан подал ему кинжал, причем подошел к нему так близко, что последнему не трудно было схватить его рукою за грудь.

Хотя в первую минуту Диац и схватил было поданный ему кинжал, но тотчас же выпустил его опять.

– Я слушаю вас, – сказал он Фабиану.

– Ну, так-то лучше! – произнес Фабиан с улыбкою, невольно вызвавшей расположение Диаца. – Я был убежден, что наконец вы внемлете здравому смыслу.

И Фабиан вкратце пересказал недавнему своему противнику причины, побудившие его и друзей захватить дона Эстевана. Несмотря на уважение, питаемое им к своему начальнику, авантюрист не мог опровергнуть справедливости этих причин и с тоской глядел на гордого испанца, молча лежавшего на земле.

Невольная слеза выкатилась из глаз авантюриста при взгляде на человека, суд над которым он произвел, сам того не сознавая, ибо чувство неумолимой справедливости, вложенной Господом в сердце всякого человека, сказало ему, что дон Эстеван заслужил свое наказание, если обвинение Фабиана было справедливо.

Опустив печально голову на грудь, Диац подавил невольный вздох и замолчал.

В то время как описанная нами сцена происходила в одном углу необозримой пустыни, можно было видеть, как Кучильо, приподняв скрывавшую его иловатую завесу, бросал жадные взоры на Золотоносную долину и потом вылез из озера, весь мокрый и в иле, точно какой-нибудь злой дух, которые, по уверению суеверных индейцев, населяют эти горы. Но внимание названных выше лиц до того было сосредоточено на торжественной важности минуты, что они не заметили бандита.